Палаты сновидений

      Веньян пришёл в себя под утро, когда все дрожащие за него расслабились после миновавшего кризиса и без сил дремали у его постели. Именно хлопоты бдительных медиков вокруг очнувшегося разбудили чуткого к любому движению Ливэя. Он кинулся к Веньяну и в свою очередь разбудил Джуна. Первым делом демон пожаловался на тошноту и горечь во рту и с явным недоумением наблюдал, с какой резвостью все вокруг кинулись решать эти проблемы. Главный лекарь велел подать ему лимонной воды с мёдом, и Юн, едва разлепив со сна глаза, бросился лично готовить питьё. Напоить императорского побратима высочайшим соизволением было разрешено Ливэю. Напившись, Веньян слабой рукой потянул того за рукав и беспокойно изрёк:       — Что с моим сыном?       — Вам не о чем волноваться, — опередил с ответом Яозу. — Он под нашей защитой.       — Неизбежно, — со вздохом произнёс демон, но тут же добавил: — Благодарю, ваше величество.       — Мы очень недовольны вами, братец! — счастливым тоном, никак не соответствовавшим отповеди, заявил Яозу. — Строго наказали бы вас, но вы уже и так…       — Вы злитесь на меня, государь?       — Мы злились. Вы слишком многое от нас скрыли, — Яозу недовольно покосился на Ливэя. — Но мы так боялись вас потерять, что весь пыл растратили.       — Тогда не будем тратить время на слова. Позвольте мне увидеть сына в последний раз. Я могу больше не прийти в себя. Я хочу попрощаться…       На мгновение в покоях повисла гробовая тишина.       — Господин Веньян, вам не нужно ни с кем прощаться! — не выдержал Джун. — Вы не умрёте! Мы нашли противоядие! Вы будете жить!       Веньян внимательно посмотрел на Джуна, потом для надёжности перевёл взгляд на Яозу и в конце концов — на главного императорского медика и Ливэя. Понимая, что никто из них не посмел бы столь жестоко смеяться над ним, Веньян всё же отказывался верить в счастье, боялся оказаться обманутым. Но видя вокруг себя лишь радостные лица, он наконец принял сказанное, и из уголков его глаз по вискам заструились слёзы. Он крепче ухватился за руку Ливэя.       — Как? Вам удалось поймать Су?       — Обязательно поймаем! — заверил Яозу. — И вы, братец, будете почётным гостем на его казни.       — Вот уж избавьте, — сквозь слёзы улыбнулся демон. — Но тогда… как вам удалось?..       — Общими усилиями, — кратко ответил Джун. Байка про яд, найденный в гареме, с Веньяном точно не прошла бы. — Набирайтесь сил. Потом я всё вам расскажу.       Но потом, разумеется, было не до разговоров, ибо все медики Яозу с пристрастием принялись ставить Веньяна на ноги. За неделю, проведённую без еды, демон сильно исхудал и осунулся. На второй день после своего пробуждения он попросил подать ему зеркало, а увидев в отражении, что на белом лице остались лишь два огромных запавших в тени глаза и острые как бритва скулы, сильно расстроился. Он потребовал себя побрить и изготовить питательных средств для кожи лица, но когда на это ему резонно ответили, что неплохо было бы для начала употребить должное количество питательных средств для организма в целом, надулся и заявил, что его всё ещё тошнит от еды. Веньян боялся, что у него откроется рвота, и в нынешнем обессиленном состоянии он не сможет её снести. Слуги не смели противиться отказам его светлости министра двора от пищи, а посему кормить демона с ложечки принялись Ливэй, Джун, Юн и даже сам Яозу. Последний гордился своим умением шантажом и угрозами влить в братца значительно больше соков и бульонов, чем удавалось всем остальным. К счастью, тошнота оказалась лишь последствием отравления, и никакой рвоты за ней не следовало.       Ещё одним странным последствием стало то, что кожа, волосы и даже радужки глаз Веньяна стали заметно светлее прежнего, будто яд выбелил весь его облик.       — Я такой бледный, — со вздохом жаловался он Ливэю, глядя на себя в зеркало. — Ни кровинки в лице. Да и лицо совсем не моё. Придётся теперь пользоваться румянами.       — Никаких румян! — грозно провозгласил Яозу, слышавший его жалобу. — Знаем мы, из какой дряни их стряпают! Никаких румян, белил и прочей отравы! Я запрещаю!       — Вот что-что, а белила мне точно уже не понадобятся, — ещё больше помрачнел демон.       — Вы стали ещё красивее, — шепнул ему украдкой Ливэй, не желая быть услышанным императором. — Не могу отвести глаз…       — Не лукавьте! — дулся Веньян.       — Разве он посмел бы? — вклинился в их воркование стоявший рядом Джун. — Знаете, у вас глаза теперь почти серые, за Туана сойдёте.       — Обойдусь как-нибудь, — оборвал тему демон и отшвырнул зеркало куда подальше.       Но прекрасное расположение духа и даже силы возвращались, когда повидаться с ним приносили Луна. Мальчика сажали на кровать рядом с Веньяном, и он подолгу беседовал с сыном, нисколько не сюсюкая, словно говорил со взрослым. Однако когда малыш подползал поближе, Веньян с воскликом «Попался!» неожиданно хватал его, щекотал и обнимал, чем вызывал у мальчика бурю восторга. Подобные игры повторялись каждый раз и совсем им не наскучивали, умиляя и заставляя улыбаться всех свидетелей их забав. В конце концов, Веньян смирился, что Луну суждено вырасти при дворе, и признал, что противиться неотвратимому глупо. Не мог он и не испытывать благодарности за то, что воспитание Луна доверили Ксии, лучшей матери и сыскать было нельзя, да и наперсниками станут императорские сыновья.       Как только Веньян окреп достаточно, чтобы держаться на ногах, он сразу же пожелал покинуть императорские покои, и поспешно перебрался в свои собственные.       — Воображаю себе степень ненависти придворной братии! — с ухмылкой пояснил он своё решение. — Валяюсь в императорской постели, а сам божественный дракон кормит меня с ложечки. По законам двора я не кто иной, как святотатец. Дорого бы они отдали, чтобы яд в моём теле убил меня. Ну или, на худой конец, обезобразил.       Джуну хотелось возразить, что любовь Яозу к братцу не стала бы меньше и в этом случае, но в целом Веньян оставался прав. Зависть придворных питала ненависть. Сейчас все обитатели семейного круга демона были счастливы воссоединению с ним в его райском логове и обретению былого уюта, несмотря на досадные предосторожности, постоянно напоминавшие о произошедшем. Покои демона стали неусыпно охранять, пищу перепроверяли по пять раз на наличие ядов, так что теперь Веньян, Джун и Юн ели её почти остывшей. А ещё Яозу на полном серьёзе строго-настрого запретил им и Ксии пользоваться белилами, пудрами и румянами, но эта мера доставила неудобств меньше прочих. Тем не менее вскоре события сорвались в новый виток злоключений, на сей раз ударивших, как ни странно, не по демону, а по Джуну.       — Брат… Веньян, — обратился однажды Джун, воспользовавшись возможностью остаться с ним наедине, — знаю, вам будет неприятен этот разговор, потому Яозу его и не заводит, но я должен знать. Тогда, в охотничьем павильоне… мы нашли вас в ужасном виде… эти отбросы смели… тронуть вас?       — Понимаю, что вы хотите узнать, — поморщился Веньян. — Только с вами, пожалуй, и могу говорить об этом. Вижу, что и Ливэй жаждет подробностей, но у меня язык не поворачивается поведать ему о случившемся.       У Джуна выступил холодный пот.       — Так это… всё же случилось?       — Нет-нет, Джун! Не беспокойтесь! — мягко улыбнулся Веньян. — Су очень хотел унизить меня напоследок, даже портки с меня собственноручно стянуть не побрезговал, предлагая своим жеребцам чувственную утеху. Только вот к тому моменту они могли думать лишь о побеге, так что, мягко говоря, были не в настроении.       Веньян выразительно хохотнул, пытаясь отшутиться, и сделал особый акцент на слове «мягко», но Джун шутку проигнорировал. Он терялся в сомнениях. Что если Веньян щадит его чувства и скрывает истинное положение вещей? Он же знает Джуна как облупленного, прекрасно понимает, что Джун изведёт себя виною. Что если из-за несвоевременно призванной помощи Веньян прошёл через надругательство? Что если Джун опоздал? Джуну нужна только правда!       — Вы не обманываете меня? Прошу, скажите, как всё было на самом деле!       — То есть если бы я сказал, что всё сложилось самым наихудшим образом, вы сразу мне поверили бы? — хмыкнул демон. — Если вы уже убедили себя в чём-то конкретном, зачем требуете от меня ответа?       — Я всего лишь хочу знать правду. Я имею на неё право! — твёрдо заявил Джун.       — Как же мне доказать, что я говорю правду? — Веньян приходил всё в большее раздражение. — Хотите подробностей? Извольте. Когда Су понял, что и самые слабые на телесный грех среди его людей утратили интерес к развлечению, он разбил мне губы. Хотел, чтобы я, скуля от боли, взбодрил ими его выродков. Только вот взбадривать было уже некого. Они даже избивали меня вяло, так боялись не успеть сбежать от Яозу. Избив, сбежали. Результат вы видели. Подумайте сами, ваше высочество, если бы прихвостни Су решились продемонстрировать на мне свою молодецкую удаль, врачи Яозу наверняка до сих пор лечили бы результат.       Подробности Джуна действительно убедили, ибо неподдельность сильнейшей эмоции, охватившей всю его суть, была самым что ни на есть доходчивым фактом. Он рассвирепел. Ещё никогда он не был так зол, даже в те времена, когда Яозу третировал его как вещь. Одно дело терпеть измывательства самому, другое — узнать о страданиях близкого, ни в чём не повинного человека. Невыносимо! К тому же то, что сейчас поведал Веньян, было намного омерзительнее всего некогда перенесённого самим Джуном от Яозу. От едва сдерживаемого гнева поплыло перед глазами, затряслись и сжались в кулаки руки. Тем не менее он склонился к Веньяну и невинно коснулся губами его уже подживших губ. Демон застыл в удивлении, широко распахнув глаза.       — Ваши губы прекрасны. Не прощу и так этого не оставлю! — воскликнул Джун и понёсся к Яозу, пренебрегая усилиями Веньяна остановить его.       Джун шёл с твёрдым намерением убивать. Требовать казни. Он не знал, которые из людей Су ещё оставались живы и гнили теперь под пытками в управлении наказаний; возможно, это были вовсе не самые охочие до грязных забав, но Джуну было наплевать. Сейчас он от души ненавидел всех, из-за кого они с Веньяном оказались в столь дрянном переплёте, а братец ещё и серьёзно пострадал. Смерть им! Смерть за то, что самоутверждались, унижая других, да ещё и наипаскуднейшим образом! Смерть за то, что чуть не убили Веньяна! Яозу уж точно не откажет ему в такой малости.       — Что удалось вытянуть из людей негодяя Су? — с порога выдал императору Джун, опуская церемониал и подобающие приветствия.       — Полагаю, всё им известное, любовь моя, — расплылся в улыбке кузен. Он был явно рад приходу Джуна, распростёр к нему руки и притянул за талию, когда тот имел неосторожность приблизиться. — Я как раз собирался послать за вами, чтобы сообщить новость.       — Рассказывайте! — Джун и не думал вырываться из объятий, однако игривого тона не поддержал.       Яозу уткнулся носом в его волосы, перекинутые через плечо, и замурлыкал котом:       — Преступники подтвердили все ваши догадки. Су долго вынашивал коварный замысел против братца. Он приказал следить за Веньяном, вызнал, что тот обзавёлся имением в столице и посещает его с определённой регулярностью. Напасть на дом не представлялось возможным, он хорошо охранялся, а вот сделать это по пути к особняку оказалось проще простого. Глупый братец совсем не брал с собой охраны, соблюдая инкогнито. Руки так и чешутся задать ему розгами, как подумаю об этом!       Яозу, забывшись, шлёпнул Джуна ладонью чуть ниже поясницы, словно подтверждая свои намерения. Пришлось недовольно вскрикнуть:       — Ай! С ума вы сошли? Я вам не братец Веньян!       — Вы заслужили не меньшей порки! — убеждённо заявил кузен. — Вам я ещё задам, чтобы не сбегали из дворца! Будьте готовы принять наказание по первому моему требованию.       — Обязательно, — бесстрастно отмахнулся от угрозы Джун и тут же потребовал: — Не отвлекайтесь!       Не отвлекаться Яозу было непросто. Он уже вовсю изучал губами длинную шею своей жертвы, которую Джун послушно подставлял, лишь бы кузен не прерывал рассказа.       — Единственным безлюдным участком дороги к дому братца, где возможно было без свидетелей осуществить злодеяние, был берег реки, — Яозу всё жарче дышал на ухо, его речь становилась томной. — Убить носильщиков паланкина для лучников — дело нескольких секунд. Тела скинули в реку. Кстати, три тела позже выловили ниже по течению. Как оказалось, Су расправлялся так с неугодными постоянно. А я и знать ничего не знал, никто не осмеливался пожаловаться.       — Брат Веньян был прав, — Джун не позволял себе размякнуть от поцелуев. — Если бы Су не пришла мысль поиграть с нами, если бы он сразу нас убил, его план удался бы на славу, концов не отыскать. Узнали, наконец, где он?       — Именно это я и хотел вам сообщить! Мерзавца укрывает министр церемоний. Представляете, каков наглец?! Уже послал арестовать обоих.       — Какая великолепная новость! — Джун на радостях отстранился от Яозу, чем вызвал у того видимое неудовольствие. — Если подумать, Су всегда был дружен с министром церемоний. Нужно было сразу нагрянуть к нему! Но кто мог ожидать от этого тихони такой дерзости? Подумать только! Скрывать изменника под носом императора, пока сыск переворачивает столицу! Я пришёл требовать у вас возмездия для каждого из негодяев! Самого строгого и бескомпромиссного!       — Вам не стоило и упоминать об этом. Думаете, я могу их помиловать? — хмыкнул Яозу, вновь притягивая Джуна к себе. — Пусть проведут ночь в управлении наказаний, завтра взглянем на них. По закону Го укрывающий преступника заслуживает той же кары, пусть попрощаются с жизнью.       — Что будет с отребьем Су?       — Завтра их казнят.       — Желаю это видеть! — кровожадно сверкнул глазами Джун.       — Имеете полное право, моя радость. Обяжу присутствовать и министров, чтобы неповадно было творить беззаконие.       Однако назидательная казнь обернулась вовсе не теми последствиями, на которые рассчитывал Яозу. Да и Джун свои силы совсем не рассчитал. На следующее утро он проснулся в прекрасном расположении духа и не смог уразуметь, почему Веньян наотрез отказался присутствовать на показательной экзекуции. Он сослался на сильную слабость, всё ещё не позволявшую ему покидать покои, но Джун ясно видел: демон нашёл бы повод избежать кровавого представления и будучи абсолютно здоровым. Но почему? Разве не ему полагалось желать отмщения больше прочих?       — Не ходите и вы, — усугубил непонимание Джуна Веньян. — К чему вам эти страсти? Лекари с детства советовали вам избегать сильных потрясений. Не заставляйте меня переживать за ваше высочество.       — Но я хочу пойти! — до крайности возмутился Джун. — Какие ещё потрясения? Я хочу видеть, как мерзейшие из тварей ответят за каждое своё слово и действие!       — Как знаете, — тяжело и печально вздохнул демон.       И всё же когда Джун оказался на дворцовой стене, где под расшитым золотыми пионами пологом были устроены места для императора и высочайшей свиты, ему стало не по себе. Здесь собрались все министры и чиновники высшего ранга, за исключением министра двора и министра церемоний. Все они хранили мрачное молчание и с нескрываемой неприязнью посматривали на Джуна. С приязнью или нет, как они вообще смели поднять на него глаза! Но Яозу, возбуждённый предстоящим зрелищем, ничего не замечал, не ябедничать же. Джун буквально осязал враждебность. Он вмиг утратил мстительный настрой, хуже того, чувствовал себя так, будто именно его привели сюда для публичного наказания.       Когда внизу по толпе разнеслось одобрительное улюлюканье и там-сям звякнули взрывы издевательского хохота, стало понятно, что осуждённых доставили на место казни. Вскоре и Джун увидел их. Это были те двое любителей мертвечины, которых хотелось изничтожить больше остальных. Ещё накануне Джун мечтал, чтобы на лобном месте оказались именно эти выродки, но то было вчера. Теперь же он увидел перед собой не самодовольные, наглые и сально-похотливые мины, которые последними запомнил и так хотел срезать с ненавистных физиономий всё это время; он вообще не понимал, как сумел узнать в двух дрожащих, утративших человеческий облик существах своих недавних похитителей. На них не было живого места, лица и тела были испещрены кровоподтёками и ранами, идти самостоятельно было им не под силу, и их перетащили из телеги и бросили на помост. Они не могли даже молить о пощаде, и только когда кат взялся за дело, принявшись методично и совершенно хладнокровно рубить конечности первой жертвы, над площадью, перекрывая людской гомон, раздался истошный крик. Второй приговорённый, вынужденный наблюдатель за мучениями товарища, заскулил и попытался уползти с помоста, но его вернули обратно и стали вязать к плахе, готовя к той же каре.       Джуна мутило. Время потерялось в череде душераздирающих воплей казнимых и попытках собрать воедино расколовшееся сознание. «О небеса! Почему они никак не умрут и не прекратят наконец эту пытку?!» Сейчас он не понимал, как мог страстно хотеть сделаться свидетелем подобного. Как бы ни провинились перед ним эти люди, зрелище было более чем безобразным, позорящим высоту человеческого разума. Как можно разделывать живых людей, словно кур для бульона? Как можно свести значимость человеческой личности до уровня скулящего скота, приведённого на убой? Противоестественно. Омерзительно. Неужели нельзя было как-то иначе… Он взглянул в лицо сидевшему рядом Яозу и увидел только злую усмешку, кривившую ему губы. Кузену ни капли не противно? Жестокий. С такой же холодной усмешкой он стал бы наблюдать, как казнят Джуна, если бы в своё время его поймали за попыткой отравить Яозу? Но не только Яозу, вся площадная толпа радостно неистовствовала в этот самый момент. Каждый удар секиры сопровождался воскликами бурного одобрения. Зверьё! Дикое зверьё! Оно будет одинаково ликовать и пьянеть от вида крови, окажись перед ним хоть последний выродок, хоть невинно приговорённый мученик. Джун вновь перевёл взгляд на залитый кровью помост. Так вот, что ждало его тогда, будь он пойман в намерении убить императора: отрубленные руки, ноги и головы сваливали, словно мусор, в небольшую тележку, чтобы позже насадить на пики и разместить по городским стенам для демонстрации акта свершившегося правосудия и устрашения тех, кто начал сходить с праведного пути. «Это твоя кровь ручьями стекала бы с помоста и оставляла следы под ногами палача; твои сброшенные бесформенной грудой останки волокли бы тогда в гадкой, растрескавшейся от крови бесчисленных казнённых тележке под злобные выкрики толпы!»       Джун напрочь забыл, зачем был здесь. От желудка к глотке поднимался горячий комок. Не помня себя, он встал и быстро побрёл прочь, едва замечая ядовитые взгляды придворных. Каждому из них больше всего хотелось сейчас находиться где-нибудь подальше от лобного места, но никто не осмеливался шелохнуться вперёд императора. А Джун смел. Они не сдвинулись ни на шаг, и когда Яозу вдруг вскочил и бросился следом за Джуном. Кузен нагнал его у дальнего края стены и заступил путь к лестнице.       — Джун, что с тобой? Ты так бледен!       — Яозу…       Он легко коснулся рук Джуна, но тут же крепко сжал их в своих ладонях.       — У тебя руки дрожат… Да они как лёд! Уж не болен ли ты?       Яозу притянул его совсем близко и коснулся губами лба.       — Жа́ра вроде бы нет…       Его губы и руки были такими тёплыми. Дурнота на миг отступила. Джун едва коснулся щекой плеча Яозу и прикрыл глаза. Каким прекрасным, полным нежности мог стать этот миг при других обстоятельствах. Лёгкий ветер развевал их одежды и волосы, солнечные лучи, такие же тёплые, как руки Яозу, ласкали лицо и сквозь сомкнутые веки наполняли Джуна волшебным светом. Он весь пропитывался оттенками зрелых плодов апельсиновых деревьев, ярких как сама жизнь! Но вот он открывает глаза и… в отдалении за спиной Яозу видит стаю голодных гиен, скалящих на него зубы, а там внизу, в тени холодных стен… Кажется, даже отсюда Джун может слышать сладковато-металлический запах крови.       — Мне плохо. Уведите меня, мой господин!       — Идём!       Яозу подхватил его под руку и предельно аккуратно заспешил свести вниз. Но Джуна накрыло приступом нервного кашля, что только усилил тошноту. Долго сдерживать себя он не сумел, самым позорным манером его вывернуло прямо на ступени у подножия лестницы.       — Боги, да что же это! — Яозу откинул его волосы и помог вновь опереться на свою руку. — Ты болен. Позволь мне нести тебя.       — Нет! — возопил Джун, отшатнувшись от Яозу, но сразу же взял себя в руки. — Я пойду сам. Уйдёмте скорее. Не хочу, чтобы эти видели.       По дороге во дворец дурнота отступила. Джун полулежал в большом императорском паланкине, уставившись в одну невидимую точку, а Яозу сидел рядом, грея его пальцы своим дыханием.       — Скажи, Яозу, — в задумчивости проговорил Джун, — какую смерть ты избрал бы для меня, если бы я задумал причинить тебе вред?       — Ну что ты такое говоришь! — возмутился Яозу, крепче сжимая его руку. — Мой прекрасный кузен никогда не навредит мне.       — Теперь — нет. Но вспомни времена, когда ты ненавидел меня. Ты же желал моей смерти, как и гибели всей моей семьи.       — Я не хочу вспоминать те времена! — сурово отрезал Яозу.       — Но в те времена я тоже ненавидел тебя и желал твоей смерти.       — Что было, то прошло. У тебя были причины ненавидеть меня.       — Пообещай, что никогда не казнишь меня так… Как угодно, только не так!       — Да что на тебя нашло?! Не нужно было позволять тебе смотреть на всё это… — Яозу обнял его и произнёс так нежно и искренне, что усомниться в его словах было невозможно: — Я не казню тебя. Никогда! Даже если ты захочешь убить меня. Как я могу казнить тебя? Я сам умру в ту же секунду! Отныне наши жизни и смерти связаны воедино! Навсегда! Клянусь!       Джун крепче вжался в объятия кузена. Жестокий? Нет, с ним Яозу больше никогда не будет жесток, его клятвам можно верить. И всё же…       — У меня нехорошее предчувствие, Яозу. Всё происходящее будто бы неспроста. Твои министры…       Ласковый поцелуй не дал договорить.       — Ты устал, ты болен, вот и мерещится всякое. Будь спокоен, я защищу мой драгоценный цветок!       Как отрадно слышать эти слова. Но почему на сердце вовсе не стало спокойнее?       «А кто защитит тебя?»