Палаты сновидений

      Прямым и коротким путём на женскую половину было не пройти. Долго осторожничали и петляли извилистой кишкой коридоров, но лишь для того, чтобы их небольшой отряд под предводительством Яозу в конце концов натолкнулся на внушительную группу министерской стражи.       — Вот же гадство! Веньян был прав! — выругался Яозу, едва завидев противника. — Крысы привели подмогу. Дело дрянь. У нас нет ни времени, ни сил ввязываться в бой.       — Что же делать, Яозу? — Джун беспокойно всматривался в перекрывшую им путь и прытко приближавшуюся стражу. — Возвращаемся?       — Есть ещё один путь — через тронный зал, — ответил Яозу. — Нам нужно только добраться до него. Второй выход из зала выведет на женскую половину. Покои госпожи моей матери охраняют гвардейцы, вряд ли их тоже отправили на северную границу, у нас будет подкрепление.       — Идём туда! — решился Джун. — Мы ещё успеем!       — Мы задержим их, государь, — вторил ему офицер Веньяновой стражи. — Уходите!       Яозу молча положил руку ему на плечо, благодарно сжал. Слова определённо были излишни. Офицер склонил голову, почитая невероятный жест императора за награду.       — Уходите, государь! — повторил он.       Яозу и Джун кинулись в обратный путь, за их спинами завязалось сражение, а вдогонку полетело неприятельское:       — Там император! За ним!       Бежали изо всех сил и были уверены, что им удалось оторваться. Если их люди продержатся ещё немного, будет несколько дополнительных минут, чтобы пересечь зал, нырнуть галереей на женскую половину и дать отпор нападающим.       — Нужно запереть двери! — крикнул Джун, когда они с Яозу вбежали в тронный зал.       Но никакого запора под рукой не оказалось. Яозу пришлось втиснуть свой меч в узорные ручки дверей и заклинить их.       — Бежим! — он схватил Джуна за руку, и они, оглушённые эхом собственных шагов под сводами зала, понеслись к противоположным дверям. В двери врезались с болью, Джуна даже отбросило инерцией.       — Не может быть! — в ужасе выдохнул он, растирая ушибленное предплечье.       — Заперто! — подтвердил страшную догадку Яозу и с силой вписал кулак в дверь. — С обратной стороны заперто! Кому пришло в голову запирать этот зал?! Гвардейцы министров не могли нас обогнать, исключено!       — Всё кончено.       Ужас в душе сменился смирением. В конце концов, Джун должен был умереть от руки Яозу ещё в детстве, не единожды ему думалось, что он зажился.       — Не говори так! — возмутился Яозу. — Я снесу эти чёртовы двери!       — Мы не сможем выбить их даже вдвоём! Признай, Яозу.       — Я не сдамся! — кузен снова схватил Джуна за руку и потянул обратно к парадному входу, через который они вошли в зал. — Ещё не поздно вернуться!       Но не успели они сделать и пары шагов, как запертые мечом двери стали сотрясаться от упорных попыток их вскрыть. Всё же поздно!       — Ваше величество, отворите! — донёсся извне голос министра правосудия, когда первые старания выломать двери не увенчались успехом. — Почему вы убегаете? Мы — ваши верные слуги и не причиним вам вреда. Напротив, мы хотим оградить вас от преступника, который пользуется вашей милостью и доверием. Выдайте его, и всё станет на свои места.       Почему министр так уверен, что они с Яозу заперты внутри, а не бежали через второй выход? Неужели знает, что они оказались в плену? Но откуда? Как?       Вместо ответа министру Яозу потащил Джуна к окну. Однако… Бежать было поздно даже посредством окон: внизу площадь перед дворцом была заполнена солдатами, и среди них не было ни одного из императорской гвардии. Ловушка.       — Конец, — повторил Джун.       Но Яозу смотрел вовсе не на солдат, а в небо, и, взглянув в том же направлении, Джун невольно вздрогнул. Несмотря на то, что время близилось к полудню, в небе отчётливо виднелся новорождённый месяц. Он был алым, словно окрашенное кровью лезвие серпа. Что за редкое явление? Джун не видывал такого никогда. Дурной знак.       — Боги! Что я наделал! — выстонал Яозу, и Джун почувствовал, как задрожала рука кузена, сжимавшая его ладонь. — Я должен был настоять, чтобы ты бежал с Юном, но я был слишком самонадеян и не пожелал расстаться с тобой!       — Бежать с Юном? — бесцветно повторил за ним Джун. — Какой в этом смысл? Прятаться? Прожить жизнь в бегах? В постоянном страхе? Вдали от тебя? Не хочу! Я устал бояться! Лучше смерть.       — Я не отдам им тебя! — вскрикнул Яозу и прижал его к себе.       — Есть другой выход. Единственный, — отозвался Джун. — Убей меня. Из всех возможных смертей я желаю лишь эту — пасть от твоей руки.       Яозу выглядел искренне шокированным. Он округлил глаза, и резко тряхнул Джуна за плечи.       — Что ты говоришь?! Как я могу поднять на тебя руку?! Ты — смысл моей жизни! Зачем мне жить дальше без тебя?       Двери вновь сотряслись под напором, методично применяемым, чтобы выбить заклин.       — Ваше величество, если вы не отопрёте, мы будем вынуждены выломать двери, — снова послышался снаружи ультиматум министра правосудия.       — Если ты отопрёшь, они казнят меня, — твёрдо произнёс Джун. — А тебя заставят смотреть. Решайся!       — Нет! Нет! Ты сумасшедший!       Яозу категорично мотал головой и только крепче обнимал его. Джун силой отстранился, взял кузена за руки и устроил его ладони на собственной шее.       — Давай!       Воскликнул убеждённо, почти приказал. Смотрел прямо в глаза Яозу, сначала грозно, потом с мольбой. «Ну давай же, милый! Лишиться последнего глотка воздуха от твоих рук, глядеть в глубину твоих глаз, покидая этот мир, — почти экстаз, почти счастье!» Но пальцы Яозу ни на миг не сжались вокруг его шеи, напротив, лаской скользнули вдоль.       — Ни за что! — слова кузена прозвучали с неменьшей убеждённостью. — Раз нет другого выхода, мы умрём вместе!       Теперь шокирован был Джун. Он вцепился в рукав Яозу и заполошил:       — Что?.. Тебе нельзя! Нет! Яозу, зачем тебе погибать со мной?! Когда я умру, все твои проблемы решатся! Никто не желает твоей смерти! Только моей! Я не хочу, чтобы ты умирал! Живи, прошу!       — Как ты можешь быть таким жестоким, если любишь меня?! Ты говоришь, что не смог бы жить вдали от меня. Считаешь, я смогу прожить без тебя хоть день?! — голос Яозу нервно срывался, глаза наполнялись слезами. Как же странно и страшно было видеть слёзы в его стальных глазах! — Для чего мне жить? Чтобы стать сломленной, послушной куклой в руках министров? Думаешь, они успокоятся, забрав тебя у меня? Следом они потребуют жизнь Веньяна. Ты же видишь, им нужно, чтобы я слушался только их, а значит, все, кого я люблю, должны исчезнуть. Я не хочу становиться вашим убийцей! Если кто и достоин смерти, то только я! Я не сумел сберечь мой драгоценный цветок! Моего Джуна! Затащил сюда! Погубил! Простишь ли ты меня? Я себя — не смогу!       Яозу без сил упал к ногам Джуна.       — Поднимись, Яозу, ты пугаешь меня.       Видеть Яозу сломленным было воистину жутко.       — Тогда не требуй, чтобы я жил! — прорычал кузен раненым зверем.       — А как же дети? — схватился за последнюю соломинку Джун. — О, я отдал бы всё, чтобы хотя бы ещё раз подержать мальчишек на руках! Ты хочешь покинуть их?       — Не рви мне душу! — всё более мрачнел Яозу. — Наши мальчики… Веньян будет им лучшим отцом, чем я. Нет сомнений, братец обязательно выберется незамеченным вместе с близнецами, пока министры будут штурмовать тронный зал. Теперь я понимаю братца, дети будут счастливее, если вырастут вдали от дворцовой погани!       Яозу замолк, но вместо того, чтобы стать на ноги, принялся озираться по сторонам.       — Как же нам покончить со всем этим? — пугающе буднично произнёс он чуть погодя. — Нам даже на меч не броситься, наше единственное оружие защищает нас от гиен. И потолки слишком высоки, чтобы повеситься на поясе…       Джун не верил ушам. Он опустился на колени перед Яозу, пристально всмотрелся в него. Никаких признаков безумия. Боги! Кузен и правда так любит его?!       — Ты правда хочешь…       — Джун, не сомневайся во мне, ты оскорбляешь меня. Любовь и смерть — всё вдвоём! Только тогда никто и никогда не разлучит нас!       — Вместе так вместе, — несмело повторил Джун недавние слова кузена.       «Я больше никогда не останусь один, — неуместно мелькнуло в голове. — Наши души не разлучить. В другой жизни мы не будем братьями и, возможно, даже мужчинами. Нашу любовь никто не посмеет порицать. У нас будет шанс на счастье! Не то что в этом аду! Впрочем… и тут мы были счастливы».       — Если так, я знаю выход, — боясь произнести мысли вслух, вышептал Джун.       Он запустил руку в рукав и выудил маленькую склянку. Яозу сразу узнал её, но всё же спросил:       — Что это?       — Противоядие от «сонного дурмана». Веньяну было нужно всего три капли, чтобы спастись. Нам будет довольно и одной.       Лицо Яозу озарилось мрачной радостью.       — Идём! — позвал он, поднимаясь на ноги и помогая встать Джуну.       Они подошли к подножию трона. Джун было замешкался, но Яозу настойчиво возвёл его на самый верх и усадил на престол императоров.       — Вот единственное достойное тебя место, — сказал он и опустился на ступени у ног Джуна.       — Я никогда не желал оказаться здесь, — возразил Джун. — Я останусь тут, только если ты сядешь рядом.       — Повинуюсь моему господину!       Яозу торжественно поклонился Джуну в пол, поднялся и сел рядом с ним на троне. Джун раскрыл флакон с ядом, и только тут ощутил, как холодеет в венах кровь.       — Как странно, — молвил он, с удивлением воззрясь на свои дрожащие руки. — Когда-то я был готов с лёгкостью принять смерть, а сейчас… Как легко умирать, когда ты несчастен, и как жутко, когда счастье наконец в твоих руках. Почему именно теперь, когда мы научились любить друг друга?       — Не страшись, родной, я с тобой, — Яозу привлёк его к своей груди и обнял. — Для двоих нет ничего, что нельзя было бы разделить пополам. Половина твоей боли и страха — моя. Когда-то давно я спросил у Ливэя, почему его заведение называют Палатами Сновидений. Он ответил, что я пойму, если он справится со своей работой. Его работой было сделать тебя моим. Теперь я действительно понял. Он дарит своим клиентам великую грёзу — любовь. Грёзу длиною в ночь. Мне же достался сон длиною в жизнь. Но что есть наша жизнь? Она не больше, чем сновидение, глупая выходка мозга. Осталось только проснуться. И вот в твоих руках противоядие от сонного дурмана. Давай же радостно очнёмся в мире, где всегда будем вместе, где мы сможем просто любить друг друга без препон и запретов. Этот мир будет справедливее и ярче миллиона снов, подобных нынешнему, так зачем жалеть о такой малости как жизнь? Не бойся, я найду тебя, даже если придётся искать в миллионах миров. Ты мой навеки!       Кожа ощетинилась мурашками. О том же думал и Джун всего несколько мгновений назад. Видимо, их души воистину едины. Глаза с трудом сдерживали слёзы, но Джун улыбнулся и поуютней устроился в объятиях Яозу.       — Там я скажу тебе: «Ну, здравствуй, мой император! Где же ты был так долго? Я заждался!»       Яозу улыбнулся в ответ.       — А я возьму тебя за руку и отвечу: «А вот и ты, мой принц! Никогда больше меня не покидай!»       — Яозу, я рад, что в последнюю нашу ночь мы занимались любовью.       — Знал бы ты, как прекрасен сейчас… Не видел в этой жизни ничего более восхитительного, чем твой горний взор в этот миг…       Наверное, было сказано слишком много слов — перед смертью не надышаться, — но каждое из них имело только одно значение. Люблю. А сколько хотелось ещё сказать… Ах если бы не новое сотрясание дверей, безжалостно напомнившее, что пора бы поторопиться оставить этот скорбный кошмар!       — Ваше величество! — истерил министр. — У вас было достаточно времени на раздумья. Вы не оставляете нам выбора. Простите ваших слуг, мы вынуждены сломать двери.       — У нас будет минута, — сказал Джун. — Как жаль, что последнюю минуту жизни придётся слушать, как эти варвары крушат дворец.       — Я спою тебе, слушай меня, — ответил Яозу. — Нам пора.       Сердце бешено билось. Джун вытряхнул из склянки на указательный палец каплю, смочил ядовитой влагой губы и не успел вздохнуть, как Яозу прижался губами к его губам.       — Не соврала Яню, — усмехнулся он, не смея надолго разрывать последнюю ласку, — я умру от поцелуя.       Джун переплёл свои пальцы с пальцами Яозу и положил голову на его плечо. «Отец, я исполнил клятву. Я убил того, на кого ты указал мне. Но не жди меня в своём небесном пристанище, я отправлюсь за ним!»       Раз. Два. Три. Яозу тихо запел, колыша щекотным дыханием прядку волос за ухом Джуна.       — Туман, что ты видишь в предутренний час, — то ночи минувшей нежность. Он трепетно столь же укутал твой стан, как шёлк моих ласк игривых.       Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать. Теснит в груди, и воздуха в лёгких уже не хватает. Яозу тоже дышит глубже и чаще, но продолжает петь.       — Но дивные грёзы растают вмиг, как зыбкий туман под солнцем. И как мне, скажи, отыскать твой след в порыве капризного ветра?       Двадцать восемь. Двадцать девять. Тридцать. Джун уже не слышит слов песни, каждый новый вдох даётся с немыслимым усилием, будто воздух вдруг загустел и обратился в тягучий сироп. Да Яозу больше и не поёт, он надёжно удерживает взвившегося в безнадёжной попытке не задохнуться Джуна и кротко погибает сам.       — Тихо, родной! Всё хорошо!       Его глаза вспухли от непролитых слёз, он смотрит на Джуна с такой тоской и нежностью, что сердце переполняется восторгом, который уже не в силах вместить. И всё же умирать самому не так страшно, как было наблюдать за смертью матери и отца. За тем, как теперь погибает Яозу… Пятьдесят пять. Пятьдесят шесть. Пятьдесят семь. Двери в зал слетают с петель. Какие они жалкие там внизу! Какими глупостями живут! Ничего не понимают!       Джун падает на грудь Яозу, и тот закрывает глаза, роняя голову ему на плечо. По его щекам наконец катятся слёзы и падают на лицо Джуна. Горячие. Джун тоже закрывает глаза. Выдыхает.       Тишина.