***
Сакура решила, что горячие источники были лучшей идеей за последние месяцы. Пройдя по послеполуденной жаре и почти полностью отказавшись от душа, который они приняли ранее, они прибыли на курорт как раз в тот момент, когда деятельность начала успокаиваться к вечеру. Это означало, что после того, как они зарегистрировались и оставили рюкзаки в номере, купальни на минеральных источниках были полностью в их распоряжении. — Как же всё но-о-оет, — простонала Сакура, погружаясь по подбородок в прохладную молочно-лазурную воду. Это был рай. Передвигаться пешком как простые гражданские для тела было тяжелее, чем использовать чакру, чтобы увеличить скорость и меньше напрягать мышцы. Не привлекать внимание имело свою цену. — Но ты была права, сюда определённо стоило прийти. Шизуне блаженно вздохнула и сдвинула мокрую чёлку с лица, затем собрала свою длинную тёмную косу на макушке в свободный узел. Они сидели в паре метров друг от друга в одной из небольших купален. — М-хм. Но не так ноет, как было в храме с Мастером Инэем. Вначале им было тяжело. Они не знали, куда идти, куда обратиться за помощью и смогут ли они вообще её найти. Первой мыслью Сакуры были её родители. Они решили переехать на побережье, как только Сакура стала достаточно взрослой, чтобы позаботиться о себе, и она была рада этому, потому что с угрозой Акацуки, а затем Данзо, Коноха была не самым безопасным местом для гражданских в те дни. Но эта мысль через мгновение ушла — за домом её родителей наверняка следили. Если бы она пошла туда за помощью, их могли убить. Они нуждались в еде, жилище, оружии и припасах. Это означало, что им нужны были деньги. Никто из них не знал, как устроен мир ниндзя-отступников, как они живут. Шизуне знала несколько сомнительных людей со времён, когда Цунаде играла в азартные игры, но куноичи боялись, что их разоблачат. За них обеих было назначено огромное вознаграждение. Не зная, что ещё делать, они нашли прибежище в маленьком храме на севере Огня, работая в садах и помогая с ремонтом, чтобы заработать себе на пропитание. Однажды, понаблюдав за их спаррингом во дворе, один из монахов предложил дать им уроки боевых искусств. Сперва они испытали противоречивые чувства — они были шиноби и уже преуспели в боевых искусствах — но вежливо приняли предложение. А потом Хозо Инэй довольно болезненно показал им, как многого они не знали. Большинство ниндзя специализировались в одной области ведения боя, и к тому времени, как становились джоунинами, доводили выбранный навык до совершенства. Сакура и Шизуне обе были экспертами по ядам, а Шизуне — джоунин — преуспела в использовании сенбонов и другого метательного оружия. Из-за того, как устроены большинство тренировок шиноби, у них были серьёзные слабости в отдельных направлениях. У Сакуры, например, не было приёмов для ведения боя на дальних расстояниях, из-за чего она не единожды была на волосок от смерти. Лишь немногие избранные, вроде Хатаке Какаши, были разносторонними бойцами. Мастер Инэй задался целью сократить недостаток их способностей. Они изучили различные стили рукопашного боя и учились использовать разное оружие, обнаружив в себе прирождённый талант к применению одного или двух. Они провели в храме полгода — мало ели, ещё меньше спали, безостановочно тренировались. Позже они узнали, что Инэй считался одним из величайших монахов-воинов в стране Огня и что поучиться у него было большой честью. Он никогда не говорил, почему он их выбрал. Это был изнурительный, но преображающий опыт, и было трудно покинуть безмятежность и безопасность храма, но в конце концов им пришлось начать поиски своих товарищей. Они скитались ещё год, прежде чем решили остановиться в Пусане. Сакура тихо рассмеялась и закрыла глаза, с нежностью вспоминая то время, когда она каждый день думала, что умрёт от истощения. — Это уж точно. Я не трудилась так усердно с тех пор, как начала тренироваться с Цунаде-сама. Они обе замолчали при упоминании своей любимой наставницы. Молчание всё тянулось, и они не смотрели друг на друга. Затем Шизуне тихо сказала: — Я бывала здесь с ней. Сакура подняла глаза. Так вот почему она настояла на том, чтобы приехать сюда. Спа-салон принадлежал большому казино поблизости: не было ничего удивительного в том, что их любящая игры шишо посетила это место во время своих путешествий. Сакура не могла придумать, что сказать: говорить о ней было тяжело. Поэтому она лишь понимающе улыбнулась, и они вновь замолчали. Солнце садилось, небо потемнело до цвета индиго ранней ночи. Появились первые звёзды. Они просидели в купальне до наступления темноты, а затем заказали ужин в номер. Они ели в халатах и смотрели плохие ситкомы по телевизору, чтобы не говорить о том, что их гнетёт. Только позже, когда они лениво развалились на своих футонах, Шизуне нарушила взаимное молчание. — Похоже, ты очень нравишься Тоге. Удивлённая непредсказуемостью замечания, Сакура помедлила с ответом. — Он мне тоже нравится, — медленно произнесла она. — Но…? Сакура пожала плечами. — Мы чужие. Даже если бы он знал настоящую меня, он не тот… не то, что мне нужно, — она чуть было не сказала «кто», но она никогда никому не рассказывала эту тайну и не стремилась разглашать её, как бы близки с Шизуне они ни были. — Как думаешь, он относится к тебе серьёзно? Сакура слабо улыбнулась. — Нет. Он никогда ни к чему не относится серьёзно. И мне это нравится, — так было проще — разделять общество друг друга без всяких ожиданий. Она могла не ощущать вину из-за отсутствия подлинных чувств. Любовь её больше не интересовала — она лишь создавала проблемы. Шизуне не разделяла её мнения, и Сакура снова заметила печальное, одинокое выражение на её лице. Возможно, она чувствовала бы то же самое, если бы по-настоящему познала ту любовь, за которую так упорно цеплялась её подруга. Она нерешительно спросила: — Как думаешь, Генма всё ещё жив? Шизуне слегка вздрогнула, вырываясь из своих мыслей. Взгляд её тёмных глаз стал жёстким. — Я должна в это верить, — тихо сказала она. Это было почти всё, что держало её на плаву. Сакура не знала о Шизуне и Генме до изгнания. Она многого не знала. Тогда она думала, что стала взрослой, но всё ещё была слишком поглощена собственной личной драмой, чтобы обращать внимание на жизнь окружающих. Шизуне была ей как старшая сестра, но Сакура понятия не имела, что она и её товарищ по команде много лет были вместе. — Если так, то он будет в сопротивлении, — сказала она. — Они все будут. — Не обязательно, — возразила Шизуне. — Мы же не там. — Возможно. Но если наши друзья живы, они никогда не перестанут нас искать. — Если только они не думают, что мы мертвы. — Но за нас назначена награда: они знают, что мы выбрались из Конохи. — Ага. Два года назад. Сакура угрюмо посмотрела на неё. — Ты сегодня в тягостном настроении. Шизуне тяжело вздохнула и уронила голову на подушку. Иногда у неё бывали такие дни, когда, что бы она ни делала, её грозило поглотить отчаяние. — Просто… прошло столько времени, что я перестала скучать по нему, пока не начинаю думать о нём, как сейчас, — или когда я слишком долго нахожусь рядом с этим барменом, она не сказала этого, но они обе знали. — Я научилась жить без него и мне это отвратительно, — она уставилась в потолок, осторожно проглотив ком в горле. — И… я начинаю терять надежду, что мы когда-нибудь найдём хоть кого-то. Я начинаю принимать тот факт, что такова теперь наша жизнь. — Не надо, — тихо сказала Сакура. — Они где-то там. Я это чувствую. Это была ложь, но у них больше ничего не было. Она не могла остаться единственной, кто цеплялся за надежду. Не тогда, когда её собственная была такой хрупкой. Но если она и научилась чему-то у Наруто, так это бороться с отчаянием до самого конца. — Мы не можем сдаться сейчас.***
Хината с трудом сглотнула, борясь с нервами, которые всегда охватывали её, когда она стояла перед этими дверями. Сегодняшний день прошёл по большей части без происшествий, и она не думала, что за весь день не произойдёт ничего ужасного. Она легонько постучала в массивные двойные двери, не обращая внимания на взгляды охранников в масках, чьи глаза она не видела, но чувствовала на себе. Надменный, отрывистый ответ стал разрешением войти. Она едва просунула голову в дверь. Данзо сидел за богато украшенным столом своего — ворованного — кабинета и читал что-то, чего она не могла видеть. Вечернее солнце наполняло комнату так, что он казался лишь тёмным силуэтом на фоне золотистого сияния. Его эго, вероятно, оценило бы такой символизм. — Хокаге-сама, я на сегодня закончила, — она не спросила, нужно ли ему ещё что-нибудь, чтобы он не решил, что нужно. Он не обращал на неё внимания почти минуту: она подумала, что он делал это нарочно, чтобы показать свою власть над ней и всем в этой деревне. Когда он наконец обратился к ней, то не поднял глаз от того, на что было направлено его внимание. — Ты зафиксировала последние протоколы допросов? — Да, Хокаге-сама. Снова долгое молчание. Она подавила желание поёжиться: даже пяти секунд в его присутствии хватало, чтобы она начинала чувствовать себя неуютно. — Хорошо, — наконец рассеянно произнёс он. — Можешь идти. Хината начала закрывать дверь. — Подожди, — она остановилась, её сердце стало бешено колотиться. — Возьми это и подшей к остальным перед уходом, — он закрыл папку, которую читал, и протянул ей. Внешне спокойная, она прошла вперёд. Данзо едва протянул руку: она вынуждена была подойти к нему ближе, чтобы взять папку. Хината обошла стол достаточно близко, и могла разглядеть затенённые черты на той половине его лица, что не была закрыта загадочными бинтами. Она протянула руку и взяла один конец папки. Он не сразу отпустил её. Его голова чуть повернулась в её сторону, и властный взгляд переместился с папки на неё, поднялся вверх, остановился на груди. Хината едва не содрогнулась от отвращения. Наконец он отпустил её, и ей потребовалось все усилия, чтобы не покинуть комнату бегом. Как только она вышла из кабинета и между ними оказались сулящие безопасность толстые двери, она быстро подшила дурацкую папку и поспешила удалиться из башни так быстро, как только могла, не срываясь на бег, надеясь, что никто из притаившихся агентов Корня, мимо которых она проходила, не заметил ярости на её лице. По натуре Хината не была злым человеком, но нынешняя обстановка в Конохе и унижения, с которыми она ежедневно сталкивалась, истощили её спокойный характер. Она ненавидела один только вид Данзо, и когда он смотрел на неё так похотливо — а это было всякий раз, когда он вообще снисходил до взгляда на неё, — она изо всех сил старалась скрыть своё отвращение. Она презирала отца за то, что он предложил её в качестве новой помощницы Хокаге. Она за многое его презирала. Последние два года были сущим адом, и каждую минуту в присутствии Данзо она боялась, что он увидит её мысли за тщательно поддерживаемой маской и заключит её в тюрьму. В эти дни людей арестовывали и за меньшее, чем косые взгляды. Когда она направлялась к дому Хьюга, солнце уже садилось и активность на улицах почти сошла на нет. Магазины закрывались, гражданские шли быстро, перешёптываясь, склонив головы друг к другу, или вообще не разговаривая. Комендантский час начинался в девять часов даже летом, когда было ещё светло. Словно город-призрак, ночью Коноха погружалась в тишину и застывала. Люди запирались в своих домах, боясь привлечь внимание ночных патрулей. Деревня всё ещё не оправилась от той ужасной ночи: многие здания не были восстановлены, только те, что считались важными для использования властями. Все остальные должны были возместить нанесённый их домам и бизнесу ущерб, используя для этого свои собственные деньги и время, которых в эти дни было мало. Башня Хокаге была восстановлена почти в тот же миг, как была разрушена. Но в то время как снаружи она выглядела точно так же, внутри отсутствовала былая тёплая атмосфера. Интерьер был строгим, обстановка — пугающей. Прямо как занявший башню тиран. Внешние изменения в Конохе отразились и на новой социальной и правовой политике. Бродячие торговцы начали вести дела в другом месте, оскорблённые подозрительным и враждебным обращением, которому они подвергались, пытаясь попасть в деревню. Но никто из жителей всё равно не мог позволить себе импортные товары из-за повышения налогов, и большинство предпочитало вкладываться в снижающиеся доходы своих соседей. Помимо экономических трудностей, народ всё больше угнетался строгим военным режимом. Комендантский час, фильтрация почты, обыск домов и предприятий, аресты и допросы из-за всякой ерунды и даже таинственные «исчезновения». Военное положение. Скрытый Лист был деревней ниндзя, и, как это видел Данзо, гражданское население защищалось и обеспечивалось усилиями шиноби, а потому оно должно было удовлетворять потребности ниндзя и быть благодарным за комфортную, свободную от войны жизнь, которую могло вести благодаря им. Многие ниндзя в какой-то степени были согласны с этим, потому что по существу так оно и было. Но у большинства из них были друзья, соседи и родственники среди гражданских, и лишь немногие — вроде великосветских Хьюга — были довольны их закабалением. Однако новая политика не означала, что жизнь шиноби стала прекрасной. Пожалуй, она стала труднее. Для них правила были ещё более жёсткими, потому что именно среди солдат Данзо мог проявить всю свою воинскую энергию. Команды были перераспределены, товарищей, работавших вместе всю свою жизнь, разделили. Данзо придерживался взглядов старой, очень старой школы и восстановил политику и практические методы, которые стали архаичными ещё до основания Конохи. Куноичи убрали с поля боя и вернули к их первоначальному предназначению: шпионажу и убийству, обычно посредством обольщения. Было только вопросом времени, когда Коноха снова начнёт воровать детей с улучшенным геномом, как много лет назад Кумо пыталась украсть Хинату. Хинату всё это касалось лишь косвенно, потому что у неё не было команды, с которой бы её было можно разлучить, и как штатному помощнику Хокаге ей не разрешалось отправляться на какие-либо миссии. Даже тренироваться приходилось в личное свободное время. Также она считалась слишком ценной как медик, чтобы подвергаться опасности: далёкая от совершенства в этой области, она была одной из немногих оставшихся в Конохе, кто мог использовать чакру для исцеления. И давление на неё, чтобы улучшить эти посредственные навыки, усиливалось по мере того, как Коноха готовилась к войне — против кого, знали только Данзо и его совет. По мере приближения к району, окружавшему владения Хьюга, признаков постоянно растущей бедности и нищеты становилось всё меньше и в конце концов не стало совсем. Богатые никогда по-настоящему не страдали от войны и экономических трудностей, как бы они ни жаловались на свои ничтожные жертвы. Большинство из них и понятия не имело о том, что Хината ежедневно видела и слышала, и им было бы всё равно, даже если бы они знали, потому что это не влияло на них напрямую. Во владениях как обычно было тихо, а в особняке почти никого не было. Двое слуг, мимо которых она прошла в коридорах, улыбнулись ей. Хината была единственной, кому они предлагали нечто большее, чем терпеливое повиновение. Независимо от того, что она чувствовала, она всегда старалась улыбнуться в ответ. Она знала, что когда придёт время, они будут смотреть в другую сторону, точно так же, как сделали это для её сестры. Пересекая внутренний двор по пути в свою комнату, она заметила Неджи, выполнявшего упражнения ката на лужайке. Он тоже увидел её, прекратил упражняться и, что ещё хуже, направился к ней. Она демонстративно проигнорировала его и слегка ускорила шаг. Он был намного выше, ноги у него были длиннее, и он легко догнал её. — Хината… Она продолжала идти. — Мне нечего сказать тебе, Неджи. Он схватил её за руку. — Долго это будет продолжаться? Хината резко обернулась и выдернула руку из его хватки. — Пока ты не перестанешь лизать пятки моему отцу и вновь не станешь достойным уважения. Неджи выглядел обиженным, но и пристыженным. Иногда ей было трудно оставаться с ним холодной, потому что она чувствовала к нему жалость. В конце концов он извинился за то, что грубо обошёлся с ними в ночь переворота. Ханаби тогда недвусмысленно сказала ему, куда он может засунуть свои извинения, но Хината промолчала, будучи не в силах ненавидеть его, но и не в силах простить. Она знала, что его мучает чувство вины за смерть его сенсея, погибшего, помогая бежать нескольким людям, включая Тентен и Ли. Узнав об этом, Неджи ни с кем не разговаривал в течение нескольких дней. — Я знаю, тебе претит это, — продолжала она, понизив голос и оглядываясь. — Во что превратился клан. Почему ты ничего не делаешь? Неджи уставился на неё, прищурившись. — А ты почему? — он сердито развернулся и пошёл в другую часть дома. Хината была застигнута врасплох. Потребовалась долгая минута прокручивания в голове этих слов, прежде чем его обвинение действительно дошло до неё. Неджи был прав. Она машинально добралась до своей комнаты и опустилась на кровать. Она назвала Неджи трусом, но кем была она сама? Может быть, она и не желала участвовать в происходящем, но в бездействии она была так же виновна, как и её двоюродный брат. С ночи свержения она почти ничего не делала, только держала глаза и уши открытыми, а рот закрытым. Как личный помощник Хокаге, она знала о действиях и планах Данзо очень много, но что она делала? Ничего. Внутри Конохи существовало небольшое сопротивление, которое тайком доставляло Данзо неприятности, где и когда могло, но она была слишком напугана, чтобы разыскивать их. Хината никогда не отличалась особой храбростью. Когда-то невероятное мужество вселил в неё Наруто, но теперь его не было. Она знала, что он жив, потому что главным приоритетом Данзо в последние два года было найти и убить Узумаки Наруто, и если он когда-нибудь добьётся успеха, то с огромным удовольствием объявит об этом, чтобы уничтожить остатки надежды. Что бы подумал мальчик, научивший её подниматься и сражаться, увидь он её сейчас? Больше всего на свете ей хотелось сбежать, покинуть это обособленное посмешище, которое она раньше называла своим домом, и не возвращаться, пока голова Данзо не будет насажена на пику над деревенскими воротами. Но она дала обещание Ханаби. Та ночь, посреди которой она в последний раз была разбужена, оказалась худшей в её жизни. Но теперь, когда её чувства пробудил тихий шорох рядом с кроватью, она в ужасе открыла глаза и увидела, что рядом присела сестра. — Хана? Что ты делаешь? Ханаби приложила палец к губам. — Тс-с. У меня не так много времени. Она села. — Что? — Я ухожу, Хина. Я больше не могу здесь оставаться. Не могу продолжать бездействовать. Глаза привыкли к темноте, и она увидела, что её сестра одета во всё черное и вооружена, с небольшим рюкзаком на плечах. — Что? — повторила она, с трудом сдержавшись, чтобы не повысить голос. — Тс-с! Сегодня дежурит Марико, и она обещала помочь мне перебраться через её участок внешней стены. — Куда ты пойдешь? — Ты знаешь, куда. Если они где-то там, я их найду. А потом вернусь за тобой. — Это безумие, — сказала она. Она встала и принялась искать свою одежду. — Что ты делаешь? — прошипела Ханаби. — Иду с тобой. — Нет! Хината обернулась, удивлённая столь решительным отказом. Ханаби подошла к ней вплотную и схватила её за руки. — Мы не можем пойти вдвоём, Хината. Они выследят нас в течение нескольких часов. Мне нужно, чтобы ты меня прикрыла. Задержи их как можно дольше. — Ханаби… — она вдруг испугалась за сестру. Они больше не были чужими: то, что они пережили за последние два года, создало между ними нерушимую связь. Ханаби обняла её и крепко прижала к себе. Её голос дрожал: — Я найду способ связаться с тобой поскорее. Клянусь. Жди и оставайся сильной. — Ты тоже, — прошептала она в чернильного цвета волосы младшей сестры. — Прошу, будь осторожна. Ханаби исчезла в ночи. На следующее утро Хината сказала отцу, что Ханаби на рассвете отправилась в Лес Смерти, чтобы потренироваться в использовании Бьякугана. Хиаши не особенно заботило, куда делась его сердитая, раздражительная дочь, и никто ничего не подозревал до комендантского часа. Но даже тогда никто не рискнул отправиться в Лес Смерти, тем более ночью. На следующее утро Хиаши послал за ней Неджи. Неджи не возвращался до темноты, и хотя Хината удивилась этому, она никогда его об этом не спрашивала. К тому времени, как Хиаши был вынужден сообщить об исчезновении дочери Данзо, прошло уже три дня. Искать было поздно. Хинату подвергли тщательной проверке, но она притворялась напуганной и настаивала, что Ханаби солгала ей. Все, как обычно, перестали обращать на неё внимание, и Хината принялась ждать. Прошло девяносто два дня. Ханаби поместили в Книгу Бинго. И по-прежнему не было ни малейшего намёка на контакт. Хината встала, подошла к шкафу, подняла расшатанную половицу в правом дальнем углу и достала оттуда толстый фолиант. Она провела рукой по старой коже. Если кто-нибудь узнает, что у неё это есть, её казнят. Внутри была почти вся информация о Данзо, которую она смогла получить за последние два года — копии приказов, миссий, правил; записи, полные сведений, которые она подслушала и запомнила. Хуже всего были скрытые акты агрессии против других деревень, которые считались союзниками Конохи. Этого было более чем достаточно, чтобы его царство террора рухнуло. Из страха она бездействовала, но этому пришёл конец. Отныне она не будет просто ждать. Если Ханаби не свяжется с ней в ближайшее время, она найдёт способ передать эти документы одному из других Каге. Даже если это всё, что она может сделать, даже если это будет стоить ей жизни, она найдёт способ дать отпор и изменить ситуацию.***
После двух ночей и одного расслабляющего, наполненного массажем дня на источниках, Сакура и Шизуне вернулись в Пусан. Они дождались заката, чтобы избежать жары, и когда пришли в город, ночная жизнь была в самом разгаре. Сказать, что он был оживлённым, было бы преуменьшением. Из-за летнего зноя в течение дня все были вялыми и прятались по домам, и поэтому, когда на поселение опустился благоухающий вечерний воздух, население вышло, чтобы насладиться жизнью. Две куноичи медленно двигались по улицам, инстинктивно бдительные и следящие за происходящим вокруг. Толпа могла быть опасной — идеальное укрытие для воров и убийц. И того, и другого в Пусане было предостаточно. В нескольких кварталах от центра их внимание привлёк особый запах и красная неоновая вывеска. — Хочешь есть? — спросила Шизуне, понимающе глядя на Сакуру. Сакура усмехнулась. — Теперь да. Им никогда не удавалось пройти по этой улице, не остановившись у придорожного ларька с такояки. Это было одно из тех ничем не примечательных мест, мимо которых большинство людей прошло бы, не заметив, но которые стали широко известными благодаря молве. Очередь была длинная, но они терпеливо ждали, получили свои заказы в бумажных судочках и встали на тротуаре, радостно набивая животы. Во всех их путешествиях самая лучшая еда в их жизни обнаруживалась в маленьких придорожных закусочных вроде этой. Через несколько минут Шизуне толкнула Сакуру локтем и указала на другую сторону улицы. Дети, которым они отдали бандитские деньги, сидели на скамейке с чашкой фруктового льда и смеялись. Под скамейкой у их ног лежал новенький рюкзак, которого у них раньше не было, наполненный вещами, которые, без сомнения, облегчат их жизнь на несколько месяцев. Они были в обуви. Куноичи посмотрели друг на друга и улыбнулись. То, что случилось с бандитами, того стоило. Они закончили есть, выбросили мусор и продолжили путь к Центру, надеясь, на этот раз у Тоги будет для них что-то полезное. Прежде чем они дошли до конца квартала, внимание Сакуры кое-что привлекло. Собака — лохматая маленькая дворняга со светло-коричневой шерстью и тёмными пятнами — сидела на тротуаре и глядела на них, провожая их взглядом. В этом не было ничего необычного: бродячие собаки здесь были обычным явлением, и они были умны и знали, как притворяться до одури любящими тебя за кусочек вкусной жареной пищи. Но эта собака не попрошайничала, она была на другой стороне улицы… и наблюдала за ними. С острым интеллектом в больших коричневых глазах. Сакура с подозрением оглянулась, и через мгновение собака убежала в глухой переулок. Она решила ничего не говорить Шизуне, и они пошли дальше, но она была настороже. Через несколько кварталов Шизуне привлекла новая витрина оружейного магазина — и оранжевые наклейки с надписью «Распродажа!» — и она настояла, чтобы они вошли и взглянули. Сакуру тоже соблазняла перспектива покупки новых блестящих острых предметов по дешёвке. Некоторое время они осматривались, но в магазине не было ничего, что было им действительно нужно, хотя Сакура на мгновение была очарована огромным двуглавым боевым топором, который весил вполовину её. Она также получила удовольствие от выражения лиц посетителей вокруг, когда подняла его так, будто он весил не больше палочки для еды. Но шиноби не нуждались в чём-то таком огромном, и она со вздохом вернула топор на полку. Затем она вновь увидела собаку. Она опять была на другой стороне улицы, расположившись так, чтобы глядеть в витрину магазина. Она смотрела прямо на неё. Сакура отвела взгляд и небрежно направилась к своей напарнице, внимательно рассматривавшей стойку с пиками и копьями. Она толкнула её локтем. — Сохраняй спокойствие, — сказала она, понизив голос. Шизуне напряглась, но продолжила осматривать стеллаж. — Снаружи магазина. Видишь собаку? Она помолчала секунду, не ожидав упоминания «собаки», и украдкой выглянула в окно. — Да. — Она следит за нами. Я видела, как она наблюдала за нами у прилавка с едой. Шизуне посмотрела снова, на этот раз дольше. — Думаешь, это нинкен? — Не знаю, но это не обычная собака. Думаю, нам надо убираться отсюда. — Согласна. Давай выйдем через заднюю дверь. Они двинулись дальше в магазин, делая вид, что изучают витрины, пока не оказались вне поля зрения глядевшей через витрину собаки, затем быстро проскользнули в дверь с надписью «Только для сотрудников» и вышли через чёрный ход. На этой улице тоже было оживлённо: люди пробирались к главной улице, вокруг, громко смеясь, толпились пьяные гуляки. Никто ничего не заподозрил, и собаки нигде не было видно. Они держались поближе к зданиям, пока не покинули квартал, и Сакура решила свернуть в пустынный, неосвещённый переулок. Из ниоткуда появился некто и врезался прямо в неё. В мгновение ока Сакура наставила на человека оружие. Тот немедленно поймал её запястье железной хваткой и помешал кунаю встретиться со своей грудью. — Прошу прощения, — произнёс мужской голос, глубокий, густой и странно приглушённый. Её сердце рухнуло в желудок. Мужчину скрывала тень, но она разглядела достаточно: высокий, широкоплечий, темноволосый. Шарф вокруг нижней половины лица. Повязка на глазу. Этот голос. Широко раскрыв глаза, она не шевельнула ни единым мускулом, всё ещё направляя клинок ему в сердце. Её собственное сердце бешено колотилось. — Твои рефлексы удивительно быстры, Сакура. Хорошо, что мои быстрее. И хоть внутри у неё всё смешалось, она осталась странно спокойной снаружи. Её губы изогнулись в ухмылке, и она ответила: — Советую взглянуть ещё раз. Он посмотрел вниз, на слабый зелёный свет, запульсировавший от другой её руки, замершей в паре сантиметров от его паха. Она могла искалечить его шестью разными способами, не успел бы он и глазом моргнуть. Он осторожно выдохнул. — Впечатляет… хотя и немного пугает, — его видимый глаз поймал её взгляд, вокруг него от улыбки собрались морщинки. — Ты всегда была моей любимицей. Так до боли знакомо, так блаженно желанно… Сакура почувствовала, как в ней что-то поднялось и вырвалось на свободу. Годы слабой надежды и растущего отчаяния вырвались из неё одним восторженным вздохом, и она бросилась ему на шею. — Какаши! — она уткнулась лицом в его шарф. — Вы даже не представляете, как я рада вас видеть! Он так же крепко обнял её в ответ, опустив голову и прижав подбородок к её виску. — Вообще-то, я думаю, что представляю. Шизуне — которая шла позади, когда он появился, и узнала его раньше — подошла с сияющей улыбкой. — Какаши, — радостно повторила она. Она протянула руку и схватила его за плечо, подтверждая его присутствие через контакт. Он убрал одну руку от Сакуры, чтобы коснуться её в ответ. — Шизуне. Как ты? Вы обе. Сакура наконец отстранилась, немного успокоившись. — Выживаем. — Это твой пёс? — спросила Шизуне. — Я его раньше не видела. — Он новенький. И, по-видимому, он недостаточно незаметен. — Что вы здесь делаете? — спросила его Сакура. Какаши как-то странно посмотрел на неё, а затем улыбнулся, хотя это выражалось лишь в теплоте неприкрытого тёмного глаза. — Услышал о двух прелестных «служанках», нуждающихся в убежище, — сказал он. — Я пришёл, чтобы показать дорогу.