Шанс на падение

      — Ну что, Том, как тебе мальчик? — у Вальбурги вино в бокале красное-красное, оно вязкой жижей обволакивает стенки и остается отражением слизанных капелек на тонких губах. Измазанные какой-то темной помадой, они серебрятся, притягивая к себе взор.       Женщина растягивается на зеленом бархатном кресле, черное платье некультурно и неприлично задирается, открывая взору молочную мягкость кожи ее тонких ног. Туфли на высоком каблуке, в которых она отбегала целый рабочий день в Министерстве, валяются, легко сброшенные, у входа, портреты молчаливо вслушиваются в разговор, в очередной раз окунаясь вместе с ними в грязь воспоминаний, убийств, попыток нового морального изнасилования.       Поломанная психика ее сына — меньшее, чем Том хочет заняться, чтобы вывести эту холодную неприступную леди из себя. Она обожает длинными ногтями оставлять длинные царапины на его коже, не скрывать магией синяки на горле, оставленные его ладонями, смеяться в лицо, зная, что он разгоряченный замер напротив с палочкой в руках, вот-вот готовый сорваться и пустить в нее смертельное зеленое заклинание. Она выводит его, заставляет чувствовать себя человеком, пренебрегая видом монстра, медленно выползающего из глубин души Тома, окутывая его в липкую паутину собственной сумасшедшей тьмы.       Она, наверное, единственная, кто делает все возможное, чтобы удержать частицы его сознания и здравого рассудка, пусть и такими способами. А он не хочет этого, он вслушивается в шипящий голос Волдеморта, раздирающего его в клочья, ломающего ребра и разрывающего кожу длинными паучьими пальцами. Он слушает свое внутреннее чудище и идет у него на поводу, он устал, а Вальбурга — холодная лицемерная сука, никогда не знавшая ничего о поддержке, умевшая только сравнивать с землей взглядом, — только Вальбурга разжигает в нем огонь чувств и раз за разом показывает, как низко он пал, разрушая собственные принципы морали и нормы.       — Ты же знаешь, что ему не жить под моим патронажем, — со слабой улыбкой, расцветающей самостоятельно, как обычное дополнение к прилипшему учтиво образу, произносит он, делая несколько шагов к ней навстречу. — Я его уничтожу.       Лицо Вальбурги не дергается. Она не вздрагивает, не ведет бровью, не сглатывает вино слишком быстро, позволяя своему телу выдать какую-то частичку внутренних чувств. Она не делает ничего. Совершенно. Существует в этом мире, словно кукла, испорченная и созданная когда-то давно умелым мастером, вытянувшим из нее все человеческое и вставившим вместо черных глаз пуговицы.       Она каждую их встречу совершает то, что хочет Том, что он желает видеть в ее падении в Ад. Он завлекает ее в болото ненависти к себе и ненависти окружающих к ней, разочаровывается в том, как легко она идет на его поводу, приходит в ярость, понимая, что та сильная Вальбурга, известная ему в школе, сломалась.       Насильный брак надломил ее, вечные зелья, которыми сначала накачивал Орион, а потом уже и она себя, чтобы облегчить бренное существование и отогнать сжирающие мозг депрессивные мысли, столкнули ее на колени, заставляя опустить голову. И Том пользовался этим, изрезал ее тело и выворачивал наизнанку, заставлял делать непотребные вещи, молча наблюдая со стороны, сдерживая вечный немой порыв помочь ей наконец сдохнуть.       Вальбурга не нужна этому миру, Вальбурга — лишний пазл серой картинки, медленно теряющий свою яркость, превращаясь в угольный и снова не подходящий. Она бесчувственная и потерянная в своем бессмысленном существовании вечной проекции обиды на то, как сильно Том ее опускает.       Ей плевать на собственного сына, Волдеморт внутри хохочет, довольный ее очередным проигрышем в этой игре без правил и шанса на победу.       — Я сделаю с ним даже больше, чем с тобой. А в самом конце вырву трепещущее сердце и разорву на маленькие частички, которые скормлю своим слугам на обед.       Бокал в руке женщины не шевелится, она молча делает еще глоток вина и демонстрирует ему идеальную насмешливую улыбку казненной королевы.       — Конечно.       Вальбурга Блэк готова идти по миллионам голов ради своей цели. И даже собственный сын не становится причиной остановки. Павшая, никому на самом деле ненужная, не умеющая сдерживать свои амбиции, она вызывает только насмешку и пренебрежение со стороны Тома-почти-Волдеморта. В самом деле, в этой партии ведь не только он лишился всех фигур.       И два живых трупа продолжают смертельное танго, срывая с себя последние частички уважения.