***
Хината не могла уснуть. Это был долгий, эмоционально тяжелый день, и по всем правилам она должна была бы отключиться, как только её голова коснулась подушки. Сегодня Данзо заставил её ассистировать на трёх различных допросах в качестве медика. Она заранее знала, что это означало — удерживать пленников в сознании и способными говорить, пока они подвергались различным «техникам убеждения». Но она не была настоящим медиком, и раньше ей не приходилось делать ничего подобного. Она не была готова к истинным ужасам того, что пытки могут сделать с человеком — даже закалённым в боях шиноби. Что ещё хуже, она не очень хорошо справилась со своей задачей, и Данзо был недоволен ею. Она была измучена и расстроена, но где-то на задворках сознания постоянно что-то мешалось, не давая ей расслабиться. Как предупреждение, только она не могла понять, что было не так. В доме и на территории было тихо, все спали, кроме охранников, которые спокойно стояли на своих постах. Всё было тихо и спокойно, так тихо, что она слышала сверчков и лягушек в садовом пруду. Хината ахнула и вскочила в постели, внезапно осознав. У них в пруду не водилось лягушек. Она попыталась понять, почему её это беспокоило. Вполне возможно, что лягушки могли мигрировать сюда откуда-то ещё, из леса или парка. Но что-то подсказывало Хинате, что это не совпадение. Бесшумно поднявшись, она накинула халат, вышла из комнаты, прошла по коридору и ступила в водный сад. Ночь была тёплой и влажной, мозаичные гранитные ступени приятно прохладили её босые ноги. Несколько сверчков затихли при её приближении, но квакающая песня лягушки не смолкала. Не успела она сесть на каменистый край пруда, как амфибия выпрыгнула из камыша на лист кувшинки прямо перед ней. Не лягушка. Жаба. И её неестественный размер, ярко-красный цвет и похожие на татуировки отметины выдавали в ней призванное существо. Хината затаила дыхание, едва осмеливаясь в это поверить. Она знала только одного человека, чьим призывом были жабы. — Хината? — спросила её жаба. — Да, — прошептала она, и сердце её забилось быстрее. — Меня послал Наруто. Безопасно ли говорить? Она активировала Бьякуган, оглядела всё внутри и снаружи дома, чтобы убедиться, что никто не наблюдает и не подслушивает, и кивнула. Жаба сунула руку в рот и вытащила маленький блокнот и ручку. Хината уставилась на неё, не понимая, отвратительно это или забавно. Не желая быть грубой, она постаралась придать своему лицу спокойное выражение, когда брала их у него — она предположила, что это был «он» по его голосу, иначе этого было никак не понять. Предметы были лишь слегка скользкими, и оказалось, что бумага и ручка были водонепроницаемыми. — Пиши на этом, — сказал жаб, — и я передам его Наруто. Потом принесу ответ. На первой странице уже было сообщение для неё. Хината улыбнулась ещё до того, как прочитала его: у Наруто по-прежнему был детский почерк, и это нисколько её не удивило. Записка гласила: «Извини, что так долго. Я собирался связаться с тобой несколько дней назад, но у нас тут возникли кое-какие проблемы». Взволнованная, стараясь унять нервную дрожь в пальцах, она написала в ответ: «Ничего. Я так рада получить от тебя весть. Всё в порядке?» — и отдала блокнот и ручку жабе. — Сейчас вернусь, — сказал он, снова сунул в рот письменные принадлежности и прыгнул в воду. Хината с тревогой ждала, крутя пальцами шёлковый подол своей юкаты. Через минуту или две жаб вынырнул на поверхность и снова забрался на лист кувшинки, а затем передал ей сообщение. Так вот, как это работало: Наруто писал ей краткие послания, Хината отвечала, а жаба, используя источник воды в обоих местах, действовала как посредник, ускользая из своего мира в их и обратно. Его ответом было: «Всё хорошо. Сакура и Какаши попали в засаду, когда добывали припасы. Сейчас они в порядке, но враг знает, где мы, и мы должны переместиться». Ручка всё ещё была тёплой, и Хинате пришло в голову, что она была в руке Наруто всего несколько секунд назад. Поглаживая ручку кончиками пальцев, она улыбнулась и почувствовала, что краснеет. Она надеялась, что жаба не поймёт, что это значит. Хината написала: «Это был Корень? Не думала, что Данзо знает о вас. Куда вы теперь отправитесь?», — она подумала, не вычеркнуть ли эту часть, но вместо этого добавила: — «Прости… не говори, если это небезопасно». Его ответ заставил её улыбнуться: «Я доверяю тебе», — а на следующей строчке: — «Мы отправимся в Храм Огня. Тамошние монахи готовы нам помочь. Вчера мы наконец опознали вражеского ниндзя. Скрытый Клык… Слышала о них?» Хината ахнула и поспешно нацарапала в ответ: «Посланцы Скрытого Клыка и Скрытого Мха встречались здесь с Данзо три дня назад! Я не смогла выяснить, о чём они говорили, но мы думаем, что их рекрутировали в качестве наёмников». На этот раз ожидание затянулось на несколько минут. Хината кусала ногти. Когда жаб появился снова, она практически выхватила у него блокнот. «Мы заметили, как несколько дней назад они направлялись в сторону Конохи… знать бы раньше. Если Данзо не было известно о нас, то со дня на день будет. Уйти было правильным решением», — и на следующей строчке: — «Кто это «мы?» Хината рассказала ему о том, как присоединилась к мятежу, кто был его частью, и о некоторых делах, которые они совершили. Потребовалось четыре страницы маленького блокнота и несколько минут, чтобы написать всё это на узкой поверхности. Она подумала, что Наруто так же не терпится получить её ответы, как и ей его. Он никогда не отличался терпением: она представила себе, как он суетится и ходит взад-вперёд. Она послала сообщение, и через минуту пришёл его ответ. «Шикамару придёт в восторг, узнав, какой занозой в заднице оказался его отец. Спасибо тебе за всё, что ты делаешь. И остальным тоже спасибо. Я действительно беспокоюсь за тебя. За всех вас». Улыбаясь, она написала: «Мы тоже беспокоимся о вас. Пожалуйста, будьте поосторожнее». Хината думала, что на этом их разговор закончится, но через минуту пришла очередная записка: «Ханаби сказала, тебя заставляют работать на эту сморщенную старую мумию…» Она подавила смешок. Приятно было видеть, что он всё тот же дурашливый Наруто. «Я в порядке», — написала она, не желая напрасно беспокоить его. Но ей хотелось поговорить с кем-нибудь о том, что ей приходилось переживать, и она решила добавить: — «Я каждый день боюсь, что он поймёт, чем я занимаюсь. Но моя позиция — ключевая для мятежа. Приятно давать отпор, даже так помалу». «Это не помалу», — ответил он. — «Ты делаешь большущее дело, и мы тебе ОЧЕНЬ благодарны. Я лишь хочу, чтобы ты была осторожна. Иметь крота рядом с Данзо не так важно, как твоя жизнь. Если почувствуешь, что тебе грозит опасность, убирайся оттуда и приходи к нам». Хината уже очень давно не хотела ничего, кроме как сбежать из Конохи и быть с мятежниками, со своими друзьями, со своей сестрой. С Наруто. Сама мысль по-прежнему была невероятно заманчивой. Но теперь у неё была цель, решающая роль в окончательном низвержении Данзо. Она написала в ответ: «Я буду осторожна, но мне действительно важно быть здесь. Я должна продолжать делать это так долго, как смогу. Я скучаю по всем, и мне очень жаль, что я не могу всех вас увидеть. Может быть, когда-нибудь…» Ответ Наруто пришёл через несколько минут. «Я тоже на это надеюсь… Я так много хочу рассказать, но ради безопасности мы должны быть краткими. Я оставлю одну из своих жаб на случай, если тебе нужно будет связаться со мной», — и на следующей строчке, выделяющейся почти осязаемо, как запоздалая мысль, контрастирующая с тем, что он только что сказал, — «Сможешь поговорить завтра вечером?» Её охватил тихий трепет. Не было никакой причины разговаривать снова так скоро, когда у них не было никаких конкретных новостей… если только это не было личным. Наруто просто хотел поговорить с ней. Безумно улыбаясь, Хината ответила: «Да. После полуночи. Я буду ждать». «Восторг» было недостаточно сильным словом, чтобы описать то, что она чувствовала, покидая водный сад и практически танцуя возвращаясь в дом. Она впервые за последние два года разговаривала с Наруто. Дела у него шли хорошо. Он был благодарен ей, он беспокоился о ней, и он хотел поговорить с ней снова завтра вечером! Она бы напевала себе под нос, если бы не опасность разбудить весь дом. Она распахнула двери веранды и влетела внутрь — и едва не столкнулась с кем-то, идущим по коридору. Её блаженство мгновенно обрушилось, когда она поняла, что это был Неджи. Они оба остановились как вкопанные и уставились друг на друга настороженно и подозрительно. — Что ты делаешь? — спросил он её шепотом. — Я не могла уснуть. Хотела подышать свежим воздухом, — ответила она, защищаясь. — А что ты делаешь? — Я был на кухне. Я сегодня не ужинал. Это было правдой: его не было на ужине. Её отец даже прокомментировал это. Судя по всему, он был так же рад тому, что она его увидела, как и она, и ей было интересно, чем он занимался. Она не поверила его оправданиям. Он ей тоже не поверил. Но ни один из них не был склонен давить на другого по поводу их подозрительной ночной деятельности. — Ну. Спокойной ночи, — сухо сказала она. Плотнее закутавшись в халат, она направилась к своей комнате. — Спокойной ночи, — так же сухо ответил Неджи и пошёл в другую сторону. Когда Хината вернулась в уединение своей комнаты, с её лица не сходила улыбка. Она забралась обратно в постель, но была слишком взвинчена, чтобы даже думать о сне. Она пролежала так больше часа, в её голове бурлили радостные мысли. Когда жаба в пруду вновь начала квакать, звук успокоил её и заверил, что хотя Наруто и её друзья может и далеко, они всё ещё с ней. В конце концов это её убаюкало, и она уснула с улыбкой на губах.***
Небо было ясным, солнце согревало и ласкало её кожу, а лес был наполнен сладкими, дикими запахами и полными жизни звуками. Сакура не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой умиротворённой. Ей хотелось бы каждый день так бездельничать, по крайней мере до конца лета. Наруто приказал ей не работать до тех пор, пока её чакра не восполнится естественным образом, что, в конце концов, оказалось хорошей мыслью. Точно так же она приказала Какаши отдыхать три дня без какой-либо напряжённой деятельности, и на этот раз он не противился. И вот они наслаждаются своим обязательным свободным временем вместе. В такой день, как сегодня, не назревала война, не было притаившихся слишком близко врагов, не было хаотичной спешки надвигающегося массового переселения менее чем через три дня. Были только Сакура, Какаши и стая счастливых собак, праздно проводящие свой день на залитом солнцем лугу в лесу. В первый день своего обязательного отдыха Сакура проспала больше двенадцати часов, проснувшись ближе к вечеру только для того, чтобы поесть и проверить Какаши, который спал ещё дольше и всё ещё был под капельницей. А вчера, когда он смог передвигаться и у них обоих хватало сил на короткую прогулку, Какаши привёл её сюда. Она узнала, что это было его любимое укрытие — сюда никто не приходил кроме него и его нинкенов. А теперь ещё и неё. Они провели последние два дня просто расслабляясь, и Сакура большую часть этого времени играла и общалась с его собаками, Какаши же наблюдал или читал свои книги. Несколько собак боролись и гонялись друг за другом по лугу — Шиба, Биске и Гуруко особенно набрасывались на нового члена стаи, которого Сакура впервые встретила, когда он преследовал её в Пусане. Как она выяснила, его звали Чоко — потому что его шерсть походила цветом на тесто для шоколадного печенья. Паккун дремал на солнышке в нескольких метрах от Какаши: с тех пор как Какаши был ранен, он стал слегка прилипчивым и не выпускал его надолго из виду. Уруши и Акино недавно вернулись в мир призыва, заявив, что их жены хотят, чтобы они были дома до ужина. Восьмой член стаи, огромный чёрный мастиф по кличке Булл, в данный момент служил Сакуре подушкой. — А что случилось с другим? — поинтересовалась она, глядя на Какаши. Её сапоги были сняты, а ноги вытянуты поперёк его, скрещённых в лодыжках. Какаши сидел, прислонившись спиной к толстому стволу дерева и небрежно держа книгу в одной руке, склонив над ней голову. Другая рука лежала чуть выше её колена, касаясь её кожи тёплой ладонью. — Ухэй? Он принадлежал ещё моему отцу, — объяснил он, подняв голову. — Он был даже старше Паккуна. Около года назад он ушёл в отставку и несколько месяцев назад скончался, — в его голосе не было печали, только принятие. Под её головой большие легкие Булла расширились и сжались в тоскливом собачьем вздохе. Она думала, что он спит. Она подняла руку над головой и почесала его мускулистое плечо, и он удовлетворенно заворчал. Затем она почесала ему рёбра, и он перекатился на спину, выгнувшись в сторону, и лизнул её макушку своим большим влажным языком. Сакура рассмеялась и ощупала волосы на предмет слюней. Не обнаружив их, она взглянула на Какаши. В его разных глазах плясало веселье, а также немного удивления и… что это такое? Что бы это ни было, она почувствовала тепло во всем теле. — Я и не знал, что ты любитель собак. — Я их люблю. Особенно таких больших, как этот парень, — она похлопала Булла по боку и вновь легла на него, как на подушку. — В детстве у меня не было собаки, потому что у отца аллергия. Она хотела познакомиться с собаками Какаши с тех пор, как впервые увидела их генином. Но нинкены были больше похожи на людей, чем на животных: нельзя было просто подбежать и начать их гладить, иначе можно было запросто лишиться чего-то жизненно важного. Нинкены Какаши не были исключением. Большую часть времени они были милыми, но они также были обученными убийцами. Они в течение многих лет сражались бок о бок с Какаши на поле боя и своей стаей могли разорвать человека на куски в считанные секунды. Нужно было уважать это, независимо от того, как глупо они вели себя в другое время. Последние два дня были её первой возможностью по-настоящему пообщаться со всей стаей, а не только с Паккуном, который был по-своему милым, но старым и немного сварливым. — Ну, я почти уверен, что они тоже тебя любят, — сухо сказал Какаши. — Скоро ты похитишь у меня их преданность, — он бросил взгляд на невинно поглядевшего на него в ответ Булла. Она театрально приложила руку к сердцу. — Не смею и мечтать об этом. Какаши вернулся к своей книге, и Сакура стала открыто изучать его непокрытое лицо. Её до сих пор удивляло, как молодо он выглядел. Ему было тридцать два, но он вполне мог сойти за двадцатипятилетнего. Морщинки вокруг его глаз были едва заметны и то лишь вблизи. Только его глаза выдавали правду о его годах, и если судить по одному только этому, то можно было подумать, что он вдвое старше. Она всегда предполагала, что под маской он был грубовато красив, но его костная структура была для этого слишком тонкой. Если не считать шрамов, единственным «грубым» признаком лица Какаши было то, что он не брился уже несколько дней. Серебристо-серая щетина была тонкой и покрывала щёки неравномерно — Сакура сомневалась, что у него вообще может вырасти борода. Его нос был довольно острым, а линия подбородка слишком чёткой, чтобы назвать его лицо милым, но он определённо был красивым. Но не по-модельному красивым. Красивым по-мужски. — Перестань пялиться на меня, Сакура, — сказал он, не отрывая взгляда от страницы, и один уголок его рта приподнялся в ухмылке. Его зубы были белыми и ровными — и все на месте, чему Сай огорчился бы, узнав, — а клыки были чуть заострёнными. Её откровенное внимание заставляло его чувствовать себя неловко. Сакура со временем научилась читать всё по его глазам и языку тела; когда же его лицо стало полностью открыто, он читался так же легко, как книга в его руке. Ей это нравилось. — Ничего не могу поделать, — сказала она в свою защиту, бесстыдно улыбаясь. — Твоё лицо всё ещё так ново для меня. Нужно какое-то время, чтобы привыкнуть. — Я всегда могу надеть маску. Она сорвала горсть травы и бросила в него. — Не смей. Он закрыл книгу и отложил её, оставив видимость чтения. — А что, если я это сделаю? — Я скажу Наруто, что он был прав насчёт бородавки, — спокойно ответила она. — У меня нет бородавки. Она пожала плечами. — Он всё равно поверит. И всем расскажет. Он тихо усмехнулся. — Ты жестокая женщина. — Только когда меня провоцируют, — она задумчиво посмотрела на него. — Какаши… почему ты согласился показать мне своё лицо? Я знаю, что дело не в деньгах за пари. Я видела, как много джоунин может получить за все эти миссии ранга А и S, а ты выполнил их больше, чем кто-либо. Пожав плечами, он сказал: — Все деньги, которые у меня были, лежат на банковском счете в стране Огня, который, вероятно, уже арестован, так что технически я так же разорён, как и все остальные, — он встретился с ней взглядом. — Но… Согласился я, потому что доверяю тебе. Сакура улыбнулась. Он доверял не в том смысле, что она не засмеялась бы, или не использовала бы это против него, или не рассказала бы людям. Он имел в виду, что смог впустить её. Она не знала, почему он большую часть своей жизни носил на людях маску, но она знала, что это было физическим воплощением чего-то метафорического. Она была по-настоящему тронута тем, что он позволил ей преодолеть этот барьер. Какаши посмотрел на её забинтованную руку, лежавшую на траве. Он поднял её и, держа между своими ладонями, стал внимательно изучать ожоги от чакры на кончиках её пальцев — красные, похожие на волдыри участки воспалённой кожи. Он молча смотрел на них, а Сакура смотрела на него, и внутри неё кружились все виды чувств. Как и повязка на его шее — теперь всего лишь маленький кусочек марли — ожоги на её коже свидетельствовали о том, как близко он был к смерти. О том, как она была напугана и в каком пребывала отчаянии, как далеко готова была зайти, чтобы спасти его. Как, бесспорно, спасла ему жизнь. Как это сблизило их в тихие, спокойные дни. Наконец, по-прежнему глядя на её ладонь, он тихо и сдержанно спросил: — Долго они будут заживать? Теперь они почти не болели благодаря медицинской мази от ожогов, которую она носила с собой, но она должна была следить за тем, к чему прикасалась. Шизуне вылечила бы их, если бы Сакура её попросила, но исцелить их прямо сейчас казалось неправильным. Будто отмахнуться от всей серьёзности случившегося. — Я исцелю их, когда моя чакра вернётся в полную силу, а затем я закончу исцелять тебя. Какаши отпустил её руку, почти неохотно, и Сакура вернула её на место, почти поневоле. Он снова хотел сказать ей, что она чересчур далеко зашла ради него — она видела эту мысль в его глазах, чувствовала, что она вот-вот сорвётся с его губ. Но он ничего не сказал. Одна из собак тявкнула вдалеке, и Какаши посмотрел на луг, где они играли. Секунды тикали, а затем его большой палец легонько погладил верхнюю часть её колена. Это послало разряд вверх по её бедру. Они не посмотрели друг на друга ни когда это случилось, ни в течение нескольких минут после. Но он не убрал руку, а она — ноги. На первый взгляд это казалось достаточно безобидным, но Сакура прекрасно всё понимала, и Какаши тоже. То невидимое нечто, что время от времени возникало между ними, теперь было невозможно игнорировать. Она больше не знала, что делать с тем, что происходило между ними. Всё, что он говорил ей, то, о чём она прежде никогда бы не задумалась дважды, теперь будто имело дополнительный смысл. В его взглядах было больше веса и решимости. Сначала она думала, что ей это кажется, но теперь Сакура знала, что Какаши чувствует то же притяжение, что и она. Испытывал ли он то же опасение? Сакура не могла врать самой себе: большая часть её наслаждалась и хотела этого. Но предупреждающий голос в её голове настойчиво твердил, что всё обернётся плохо, всё будет испорчено. Больше всего её беспокоило то, как быстро они сближались. Неужели с тех пор, как Какаши столкнулся с ней в том переулке в Пусане, прошло всего две недели? Они знали друг друга семь лет, но не виделись уже два года, и хотя раньше они были довольно близки, они не были близки настолько. Что вдруг изменилось? Ничего страшного, сказала она себе, пока это не заходит дальше, чем сейчас. Потому что она не могла снова пойти по этому пути. Особенно с Какаши.