Шанс на падение

      Когда Том оказался в чистилище, все пропало. Разлетелось на мелкие кусочки, испарилось, развалилось на пепел и рассыпалось по воздуху вместе с его гнилым телом прямо во внутреннем дворике Хогвартса. Невыносимо сильно хотелось отыскать волшебную палочку и пустить Аваду в висок, убить чертового Гарри Поттера, либо просто-напросто запинать его ногами, потому что мальчонка был и здесь.       Умер вместе с ним. Точнее, он так сказал, когда Волдеморт, ныне лишенный этого имени, изнывал от боли, валяясь где-то под высокими деревьями Запретного леса, пока по нему пробегались тысячи ног кентавров. Их была целая бесконечность и плюс сотня, волшебники, защищавшие глупую школу, стояли кругом и хохотали, а от его Пожирателей смерти не осталось и следа.       Все они были в Аду. Гарри сказал ему это, появившись в повторяющейся паутине последней битвы. Замер напротив, крутившийся перед глазами мир замедлился на секунду, словно в дурацком маггловском кино, и лицо бывшего врага осветила зеленая вспышка. В очках блеснуло отражение луча, глаза смотрели непривычно холодно, а на губах сияла улыбка. На такую настоящий Поттер не был способен.       Кажется, именно тогда Том понял, что очутился в чистилище и перед ним в лице проклятья являлся то ли дьявол, то ли бог, то ли оба сразу, изредка разделяясь и по одиночке заседая в слабом человеческом теле. Смотрели высокомерно, измывались, хохотали в лицо, пока свет мелькал и мерк, отбиваясь от висков и организуя внутреннее кровотечение. Челюсти Гарри перепачканы в крови, Том привязан к высокому столбу посреди Большого зала. Вокруг мелькают черные одежды, лица чертей скрываются за серебряными масками.       Ни одного знакомого, кроме Гарри. Ни одного живого, кроме Тома. Один на один, их схватка превратилась в горькую карамель вечности. Лишь нескончаемое мучение, на которое Риддл обрек сам себя, создавая крестражи. Кто же знал, что они так сильно влияют на следующую жизнь: в мир мертвых не попасть, а живой навеки захлопнул свои двери, оскорбленный постоянным вторжением.       Вот и получилось, что великий маг завис где-то между без палочки, без возможности выбраться, медленно сходя с ума раз за разом и восстанавливаясь. Голова в такие моменты покоится на коленях Поттера, тот безжизненно смотрит перед собой. Холодные воды озера омывают пропитанную кровью и жестокостью потрепанную черную мантию, окоченевшие руки еле шевелятся и сжимают мелкие камешки под собой, брюки мальчишки насквозь промокли, а по щеке расползается уродливый шрам, деля лицо пополам.       Он покрыт гарью. Изо рта на бледную кожу Риддла капает кровавый яд, дымящийся и проделывающий болезненные дыры в щеках и лбе. Он мечтает умереть, но чистилище лишь хохочет в лицо, ногтями расцарапывая кожу плеч и кружась в безумной пляске прямо по огню. Они все тут горят, покрываются пеплом и кусками органов, переломанных костей и кожи разваливаются по окончанию очередной петли.       В дьявола и бога Том никогда не верил. А вот в себя — да. И осознание, что он сам себя здесь запер, что, научившись контролировать этот мир, он сможет пройти дальше, убивало.       Так же, как и ноги защитников Хогвартса в одной из вариаций. Или затягивающая ко дну земля. Костер, разожженный вокруг повисшего на столбе никчемного волшебника. Черти в одеждах его лучших творений — Пожирателей смерти — кружились в хороводе вокруг. Искры летели в глаза, черный дым застревал в горле и драл легкие, вздохнуть не получалось. Тело обжигали знойные оранжевые языки, Волдеморт кричал, орал, молил Гарри остановить это мучение, но то единственное, что было сильнее его, всегда лишь улыбалось краешком губ и заводило кукольные руки Поттера за спину.       Настоящего Гарри тут не существовало. Как и логики.       Но это почему-то не мешало лишенному имени, которое так страстно желалось, лежать на чужих коленях, повернув гудящую голову к молчаливому озеру. Выбора другого тут не было. Смерти — тоже.       А Том всегда умел привыкать к любым условиям.