Шанс на падение

      Внешность обманчива, за слабой улыбкой наблюдателя прячется убийца и долбанный маньяк, в темных кудрях, ниспадающих из-под капюшона, таится изломанная на части душа, что мерзким подобием человеческой впускает когти во все новые и новые жертвы, пока ее обладатель старается почувствовать хоть что-то. С палочки срывается зеленый луч Авады. Осознание многочисленных ошибок обычно приходит намного позже. Может быть, годы спустя.       До Лили оно доходило медленно. Впивалось шипами в нежную кожу, плело рыжие косы и путалось изуродованными когтями в огне ее существа, что пылало рьяно глубоко внутри. Сколько ей было, когда она флиртовала с Темным Лордом? Восемнадцать?       А когда он убил ее?       Внутри она почти не выросла. Осталась все той же бойкой выпускницей, что единственный раз в жизни позволила себе поддаться алкогольным объятиям. Короткая юбка в клетку неприлично задралась, обнажая молочное бедро, что пожирал плотоядным взором Поттер, пряди непослушно растрепались, и она собрала яркую копну в пучок, неудачно закрепляя. Несколько локонов вывалилось из неуклюжей композиции, шею постоянно щекотало, но девушка не обращала на это внимание.       — Еще один шот, — Марлин, по чьим плечам текут золотистые волны расплавленного солнца, тянет стакан в сторону однокурсницы. Бывшая староста и отличница с искрящейся улыбкой берет его и резко запрокидывает в себя горькую жидкость. Глаза у Марлин красные-красные, словно она до бара ревела всю церемонию прощания в туалете. Длинные рукава прячут синяки, оставленные пальцами Сириуса. Стерва оказалась в ловушке потерявшегося мудака, не простившего ей двойной роман с погибшим братом, а теперь медленно, не всегда контролируя свою злобу, внедрявшегося под ее кожу долбанной симфонией идиотизма их отношений. — Ты сегодня отжигаешь, детка.       Лили и правда отожгла. Неправильная, продающая собственную мораль за лишний взгляд бордовых глаз, она теряет в памяти множество моментов того вечера. Но мужчина остается въевшимся пятном в ее голове, оно черное и разрастается день за днем, случай их нечаянной встречи мозолит глаза и бьет ее длинной палкой по рукам, оставляя болезненные кровавые царапины. Гриффиндорская натура ее всегда была слаба к спорам. И обычный флирт пошатывающейся волшебницы не должен был закончиться чем-то плохим.       Но она оказалась в его постели. Запомнила грубые прикосновения пальцев и свое сбившееся дыхание, искристое возбуждение, мурашками пробирающееся по коже. Волосы разметались на белоснежных подушках, мужчина навис сверху. Кажется, он шептал ей что-то о своем имени и роли в обществе, а она лишь пьяно улыбалась и обнимала его за шею, закрывая глаза. Прикосновения у него были грубые, но животный магнетизм полностью отрубал здравый смысл и чувство самосохранения.       Волдеморт ведь не просто так посмеялся над ней, скидывая тонкие руки и взмахивая палочкой, что она сдвинуться с места не могла. Он был монстром, как потом она вспомнила, о чем заявили громким криком на похмельную голову бесчисленные статьи и собственный стыд. Он был уродлив, ужасен, до невозможности далек. И он над ней смеялся.       Когда он ее убивал спустя всего пару лет, Лили не могла вспомнить, почему осталась жива в тот вечер. Сколько дразнящих фраз, которыми она пыталась вывести его на эмоции и вернуть оставляющие жар на коже касания, было брошено острым языком? Почему блять она дышала на следующее утро, со стоном вспоминая проклятия и снимая с себя легкие, наложенные им?       Волдеморт был ее прошлым страхом — юная школьница тряслась, слушая шепотки старших и прижимая ближе к себе учебники. Волдеморт был ее стыдом — пренебрег и унизил грязнокровку, посмеялся над ее беспомощностью, тенью исчезая в глубине бара. Волдеморт был ее смертью — сорвавшейся с конца палочки ослепляющей вспышкой.       Она была последним отголоском его совести, подохшим в тот момент, когда красивая молодая волшебница рухнула на пол в попытках защитить ребенка. Ее чадо должно было умереть, а их нечаянная встреча остаться лишь неудачным совпадением чужих историй. Но у Тома Риддла с женщинами никогда не выходило — они погибали из-за него, телами устилая путь к кровавому трону, выстроенному из чужих костей.       А на грязнокровку ему было плевать. Он забыл ее. Но зеленый цвет стал мерзок и ненавистен душе возродившегося мага.