Шанс на падение

      Кэтрин была горькой на вкус. Ломкий стебелек одуванчика, разжеванные желтые лепестки: так и хочется сплюнуть, но Том глотает. Всегда глотал таких, столетие за столетием развлекался тем, что переваривал более слабых. Кэтрин вставала костью в горле и лезть в желудок не хотела, пока он усмехался и исчезал в очередной раз, прерывая ее попытки добиться помощи: Клаус нападал на ее след и, заскучав, подгонял вновь колесить по противоположному краю света.       Кидать вампиршу одну было даже весело. Она моталась по миру, словно дикая белка по закрытой клетке. Не ее среда обитания, не ее место. У Кэтрин своего места никогда и не было: Том лично помогал уничтожать ее дом пятьсот лет назад. Через десять после этого он сжег всю деревушку дотла, потому что Петрова посмела бросить ему вызов. Если с Майклсонами все было ясно — они не выносили ее существования до тошнотворных порывов — то с собой Том не понимал. Он не желал ее внимания: плаксивой и ревнивой Ребекки, каждые тридцать лет вспоминающей о его ангельском существовании, вполне хватало на жизнь вдали от сильнейших мира этого.       Кэтрин не принадлежала к высшему миру сверхъестественного. Клаус сделал из нее таракана, не увидев ничего больше, Элайджа бросил ради семьи. Они оставляли всех, кто не входил в круг близких по крови. Том с нетерпением ждал момента, когда надоест первородным: он был убитым возлюбленным Ребекки с ее кровью в теле, жестоким, циничным, рвущимся к власти. Потерявший свое колдовское начало и жаждавший уничтожить все темное, он стал фантомом своих страхов.       Роскошь и власть имели слишком сладкий вкус. Бессмертие было ему к лицу. Оно путалось в смольных волосах и оставалось в волнистых прядях, мириадами звезд рассыпалось на радужках глаз и проглатывалось вместе с пузырьками в бокале шампанского. Он пробовал вечность и растягивал ее вместе с кровью. Он убивал красиво.       Кэтрин сдохла от его руки трижды. Надоедливой мухой вьющаяся где-то неподалеку и только учащаяся бегать от сильнейшего первородного вампира, она разбила своей головой недавно сделанные окна в новом доме Риддла и пролетела три этажа с чердака, грузно приземлившись на высыпанную камнями дорожку и вывернув руки. Горничная завизжала, выронив поднос с чаем, вампир фыркнул и лишь задернул шторы, пряча образовавшуюся уродливую дыру: Петрова была живучей. Восстановится. А вот испорченное настроение после ее попыток шантажа — нет.       В следующий раз они встретились на каком-то маскараде. Том пытался выяснить обстоятельства исчезновения Кола и строил свою империю подальше от сходящего с ума Клауса, Ребекка не появлялась на горизонте светящимся легким образом в летящих платьях лет пятьдесят, а Кэтрин смеялась и бессовестно пользовалась хищной привлекательностью, ища новую жертву. Он без зазрения совести увел у нее из-под носа какого-то обработанного графа и свернул ему шею, даже не попробовав крови. Трупами она брезговала всегда.       В ответ на ее удивленный взгляд и расширившиеся от волнения зрачки, Том передернул плечами и отвернулся, скрываясь среди холеных и богатых людей, прячась в их алмазных украшениях отражением и замирая второй пугающей тенью над ее душой. Вступать с ним в открытый конфликт было опасно, тем более, имея во врагах всю семью Майклсонов, но Катерина была поехавшей сукой и посылала весь мир.       Была бы возможность, Риддл сжег до тла ее душу. Жаль, та давно гнила в могильной земле, похороненная под пеплом сигарет и загроможденная телами ее жертв.       Кэтрин умела запоминаться. И когда, однажды, она постаралась вновь поговорить с ним, появилась на пороге ласковой мурчащей кошкой, резко сменив тактику, Том даже не подумал вышвырнуть ее вон за шкирку. Темные завивающиеся волосы щекотали кожу и путались под пальцами, он со слабой улыбкой слушал ее сквозящие лицемерием речи, допивая бутылку красного вина и размышляя о том, с ведьмами какого ковена ему выгоднее выйти в столкновение: Клаус вновь слетел с катушек и принялся заливать только успокоившийся мир нечисти кровью.       Том тогда притащил ему на блюдечке Кэтрин и сопротивляющуюся ведьмочку. Все-таки, он нужен был этим величественным и гордым Майклсонам. Капелька осторожности и разума среди пожара их чувств.       В следующий раз он надеялся увидеть Катерину Петрову лет через двести, когда она наконец устанет бегать от своей судьбы и придет к нему на поклон, выучив, что ставить условия — полный бред. Или ему придется скормить ее адским вурдалакам. Три попытки на прощение были высшей щедростью.