Шанс на падение

      Они дружили до потери пульса. Антонин так думал. Он задыхался, падал на колени, смеялся, сплевывая кровь, пока Волдеморт кружил вокруг. Темные полы его мантии развивались, босые ноги ступали по ледяной плитке. Бледная кожа его была перепачкана кровью: то ли его собственной, то ли Долохова.       Когда-то Том тренировался вместе с лучшим другом. Сейчас же он, озверев, желал его смерти.       А Антонин преданной собакой продолжал замирать возле его трона. Слушал сумасшедшие речи, поддерживал геноцид, желаемый новым королем, шастал по всему магическому миру в поисках очередной безделушки, что была нужна Тому. Он словно бы не прожил без нее и четверти века. Да забывал сразу после возвращения Долохова, выкидывал прочь принесенный артефакт и злобно спрашивал, верен ли тот ему до сих пор.       Волдеморт знал, что такому, как он, трудно было хранить веру. Тем более, Антонин застал его другого. И от этой мысли становилось невыносимо.       Он кричал проклятия, после встречи с которыми вылечить и восстановить организм невозможно, швырялся Авадами, дико отбивался от ответных заклинаний. Он был безумен, коршуном нависал над не сдающейся жертвой. Поднимающейся, смеющейся, уворачивающейся. Жертва, что почему-то не уставала, пока бессмертный тяжело дышал, жертва, что готова была сдохнуть самостоятельно, а не от чужой руки, не давала покоя, замирала где-то под сердцем надоедливой иголкой, колющей ничего не чувствующий камень, и сотнями голосов молила прикончить себя.       Новобранцы Пожирателей Смерти, затаив дыхание, наблюдали за бойней. Каждый из его слуг давно бы умер. Но не Антонин. Антонин был сильным, Антонин был преданным, Антонин был невыносимым. Рубин блестел в его ухе, темные кольца кудрей разметались, на лбу выступили капли пота.       Еще сорок лет назад он давно бы остановился, протянул Тому руку, поклонился и закончил дуэль, признавая свое поражение и силу соперника. Шуточно бы вскрикнул, захохотал, видя перепуганные лица вокруг, забыл бы в очередной раз перевязать окровавленную рану. Открыл бутылку с огневиски, устало упал в кресло и принялся делиться впечатлениями, светиться радостью и энергией, пока Риддл, оперевшись о подоконник, вытирал руки и медленно пил прохладную воду.       Тогда вальпургиевы рыцари были живы, тогда Том и не думал о том, что докатится до такого состояния. А сейчас ненависть струилась под кожей вместо крови, паучьи пальцы сжимали палочку, и единственным чувством, походящим на нежность, стала привязанность к крестражу, оставленному в змее, запертому в ее склизком теле и тянущимся к основной части раздробленной души.       Волдеморт кричит, отбиваясь сразу от нескольких фиолетовых вспышек, уворачивается от фиолетового проклятия и наобум, не видя, бьет Круциатусом. Попадает прямо в цель. По помещению разносится нечеловеческий крик боли, Долохов падает на пол, закашливаясь и задыхаясь. Раздирает пальцами горло, вцепляется в собственный кадык и выгибается в спине.       Несколько капель крови падают на грязную плитку. Мерзко.       Он давит в себе действие Круцио, идет вслед своей теории, что и второе запрещенное проклятие можно сбросить силой воли. Волдеморту же его исследования не нужны. Он опускает палочку и, шелестя черной мантией, приближается к быстрому лучшему другу.       В следующий раз тот точно умрет. Сейчас же Том пинает его со всей силы в ребра. Еще раз. И еще. За то, что он остался. За то, что не бросил его.       И заставил Волдеморта, ставшего новым альтер эго, сделать это самостоятельно. А Том ведь никогда не любил отказываться от того, что по праву принадлежало ему. Пусть это и были воспоминания о давно погибших людях.