Воля Огня

      Комната пропахла сексом и выпивкой. Если в его хмельном мозгу и был какой-то вопрос о том, как прошла ночь, его острое обоняние разрешило все сомнения в тот момент, когда он проснулся. Следующее, что заметил Какаши — то, что рядом не было сексуальной обнажённой розоволосой куноичи, обвившей его руками в блаженной дрёме. И она не одевалась потихоньку в другом конце комнаты, открывая ему прекрасный вид на свою стройную фигуру. Он даже не мог почувствовать её чакру.       Сакура исчезла.       Он перекатился на бок и огляделся. Луч солнечного света, проникавший сквозь крошечный прямоугольник окна, медленно полз по каменной стене. Опрокинутая бутыль с вином валялась на полу, небрежно брошенная, когда они в спешке срывали друг с друга одежду. Часть содержимого вылилась на пол небольшой лужицей, что и объясняло сильный запах. Его одежда была беспорядочно разбросана, но вещей Сакуры не было. Он провёл руками по лицу, по волосам и вздохнул.       Может, она пошла в купальню. Может, она пошла, чтобы принести ему завтрак в постель. Или, может, она просто сбежала от него, словно неудачная любовница на одну ночь.       Какаши медленно сел, потирая шею и плечо. Лёгкое жжение под пальцами свидетельствовало о наличии крошечных следов ногтей, оставленных женщиной, которая в постели была так же темпераментна, как и во всём остальном. Он улыбнулся, вспоминая. Ей определённо понравилось, так почему же она ушла? Она не казалась пьяной, лишь подвыпившей, расслабленной достаточно, чтобы позволить ему преодолеть разрыв и показать ей, что он всё ещё хочет этого, несмотря на свои оговорки. Так что не то чтобы она не знала, что делает: в таком случае он не затащил бы её в постель. Неужели ранее он так сильно уязвил её своим прагматичным отказом, что ей больше не хотелось этого?       Прошлой ночью Сакура почти мгновенно уснула. Но Какаши ещё некоторое время пребывал в пограничном состоянии между сном и бодрствованием, наслаждаясь ощущением её тела в своих объятиях и нежной кожи её бедра под ладонью. Единственной мыслью в его голове тогда было то, что она пахла и чувствовалась замечательно. Но глубоко за этим скрывалось осознание того, что они только что, к лучшему или худшему, пересекли черту, за которую никогда не смогут вернуться.       Тот факт, что «к лучшему» не являлось очевидным результатом в рациональном и трезвом свете утра, был не очень обнадеживающим началом. Как и пробуждение в одиночестве. Он думал, что наконец-то принял решение, но очевидные сомнения Сакуры заставили его вновь усомниться. Он снова лег на спину и тупо уставился в потолок, не имея ни малейшего представления, куда они будут двигаться дальше.

***

      Деревня в южной части долины не имела официального названия. Когда их спрашивали, жители просто называли его «пристанище». Это было маленькое сонное фермерское поселение, расположенное в устье перевала и окружённое толстой стеной бамбука — больше, чем кучка хижин, но меньше, чем город. Они были полностью самодостаточны и не имели реальной потребности в торговле, но так как это было единственное обитаемое поселение на многие километры до гор, они зарабатывали небольшой доход, иногда продавая провизию путешественникам. Жители деревни также сотрудничали с монахами храма, обменивая припасы на защиту и духовное руководство.       Когда поздним утром прибыли три монаха в сопровождении шести шиноби, их встретили приветливыми улыбками. Пожилая женщина принесла им кувшин лимонада, и несколько молодых мужчин и женщин и все дети вышли, чтобы взглянуть на диковинных ниндзя, о которых они слышали только в сказках.       Мятежники Листа были полны решимости обеспечить себя самостоятельно и не быть нагрузкой на скромные ресурсы храма, поэтому Шикамару привёл отряд вместе с монахами для безопасности, а также для бизнеса. Сегодня Сакура вызвалась пойти и предложила свои медицинские услуги жителям деревни в обмен на дополнительные товары.       Это был очень удобный и вполне оправданный предлог, чтобы уйти из храма на целый день.       Она только что закончила лечение своего последнего пациента: маленького мальчика, который сломал руку, упав с забора. Теперь она вместе с остальными ждала, пока последние припасы погрузят на повозку. Она обмахивалась маленьким пальмовым листом, который был прискорбно неэффективен против полуденной жары, и нетерпеливо оглядывала окрестности. Казалось, в этом месте животных было столько же, сколько и людей. На грязных черепичных крышах на солнышке грелась по меньшей мере дюжина кошек, а спящие собаки занимали тенистые веранды. Были также козы, свиньи, куры и даже мул, и это только то, что можно было увидеть в непосредственной близости.       Ртутный термометр на ближайшей стене показывал тридцать семь градусов. К вечеру станет ещё жарче. На небе не было ни облачка — большинство сочло бы этот день идеальным. Для Сакуры это огромное бледно-голубое пространство казалось бесплодным и пустым, и одинокое белое солнце так сердилось из-за этой брошенности, что наказывало мир внизу.       Она посмотрела на Шико, которая, тяжело дыша, сидела у её ног.       — Знаешь, а ведь ты могла бы избежать этого… вернуться в свой мир на какое-то время?       Щенок посмотрел на неё.       — Мне здесь больше нравится.       — Ну смотри, — она наклонилась и почесала за мягкими пушистыми ушами. Одно из них всё ещё висело, а другое стояло прямо. Ещё пара недель — и они оба будут торчать.       Шико подалась головой к пальцам Сакуры и вяло завиляла хвостом. Даже ей было слишком жарко, чтобы проявлять энергичность.       — Могу мне ещё воды?       — Можно, — поправила Сакура и пошла к насосу, чтобы наполнить ведро. Она вновь наполнила и свою флягу, и они обе жадно попили. Она закрыла глаза и вытерла струившийся по шее пот.       — Теперь ты скажешь, что не так?       Она спрашивала уже в третий раз.       — Шико…       Шико была невозмутима.       — Ты расстроена, и потому я расстроена. Мне это не нравится, — она склонила голову набок и совершенно по-человечески сузила глаза. — Это Какши, да?       Сакура взглянула на загружавших повозку Шикамару и остальных. Её голос был тихим и настороженным.       — Почему ты так говоришь?       — На тебе его запах. Везде.       Сакура недоверчиво нахмурилась. Собаки и их проклятые носы…       Нинкен продолжила давить.       — Он твоя пара?       — Нет, — сказала она слишком быстро, чувствуя, как по щекам разливается жар. — То есть, не совсем. Я… — раздражённо фыркнув, она замолчала.       — Ты не знаешь?       Сакура посмотрела на землю, на грязь, прилипшую к носку её сапога.       — Нет, — пробормотала она. — Думаю, в этом-то и проблема.       — Так спроси.       У неё вырвался сухой смешок.       — Это не так просто.       Шико снова склонила голову в другую сторону.       — Почему? — спросила она. Когда Сакура не ответила, нинкен по-собачьи вздохнула и добавила: — Люди странный.       — Странные.       — Странные. Ты с ним в ссоре? — она ещё не сдалась.       — Нет.       — Злишься на него? Или он на тебя?       — …Нет.       — Тогда глупо расстраиваться.       Сакура бросила на нинкена тяжёлый взгляд, но ничего не сказала. Она не могла понять: она была слишком молода, и, в любом случае, эмоции животных были гораздо менее сложными. И всё же в наивных словах щенка была доля правды. Она ушла сегодня утром, даже не поговорив с Какаши и, предположительно, поспешила с выводами. Но она боялась того, куда их заведёт этот разговор.       Пятимесячный щенок-нинкен был не тем, с кем она хотела говорить об этом. Ей нужен был совет Шизуне, и она сделала мысленную пометку разыскать её, как только они вернутся в храм.       Вытирая лоб закатанным рукавом, подошёл Шикамару. Он наконец сбрил бороду, но только потому, что было слишком жарко.       — Уже почти пора, — сказал он. — Видела Котецу и Изумо?       — Когда я видела их в последний раз, они пытались назначить свидания, — сухо ответила она. Двое красивых и общительных шиноби сразу же стали хитом среди деревенских девушек.       Он раздражённо вздохнул.       — У них две минуты, а потом мы уходим, с ними или без них.       Сакура наклонилась к Шико.       — Можешь найти их, пожалуйста? Не хочу больше ждать.       — Я тоже, — проворчал щенок и потрусил прочь, уткнувшись носом в землю.       — Она становится большой, — заметил Шикамару, глядя ей вслед.       Сакура кивнула.       — И умной. Иногда слишком умной.       Он сунул сигарету в рот и пробормотал:       — Иметь говорящего питомца было бы проблематично.       — Ты же знаешь, что на самом деле она не «питомец». Иногда она раздражает, но большую часть времени она чрезвычайно ценна.       — Весьма примечательно, что Какаши включил тебя в свой контракт на призыв, — сказал он ровным голосом, глядя на неё. — Не знал, что вы так близки.       Его не зря называли гением. И всё же Сакура не собиралась ничего ни подтверждать, ни отрицать. Вместо этого она посмотрела на его сигарету и сказала:       — Как ты можешь курить в такую жару?       Он осторожно выдохнул дым в сторону от неё.       — Без понятия, — задумчиво произнёс он, разглядывая никотиновую палочку между пальцами. — Наверное, привык.       Сакура только покачала головой. Изумо и Котецу прибежали через минуту с одинаковыми ухмылками, которые говорили — что бы они ни задумали, они преуспели. Шико направилась прямо к ведру с водой и сунула туда голову. Нагружавшие повозку Бэнкей, другие монахи и чуунины делали почти то же самое, поочередно отхлебывая из фляжек и поливая головы водой.       — Всё готово? — крикнул Шикамару Бэнкею, который в ответ поднял вверх большой палец. — Ладно, идём.       Отряд пристроился рядом с повозкой, минутку мысленно подготовился к долгому походу сквозь сердце влажных джунглей по почти сорокоградусной жаре, и отправился. Один из монахов вёл повозку, а остальные шли пешком, чтобы не угробить бедного мула, тащившего их груз.       В течение следующих двух часов Сакура думала только о двух вещах: о том, как чертовски жарко было, и о Какаши.       Когда она проснулась этим утром, положив голову на согнутую руку Какаши и переплетя свои ноги с его, первое, что она сделала, это улыбнулась. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо, затем чуть передвинулась, проверяя. Он крепко спал и не шевелился. Она легонько провела кончиками пальцев по старому шраму на его груди и погрузилась в негу воспоминаний о прошлой ночи.       Чем дольше она лежала, тем больше её удовлетворённость сменялась сомнениями. Прошлой ночью они находились в таком же приподнятом настроении, что и все остальные, наполненные трепетом жизни на грани. Пошла бы она на это, если бы планка её запретов не была занижена? А что насчёт Какаши? Вдруг он проснётся с похмельем и будет сокрушаться о своём неверном решении? Они не спрашивали разрешения, не говорили о чувствах и будущем. Они просто заполучили то, что хотели, быстро и грязно. И это было нормально. Они были взрослыми и сделали это по обоюдному согласию. Только… старая поговорка была верна: секс меняет всё. Особенно между друзьями со сложной историей, которым ежедневно приходилось работать вместе.       Она подняла голову и снова посмотрела на него, думая о том, какой потрясающей была прошлая ночь. Она хотела, чтобы он проснулся и снова занялся с ней любовью. Ей хотелось сбежать. Ей хотелось остаться и поцеловать его — в губы и в другие места. Сила этих противоречивых чувств пугала её. Ей нужно было время подумать. Она лежала, споря сама с собой по крайней мере минут пятнадцать, прежде чем встать и слинять.       Это был трусливый поступок, но ей пришлось уйти. Она не могла смотреть ему в глаза и видеть сожаление и, что ещё хуже, решение снова отдалиться от неё. Она предпочла бы жить, притворяясь, что ничего не произошло, чем слушать, как он говорит ей, что происходившее между ними было ошибкой.       Когда они вернулись в храм, Шико ушла, чтобы найти тень для сна, а Сакура помогла выгрузить груз на склад за кухней, а затем отправилась искать Шизуне. Она нашла её там, где и ожидала, — в неиспользуемом учебном помещении, которое на прошлой неделе превратили в новый медпункт.       Двери были распахнуты, впуская свежий воздух, и Шизуне, ссутулившись на стуле, лениво обмахивалась планшетом. Несколько дней назад она остригла волосы до подбородка. Она утверждала, что это из-за жары, но они провели больше года в палящих засушливых землях, граничащих с страной Ветра, и Сакура считала, что это больше связано с горем.       — Привет, — сказала она, наполовину просунувшись в дверной проём. — Есть минутка?       — А ты как думаешь? — ответила Шизуне, указывая на пустую клинику. — Что такое?       Порожек был приподнят подобно ступеньке, и Сакура уселась на него снаружи, прислонившись спиной к дверному проёму так, чтобы видеть Шизуне.       — У меня проблема, — нерешительно начала она, — и я хотела бы получить совет.       Она выплеснула все свои чувства, рассказав Шизуне всё. Она рассказала о том, что случилось с Наруто и как это чуть не разрушило их дружбу. О той ночи, которую она провела в квартире Какаши, и о том, как она увидела в нём совершенно новую сторону. О том, что произошло между ними за последние пару месяцев, и о том, как он в конце концов отверг её с какой-то эмоционально отстранённой логикой, только чтобы прийти к ней позже и сказать, что прекращать это было ошибкой. И, наконец, с щеками такими же красными, как и её рубашка, она рассказала подруге о прошлой ночи и о том, как сбежала этим утром.       Глаза Шизуне были похожи на блюдца, когда она смотрела на Сакуру, пытаясь осмыслить ошеломляющие новости, которые только что обрушились на неё. Наконец она сказала:       — Что ж, давай убедимся, что я всё правильно поняла: ты пыталась форсировать что-то с Наруто, когда знала, что между вами ничего нет. А теперь тебя тянет к Какаши, а его к тебе, но ты не хочешь, чтобы это куда-то зашло?       — Примерно так, — пробормотала Сакура.       Шизуне недоверчиво покачала головой.       — Твоя логика сильно хромает. Если это то, чего ты хочешь — дерзай.       Сакура повторила то, что, казалось, повторяла вновь и вновь:       — Всё не так просто.       — А как тогда? Почему ты не можешь быть с ним?       Сакура долго не отвечала, не желая озвучивать то, в чём с трудом призналась самой себе. Она уставилась в землю, поигрывая застёжкой на голенище сапога.       — Потому что я люблю его.       Шизуне сильно заморгала. Было много того, что можно было сказать на это, но всё, что она смогла придумать, было:       — Быстро же ты…       У Сакуры вырвался тяжёлый вздох.       — Нет, не быстро.       Хотя Шизуне всё ещё была озадачена, выражение её лица смягчилось в понимании.       — Давно?       — Не знаю… пару лет. Наверное, с той ночи, когда я осталась у него, — с той ночи, когда она встретила настоящего Хатаке Какаши, со всеми его недостатками, выставленными напоказ, с открытыми для неё в полном доверии сердцем и разумом. — Это абсурд, — невесело рассмеялась она, — потому что это был последний раз, когда я его видела, пока он не нашёл нас в Пусане. Можно ли влюбиться в кого-то, когда его больше нет рядом?       — Думаю, что вполне возможно осознать, что ты влюблена в кого-то, когда его больше нет рядом, — ответила Шизуне, опираясь на свой собственный опыт — дважды проведя годы в разлуке с Генмой. Она встала со стула и села рядом с Сакурой на пороге, положив руку ей на плечо. — Я и понятия не имела…       Сакура небрежно пожала плечами, но у неё перехватило горло.       — Я никогда никому не рассказывала. Дело в том, что он не может любить меня и только разобьёт мне сердце.       Шизуне нахмурилась.       — Почему ты так думаешь?       — Ты же знаешь, какой он — держит людей на расстоянии. Даже самых близких ему людей, — она тупо уставилась на заросли папоротника вдоль тропинки. — Люди постоянно подсознательно говорят нам, кто они, но мы, кажется, никогда не слушаем. Мы продолжаем надеяться, что они такие, какими мы хотим их видеть, — она покачала головой, желая, чтобы боль в глазах исчезла. — Он меня предупреждал. Это лишь вопрос времени, когда он снова отдалится. Я знала, но всё равно пошла на это.       С её глаз всё-таки сорвалась слезинка. Она снова вздохнула и опустила голову.       — Почему я продолжаю делать это с собой? — пробормотала она себе в колени. — Когда я позволяю своим чувствам вмешиваться, я становлюсь иррациональной и делаю глупости. Почему я не могу просто сосредоточиться на том, чтобы быть отличным шиноби?       Шизуне осторожно пригладила прядь розовых волос, скрывавших лицо подруги.       — Потому что у тебя большое сердце, и в нём полно любви, — тихо сказала она. — Это сила, Сакура. Это не слабость. Отрицать это — значит быть тем, кем ты не являешься, — она легонько дёрнула розовый хвостик. — Потому ты и несчастна.       Сакура раздражённо подняла голову.       — Я не несчастна.       Шизуне бросила на неё понимающий взгляд, на что Сакура только фыркнула и отвернулась.       — Эй, — сказала она. — Я знаю Какаши очень давно. Я бы пока не стала отказываться от него. Он крепкий орешек, ты же знаешь. Есть много причин, почему он такой, какой есть, некоторые ты знаешь, а другие он держит в секрете. Он как луковица: снимаешь один слой, а под ним другой. Нужно время, чтобы добраться до сути.       Сакура посмотрела на неё со странной ухмылкой на губах.       — Так… он орех или лук?       Шизуне улыбнулась и пожала плечами.       — Метафоры — не моя сильная сторона. Тебе надо повидаться с настоятелем. Я поговорила с ним, и он мне очень помог.       Сакура изучающе посмотрела на подругу: та наконец-то снова улыбалась. Иногда улыбка не затрагивала её глаза, но всё же она была. Её горести были ничтожны по сравнению с горестями Шизуне, и если уж та могла жить дальше, то и Сакура, конечно, тоже могла. Может, настоятель сумеет дать ей какую-то ясность.       — Думаю, я так и сделаю, — сказала она и благодарно обняла подругу. — Спасибо.       Шизуне погладила её по спине.       — В любое время.       Монахи удалились на молитву и медитацию на остаток дня, а после заката почти исчезли. Ей удалось найти одного из них, и она спросила, где можно отыскать настоятеля, и он сказал ей, что каждый день в это время Мастер медитирует у себя.       В центре храмового комплекса было тихо и безмятежно. Сакура слышала пение птиц на деревьях, журчание родников и собственные мягкие шаги. В остальном было тихо. Комната настоятеля примыкала к молитвенному залу, и она старалась двигаться как можно тише по заполненной тенями пещере. Несколько монахов были погружены в молитву перед массивной статуей, и их тихое бормотание сутр эхом отдавалось в полумраке. Тихий шорох, донёсшийся откуда-то сверху, заставил её поднять голову, и она увидела мечущихся между колоннами птиц.       Помощник настоятеля сидел на полу перед дверью, украшенной замысловатыми цветочными узорами, выкованными из металла. Они выглядели древними и невероятно тяжёлыми. При её приближении он открыл глаза и сложил руки в приветствии. Сакура ответила таким же жестом и тихо спросила, можно ли ей поговорить с Мастером. Монах встал и вошёл в дверь. Вернувшись, он поклонился и жестом пригласил её войти. Он не произнёс ни слова.       В воздухе висел пьянящий аромат благовоний, и густые завитки дыма вились в узких лучах света, проникавшего сквозь оконные ставни. Ичирай Шинген сидел посреди комнаты, поджав под себя ноги и положив руки на колени в медитативной позе. Он излучал спокойную мощную ауру, которая, казалось, заставляла даже воздух вокруг него замереть. Не открывая глаз, он сказал:       — Заходи, дитя.       Сакура молча остановилась перед старым монахом, опустилась на колени и поклонилась.       — Мастер Шинген. Меня зовут Сакура. Спасибо, что приняли меня.       — Чем я могу тебе помочь, Сакура?       Сакура вдруг почувствовала себя неловко и нелепо. Что она должна была сказать? О, мудрый и почитаемый учитель, которого я едва знаю, не могли бы вы отложить в сторонку размышления о тайнах Вселенной, чтобы помочь мне с моими проблемами с мальчиками? О чём она только думала?       Она почувствовала сильное желание сказать «ничем» и улизнуть, но от этого она бы выглядела ещё глупее.       — Я… я не знаю, зачем я здесь, — пробормотала она. — Я подумала, может…       Ичирай Шинген улыбнулся и протянул руки.       — Иди сюда.       Сакура медленно придвинулась вперёд на коленях, пока не оказалась прямо перед настоятелем, и нервно вложила свои руки в его. От тепла и удивительной силы этих высохших рук она сразу же почувствовала себя в безопасности, более приземлённой, как будто они были привязью, которая удерживала её от того, чтобы быть унесённой бурей собственного внутреннего хаоса. Его слезящиеся глаза изучали её лицо, словно он действительно мог видеть её. Или заглянуть внутрь неё. Она чувствовала, как её окружает его энергия, как та касается её кожи. Это было похоже на то, что она делала своей чакрой, когда лечила, только на гораздо более глубоком уровне, который выходил за пределы физического. Сакура заставила себя расслабиться и впустила его.       Примерно через минуту он отпустил её руки и тихо сказал:       — Твоё сердце плачет.       Сакура с благоговением уставилась на старого монаха. Его слова глубоко задели её, и она интуитивно поняла, что он не имел в виду её эмоциональное состояние сегодня, или на прошлой неделе, или даже в прошлом месяце. Не зная её и никогда не разговаривая с ней раньше, он менее чем за минуту выискал истинный источник её смятения. Как он мог знать, когда она едва ли знала сама? Как он мог быть тем, кто сказал ей, и она осознала, что это правда, только когда он произнёс это? Когда Сакура ответила, её голос был напряжён от волнения, а на глаза навернулись слёзы.       — Его предали…       — Давным-давно, — кивнул он.       Сакура вздрогнула, хотя знала, что удивляться не стоит.       — Откуда…?       — Твоё сердце разбито не только что, дитя. Ты боишься, — его голос был хриплым от старости, но мягким и успокаивающим. — Это старый страх, хотя что-то в твоей жизни недавно заставило его всплыть снова. Может быть, новая любовь?       Сакура кивнула, хотя и знала, что он этого не видит.       — …Да.       Он спрятал руки в складки рясы.       — Ты не должна позволять своему прошлому портить своё настоящее. Эта рана старая, но ты не даёшь ей зажить.       Сакура почти нахмурилась. Не даёт? Не то чтобы она хотела, чтобы так было.       — Я не знаю как, — сказала она, делая сознательное усилие, чтобы не начать оправдываться. Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Я боюсь, что мне снова будет больно.       — Ты бывала здесь в храмовых садах? — спросил настоятель.       — Да, — ответила Сакура, не понимая, куда он клонит. — Там очень красиво.       — Там тысячи цветов всех расцветок и размеров. Самые красивые цветы зачастую имеют самые острые шипы. Другие ядовиты. Некоторые по сравнению с ними ничем не примечательны, но они — самые ароматные. Некоторые обладают невидимыми свойствами причинять боль, но гораздо большее количество других используется для лечения. Почти невозможно знать и понимать их все. Но никогда больше не гулять по садам, никогда не испытывать радости и красоты, которые они приносят миру, — это значит жить неполной жизнью.       Сакура улыбнулась, когда поняла смысл. Она не могла закрыть своё сердце только потому, что один прекрасный колючий цветок уколол её до крови. Она не должна судить обо всех мужчинах одинаково, ожидая от них того же. Нужно продолжать пытаться любить снова и снова, даже если это больно, даже когда это кажется неодолимым и невозможным, потому что награда всегда стоит того.       — Я понимаю, — сказала она, но замолчала, тихо вздохнув. К сожалению, это была только половина проблемы.       — Есть ещё что-то, о чём ты хотела бы поговорить? — сказал настоятель после нескольких минут молчания.       Сакура нервно прикусила губу. Он и так уже так сильно помог ей, как она могла просить уделить ей ещё больше времени? Особенно на советы по отношениям. Это, без сомнения, не входило в его должностные обязанности.       — Ну…       — Говори честно, — настоял он. — Ничто не незначительно, если оно достаточно сильно́, чтобы беспокоить сердце.       — У этой истории есть и другая сторона, — нерешительно сказала она. — Та, над которой я не властна.       — Другая сторона есть всегда, когда в дело вовлечено больше одного человека, — глубокомысленно ответил монах.       Сакура тщательно обдумывала, как говорить о Какаши.       — Он шиноби, как и я, — начала она. — Он много чего повидал и сделал, и у него много старых шрамов, снаружи и внутри. Он потерял всю свою семью и многих своих друзей на войне… и большинство из них когда он был очень молод. Из-за этого он не сближается с людьми. Многим людям он важен, но он всегда держит их на расстоянии вытянутой руки.       Мастер Шинген понимающе кивнул.       — Так часто бывает с теми, кто следует по пути воина. Со временем боль, потеря и чувство вины становятся слишком сильными, и они стремятся предотвратить их повторение. Это невозможно. Сердце следует собственным правилам и редко прислушивается к уму. Мы также не можем контролировать смерть или боль, которую она приносит. И всё же таков способ души защититься. К сожалению, эта его часть вряд ли когда-нибудь по-настоящему изменится. Хотя я считаю, что ты ошибаешься, когда говоришь, что не можешь ни на что повлиять.       Настоятель снова протянул ей руки, и она без колебаний взяла их.       — Ты ведь целительница, не так ли?       — Да, — тихо ответила она.       — И воин, и целитель. Жестокость и сострадание в равной мере, — задумчиво произнёс он с лёгкой улыбкой. — Живое доказательство того, что мир состоит из множества оттенков серого. У тебя уникальный дух, Сакура. Я верю, что именно это, прежде всего, привлекает к тебе твоего покрытого шрамами шиноби. Для тех, кто пережил большие потери, нет ничего более ценного, чем постоянный друг, который никогда не оставит. Их страх может заставить их отталкивать близкие отношения, подобно тому, как волна отталкивается от берега, но зачастую на самом деле они желают, чтобы кто-то стоял на своём, даже давал отпор.       — Но что я могу сделать? — неуверенно пробормотала она. — Я не могу заставить его быть со мной.       — Нет, не можешь. Тем не менее, он потянулся к тебе сам и по какой-то причине позволил тебе приблизиться, даже если он не знает, что это такое. Ты можешь никогда не узнать этой причины, но ты должна заставить его узнать её. Когда человек по-настоящему познаёт своё сердце, мир сам приходит в порядок, — он нежно сжал её руки. — Ты понимаешь?       Сакура тщательно обдумала его слова.       — Да. Думаю, да, — она отодвинулась на несколько сантиметров и поклонилась до пола. — Благодарю вас, господин Шинген. Мне это очень помогло.       Его сморщенная рука легонько коснулась её макушки в знак благословения.       — Я рад, что успокоил твои разум и сердце, дитя.       Сакура услышала голоса снаружи, громкие и возбуждённые, сопровождаемые быстрым стаккато бегущих ног. Она села и посмотрела в окно, потом на настоятеля. Он не повернулся на звук, его слепые глаза были закрыты.       — Что-то происходит, — сказал он отстранённо. — Прибыл незнакомец, и его присутствие многих беспокоит.       — Опасность есть? — спросила она, начиная беспокоиться.       — Я так не думаю, хотя ваш молодой лидер очень взволнован.       — Наруто… — она поднялась на ноги и была уже на полпути к двери, когда спохватилась, обернулась и снова поклонилась. — Ещё раз спасибо, Мастер, — Ичирай Шинген поднял руку и склонил голову в знак признательности. Она ушла так же тихо, как и вошла.       Сакура поймала себя на том, что улыбается всю обратную дорогу через молитвенный зал и наружу. Кто же знал, что мудрый старый настоятель был гуру любви?       Беготня и крики, казалось, доносились откуда-то со стороны входа в храм, поэтому она пошла в том направлении, но не особо спешила. Если бы это было так важно, разве Наруто не послал бы жабу разыскать её? Если только он не слишком занят, чтобы думать об этом, поняла она. Она уже собиралась пройти под резной аркой, когда увидела идущего к ней Какаши. Её желудок тревожно подпрыгнул. У неё не было времени подумать, как подступиться к нему, что сказать.       Он подошёл к ней полный решимости, но она не могла сказать, сердится ли он. Сакура открыла было рот, чтобы что-то сказать, но он схватил её за руку и завёл в проём. Стена была одним из толстых защитных барьеров, разделявших храм на квадранты, а арка под ней больше походила на туннель. По обе стороны были тёмные углублённые ниши, где защитники могли атаковать врагов, заставая из врасплох, и Какаши затащил девушку в одну из них, чтобы никто не мог их увидеть.       Он стянул маску и уставился на неё.       — Почему ты ушла? — тихо спросил он. Его тон был не сердитым, но растерянным и определённо обиженным.       Сакура отвернулась, не в силах выдержать этот пронизывающий взгляд.       — Не знаю, — сказала она, глядя в стену. — Я… не хотела ждать, пока меня выгонят, — это было обвинение, но прозвучало оно слабо и печально.       У него вырвался тихий вздох разочарования. Она с опаской подняла глаза. У него было странное выражение лица, настороженное и уязвлённое, будто она только что ударила его по лицу и собиралась пнуть в придачу.       — Сакура… — он взял её лицо в ладони и поцеловал, крепко и страстно, и в этом поцелуе был и вопрос, и ответ.       Она вцепилась пальцами в складки его туники и отстранилась только тогда, когда у неё закружилась голова. С удивлённой улыбкой на губах она, задыхаясь, спросила:       — Ты не сожалеешь об этом?       — Я сожалею, что сегодня утром не вышел на бис, — откровенно признался он. Его разные глаза изучали её лицо. — А ты сожалеешь об этом?       — Нет, — тихо ответила она. Её глаза опустились на его грудь, и она разгладила складки, которые оставила на его одежде. — Я просто… не знала, что и думать.       Какаши снова приподнял её голову, требуя пристального взгляда.       — Я понимаю, что дал тебе не так уж много, но я бы никогда так с тобой не обошёлся.       Неужели она напрасно накручивала и чувствовала себя несчастной весь день? Когда она подумала о том, что потенциально упустила, ей захотелось пнуть себя.       — Теперь я чувствую себя идиоткой, — пробормотала она. — Прости.       Он обнял её за плечи и прижался подбородком к её макушке.       — Ты можешь загладить свою вину позже. Я настаиваю.       Сакура улыбнулась и обняла его за талию, закрыв глаза и наслаждаясь ощущением его тела. Затем она вновь услышала голоса и движение вдалеке и быстро вернула внимание к окружающему. На несколько мгновений она забыла обо всём, кроме Какаши. Он тоже это заметил и теперь пристально смотрел во двор за коридором.       — Интересно, что случилось, — сказала Сакура, когда они отпустили друг друга. Она не сказала ему, откуда знает, что что-то не так, не желая объяснять, что говорила с настоятелем. — Думаешь, они поймали лазутчика?       — Возможно. Я сомневаюсь, что ситуация кризисная, так как не было призыва к оружию, — сказал он. — Но это, очевидно, важное событие. Давай выясним, — он положил руку ей на спину, и они двинулись вперёд.       По крайней мере половина шиноби и несколько монахов собрались во внешнем дворе храма перед воротами. Примерно четверть из них образовали плотный круг посередине, держа оружие наготове. Воздух вибрировал от бормотания и шёпота, потрескивал от враждебного напряжения и боевой готовности чакры. Сперва это смутило Сакуру, потому что если среди них был враг, то почему он находился внутри храма, а не под обстрелом со стен?       Они протиснулись сквозь переднюю часть толпы и внезапно остановились. Сакура схватила Какаши за руку в полнейшем изумлении.       В центре круга стоял Саске.       Он стоял лицом к лицу с Наруто, чью бурлящую злость Сакура чувствовала с того места, где стояла. От Саске она ничего не чувствовала, что было странно, потому что в последний раз, когда она его видела, его безумная убийственная ярость была настолько сильна, что ей стало физически плохо. Он был одет в потрёпанный дорожный плащ, потёртый по краям, а его волосы до плеч были завязаны сзади в неопрятный хвост.       Сакура и Какаши подошли ближе, но не слишком близко, на случай, если Наруто решит обрушить ад на их незваного гостя. Саске не смотрел на них. Теперь они были достаточно близко, чтобы заметить, что его глаза налиты кровью и обведены тёмными кругами, небритые щёки слегка впали, и от него несло перегаром. По-видимому, до этого момента разговоров не было. Либо Саске только что разрешили войти в ворота, либо они глядели друг на друга в течение последних нескольких минут.       — Какого чёрта ты здесь делаешь, Саске? — потребовал ответа Наруто, его голос был низким и выверенным. Любой, кто хорошо его знал, понимал, насколько опасен этот тон. Его кулаки были сжаты так, что побелели костяшки. — Как ты нас нашёл?       — До меня доходили слухи, то тут, то там, — ответил Саске так тихо, что разобрать его слова могли лишь те, кто стоял близко. — Что Скрытый Лист вовлечён в гражданскую войну. Что по всей стране Огня кишат иностранные армии, преследуя группу мятежных шиноби. Что этими мятежниками якобы руководит истинный Хокаге, — он едва заметно фыркнул. — Я предполагал, что это будешь ты.       Глаза Наруто сузились.       — В этом есть что-то смешное?       Саске ничего не ответил. Прежде чем Наруто успел заговорить снова, к ним подошёл протолкнувшийся сквозь толпу Шикамару.       — Это всё ещё не объясняет, почему ты здесь, Учиха. Ты не друг Конохи, так чего же ты хочешь? — спросил он с мрачной усмешкой на лице. Он зажал почти докуренную сигарету между большим и указательным пальцами, глубоко затянулся и медленно выпустил дым Саске в лицо. — По-прежнему одержим жаждой мести?       Шикамару явно провоцировал его, желая, чтобы он дал им повод — любой повод — покончить с ним здесь и сейчас. Саске слегка вздрогнул, когда дым обжёг ему глаза и забил дыхательные пути, но в остальном он никак не отреагировал. Ничего — это было последнее, чего они от него ожидали. Это было не то, что он сделал бы в любое другое время в прошлом.       Это определённо не было трусостью, и это не могло быть осторожностью. Единственное, чем ещё это могло быть… апатия.       Облако едкого дыма рассеялось, и Саске наконец объяснился.       — Я пришёл предложить свою помощь.       Наруто усмехнулся и скрестил руки на груди.       — С чего ты взял, что нам нужна твоя помощь? Или что мы её хотим.       — Уверен, что не нужна, — бесцветным голосом ответил он. — Но Данзо заслуживает смерти, и я хочу быть частью этого, даже если не я убью его. У меня нет никаких скрытых мотивов. Никаких других целей.       Что-то в том, как он это сказал, показалось Сакуре странным, как будто, говоря, что у него нет других целей, он имел в виду, что у него нет другого предназначения. Глядя на него сейчас, на его неопрятный вид, чувствуя, как от него пахло, словно он пьянствовал целую неделю, учитывая, как нехарактерно он себя вёл, она почти могла поверить в это.       Наруто, казалось, тоже уловил это. Он пристально смотрел на их бывшего товарища по команде, их бывшего друга. С явной неохотой и достаточно громко, чтобы все слышали, он сказал:       — Храм Огня — это место поклонения и святилище. Мы не вправе отказывать ему во входе.       — Мы будем полагаться на твоё мнение в этом вопросе, — сказал Хозо Инэй с внутреннего края толпы, внезапно привлекая всеобщее внимание. Никто не заметил его появления.       Наруто на мгновение посмотрел на преемника настоятеля, выглядя почти разочарованным тем, что решение было возложено на его плечи. Он снова повернулся к Саске. Раздирающий его изнутри конфликт ясно читался на его лице.       Шикамару подошёл ближе к Наруто и прошептал:       — Так или иначе, он не может уйти теперь, когда обнаружил нас здесь. Наруто… ты же знаешь, как он относится к Конохе. К тебе. Не говоря уже о том, как все относятся к нему. Готов ли ты рискнуть?       Наруто бросил на него непроницаемый взгляд. Он оглянулся на Саске, который молчал и не двигался, тупо уставившись в землю. Он медленно и глубоко вздохнул, словно готовясь к тому, чего на самом деле делать не хотел. Наконец он сказал:       — Он может остаться. Пока что, — он сделал шаг ближе к Саске, и в его глазах было обещание. — Если ты хоть на секунду задумаешься о том, чтобы действовать против нас, я узнаю и сам прикончу тебя. Если ты всё ещё достаточно самонадеянный, чтобы сомневаться в этом, можешь попробовать.       Саске едва заметно кивнул и ничего не сказал. Наруто развернулся и бросился прочь, его гнев и расстройство были почти осязаемы. Глаза Саске не следили за ним.       По толпе, расступившейся перед своим лидером, пронесся шокированный и сердитый ропот, но он так и не стал громче гула. Никто не был рад решению, особенно после того, что случилось с Карин. Но никто не был достаточно смел, чтобы противостоять Наруто в его нынешнем состоянии.       Сакура не могла оторвать от Саске глаз, настолько он отличался и от мальчика, которого она помнила, и от тёмного мстителя, которым он стал. Она почувствовала рядом с собой Какаши и слегка коснулась его, не уверенная, предлагает она утешение или ищет его. Её чувства по поводу такого поворота событий были такими же туманными и запутанными, как и у Наруто. Жалкое состояние Саске было почти душераздирающим для той крохотной её части, которой он поневоле всё ещё был важен. Но в то же время она испытывала какое-то болезненное удовлетворение, видя, как низко он пал, как опустошён настолько, что пришёл умолять к их порогу. Но больше всего она чувствовала себя усталой.       — Взгляни на него, Какаши, — тихо пробормотала она, печально качая головой.       — Я вижу, — так же тихо ответил он.       — Ну, а он — нет… Он слеп.