***
Следующий день прошел в суматохе бурной деятельности. Утром прибыли десять монахов, присоединившись к двадцати своим братьям из Храма Огня в качестве воинов, которые встанут на сторону повстанцев в Конохе. Шиноби Листа и их товарищи по Альянсу провели день тренируясь и завершая свои приготовления. И незаметно почти для всех Тога и его сопровождающий Сентоки, одетые как простые фермеры, скрытно выскользнули из храма и исчезли в джунглях. Повстанцы совершили прыжок, как только полностью стемнело. Всё прошло так гладко, как и можно было ожидать при проведении операции по массовому перемещению смешанной армии, которая подчинялась четырём разным командирам. Телепортация на большие расстояния использовалась редко, потому что была опасна для людей на клеточном уровне: чем больше расстояние между точками прыжка, тем дольше тело существовало вне пространства и времени в молекулярно нестабильном состоянии. Когда дзюцу завершилось, некоторые упали в обморок, некоторых рвало, и у всех кружилась голова, они были ослабленными и дезориентированными в течение почти тридцати минут. Эта неизбежная уязвимость подвергала их опасности нападения: одна из многих причин, по которым была необходима полная скрытность. Когда большинство из них пришли в себя, они в полной тишине принялись обустраивать лагерь. Их было на сто тридцать человек больше, чем ожидалось, и было довольно тесно, но они справлялись. Какаши прошёл через ряды палаток и оцепил секторы снабжения, наблюдая за ходом материально-технического обеспечения. Шикамару был на другом конце лагеря и делал то же самое. На самом деле, контролировать было особо нечего: шиноби были опытными, они знали, что делают. Он, скорее, просто убивал время, потому что бездействующие руки и незанятый ум были опасными вещами для бойца накануне битвы. Или, так сказать, накануне кануна. В основном он пытался не думать о Сакуре. Конечно, это означало, что он словно не мог перестать видеть её. Сейчас она была рядом, на краю периметра, применяла гендзюцу с Куренай и Аобой, чтобы скрыть их присутствие. Избегать её было лишним, потому что она очень открыто избегала его. Она делала это в течение нескольких дней, пока улучшалось его зрение, затем вызвала его, чтобы подлечить — но сделала это в клинике, чтобы они не были одни, — а затем снова продолжила скрываться от него. Какаши понимал, что ему нужно поговорить с ней, но он по-прежнему не знал, как сказать то, что хотел. Это должно было быть правильным, честным и глубоким, чтобы она поверила ему. Он знал, что у него только один последний шанс. Ещё через несколько минут Какаши перестал притворяться, что за всем наблюдает, и вернулся в свою палатку. Ещё до того, как он поднял полог, он понял, что там кто-то есть. Это не мог быть тот единственный человек, с которым он хотел поговорить, потому что она всё ещё была на периметре. Он тихо вздохнул и собрался с духом, прежде чем войти. Какаши был удивлён и немного обрадован, обнаружив, что это Генма. Он сидел на ящике с бутылкой в руке и лукавой ухмылкой на лице. — Выглядишь так, будто тебе не помешало бы выпить. Полог за Какаши закрылся. Ему действительно не помешало бы, если честно. Каким-то образом Генма, казалось, всегда знал о таких вещах. — Ты просто не хочешь пить в одиночку. — Мне скучно. У моей жены сейчас есть дела поважнее меня. Подумал, что зайду потусоваться со своим самым старым и лучшим другом. Какаши бросил на него взгляд. Он весело пожал плечами. — Называй это как хочешь: ты знаешь, что это правда, — у его ног стояли две чашки, и он поднял их одну за другой и наполнил. Какаши подтащил ещё один ящик и уселся на него. Он осмотрел содержимое своей чашки, а затем бутылку. — Ты притащил контрабанду на нашу большую операцию? — Эй, это может быть нашей последней операцией, так какого чёрта? Кроме того, я не мог оставить его там. Это свадебный подарок от монахов. Хорошее — пятидесятилетнее. У меня его целый ящик, — он опустошил свою чашку, и, хотя улыбка осталась, его глаза стали более серьёзными. — Итак… Я слышал, тебя чуть не лишили глаза, старик. — Чуть не лишили. И я припоминаю, что ты на два года старше меня. — Да, но я моложе духом, — он ухмыльнулся. — Оригинальный способ сказать, что ты незрелый, — он стянул маску, осушил свою чашку и устало провёл рукой по щеке. Генма оглядел его и рассмеялся. — Когда ты в последний раз брился? Какаши равнодушно пожал плечами. Он налил им ещё по одной. — Хотел бы я не бриться в течение нескольких дней. Но в отличие от тебя, я действительно могу отрастить бороду. Хотя Шизуне, вероятно, это не понравилось бы. — Как Шизуне? — Потрясающе. Я никогда не был так счастлив. Какаши внимательно посмотрел на своего друга. Он не то чтобы сиял, но вокруг него была безошибочно узнаваемая аура глубокого удовлетворения. Ему пришлось задуматься, а выглядел ли он когда-нибудь так же. И будет ли. — Быть женатым ощущается иначе? — Не совсем, — легко ответил Генма. — Не знаю, как другие, но мы так долго были вместе, что уже прошли через все взлёты и падения. Это сделало нас сильнее. И Какаши вновь посмотрел на него, внезапно наполнившись множеством мыслей и вопросов, которые не собирался задавать даже своему старому другу. Они вместе выпили ещё по чашке, и прошло долгое время, прежде чем он, наконец, решился: — Как тебе это так легко даётся? Генма слегка иронично улыбнулся. — Это не всегда было легко, мужик. Долгое время она мне не доверяла. Когда она вернулась в Коноху через восемь лет, она не думала, что я буду чахнуть в ожидании неё, но моя репутация… Ну, ты помнишь. Она подумала, что мой флирт означал, что мне никогда не было до неё дела, что я не скучал по ней, хотя на самом деле я делал всё это, чтобы заглушить свою боль, — он покачал головой. — Это было совсем другое дело. Она бросила меня… Она сбежала с Цунаде, потому что не смогла справиться со своим горем. Она тоже разбила мне сердце. Какаши мрачно кивнул. Он вспомнил, через что Генме пришлось пройти в то время, и как он справился. У всех у них были свои способы справиться с горем и депрессией. Некоторые были более склонны к саморазрушению, чем другие, но он не думал, что у Генмы за плечами было что-то такое. — Так или иначе, — продолжил тот, — какое-то время это было противоборство. Она должна была показать мне, что не сбежит, когда всё снова станет плохо. Я должен был показать ей, что она была для меня единственной, что я тот человек, которым она меня считала, — он налил им ещё по чашке и поднял свою. — Любить, — предложил он тост, — тяжёлая работа, но, чёрт возьми, она того стоит. Какаши услужливо стукнул своей чашкой о его, и они опрокинули их. Генма поднял указательный палец и мудро сказал: — Это то, чего хотят все женщины, знаешь ли. Это ответ на большую загадку вселенной. Какаши ошеломлённо посмотрел на него. — Что же это? — Единственное, чего хотят женщины, — это знать, что их вера в тебя оправданна. Что ты ценишь эти отношения так же сильно, как и они. — Это не так уж много. — Да. Но в то же время… это всё. Какаши не был уверен, как они пришли к разговору об этом, но Генма любил поэтично выражаться всякий раз, когда бывал рядом с алкоголем. Надо признать, сказанное заставило его задуматься. И когда он подумал об этом, то понял, что в этой мысли есть доля правды. Единственное, о чём Сакура когда-либо просила его, — это попытаться. Генма внимательно наблюдал за ним, на его губах играла понимающая улыбка. — Ещё по одной? — Ага. К тому времени, как Сакура закончила укреплять периметр с Куренай и Аобой, лагерь был уже полностью установлен и погружён в полную световую и шумовую дисциплину. Было так тихо, что она слышала, как у неё под ногами слабо хрустят ветки и листья. То тут, то там она слышала приглушённый шёпот разговоров, мягкие шорохи движения в тени. За пределами барьера гендзюцу не было бы ничего, кроме обычной какофонии ночной лесной жизни. Сейчас у неё была очень специфическая миссия, и она не знала, как её выполнить, не будя людей и не расспрашивая окружающих. В конце концов она решила воспользоваться помощью Шико. Она призвала щенка, опустилась на колени и прошептала: — Можешь найти для меня Саске? Тихо. Шико быстро обошла вокруг, уткнувшись носом в землю, а затем тихонько куда-то пошла. Сакура последовала за ней. Они дошли до края лагеря, где нинкен остановилась и указала на тёмную палатку. Сакура отправила щенка в свою палатку, а затем собралась с духом. Мысль о том, чтобы находиться в крошечном замкнутом пространстве с Саске, заставляла её чувствовать себя немного неловко, но она велела себе справиться с этим. Он не собирался причинять ей боль… по крайней мере, физически. То, что Наруто сказал ранее — что Саске нужно протянуть руку помощи, чтобы всё исправить, — заставило её задуматься. Саске пытался приблизиться к ней, и не раз. В ответ она унизила его самым подлым способом, на какой только была способна. Она была злобной и жестокой… И хотя, возможно, Саске заслуживал знать, каково это — быть раздавленным кем-то, кто ему дорог, — это не мешало ей чувствовать себя из-за этого плохо. Это не было облегчением, это было посыпанием солью старых ран, чтобы они продолжали гноиться. Это было то, от чего предостерегал её старый аббат, потому что это мешало ей обрести истинное счастье. Сакура не так хотела жить. Не таким человеком хотела быть. Девушка молча опустилась на колени у входа в палатку. Она чувствовала его присутствие внутри. — Саске? После минутного напряжённого молчания он ответил: — Входи, Сакура. Она откинула полог и осторожно вошла внутрь. Саске зажигал для неё маленький фонарь, и через мгновение тесное пространство было тускло освещено мягким свечением пламени. Сакура закрепила полотнище за спиной и села лицом к нему. Его глаза сфокусировались на той её части, которую он мог видеть: на ауре её чакры. Она уставилась на него. Саске выжидающе ждал. — Э-м-м, — неловко начала она и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Я… э-э… хочу извиниться, — свет подчёркивал выражение их лиц, иначе она, возможно, не заметила бы, как он слегка приподнял бровь в удивлении. — Когда мы разговаривали в прошлый раз, — продолжила она, — ты пытался навести между нами мосты, а я… я накинулась на тебя по другим причинам. В основном по другим причинам. Он задумчиво опустил глаза. — Всё, что ты сказала, было правдой. Я заслужил это услышать. — Возможно, — тихо сказала Сакура. — Но я всё же сожалею о способе. Мы можем поговорить сейчас? Саске слабо ухмыльнулся. — У меня нет ничего, кроме времени. Между ними снова повисла тишина. К счастью, Сакура провела последние несколько часов, размышляя о том, что хотела сказать. — Я тут подумала… ну… как ты считаешь, я могу что-нибудь сделать для твоего зрения? Он отрицательно покачал головой. — Если бы проклятие Мангекё мог излечить ниндзя-медик, клан Учиха давно бы это знал. — О, — другая её идея была немного более щекотливой, но она решила, что лучше всего просто высказать её. — А как насчёт… твоих шрамов? — осторожно спросила она. Её взгляд упал на приподнятую вдоль его предплечий тёмную ткань. Обычно он прикрывал шрамы наручами или длинными рукавами, но сейчас они были обнажены. Ей было больно и неловко смотреть на них. Саске рефлекторно опустил взгляд на запястья, уставившись на то, чего он никогда не видел, только чувствовал и представлял. Он долго молчал. Наконец, он медленно покачал головой. — Нет, — тихо сказал он. — Они — напоминание о том, что я сделал… и о том, что я потерял, — он медленно выдохнул, казалось, отпуская что-то тяжёлое. — Я никогда не смогу исправить то, что сделал. Но преуспей в этом… — он медленно провёл кончиками пальцев по загрубевшей коже, — меня бы сейчас здесь не было, чтобы сказать тебе всё это. И быть здесь, с вами, вновь… это единственное, что приносило мне покой, сколько я себя помню. Сакура сморгнула жгучую боль в глазах. — Я так рада слышать это от тебя. Признаю, я не хотела давать тебе шанса, когда ты впервые появился. — А с чего бы? Всякий раз, когда ты тянулась ко мне в прошлом, я… — Саске неловко замолчал. — Пытался меня убить? — закончила Сакура. Он повернул лицо и пробормотал: — Точно. — Не в первый раз, — холодно сказала она. — В первый раз ты просто разбил на кусочки моё хрупкое девичье сердце, лишил меня сознания и бросил на скамейке у дороги… Саске нахмурился, но так, как она никогда раньше не видела: это было выражение вины. — Я… — он неловко отвёл взгляд. — Прости, — выпалила она, чувствуя себя плохо. Горечь было трудно отпустить, но если уж он смог это сделать, то и она, безусловно, могла. — Я пришла сюда не за этим. — Нет. Мы должны поговорить об этом. Мы должны это сделать, если хотим когда-нибудь понять друг друга. Насчёт той ночи… — осторожно сказал Саске. — Я не мог позволить тебе пойти со мной по многим причинам. В основном потому, что не хотел нести ответственность за твою защиту, — ему не нужно было видеть её лицо, чтобы точно знать, как она отреагирует. — Ты же знаешь, что мне пришлось бы это делать. Тогда ты была не очень способной. Сакура пристально посмотрела на него, но он был прав, поэтому она ничего не сказала и позволила ему продолжать. — Кроме того, ты не думала о том, от чего ты откажешься: от семьи, друзей, карьеры, чести… И ради чего? Чтобы жить как ниндзя-отступник с мальчиком, ослеплённым ненавистью настолько, что он не мог видеть ничего другого? Если бы я согласился, ты бы возненавидела меня за то, что я отнял у тебя всё остальное. Возможно, ненависть ко мне неизбежна, но, по крайней мере, я не разрушил твою жизнь. — Я не ненавижу тебя, — тихо сказала она. — Я ненавижу то, что с нами случилось. На его губах тенью промелькнула улыбка. — Ты верный друг. Это действительно что-то значит. Я не всегда это знал. Но это очень много значит. — Это всё, чего мы когда-либо хотели, — сказала она. — Чтобы ты знал, что у тебя были друзья. Тебе не нужно было проходить через всё это в одиночку. Саске ничего на это не ответил, и они погрузились в тишину, гораздо более уютную, чем предыдущая. Он, казалось, был в глубокой задумчивости, и Сакура использовала это время, чтобы открыто изучить его. Он всё ещё был очень красив, но без каких-либо чувств, каким-то недостижимым образом: подобно совершенной розе под стеклом, которой можно любоваться только на расстоянии. Это было немного грустно, но сейчас она не могла видеть его как-то иначе. Его разум, казалось, отважился ступить на эту территорию, потому что он внезапно сказал: — Я действительно думал об этом: о нас с тобой. Я знал, что ты тогда чувствовала ко мне, и… ты была мне по-своему дорога. И до сих пор дорога. Определённо сильнее, чем любая другая девушка, которую я знал. Но, будь мы вместе, это было бы по совершенно неправильным причинам. Мы бы сделали друг друга несчастными. Сакура тихо рассмеялась, забавляясь невозможностью их союза, столь очевидной теперь, в опытных, ясных глазах зрелости. — Ага. Я тоже пришла к такому выводу. — В последний раз, когда я видел тебя, ты плакала, — тихо сказал Саске. — Я столько раз заставлял тебя плакать на протяжении многих лет. Прости меня за это, — его глаза опустились, и он вздохнул. — За всё это. Хотел бы я хоть раз заставить тебя улыбнуться. Она тихо ответила: — Я улыбаюсь. Саске поднял глаза, его тёмный взгляд был вопрошающим, напряжённым, полным чего-то, о чём она, вероятно, никогда не узнает. Он начал очень медленно тянуться к ней. Сакура сидела совершенно неподвижно, когда он наклонился, поднял руки и после долгого колебания осторожно коснулся её лица. Этот, казалось бы, оценивающий контакт был более интимным, чем она ожидала. Его мозолистые пальцы медленно и осторожно коснулись линии её челюсти, подбородка и, наконец, края губ и изгиба её улыбки. Он ощутил правду: Сакура улыбалась. Но он также ощутил лёгкую дрожь её подбородка. Выражение его лица стало бесстрастным, и он слегка нахмурился. — Больше похоже на то, что ты снова собираешься заплакать… Она тихо рассмеялась. — Я… — слова застряли у неё в горле. Она не могла выразить словами то, что чувствовала. — Просто… Саске понял, потому что в тот момент они чувствовали совершенно одно и то же. Его рука медленно опустилась, и он отстранился. — Да… Я понимаю. Это был первый настоящий разговор, который они когда-либо вели на равных. За все годы, что они знали друг друга, и учитывая всё то, через что им пришлось пройти, это был первый раз, когда между ними по-настоящему была связь. Это не стёрло прошлое, но стало первым шагом на долгом пути дальше. На этот раз Сакура протянула руку и обхватила его предплечье, почувствовав шероховатость рубцовой ткани под кончиками пальцев. — Я хочу простить тебя, Саске… Но если бы я сказала эти слова прямо сейчас, это было бы не совсем правдой. Может быть, со временем… Он принял это лёгким кивком и тихо пробормотал: — Спасибо. Слёзы, которые сдерживала Сакура, наконец-то пролились. Она и Саске вот так, вместе, разговаривают, примиряют своё сложное прошлое, понимают друг друга… Раз уж это смогло случиться, всё было возможно. Это наполнило её чувством оптимизма. Она слегка сжала его руку. — Я должна идти. Уже поздно, а мне нужно встретиться с Шизуне и обсудить вопросы, касающиеся полевого госпиталя. Сакура подошла к дверному полотнищу, открыла его и уже собиралась выйти, когда Саске тихо заговорил у неё за спиной: — Если любишь его, не сдавайся. Она повернулась к нему с широко раскрытыми глазами, но не спросила, откуда он это знает. Он знал много такого, чего не должен был знать слепой, отсутствовавший восемь лет, и он всегда был проницательным засранцем. Она уставилась на него в неуверенном молчании. По его губам скользнула тень ухмылки. — Даже самые большие дураки могут образумиться. Сакура улыбнулась и молча вышла.***
Приготовления были завершены: всё, что они могли теперь делать, это ждать. Часы ползли в почти полной тишине. Часовые постоянно следили за тем, не обнаружили ли их, и за тем, не нарушен ли барьер гендзюцу, и был краткий период тревоги, когда мимо них проходил патруль Корня, но иллюзия держалась. В дневные часы силы повстанцев спали или отдыхали, а шевелиться они начали с наступлением темноты. Лагерь пронизывала напряжённая тишина, которая наступает перед каждой битвой — та знакомая смесь страха и азарта, и желания, чтобы всё наконец закончилось. Они провели ночь, готовя своё снаряжение, точа оружие, разделяя последние спокойные моменты с друзьями. В десять часов Наруто собрал их всех вместе для заключительного инструктажа. На рассвете они выдвинутся по безмолвному сигналу: тогда не будет ни времени, ни возможности для разговоров. Он стоял на ящике в центре толпы, и хотя он говорил с ними, понизив голос, было так тихо, что его легко слышали все. — Я не собираюсь произносить большую важную речь, — начал он. — Вы слышали её раньше, и я не могу сказать ничего, что сделало бы вас более готовыми, чем вы уже есть. Вы все проделали отличную работу. Я горжусь тем, что являюсь вашим лидером, и я благодарен, что вы остались со мной, несмотря на все наши трудности, — он оглядел море лиц и постарался не выглядеть таким смущённым, каким себя чувствовал. — Всё наше время и тяжёлая работа свелись к этому дню, и я знаю, что мы добьёмся успеха. Я знаю, потому что это самое важное, с чем мы когда-либо сталкивались. Мы боремся за будущее Конохи, за наш дом. Мы боремся за наших друзей и семьи — как здесь, так и в деревне, — а также за семьи, которые у нас могут когда-нибудь появиться, и за мир, частью которого они станут. Мы боремся за будущее того, что значит быть шиноби Листа. Мы не позволим разрушить тяжёлый труд предшествующих поколений, — он ожесточённо ухмыльнулся. — Вот и всё. Вы все знаете, что делать. Сражайтесь изо всех сил, и увидимся с вами в Конохе! Когда он закончил, не было громких аплодисментов, но их поддержка и энтузиазм ясно читались в их улыбках и кивках, в ладонях, которые протянулись, чтобы пожать ему руку, когда он спрыгнул и встал среди них. Он встретился взглядом и обменялся улыбками со своими товарищами по команде и Гаарой, а затем пробрался сквозь толпу, пожимая руки и похлопывая по плечам, принимая молчаливую поддержку. Толпа, наконец, рассеялась, и Наруто увидел ожидающую его Хинату. Он счастливо улыбнулся, взял её за руку, и они вместе направились к её палатке. Он не хотел возвращаться к себе: капитаны союзных войск, вероятно, захотели бы поговорить с ним напоследок, а ему нужно было несколько минут непрерывного спокойствия, чтобы собраться с мыслями. — Хорошая была речь, — сказала Хината, когда они сидели вместе внутри. Он улыбнулся. — Она не должна была быть такой длинной. Я просто хотел, чтобы они знали, как я горжусь всеми ими. — Это было по-настоящему, — сказала она. — От всего сердца. Лучшие речи всегда такие. Наруто зажал её ладонь в своих, провёл большим пальцем взад и вперёд по костяшкам её пальцев. У неё на руках были мозоли и крошечные выцветшие шрамы от сражений и использования оружия, как и у него. Такие маленькие, женственные руки, таившие неожиданную мощь. Такова была Хината: маленькая и хрупкая, но наполненная скрытой силой. — Нервничаешь? — спросила она его. Он напряжённо рассмеялся. — Нервничаю? Я в ужасе. Я знаю, что не все выживут завтра. Я знаю это, и должен нести эту ответственность. Такое случалось и раньше, но на этот раз всё по-другому, — он сделал глубокий вдох, тяжело выдохнул. Его глаза изучали её лицо. — Что, если мы потерпим неудачу? Она положила другую руку поверх его. — Я тоже боюсь, — призналась она. На самом деле её желудок скрутило в узел, но присутствие Наруто здесь, рядом с ней, придавало ей сил. — Я уверена, что все напуганы. Это никогда не проходит, в скольких бы битвах ты ни участвовал. Но мы все знаем, с чем имеем дело. Всё именно так, как ты сказал: это самая важная битва в нашей жизни. Никто из нас сейчас не был бы в другом месте. И через несколько часов мы будем сражаться на твоей стороне, потому что верим в это дело, но что более важно, потому что мы верим в тебя, Наруто. Мы… — Я люблю тебя, Хината, — он тихо перебил её, и у неё перехватило дыхание — она уставилась на него широко раскрытыми глазами, потеряв дар речи. Наруто с искренностью смотрел на неё в ответ. Когда прошло несколько секунд, а она всё ещё не находила слов, он слегка улыбнулся в удивлении. — Что, — тихо сказал он, — ты не знала? — Я… — Хината почувствовала, как её лицо покраснело, а сердце затрепетало. Она думала, что перестала быть такой до смешного нервной рядом с ним, что его присутствие больше не кружит ей голову, но этот момент стал большим исключением. — Я… я знаю, — пробормотала она. — То есть, я думала, что ты… Я хотела… эм… — она остановилась, перевела дыхание и торопливо сказала: — Я тоже тебя люблю. Лицо Наруто осветила сияющая улыбка. — Правда? Она подняла брови в недоверии. — Ты серьёзно? С тех самых пор, как нам исполнилось шесть. Наруто тихо рассмеялся, его улыбка стала шире. — Я такой идиот, — он притянул её к себе и поцеловал, крепко обняв. — Я не должен был так долго ждать, чтобы сказать это, — сказал он ей в волосы. — Знаю, сейчас неподходящее время… Хината отрицательно покачала головой. — Такого не существует. Он отстранился и посмотрел на неё, обхватив её лицо руками. — Хорошо, тогда я обещаю с этого момента говорить это всякий раз, когда я об этом думаю. Даже если это совершенно неуместно. Она улыбнулась, её щеки вспыхнули от счастья. Всё их будущее балансировало на острие ножа, но в этот момент ей было всё равно. — Я не против. Наруто целовал её снова и снова, и между ними быстро вспыхнула страсть. Он откинулся на спальный мешок и притянул её к себе. — Я люблю тебя, — пробормотал он ей в шею между поцелуями. — Я тоже тебя люблю, — прошептала она. Несколько мгновений спустя: — Разве Казекаге и остальные не будут тебя ждать? Он протянул руку и погасил фонарь. — Они могут подождать ещё немного… Сакура молча шла по лагерю, возвращаясь в свою палатку после инструктажа. Наруто, как всегда, был особенно вдохновляющим, когда просто был самим собой. Она мельком подумала о том, чтобы догнать его, но знала, что в ближайшие несколько часов многие люди потребуют его времени. Кроме того, между ними не могло быть сказано ничего такого, чего бы они уже не знали. Она просто хотела быть рядом с людьми, которые ей небезразличны. К сожалению, у всех этих людей был кто-то ещё, с кем им нужно было быть. Как и все остальные, она боялась. То, что их число увеличилось более чем вдвое, не гарантировало, что они победят. Они по-прежнему были в меньшинстве, не располагали достаточными ресурсами и слишком сильно полагались на элемент неожиданности. Она боялась за свою собственную жизнь и жизни своих друзей, но ещё больше она боялась того, что будет, если они потерпят неудачу. Сакура прошла мимо сектора, где несколько шиноби спокойно распределяли излишки оружия и снаряжения, загружая дополнительные кунаи, взрывные метки, боевые свитки, жилеты и броню. Их иностранные союзники привезли много смертоносных штуковин, и всем не терпелось их получить. Она остановилась, когда увидела, что за происходящим наблюдает Какаши, и проскользнула между двумя палатками в такое место, где могла всё видеть, оставаясь незамеченной. Она хотела поговорить с ним, но боялась. Точнее, хотела, чтобы он поговорил с ней, потому что она уже сказала всё, что могла. Очевидно, ему сказать было нечего. В последнее время каждый раз, когда она думала о Какаши, у неё внутри возникало странное скручивающее чувство. Это происходило в течение нескольких дней, постепенно усугубляясь по мере приближения часа икс. Это было почти похоже на панику. Какаши стоял в стороне и отдавал приказы с авторитетом человека, который всю свою жизнь руководил другими. Наблюдая за ним сейчас, она почувствовала, как на неё нахлынуло всё восхищение и привязанность, накопленные за проведённые вместе годы. Боги, она любила его. И перед лицом этой любви вся её гордость и горечь, казалось, ничего не значили. Почему она наказывала его, когда всё, чего она хотела, это быть с ним? Что она собиралась делать, если они не смогут решить возникшие между ними проблемы? Что, если у них никогда не будет шанса, потому что… нет, она не станет об этом думать. Сакура быстро отвернулась и продолжила свой путь. Она не прошла и нескольких метров, когда наткнулась на курящего Шикамару. Сегодня вечером его, несомненно, мучила та же тревога, что и всех остальных, но в эти дни редко можно было увидеть его с сигаретой. К этому определённо имела какое-то отношение Темари. Сакура удивилась, что сейчас он был не с ней. По выражению его лица она поняла, что он за ней наблюдал. Он намеренно пересёкся с ней. — Привет, — сказала она с притворной небрежностью. Он пристально смотрел на неё на мгновение, затянулся и, наконец, сказал: — Знаешь, Ино и Чоуджи были влюблены. Из всего, что он мог сказать, этого Сакура ожидала меньше всего. Мгновение она непонимающе смотрела на него. — Нет… — медленно ответила она. — Я не знала. — Они только сошлись, — объяснил он. — Он был у неё дома… в ту ночь. Когда пришло известие о нападении, она отправилась на поиски тебя, а он побежал домой, чтобы предупредить свою семью. На этом он закончил рассказ: они оба знали, что произошло дальше. Шикамару сделал ещё одну долгую затяжку, его лицо на мгновение осветило оранжевое свечение. Сакура видела, что время не сделало эту тему более лёгкой для обсуждения. И от этого ей не стало легче слышать это откровение. Трагедия была ошеломляющей. — Почему ты говоришь мне это сейчас? — Потому что, — сказал он ей, — их любовь оборвалась ещё до того, как у неё появился шанс вырасти. Я не собираюсь молча стоять в стороне и смотреть, как вы с Какаши совершаете ту же ошибку, — он докурил сигарету и бросил её в грязь. Он подошёл прямо к Сакуре и пристально посмотрел ей в глаза, сказав: — Говорят, любовь превращает гениев в дураков. Не будь идиоткой, Сакура. Он прошёл мимо неё и исчез в тени. Сакура осталась стоять, сбитая с толку. Она не была уверена, когда снова начала двигаться, но некоторое время шла в оцепенении и в конце концов оказалась в тёмном секторе снабжения, где никого не было, сидящей на ящике, наполненном неизвестными вещами. Она уставилась в пространство, слишком рассеянная, чтобы думать о чём-то конкретном. В конце концов её мысли собрались, и направление, в котором они пошли, удивило её. На ум пришёл почти забытый разговор, состоявшийся много лет назад: один из сотен подобных и, казалось бы, незначительных полупьяных разговоров с её наставницей. — У шиноби есть правила, — сказала Цунаде. Она пыталась элегантно передать свою многолетнюю мудрость и опыт ученице, но никакое количество слов не могло скрыть то, что у неё в этот момент заплетался язык. Сакура привыкла к этому. Единственный раз, когда её шишо, казалось, хотелось наставлять, пришёлся на период, когда она сильно пила. Её вызвали в кабинет Хокаге, чтобы выслушать, как она думала, лекцию о том, что она вновь подвергла себя опасности при исполнении служебных обязанностей ради своих товарищей по команде. Лекция была, но каким-то образом это всё превратилось в то, что Цунаде допивала спрятанную в нижнем ящике её стола бутылку, пока Сакура выслушивала старые истории и пыталась не отставать. Хокаге пододвинула к себе пустую чашку своей ученицы, попутно раздвигая разбросанные по поверхности стола бумаги. Она наполнила её вновь и передала обратно. Сакуру всегда поражало, что, как бы Цунаде ни напивалась, она никогда не проливала ни капли. — У шиноби есть правила, — повторила она. — А у медиков есть правила в рамках этих правил. Я учила тебя сражаться, чтобы ты могла защитить себя и не быть обузой для своей команды, а не для того, чтобы ты могла участвовать в потасовках. Я не говорю тебе сидеть в стороне, а лишь использовать здравый смысл. Ты должна обезопасить себя, чтобы обезопасить свою команду, — она замолчала и уставилась на рабочий стол, слегка поджав накрашенные губы. Прошло долгое мгновение, прежде чем она продолжила: — Но я также понимаю, что когда любишь кого-то… всё это дерьмо вылетает прямо в трубу. Ничто из этого не имеет значения, когда всё, о чём ты можешь думать, это то, что не можешь их потерять. Она снова сделала паузу, её взгляд был устремлён внутрь себя. Сакура уставилась на неё, обеспокоенная, но странно желающая услышать больше. Цунаде так редко говорила о личном. — Дан… — продолжила она тихо, — …уже скончался, когда я добралась до него. А Джирайя… — ещё одна пауза, и на этот раз, казалось, она не будет продолжать. Её золотистые глаза были затуманены горем, преследуемые прошлыми ошибками и трагедиями, которые никогда не оставят её. — Но если бы я успела вовремя, если бы я была там… Я бы с радостью отдала свою жизнь. Я бы отдала последнюю каплю крови, последний всполох чакры… — Мне жаль, — сказала Сакура, удивлённая и опечаленная этим внезапным поворотом в разговоре. — Я не знала о Джирайе. Цунаде фыркнула, пренебрежительно махнув рукой. — Знала. Все знали. Ты просто никогда сознательно не думала об этом. — Кажется… — это было правдой: Цунаде и Джирайя были одной из тех вещей, о которых все вроде как знали, но не говорили. Когда Джирайя так и не вернулся из Деревни Дождя, все знали, что Хокаге будет оплакивать последнего из своих товарищей по команде, но лишь те, кто хорошо её знал, могли видеть, что это было нечто большее. Она носила это внутри каждый день, и иногда это всплывало в такие моменты, как этот. Но до сих пор она никогда в этом не признавалась. — Ты так похожа на меня, Сакура, — сказала Цунаде, выдерживая пристальный взгляд своей ученицы. — Это беспокоит меня больше, чем ты можешь себе представить, — она печально покачала головой. — Я была такой упрямой дурой. Не повторяй моих ошибок. Когда придёт время, не поворачивайся спиной к любви. Неважно, насколько невозможным это кажется. Сакура улыбнулась. С ней бы такого никогда не случилось. У неё был опыт цепляния за безнадежные случаи, поэтому, если она когда-нибудь найдёт настоящую любовь, кого-то, кто полюбит её в ответ, она знала, что будет держаться за это чувство всем, что у неё есть. — Не буду, — уверенно заверила она и, наконец, выпила то, что налила ей шишо. Сакура вытерла слёзы, которые свободно стекали по её лицу. Воспоминание о любимой наставнице вызвало новую волну тоски. Она так сильно скучала по ней и не могла отделаться от чувства, что если бы та была здесь, то точно знала бы, что делать. Всё было бы намного проще. В то время она отмахнулась от этого разговора, позволила ему угаснуть вместе с остатками похмелья. Только теперь она осознала его значение. Она думала, что так хорошо знала себя тогда, но она была наивна. Только теперь она поняла, что пыталась сказать ей шишо. Сакура встала и направилась обратно в центр лагеря. Её мысли путались: она была на грани того, чтобы сойти с ума. Ей нужен был совет от кого-то, кто знал Какаши так же хорошо, как Цунаде знала её. Снаружи палатки Шизуне и Генмы она нашла Генму вместе с Аобой, Изумо и Котецу. Они сидели на земле, передавая друг другу бутылку. — Привет, Сакура, — поздоровался Генма. — Пришла присоединиться к вечеринке? Сакура оглядела группу и пожала плечами. — Была не была, я бы выпила, — она села между Генмой и Котецу. Генма передал ей бутылку. — Ни в чём себе не отказывай. — Но без энтузиазма, — поддразнил Аоба. — Похмелье и сражения плохо сочетаются. Сакура отпила из бутылки, и мужчины уставились на неё, когда она не просто отхлебнула, а стала жадно глотать. Напиток был сладким, но всё равно обжигал нутро, и когда его стало слишком много, она остановилась с хриплым вздохом и передала бутылку Котецу. Он восхищённо улыбнулся ей. — Чёрт возьми, прямо-таки ностальгия. Со времён Цунаде-сама не видел, чтобы женщина так пила. — Ты похожа на неё больше, чем мы думали, — вклинился Изумо. Они сказали это, как комплимент, но от Сакуры не ускользнула ирония. — Судя по всему. — Беспокоишься? — спросил её Аоба. — Накануне всегда хуже всего. — И не говори, — она повернулась к Генме. — Где Шизуне? — С Куренай. Она должна скоро вернуться. — Вообще-то я хотела поговорить с тобой, — внезапно ей захотелось, чтобы остальных там не было. Она понизила голос: — Это касается Какаши. Он коротко рассмеялся. — Сейчас что, неделя слёз в жилетку Генмы? Сакура моргнула. — Что? Он кивнул в сторону палатки. — Заходи внутрь. Уверен, что вы, ребята, сможете развлечь себя сами. Аоба поднял бутылку и ухмыльнулся. — Без проблем. Они вошли внутрь, и он закрыл за ними полог палатки. Снаружи остальные завели разговор, который не позволил бы им подслушивать. — Прошлой ночью я делал то же самое с Какаши, — сказал Генма, когда они расположились. Сакура приподняла бровь. — Что, выпивал? — Ну, да. Но я имел в виду разговор по душам. — Правда? — недоверчиво спросила она. — Он действительно хотел поговорить о… своих чувствах? — Ну, не совсем так. Это было очень… похоже на Какаши. Но я читал между строк, понимаешь? С тобой мне хотя бы не придётся притворяться, что мы говорим не об этом. Она слабо улыбнулась. — Я подумала, раз ты знаешь его лучше, чем я… — Я бы так не сказал. Во-первых, я никогда с ним не целовался, — он сделал паузу. — Кажется. Несколько раз мы сильно напивались… Обычно она бы посмеялась над этим, но сегодня вечером она была не в настроении для шуток. — Ну, может, и нет, но у тебя больше опыта общения с ним. Больше… данных наблюдений. Он бросил на неё удивлённый взгляд. — Ты проводишь эксперимент? Сакура раздражённо вздохнула. — Я не шучу, Генма! Я не знаю, что мне делать. Тот понимающе кивнул и стал более серьёзным. — Я скажу тебе, почему, как я думаю, он это делает, — сказал он. — Была одна девушка. Рин. — Его товарищ по команде? Генма удивлённо моргнул. — Он рассказывал тебе о ней? — Не очень подробно, но да. — Ну, она была медиком, как и ты. Это она пересадила ему глаз, когда умер Обито, другой их товарищ по команде. Обито был влюблен в неё. Но она была влюблена в Какаши. — О боги, — пробормотала она. Это было так знакомо. — Что? — Ничего. Итак, любовный треугольник. — Не совсем. Когда Обито умирал, он попросил Какаши позаботиться о Рин, и тот попытался. Но Рин хотела большего. Я не думаю, что у него когда-либо был настоящий романтический интерес к ней, но я также думаю, что даже если бы интерес и был… он не мог, понимаешь? Сакура понимала. — Он думал, что это обесчестит память его друга. Так что же случилось? — Через несколько лет Рин устала напрасно гоняться за ним, разозлилась и взяла себе длительную миссию, чтобы сбежать от него. Выражение лица Генмы говорило само за себя. — И она так и не вернулась, — тихо закончила Сакура. Он кивнул. — Какаши винит себя в её смерти, как и в смерти Обито. Он думает, что если бы мог любить её или, по крайней мере, поддаться её ухаживаниям, её бы не убили. По крайней мере, не тогда. — Это не делает его виноватым. — Не делает, но мы знаем Какаши. И как он думает. Сакура слишком хорошо знала его склонность винить во всём себя. — И поэтому теперь, со мной… — Рин хотела чего-то, чего он не мог ей дать, и он считает, что именно поэтому её убили. Чувство вины, которое он носит в себе, опустошило его. Он боится, что это случится снова, а ты значишь для него гораздо больше, чем она. Так что я предполагаю, что он пытается защитить себя, ведя себя как придурок и отгоняя тебя, или, может быть, защищает тебя от побочных эффектов своих проблем. Это похоже на условный рефлекс. Сакура странно посмотрела на него. — Как мышечная память? — Что-то в этом роде, — Генма растерянно пожал плечами. — Я действительно не знаю. Что я знаю точно, так это то, что он всегда был таким, держал любую, кто мог бы в него влюбиться, на безопасном расстоянии. В течение нескольких лет я действительно думал, что он собирался стать монахом. Я видел, как он делал это раньше — когда он принимал решение, наступал конец. А тебя он не может отпустить. Она горько улыбнулась. — Он определённо пытается. — От старых привычек трудно избавиться… Она бросила на Генму взгляд. — Не думаю, что это то же самое, что бросить курить. — Нет, — мягко сказал он. — Это сложнее. Послушай, я думаю, он уже знает, что ему нужно делать. Просто не отгораживайся от него, не будь такой злой и холодной, какой была до этого. Гордость и страх быть отвергнутым будут удерживать его, если он подумает, что у него нет шансов. Гордость и страх: фатальные недостатки, которые медленно разрушали их отношения — с обеих сторон. Теперь всё это казалось таким глупым. Она наклонилась, чтобы обнять шиноби. — Спасибо, Генма. Он ласково похлопал её по спине. — Я сделаю всё, что смогу, чтобы помочь вам, двум идиотам, разобраться в этом. Вам, ребята, так хорошо вместе, когда вы просто позволяете себе быть счастливыми. Она отстранилась с печальным выражением лица. — Знаю. — Что будешь делать? Сакура подумала об этом и поняла, что уже знает. Всё это время знала. Она слегка пожала плечами и улыбнулась. — Сегодня хорошая ночь для последних шансов. Она почти ничего не видела, пока шла: всё её внимание было сосредоточено внутри. Цунаде передала свою Волю Огня ученицам. Шизуне никогда не сдавалась и теперь жила жизнью, полной любви и счастья, которых не смогли коснуться даже самые тяжёлые обстоятельства. Сакура унаследовала упрямую гордость своей наставницы. Она обманула себя, и Какаши тоже. Обманула их обоих в том счастье, которое они могли бы иметь. И чего она ждала теперь? Чтобы Какаши отбросил свою гордость и приполз к ней с каким-нибудь эпически красивым извинением и признанием в любви? Это был бы не Какаши. И это была бы не она. Красивые слова и жесты так мало значили в их мире. Важно было то, что было реальным и осязаемым, те несколько мгновений совместного счастья, которые давала им их опасная жизнь. Тепло, уют и сила, которые можно найти только в любви к другому человеку. Она любила его, и их ничто не разделяло, кроме них самих, а она была самой большой дурой в мире. Лагерь был не очень большим, и через несколько мгновений она уже стояла у его палатки. Она подождала всего мгновение — ровно столько, чтобы он понял, что она здесь. Затем открыла полотнище и вошла внутрь. Какаши сидел на ящике и точил кунаи. Он встал, когда она вошла, на его лице ясно читалось удивление. — Сакура… — тихо сказал он. — Что-то случилось? Она покачала головой. — Нет. — О. Ты выглядишь так, будто… Будто близка к тому, чтобы сойти с ума? Будто была потерянной, несчастной и отчаянно боялась потерять его навсегда? Она могла только представить. — Я… — она сделала паузу и осмотрелась, приподняв бровь. — Почему у тебя такая большая палатка? — он мог встать во весь рост, и в ней было место по меньшей мере для четырёх спальных мешков. Какаши равнодушно огляделся по сторонам. — Из-за важных иностранных персон. Соблюдение приличий и всё такое. — Это нелепо. Нам и так не хватает места. — У Наруто ещё больше, потому что здесь Казекаге. Сакура закатила глаза. — Ни одному из них нет дела до помпезности и положения. На поле боя это ещё более глупо. — Ты права, но они действительно должны соблюдать определённые традиции, — он уставился на неё, явно недоумевая, почему они говорят об этом, и что она на самом деле здесь делает. Сакура понятия не имела, с чего начать. Какаши наблюдал за ней внимательно, выжидающе, а также, как ей показалось, с небольшой надеждой. Это придало ей смелости. — Я всё ещё сержусь на тебя, — внезапно выпалила она. — Но… — она закрыла глаза, сделала глубокий вдох, медленно придвинувшись ближе, нерешительно, но притягиваемая, словно магнит. — Но, — тихо повторила она, глядя на него снизу вверх, — мы не знаем, что произойдёт завтра, и я… — слова застряли у неё в горле, в глазах заблестели непролитые слёзы. Какаши не требовалось, чтобы она заканчивала фразу. Эта ночь могла быть последней для любого из них. Их проблемы не имели значения. Только то, что они чувствовали друг к другу. Он мягко прошёлся кончиками пальцев по её волосам, провёл большим пальцем по её щеке. Она наклонилась к его прикосновению, когда он сократил расстояние между ними, обвил рукой её шею сзади и склонил голову, чтобы поцеловать ее. Сакура вздохнула, отвечая на поцелуй и обнимая его за плечи. Она прижалась к нему и приподнялась на цыпочки, желая быть ещё ближе. В течение нескольких недель она скучала по нему, хотела его, и чувствовала, что он испытывал то же самое. Он запустил руки в её волосы и поцеловал её со страстью, от которой у неё подкосились колени. Она проигрывала битву за то, чтобы не плакать, и вскоре ей стало трудно дышать. Какаши почувствовал её слезы на своем лице и медленно отстранился, ровно настолько, чтобы взглянуть на неё. Он обхватил ладонями её лицо и с нежностью вытер её слёзы. В его глазах была неописуемая смесь эмоций, но она увидела в них всё, что ей нужно было знать. Она чувствовала это. Сакура притянула его к себе для ещё одного поцелуя, и когда она потянула его к спальному мешку, он нетерпеливо поддался. Они опустились на колени, не прекращая настойчивых, неистовых поцелуев, и начали медленно раздевать друг друга. Он нащупал ближайший фонарь, небрежно опрокинул его, и свет слабо зашипел, но не погас совсем. И был мгновенно забыт. Её руки любовно, жадно ласкали каждый сантиметр его тела. Его рот лихорадочно исследовал её тело. И когда он, наконец, оказался внутри неё, мир рухнул, и всё, что осталось, было это. Существовали лишь они — Какаши и Сакура. Они оба хотели сдержаться, не торопиться, насладиться каждой секундой. Они пытались. Но их смыло волной тоски, страсти, печали и отчаянного, всепоглощающего страха, что это было в последний раз. Ночь была недостаточно длинной. Они потратили впустую слишком много мгновений, и всё, что у них было, — это сейчас. Они занимались любовью с полным самозабвением двух душ, которые знали, что, возможно, никогда больше не прикоснутся друг к другу. Ночь была слишком короткой для неадекватных объяснений, слишком короткой для страданий, слишком короткой для того, что они чувствовали. Все мучительные слова, которые Сакура хотела сказать Какаши, она держала внутри. Всё, что он тщательно обдумал и планировал рассказать ей, он держал при себе. Слова были ничем, и поэтому они молчали, сообщая друг другу то, что не мог выразить ни один язык. Когда они изнурили себя до бесчувствия, Сакура всё ещё цеплялась за него, не могла перестать прикасаться к нему, не могла допустить даже сантиметра между их телами. Какаши обнял её так, словно она была его величайшей собственностью, и её вот-вот должны были украсть. Хотя это стоило им драгоценных минут, они не устояли перед желанием поспать. Они знали, что будет завтра, знали, что им понадобятся их силы. Они проснулись, согретые и сплетённые, когда услышали движение снаружи. На одно краткое прекрасное мгновение всё было правильно, они были вместе, были счастливы в объятиях друг друга, как и должны были быть всё это время. Всего одна секунда, а затем они полностью проснулись, и их поглотила реальность. Они молча встали и оделись, вооружившись физически и морально для того, с чем им предстояло столкнуться. Покой и блаженство, наполнявшие комнату ночью, теперь стали мрачными, далёкими. Не по собственному выбору, а по необходимости. Теперь они были не любовниками, а солдатами, готовящимися сражаться за свои жизни. Сакура застегнула молнию на жилете, сделала размеренный вдох. Затем полезла в карман и вытащила что-то, к чему до вчерашнего дня не прикасалась годами. Длинная полоска красной кожи, прикреплённая к стальной пластине с выгравированным символом, который был такой же частью её личности, как и её имя. Медленно, с почти церемониальной основательностью она завязала свой хитай-ате на волосах. Какаши наблюдал, как она это делает, а затем повязал свой. Снаружи и по всему лагерю каждый повстанец делал то же самое, возвращая себе законное звание шиноби Скрытого Листа. До начала оставались считанные минуты. У Какаши возникли небольшие проблемы с креплением одного из наручей. Сакура подошла к нему и, взяв его за руку, закрепила застёжку. Он пристально смотрел на неё сверху вниз, наблюдая за каждым её движением, за каждым её вздохом. — Я боюсь, — прошептала она, всё ещё держась за его предплечье. — Я тоже, — тихо ответил Какаши. Она посмотрела на него снизу вверх. Язык её тела был напряжённым, почти настороженным, но её глаза… Огонь этих глаз полыхал прямо в его душе. — Не смей умирать. Он не мог не улыбнуться её очаровательной знакомой властности. — Сделаю всё, что в моих силах. Сакура слабо кивнула. — Я тоже. — Уж постарайся, — сказал он ей. Они посмотрели друг на друга. Сакура открыла рот и вдохнула. Момент повис в вечности, и Какаши с абсолютной ясностью понял, что она собиралась сказать. Шум снаружи внезапно усилился. Они оба посмотрели в сторону входа. Люди бежали, двигались в большом количестве, выстраивались в очередь. Сигнал был дан. Пора было уходить. Сакура отпустила его руку и сделала небольшой шаг назад к выходу. Она выдержала его пристальный взгляд, и её губы изогнулись тенью улыбки. А потом она исчезла. Какаши, застыв, смотрел ей вслед. «Этого недостаточно», — внезапно подумал он. Его охватило тихое отчаяние. Этого никогда не было достаточно. Он выбежал из палатки, пробираясь сквозь скопления мобилизующихся бойцов, пока не догнал Сакуру. Он схватил её за руку, и она удивлённо повернулась к нему лицом. Он молча уставился на неё, поражённый всем, что чувствовал, всеми словами, которые наконец-то хотели из него вырваться. Его горло сжалось, он не мог говорить. Какаши сдёрнул маску и прижался губами к её губам, страстно поцеловал её, прямо там, на глазах у всех. Люди останавливались и смотрели на них, но для Какаши и Сакуры их там даже не было. Он обхватил её голову руками, когда она крепко вцепилась в его жилет, но это длилось всего мгновение. Яростным усилием воли он оторвался от неё и посмотрел ей в глаза. — Я люблю тебя, — прохрипел он. Кончики его пальцев мягко коснулись её щеки. Он задержался всего на секунду: ещё немного, и он никогда бы её не отпустил. Затем он повернулся и быстро зашагал прочь.