Палаты сновидений

      Сидя у постели бесчувственного брата Веньяна, Джун думал о том, как сильно сглупил. Не нужно было идти на поводу у демона и пускаться в тайные авантюры. Если бы Джун рассказал Яозу о Луне, как только узнал о нём сам, всё было бы ровно так, как сегодня. Да, Яозу обиделся и рассердился бы немного больше, позволил бы себе вдоволь отыграться на Веньяне, не будь тот отравлен; да, демону влетело бы как малолетке за самодеятельность, скрытность и попранные чувства императора; да, Яозу наверняка закатил бы скандал и наказал братца, а братец — Джуна и потом ещё долго дулся бы на него грозной мышью перед мешком крупы. Но лучше бы Веньян общался с Джуном через губу, а не лежал сейчас при смерти. А Яозу быстро отошёл бы и сменил гнев на милость, его радость не ведала бы границ, вслед за наказанием он обласкал бы Веньяна и забросал их с Луном дарами. Покойно и радостно могло состояться знакомство Джуна с малышом, но Джун принял неверное решение. Какой же он дурак! «Прости, брат Веньян! Ты спас мою жизнь, а я… » Будто и не было маленького солнышка Луна, на мгновение ярко озарившего мир вокруг Джуна, всё вновь погрузилось во мрак. Он смотрел в абсолютно серое лицо Ливэя, лишённое всякой надежды, пугающее выражением смирения перед скорой утратой, и не мог двинуться под исполинским гнётом вины.       К утру Веньяна залихорадило. Он метался по подушкам в поту и бреду, и медики зашептались о «критическом состоянии». «Кончается», — пронеслась леденящая мысль в голове Джуна, и было легче разбить голову, нежели отделаться от мысли. Послали за главным лекарем, но прежде чем он успел явиться, Яозу доложили вести из управления наказаний.       — Один из преступников умер под пыткой, — сообщил гонец, — он не сказал ни слова, но двое других, глядя на его мучения, развязали языки.       — Что удалось узнать?! — подскочил на месте Яозу и горящим взором вперился в посланца.       — Они не знают, каким ядом отравлен его светлость министр двора, но слышали, как беглый Су смеялся и говорил, что изготовить противоядие невозможно.       — Что?! — взвыл Яозу. — Что им известно? Откуда такая уверенность?       Посланец негодование императора с честью выдержал и как можно спокойнее ответил:       — Они рассказали, что для противоядия надобен яд, секрет изготовления которого неизвестен никому из ныне живущих.       — Так уж и никому! — скривил губы император. — В нашем распоряжении лучшие лекари Го!       — Преступники дерзнули утверждать, что ваше величество лично извели последних знахарей, хранивших секрет яда.       — Что за дичь?! — всё более выходил из себя Яозу. — Мы понятия не имеем о таком! Уж не бредят ли эти скоты от ваших пыток? Есть ли хоть крупица здравого смысла в их речах? Что они говорят о Су? Где этот подлец?       — Су в столице, его скрывает кто-то из придворных, — кратко ответил гонец.       — Пытать дальше! — взревел Яозу. — Узнать всё! И чтобы эти двое не издохли, иначе глава управления наказаний ответит нам собственной головой!       — Да, государь! — откланялся посланник.       Не успели Джун и Яозу отойти от дурных вестей, как следом за гонцом из управления наказаний явился белый как мел главный лекарь.       — Готово ли противоядие? — спросил Яозу, глядя на лекаря исподлобья.       — Великий господин волен казнить жалкого раба, но раб молит сначала выслушать его, — пал на колени перед императором лекарь.       Яозу заскрежетал зубами, но сдержал порыв кровожадности.       — Говори!       — Получив приказ вашего величества, я сразу же приступил к изготовлению противоядия. Рецепт был мне хорошо известен, но всё застопорилось, когда дело дошло до того самого яда, о котором я говорил государю и который лежит в основе противоядия. Сколько ни бился, не смог отыскать рецептуру «кристальной слезы». Мои изыскания привели меня к открытию печального факта: последними хранителями секрета изготовления этого яда были лекари клана, служившего принцу Киу, — лекарь покосился на Джуна, но тут же отвёл взгляд. — Великий господин справедливо покарал принца-изменника и уничтожил всех его людей. Однако... создать противоядие теперь невозможно.       Ярость Яозу схлынула в один миг. У Джуна потемнело перед глазами. Так вот каким ядом он чуть не отравил когда-то Яозу! Боги! В его руках было спасение! В той маленькой склянке была вовсе не смерть Яозу, а жизнь Веньяна! Кто же мог знать! Какая жестокая ирония!       — По крайней мере, понятно, что имели в виду чёртовы подонки, заявляя, что это мы извели лекарей, искушённых в создании «кристальной слезы», — горько усмехнулся Яозу. — Теперь мы точно знаем, что ты, лекарь, правильно определил и яд, и противоядие. Вот только нам это уже не поможет.       Он бросил измученный, полный боли взгляд на измождённого лихорадкой Веньяна, перевёл его на неподвижного и мертвецки бледного Ливэя. Надежда погибла в сердце каждого. Джун не выдержал.       — Мне дурно! — произнёс он, поднимаясь прочь от постели демона. — Я желаю удалиться в свои покои.       — Пусть лекарь осмотрит вас, — в голосе кузена послышался испуг.       — Мне не нужен лекарь, я хочу побыть один, — категорично отказался Джун.       Яозу идея очевидно не понравилась, и прежде чем он предпринял попытку остановить его, Джун перевёл взгляд на пылающего в агонии Веньяна и спросил:       — Сколько времени осталось?       — Три-четыре часа, господин, — робко ответил кто-то из врачей.       Джун кивнул и вышел прочь на вновь ставших ватными ногах. Он не помнил, как добрёл до покоев Веньяна, счастливого гнёздышка, каждый обитатель которого всегда мог найти здесь тепло, понимание и поддержку. Ныне их уютное пристанище осиротело, без Веньяна оно словно лишилось души. Джун сделал всего пару шагов по гостиному покою и бессильно осел на пол.       — Что с вами, мой господин? Вам плохо?       Джун вздрогнул. Совсем не ожидал, что в покоях мог оказаться кто-то ещё. Рядом с ним на пол опустился Юн, взволнованно взял за руку. Его ладони были тёплыми, успокаивало.       — Веньяну осталось жить самое большое — четыре часа. Конечно, мне плохо, Юн-Юн.       Нежное прикосновение рук юноши сменилось нервной хваткой, он так сжал руку Джуна, что оставалось только морщиться.       — Почему вы так говорите? Разве главный императорский лекарь не должен был приготовить противоядие? Я верю, оно спасёт господина Веньяна!       Джун освободил свою руку от хватки Юна и сам ласково обхватил его запястья.       — Так и было бы, если бы главный лекарь сумел раздобыть «кристальную слезу», но рецепт этого яда утрачен. И самое ужасное, Юн, что я, кажется, был последним обладателем этой смертоносной редкости.       — Что? — на выдохе вымолвил юноша. — Вы? Я не понимаю, господин…       — Помнишь яд, которым я чуть не убил Яозу? Тот самый, что ты подменил? Похоже, это и была «кристальная слеза». А теперь в живых не осталось никого, кто смог бы изготовить её. Ты спас нашего императора, но Веньян теперь умрёт. Секрет яда хранили люди моего отца, но Яозу всех их…       — Нет! — возопил Юн и отчаянно замотал головой. — Всё не так! Мы спасём господина Веньяна!       Он словно обезумевший вскочил и опрометью понёсся в свою спальню. Не успел Джун подняться на ноги, как Юн вновь влетел в гостиную и бросил на пол перед ним изрядно потрёпанную подушку.       — Откуда у тебя такая ветошь? — изумился Джун. — Разве не положено императорскому фавориту спать на шёлке?       Но вместо ответа мальчишка вдруг принялся с остервенением рвать подушку. Да не рехнулся ли он с горя? Юн шарил рукой внутри подушечного мешка, в воздух взметнулось облачко перьев.       — Что ты делаешь?! — ужаснулся Джун. — Что с тобой, Юн-Юн? Ты пугаешь меня!       — Вот, господин, вот оно! Узнаёте? — воскликнул Юн, внезапно потрясая перед самым носом Джуна какой-то склянкой.       Он пригляделся и ощутил, как кровь отхлынула от сердца. Не может быть! Это тот самый пузырёк, что дал ему перед смертью отец. Джун выхватил склянку из руки мальчишки.       — Дай сюда! Ты… ты обманул меня! Сказал, что вылил яд… Как ты мог, Юн? Зачем?       Юн плюхнулся перед ним на колени, на лице его был такой испуг, что Джуну стало жалко мальчика. Пожалуй, перегнул с суровой отповедью.       — Мой господин! Простите меня! — взмолился Юн. — Я не мог сказать правду. Вы потребовали бы яд обратно, не скажи я, что вылил его. Я побоялся дать вам в руки столь грозное оружие, вы были не в себе. Я испугался, что вы можете… что вы снова попытаетесь… Не заставляйте меня произносить столь ужасные слова!       — Ты испугался, что я снова попытаюсь убить себя, — договорил за него Джун. — Или убью Яозу. Я понимаю. Но почему ты на самом деле не вылил яд? Почему спрятал?       — О, мой принц! Вы были так злы на меня, на весь мир! Если бы с вами что-то случилось… или… если бы вы прогнали меня от себя… я бы… я…       На глазах юноши проступили слёзы. Он сложил ладони в молящем жесте и смотрел на Джуна так жалобно, что сердце дрогнуло.       — Ты оставил яд для себя, — догадался Джун.       — Умоляю, простите!       — Глупый! Это ты прости меня! Прости, что так напугал тогда, мой верный малыш. Я был слеп. Мне стыдно. Всё это время ты жил в страхе.       Он обнял сжавшегося в комок Юна, а тот, не ожидая ласки, не справился с чувствами и не сумел удержать слёз.       — Господин!       — Я и теперь был груб с тобой, — продолжал Джун, гладя мальчика по волосам. — Пойми и ты, я на пределе. Если бы сейчас не зашёл сюда, если бы не встретил тебя и не рассказал о яде… господин Веньян погиб бы! Но утри слёзы! Поспешим! Ты спас нашего демона!       Юн спешно прибрал разорванную подушку, будто в ней до сих пор оставалось что-то ценное, и последовал за Джуном. За считанные минуты они преодолели коридоры и галереи, отделявшие их от императорских покоев. Бежали быстро, позабыв обо всех правилах приличия и поведения Внутреннего дворца. В одной ладони Джун сжимал заветный яд, в другой — дрожащую руку Юна, всеми силами старавшегося поспеть за своим господином. Они так и влетели в опочивальню — взбудораженные, держась за руки и тяжело дыша, приковывая к себе взгляды всех собравшихся у постели умирающего.       — Что случилось, брат? Почему вы в таком состоянии? — переполошился Яозу.       — Ваше величество… — а ведь Джун даже не подумал, как объяснит наличие у себя редкого зелья. — Пожалуйста, не спрашивайте ни о чём… Это просто чудо… удача… я…       За мгновение до того, как покинуть ладонь Джуна, рука Юна стала твёрже. Мальчишка незаметно вытянул склянку из ладони Джуна и отважно выступил вперёд.       — Великий господин! Его высочество принц Джун поведал мне о том, что рецепт яда «кристальная слеза», необходимого для спасения его светлости господина Веньяна, навсегда утрачен. Однако сам яд, к счастью — если можно так сказать об отраве — ещё можно достать. Вот он!       Юн протянул флакон Яозу. Тот с сомнением посмотрел на склянку, потом на Юна.       — Как ты сумел так быстро достать яд? И отчего наши лекари не смогли это сделать? — строго и недоверчиво спросил император.       Юн и бровью не повёл.       — Возможно, это последний флакон «кристальной слезы» во всей Го, государь. Немудрено, что никто другой не смог отыскать её.       — Как же смог ты?       — Я знал, где искать.       — И где же?       Джун не узнавал своего мальчика. Всего миг назад он трепетал от страха и волнения, и вот уже ладно, без зазрения совести и запинки лгал прямо в лицо императору:       — В гареме вашего величества. Там это снадобье в малых количествах используют для изготовления косметических средств. Этот яд так силён, что даже столь маленького флакона хватило бы на годы. Господин главный лекарь наверняка знает о таком применении ядов и подтвердит мои слова.       Джун был в ужасе и восхищении. Главному лекарю, пошатнувшему свой авторитет неспособностью изготовить противоядие, не оставалось ничего, как поддакнуть, чтобы сохранить хотя бы остатки своей значимости эксперта в глазах Яозу. Юн разобрался в ситуации и использовал её себе на выгоду всего за мгновение. Кто бы мог подумать!       — Этот яд действительно обладает ужасной смертоносной силой, — с поклоном заявил лекарь. — Мне и самому приходилось применять некоторые яды для создания составов, отбеливающих кожу, а также румян, но я не знал, что «кристальную слезу» используют для этих целей. Простите мне моё неведение, государь! Такой редкий яд…       — Довольно! — оборвал его покаяние Яозу и вновь обернулся к Юну. — Мы уловили суть. Ты уверен, что это именно «кристальная слеза», мальчик? Осознаёшь, чем чревата ошибка?       — Я отвечу за неё жизнью! — храбро поклялся Юн.       — Хорошо, Юн-Юн, мы верим тебе, — кивнул Яозу, принял наконец флакон «кристальной слезы» из рук юноши и передал медику. — Возьми и не подведи на этот раз, лекарь.       Хоть Яозу и выглядел сурово, Джун увидел облегчение и затаённую надежду в его глазах. И самому стало легче. Главный лекарь поклонился и убежал стряпать зелье из зелья, спеша поскорее скрыться с глаз императора.       — Что это было за представление? — воспользовавшись моментом, шепнул Джун и дёрнул Юна за рукав.       — Господин, нельзя допустить, чтобы ваше имя было связано с фамильным ядом, — столь же тихо ответил Юн. — Вы не сможете объясниться перед государем.       — А что если Яозу пожелает проверить твои слова и отрядит кого-нибудь в гарем с расспросами?       — Там подтвердят каждое моё слово, я предупрежу господина Гюрена. Не бойтесь, мой господин, я защищу вас.       Он еле заметно улыбнулся и сам вложил свою ладошку обратно в руку Джуна. Защитничек! Однако стоило признать, с ситуацией мальчик справился ловко. Кто бы мог предположить в этом незамутнённом омуте такие неожиданные глубины. Сразу ясно: за то, что любит, Юн будет драться до конца, возможно, не особо придирчиво задумываясь о средствах. «Мой маленький боец!» — с гордостью подумал Джун и крепче сжал тонкую ладонь.       Главный императорский лекарь вернулся довольно быстро, но для ожидающих эти две четверти часа были полны невыносимой тягости. Все с ужасом следили за состоянием Веньяна, Ливэй так и вовсе не убирал руки с его пульса. Как страшно и нелепо было бы потерять демона, когда спасение было так близко. Возвращение лекаря сопроводилось чуть ли не всеобщим вздохом облегчения, каждый боялся, что новая минута может стать для Веньяна последней.       — Противоядие готово, государь, — объявил лекарь, как только пересёк порог, и с поклоном продемонстрировал новую склянку. — Могу я дать его светлости снадобье?       — Позвольте мне! — вмешался Джун. — Это непременно должен сделать я! Я виноват перед господином Веньяном и хочу, чтобы он принял спасение из моих рук. Если же… Если же мы ошиблись с противоядием, я один желаю понести наказание за его гибель. Никто другой не должен пострадать!       — Не смейте винить себя, вы тут ни при чём! — возмутился кузен.       — Позвольте, ваше величество!       Яозу молча кивнул, соглашаясь. Лекарь передал Джуну свою сыворотку.       — Как понять, что противоядие подействовало? — спросил его Джун.       Лекарь побледнел, осознавая последствия неудачи, но ответил без заминки:       — Противоядие по-прежнему остаётся сильнодействующим ядом. Господин останется жив, только если яд, которым его отравили, был определён верно. В обратном случае его мучения неизбежно будут окончены в течение минуты.       Ливэй зримо вздрогнул и крепче сжал руку Веньяна, он выглядел немногим лучше умирающего.       — Как я должен дать ему средство? — уточнил Джун.       — Растворите три капли в воде и дайте выпить.       Джун сделал, как было сказано, и поднёс чашу к губам Веньяна. Влив немного снадобья в полураскрытые губы, убедился, что рефлекс не изменил Веньяну и тот сглотнул роковую жидкость. В покоях установилась звенящая тишина. Джун знал, что каждый в опочивальне теперь, подобно ему, замер и, усмиряя собственное бешеное сердцебиение, отсчитывает до шестидесяти. А ещё молится всем богам этого мира.       …семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь… На лицо Ливэя возвращается румянец. …восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три… Яозу расплывается в глуповатой улыбке. …восемьдесят восемь, восемьдесят девять, девяносто… Джун вцепляется в руку Юна до хруста суставов. Сто двадцать, сто двадцать один, сто двадцать два…       Лекарь чуть дрожащими пальцами проверяет пульс демона.       — Дыхание господина выровнялось, сердце восстановило чёткий ритм.       Юн бухается на колени рядом с Джуном и первым решается нарушить общее нервное молчание:       — Получилось, мой господин! Он будет жить!