***
— Как ты сюда пробрался? Для чего? Ограда высока и неприступна. Тебе здесь неминуемая смерть, Когда б тебя нашли мои родные. — Меня перенесла сюда любовь, Ее не останавливают стены. В нужде она решается на все, И потому — что мне твои родные! Чимин улыбается, воспроизводя сцену из Шекспира с Юной. Ту самую, где Ромео в ночи давал клятву Джульетте, стоящей на балконе. И почему то в голове Пака всплывает образ Хосока, которого, действительно, ни одни стены не остановят перед его истинной в его затуманенных глазах любовью. Недоделанный Ромео. Мать Пака со сложенными ладонями вместе с умилением наблюдает за тем, как её дети искусству поддаются, а отец, рассматривая своих чад, гордится их крепкой связью. И всё бы ничего, но их идиллию, как и всех остальных, прерывает гневное восклицание: — Что значит, что Чон Чонгук не может присутствовать на встрече? Охранник пытается объяснить раздражённому Сокджину про случившееся спокойно и размеренно, но у самого уже желваки играют от разозлившегося гражданского. — Почему мне не сообщили о случившемся?! Я его адвокат! Вы должны были меня оповестить в первую очередь! — Вы больше не его адвокат, господин Ким Сокджин, — уже строже и громче. — Поэтому, пожалуйста, уходите, пока я не применил необходимые мне меры. Сокджин сдерживается. Он устал, но до сих пор на ногах. Он придумал план, но ему нужен Чонгук. Да чёрт, ему вообще нужен Чонгук! Живой и здоровый, а не опять в больницу попавший! Его всё так сильно злит, что он готов, ударить этого выбешивающего охранника по лицу и позже навести здесь свои порядки. Но вместо этого, он лишь отходит назад и бьёт по столу, за него же и присаживаясь. Нужно подумать. Опять отсрочка по времени. Всё может кардинально поменяться. — Горошинка, подождёшь меня? Мне нужно поговорить вон с тем человеком, — Пак кивает на растирающего виски Сокджина. Получая соглашение от сестры и доверительный взгляд от родителей, он встаёт и подходит к адвокату. — Я могу присесть? — негромко, будто боясь спугнуть мыслительный процесс Кима. Сокджин поднимает голову и узнаёт это лицо без труда. Видел в документах, оттого и не отказывает подошедшему. Наоборот, почему то даже рад, что наконец то лично познакомится с тем, кто помогает Чонгуку на той стороне. — Вы, наверное, Ким Сокджин. — Можно без формальностей, — несильно тянет губы вверх, — он самый. А ты Пак Чимин? — Всё верно, — Чимин рассматривает его внимательно, замечает, что тот ослабил галстук, который по видимому давил, а сейчас же ногой несильно дёргает, определённо пребывая то ли в волнении, то ли в напряжении. А может всё вместе. Пак складывает руки в замок, словно отбирая эту привычку у матери и подвигается чуть ближе к столу. — Я хотел вас искренне поблагодарить. Если бы не вы, я не встретил бы свою семью, а моё дело не пустили бы снова в ход. И это оплата, я всё верну. — Не стоит, правда, — улыбка у Сокджина добрая и располагающая, что Чимин не может не заметить, вот только глаза уставшие и чуть покрасневшие. — Ты сейчас лучше думай о своей дальнейшей жизни и о семье. Чимин выглядывает за широкую спину Джина и машет рукой Юне, что уже сидит в обнимку со своей мамой. Та машет в ответ. — К тому же, было сложно отказать Чонгуку. Чимин чуть смеётся, вспоминая Чона, по-детски доброго и по-взрослому справедливого. Джин отвечает тем же. — Я так, понимаю, тебе неизвестно, что с ним сейчас? — Его неделю назад в карцер забрали. Потом я узнал, что в тот же день его увезли в больницу при тюрьме. Это недалеко, но туда вход разрешён только по пропуску. И всё. То, что происходит дальше этих стен, — Пак оглядывает территорию, — для нас остаётся неизвестным. Даже если мы сильно этого захотим. — Понятно, — выдыхает. — Хэй, — негромко произносит, — ты же знаешь Чонгука больше моего. Вот он столько про тебя рассказывал! — повышая интонацию сообщает, улыбаясь и заражая воспоминаниями Сокджина. — Честно слово! Все уши мне прожжужал, я думал в своей же камере и откинусь! — смеется слегка и вызывает усмешку у Джина. — И я уверен, ты больше моего знаешь, что этот парнишка просто так не сдастся. Ты не позволяешь ему это сделать, не позволю и я, — обещает и встаёт теперь уже под пристальным вниманием старшего. — Чон Чонгук, ещё всем покажет чего он стоит. Джин кивает, соглашаясь, и благодарит Пака, а Чимин откланивается в знак уважения и возвращается к своей семье, осознавая, что до конца посещения осталось не так уж и много времени. Юна вновь оживает, отстраняясь от матери. Брат гладит её по голове, тычет в её маленький носик, а та и спрашивает: — Кто этот мужчина, с которым ты разговаривал? — Это очень хороший человек, Юна. Он пример того, каким должен быть настоящий друг…***
Здесь всё не так. Кажется, что ты просыпаешься дома, после долгого и мучительного сна. Рядом шумит какой-то прибор, а в нос ударяет чуть влажный воздух, вероятнее всего, от очистителя воздуха. Чонгук уже неделю, как только открывает глаза, сразу же смотрит в большое окно, потому что оно не позволительно близко рядом с заключённым и что странно, на нём даже нет решеток. И медсестра объясняет: — Государство выделяет этой больнице больше денег, чем тюрьме, поэтому окна здесь из особого прочного стекла. Да и к тому же, кому в голову придёт прыгать с такого этажа? И потому что небо. Уже вечернее остывающее солнце обрамляет зрачок парня, придавая его глазам яркий и блестящий оттенок. Чонгук уже неделю не может оторвать взгляда от сине-голубого полотна. Чистого, не пасмурного, усыпанного лёгкими белоснежными облаками. Он совсем и забыл про него, пребывая в тюрьме, когда ту окружали часто метели. Забыл про то единственное родное, что провожало его в другую жизнь и следовало за ним. Про то, что все слова в себе обещало утаить. Чонгук неверующий, да и он не молился никогда по-настоящему. Только в экстренных ситуациях перед трудным экзаменом или важным событием. Он не верит в Бога, но он верит в то, что всё-таки небо слышит и принимает. Что где-то там существуют свои законы, пока ещё непонятные человечеству, но намекающие на то, что людям стоит хоть иногда смотреть на верх. И сейчас он почему-то просит помощи, боясь, что больше возможности не предоставится. И он говорит не только за себя, но и за того, кто был и остаётся ему близким, а также за тех, кто стали такими.***
— Я не смогу. Что мне вообще делать? — Хосок ходит из стороны в сторону, пальцы царапая, но теперь не от злости или предвкушения. От страха. Да он боится. Боится, что всё пойдёт по пизде. — Ты знаешь, как смещать власть, не убивая. Устраиваешь бунт и лидерство само аннулируется. Сделай так, чтобы люди пошли за тобой. Хосок завидует Бому, потому что тот является ещё тем змеем бесхвостым, у которого терпения и спокойствия завались, иначе, как объяснить его размеренный голос? — Ты блять говорил, что сам всё устроишь. — Я сказал, что помогу, но вся основная часть на тебе. — Охуенно, — выдыхает и своими пальцами глаза прикрывает. — У тебя вообще план то есть, как мне действовать? — он убирает руку и обратно на пояс ставит, подходя к решетке. Он смотрит на каждого заключённого, словно на животного в клетке, к которому нужен свой особый подход. С первого этажа перебегает взглядом на второй и понимает, что ему никто не нужен. Только один зверёныш и то, который сейчас от всех отстранен. — Просто блять начни, Чон, я продолжу, — напрягается Бом. К тому же, план то у него есть, но не всем обязательно его знать. Особенно Хосоку. — Ты обещаешь, что Тэхён не пострадает? — Я обещаю, что не я его трону в случае чего. — Ты издеваешься надо мной? — Чон отворачивается от решетки и смотрит на Бома, у которого уже рожа кислится от этого разговора. — Кого я вообще слушаю? Мне это не нужно! — пытается достучаться. — Тебе это нужно. — Зачем?! — Прав был, Намджун. Твои мозги ссохлись, — Ли Бом подходит ближе и делает вид, что стучит Чона по голове, хоть ему и искренне хочется зарядить по этому тухлому кочану. — Алло! Тебе нужно Чонгука на пожизненное усадить, что как не лидерство позволит тебе сделать это? Ты получишь власть над всеми. Даже над Тэхёном. Двух зайцев убьёшь! — Я бы справился и без лидерства. — Нихуя бы ты не справился. — До сих пор не понимаю, зачем тебе то это всё надо? Со стороны они выглядят похлеще ссорящейся парочки. Хосок руками рьяно жестикулирует, а Ли Бом наоборот же, стоит по стойке смирно, руки сложив и выслушивает-выслушивает. — Понимать и не надо. Я просто уже не верю, что Тэхён справляется со своими обязанностями. А тут так удачно ты подвернулся со своими секретиками с Джуном. — Это пиздец какой-то, — выдыхает и внутри щеку кусает. — Как ты вообще узнал? — Неважно как. Главное, что я на твою сторону встал, а не пошёл и не растрепал всем о том, что ты екшаешься с надзирателем. — Я и не хотел этого! — он осекается, когда его голос громче становится, потому что никто не должен знать. Никто совершенно. Поэтому всё так неправильно выглядит. Его раскусили давно и не факт, что эту тайну знают лишь двое. — Всё случается против моей воли, — тише. — А тут по-другому никак, Чон, — Ли Бом с места не двигается. Голос сам за него шаги делает и ведёт за собой Хосока. — Мы даже живы здесь до сих пор лишь потому, что это не наша воля. Кому то это просто всё ещё нужно.***
Без Чонгука в камере пусто и скучно, поэтому Чимин решает, что по возвращении того, он будет с упоением слушать Чона, не перебивая, до самого конца. А ещё потому, что есть вероятность того, что в скором времени им придётся попрощаться, если дело Пака пойдёт в его пользу и парня переведут в другое место — более безопасное до финального судебного заседания. Решётки открываются и Чимин встаёт с койки, к ним подходя. Останавливается, оглядывается. Кажется, что совсем скоро эти железные прутья выпустят Пака навсегда и больше не закроются перед его лицом, только лишь за спиной, оставляя позади Чонгука. Сердце трепещет, предвещая, и болит, осознавая. Тюрьма начинает выглядеть иначе во взгляде Чимина, поскольку надвигаются изменения, которые Пак ощущает. Птица скоро будет свободна. И она вновь сможет пархать, выводя каждое движение в силу своего полёта. От этого и ощущения прекрасные. Конечно, это слишком странное и дикое слово для данного учреждения, но Пак уверен, что сейчас оно правильное. И его подтверждает Юнги, сначала напугавший Пака в коридоре, а потом и вовсе, резко затащивший его в какую-то подсобку. — Привет, — выдыхает совсем близко, почти в губы. Пространство не позволяет встать дальше, как и взаимные чувства. — Привет. Паку плевать на то, что места слишком мало, и что горит всего лишь одна лампочка. Мин Юнги совсем близко и это больше, чем ощущение надвигающейся свободы. — Чимин, когда ты выйдешь, ты будешь жить у меня, — не спрашивает — утверждает. — Выйду из тюрьмы или за тебя? — одну бровь поднимает, и потом звонко смеётся, прикрывая рот ладонью, осознавая, что его могут услышать. Однако смех оправдан, потому что Мин стоит в замешательстве. — И то и другое? Казалось бы куда ближе, но Чимин умудряется приблизиться, чувствуя всем своим телом тело Юнги. Он целует его в уголок губ, соглашается. А Мин глаза прикрывает и пьянеет в своих чувствах. — Я обещаю, мой дом станет твоим, — негромко говорит и снова встречается со взглядом Пака. Таким размытым и чуть блестящим. — Кто из нас ещё вор, — Чимин ослепительно улыбается, превращая свои глаза в полумесяцы, а Юнги — любовью наполняя. — О чём ты? — Ты украл моё сердце. — Это кража века. И я бы её совершил снова. И так до бесконечности. — До бесконечности… — начинает Пак, чувствуя как щёки от тепла покрываются розоватым цветом, украшая его. —…люблю тебя, — заканчивает Мин, касаясь ладонью щеки Чимина. Передавая всю свою нежность и получая в ответ точно такую же. Они любят одинаково сильно и навсегда. До бесконечности.***
Решетка гремит, выпуская зверей наружу. Хосок выходит сразу же, почти что выбегает наружу, надеясь найти спасение посильнее. Он снова принимает, но уже наркотик потяжелее и уже не в своей камере при посторонних, а в одиночестве, прижавшись к холодной плитке в душевой. И Чон сейчас бы всего себя отдал, чтобы не думать вообще. Ни о том, что случилось в прошлом, ни о том, что происходит сейчас, ядом растекаясь по организму и на пол выливаясь в лужу, и совершенно ни о том, что ещё произойдёт. Наверное, поэтому сегодня он выбрал не порошок. И наверное, поэтому он рвано выдыхает, вкалывая в себя то, что было давно уже забыто. То, что когда то сюда же его и засадило, затуманив разум окончательно. Он думал, что станет счастливым, но… Но он с этих пор будет вечно обдолбан, потому что дальше он не сможет воспринимать действительность такой, какая она есть. И Тэхёну придётся с этим смириться, в крайнем случае подчиниться. Чон же лидером будет как никак.***
Мин выпустил Чимина первым, проследив за ситуацией снаружи. Никого не оказалось поблизости, поэтому Пак смог спокойно выйти из их тайного убежища и скрыться. Юнги же, выключив свет, начал закрывать дверь, звеня ключами. — Не насытился ещё своей шлюхой? Как гром среди ясного неба звучит голос Намджуна. Мин от неожиданности содрогается, но виду не подаёт. Ким ближе подходит, холодным взглядом прожигает и кивает в сторону складского помещения, что находится по соседству с подсобкой. Влюблённые - направо, разозлённые - налево. Юнги знает, что Ким выводит его специально. Ничего не говорит, но всё же следует за ним. — Откажись от своего повышения, — говорит сразу же, предупреждающе, без капли сомнения. — Что? — Юнги усмехается и губу нижнюю нервно облизывает, одновременно ключи за пояс цепляет. — С чего бы вдруг? — С того, что это место по праву должно было достаться мне! — Да ладно? Не верю, — Мин говорит спокойно, на что получает далеко не размеренное: — Ты блять кто вообще такой, а? — по Намджуну видно, что он сегодня чересчур нервный, это заметно невооружённым взглядом. Челюсти ходят туда-сюда, движения более резкие и брови нахмурены до предела. — Пришёл сюда весь выглаженный и причесаный, — толкает Юнги грубо в грудь, — как собачка хвостом виляешь перед боссом, а сам трахаешь суку на стороне. Здесь свои правила и жизнь, и ты в них не вписываешься! — снова толкает, отчего Юнги чуть назад отходит. Он выводит. Просто выводит тебя, Мин Юнги. Мин сжимает кулаки. — Если не хочешь проблем, то блять подчиняйся. — Ха! Тебе что ли? — слова звучат громче и жёстче. — Это тебе что ли подчиняться? — повторяет Мин, ловя искры гнева в свою сторону. — Того, кто закрывает глаза на "платные развлечения для оранжевых"? Бои на деньги и до смерти, наркоторговля, использование заключённых в своих целях. Участие в ставках, выманивание денег, угрозы надзирателям. Что ещё? Не напомнишь? Ах да, ублюдочничество! Ким срывается и замахивается первым, получая в ответ пинок по ноге. — Ты слишком давно мне на нервы действуешь, — разгибаясь, говорит Намджун и вновь этот взгляд холодно-прожигающий с нотками ярости и в каком-то смысле безумия. — Знаешь, тоже самое и тебе хочу сказать, — выплёвывает Мин. Ким бьёт снова в лицо, повреждая на скуле Мина кожу. Юнги отвечает тем же, но вызывая кровотечения на губе. — Я заставлю тебя уважать меня! — Намджун дубину достаёт, но тут же, получая по руке, роняет её на пол. Однако замахивается и в грудь попадает. По массе Намджун переваливает Мина, отчего его удары сильнее и выводящие из баланса. Получая следующий удар в живот, Мин падает на пол, но тут же бьёт Кима снова по ноге, отчего тот сжимает зубы и через боль, ударившую по всей ноге, прижимает Юнги к полу наседая на него. И он бьёт в лицо, удерживая Мина за ворот формы. Бьёт сильно. Больно. Рыча. Напрягая кулаки, что есть мочи, как и скулы. Обезумевши. Потому что это повышение и место... ...его и только. Рация шумит у обоих резко и неожиданно. Кулак Намджуна зависает в воздухе. Всем сотрудникам тюрьмы приходит срочное оповещение: — Чёрный код. Немедленно всем занять свои позиции. Намджун дышит рвано через нос, сначала даже и не слышит, но голос вновь даёт о себе знать: — Повторяю. Чёрный код. Немедленно всем занять свои позиции. — Блять, — выплёвывает разъярённый Намджун. Небрежно отбрасывает Юнги на пол, встаёт, поднимая дубину, и даже не смотрит на свои окровавленные руки и похрамывание. Он просто резким на сколько это возможно шагом направляется на выход. Юнги же глаза прикрывает и выдыхает шумно: — Чимин…***
В особняке сегодня крайне тихо. Прислуга будто на цыпочках ходит, боясь нарушить спокойное в коем то веке расположение духа хозяина дома. — Господин Чон, ваш чай, — негромким голосом сообщает женщина, ставя узорами украшенный поднос на кругловатый стол. Чон смотрит на часы, отстраняясь от своих дел и направляется к столу, жестом показывая, что женщина может быть свободна. Он протягивает руку к пульту, включает настенный плоский телевизор, и даже не переключает, оставляя канал новостей, как и всегда по сложенной привычке. И он даже не знает, как реагировать, когда просматривая ещё раз рабочие документы, в его слух, а позже и взгляд врывается фраза: «Срочные новости» … в Сеульской тюрьме, расположенной за городом, несколько часов назад вспыхнул бунт. СМИ окружили здание. Сообщается о том, что беспредел начался в западном крыле и сейчас перетекает во все остальные. В заложниках у заключенных один из персонала, уже есть жертва…