Веди птичка, милая, По дорожке. Покрошу тебя я на пути своём крошки…
Сердце замирает, нервы на пределе. Какой шаг дальше, можно лишь гадать. Ощутим ли ужас настолько досконально, когда сердце бешено бьется, а в кровь выбрасывается великая доза адреналина, что аж трясет? Ну, тут можно поспорить: выебнуться и возомнить себя героем новеллы или же заткнуться, спрятаться и пытаться сообразить, пока мысли представляют шанс, быстро поступая в голову хаотичными потоками. Так Даф и сделала — заметалась глазами, схватилась за грудь, сжимая футболку и, фактически не дыша, уставилась перед собой, не ощущая за стенкой груди привычного гула, который давно бы разразил тишину стуком. Ветер и дождь уже поутихли. Над ней никого не было. Облегчение? Не особо. — Приснилось?.. — неслышимый никому, кроме неё, шёпот растворился в тишине. Переведя взгляд на кухонный шкафчик, где должна лежать голова, Дафни отступилась, невольно прикрывая рот. Не рискнув проходить через стену, она прошла через проход. Все ещё было непривычно вот так вот… Тихий полувыдох, полустон. Монстр как лежал, так и лежит. Изредка от него доносится еле заметное сопение или храп. Спит он, если вглядеться, довольно напряженно, готовый в любой момент вот-вот сорваться, если кого-то почует. Даф утыкается спиной в стену, немного заходя в неё. По оболочке призрака проходит небольшая дрожь, почти не видимая кожа, — она чувствует, — покрывается мурашками. Судорожный вздох, она отводит взгляд левее себя, подмечая неприметную, скрытую в полутьме и мраке, лесенку, ведущую, скорее всего, на второй этаж. И замирает. Восторженно или задумчиво, пока сама не определилась, может и вовсе от страха. Но любопытство берёт своё. «Если призраки… могут проходить через стены, то и летать наверное?» — Но тут же отбрасывает эту мысль. Даже там, за стеной, всё ещё соблюдалось правило трёх метров. И застывает: » Может только по дистанции на земле в ширину? А если?..» Но… ничего не делает, пялясь на спящего маньячину. Не должен услышать. Не должен увидеть. Для него её вовсе не существует…нет
или стоит?.. А может…не надо?
Глубокий вдох, шаг вперёд. Или назад? Или… Осторожно и тихо, на всякий. Маньяк шевелится, у Даф перехватывает дыхание, чувства обостряются, и ей кажется, что всё прошлое время им просто вкалывали снотворное, а может ей было настолько страшно, что мозг перешёл в режим самосохранение и подарил такое желанное спокойствие. Вроде бы не проснулся. Она даже не дышит (да призракам и не надо) и, подходя ещё ближе, очень медленно, останавливается в метре.Может, горы трупов?
***
Джеку в последние, как он понимает, пару часов как-то неестественно холодно. Даже сквозь привычную темноту, в которой он полуспит-полунедопонимает что происходит ощущает что-то другое. И, как не странно, тонким шлейфом, крутясь где-то под носом, но постоянно увиливая, крутится запах миндаля. Слабый-слабый. Он слышал, как дверцы скрипели, как бушевало за окном долго-долго. Он слышал, как потоки разыгравшегося воздуха били по половицам и те тоже скрипели. Слышал, как делая большие паузы, мерно бьётся сердце. Въедается в голову гниль с бывшей кухни. Слышал, как совсем не громко стараются пищать мыши под полом, переговариваясь между собой. И, в конце концов, ему надоело. Слишком громко. Джек медленно поднялся, теряя остатки того шлейфа, что был совсем рядом, принюхался… Нет, больше не пахнет. Паранойя? Возможно. Людей вокруг тоже нету, да и взяться им, собственно говоря, не от куда, только если они не решат заблудиться в лесу. Да, Джиром? Из тебя вышел ужасный суп. Стоит ли говорить, что он на всякий случай сделал заначку и теперь время от времени грызёт голову бывшего бедолаги. На верху вроде тоже что-то осталось, совсем немного. Джек идёт к кухне, пытаясь сориентироваться после весёлых вспышек перед глазами, заставляющих голову идти кругом, хочет даже взяться рукой за неё, но не берётся. Несколько прикосновений, поворот, раз-два-три. Останавливается, нащупывает ручку и ищут зажигалку. Как ей пользоваться он давно знает: подальше от волос, поближе к рукам. Иначе сам превратиться в костёр. На вверх — двадцать две низких ступеньки. Пахнет тут где как: в закрытых комнатах гниющими трупами, блевотиной и отходами, а в открытых, где чувствуется сквозняк и ветер — то стекла то ли открыты, то ли повыбиты — воздухом. Не очень свежим, так как из закрытых, где окна более менее целые, тянет к сквозняку всяким дерьмом. Тридцать плотных шагов вперёд, семь-шесть направо. Большая комната, по ощущениям, или же детская. Хорошее место, где он разводит костёр, когда ему холодно. Пол тут бетонный, не покрытый досками, как на первом, так что он не боится сжечь дом. Снова принюхивается, проводит рукой — кажется, сажа, — и, кивая сам себе головой, встаёт. Двенадцать плотных шагов вперёд — там стоит бутылка с поджигающей хренью. Возвращается, немного поливает сухие ветки и угли, и, чиркая, поджигает. Считает до двух, отдергивается. Слух медленно колышет возгорающийся воздух и рядом через некоторое время разрастается тепло. — Надо будет ещё набрать, — вздыхает, садясь по-турецки, а после и вовсе заваливаясь на бок. Прикрывает глаза. Он буквально в десяти сантиметрах. Зато не так холодно. Въелся же мороз под кожу. Как призрак.***
Он окунулся с головой. Ушёл, как ни в чем не бывало, под воду. Дафни стояла на берегу, отводя взгляд к дальней части озера, где блестел, отражаясь, свет луны. Она и не знала, что у них есть такие красивые места. По крайней мере, за черту города с друзьями она никогда не заходила, а тут… Он подорвался ни свет ни заря. Она, спросонья шугаясь и не понимая откуда берётся боль, взлетела и помчалась за ним. Они явно прошли больше пяти километров, при чём быстрым шагом. От которого, она уверена, будь жива вообще бы сама подохла или начала разворачиваться обратно, плетясь как улитка и еле шаркая ногами. Но, хоть в чём-то плюс, не в теле призрака. Снова вынырнув из воды, он встал. Даф прикрыла глаза. Он же не тупой, чтобы мочить штаны и остальную одежду… Благо в темноте было не особо видно. Учитывая, в каких условиях он живёт, она не сомневалась, что ему не холодно. А если и холодно, то, скорее всего, маньяк не замечает. Мотает головой, заходя дальше. Дафни невольно тоже ступает в воду. Она… не холодная, не тёплая, не горячая. Ни-ка-кая. По оболочке проходит странное чувство, аки мурашки. Действительно стрёмно. Убийца уже явно на расстоянии больше трёх метров. Она отсутствующим взглядом теперь смотрит на его спину и голову, торчащие из воды. И не ощущает боли. Боли… нет… Метра три… Всегда… Нет… Её нет… Ч-что? — Нет?.. — шепчет одними губами. Поворачивается. В голове пусто. Смотрит на вещи, раскиданные на земле. Шаг назад, второй. Неприятно зудит внутри. Третий. Обратно. Ближе. Ещё ближе. Наклоняется к толстовке, тяня вперёд руку и… Как током шарахает. Боль от руки переносится в призрачное сознание.***
— Пап, я дома! Шумит с перебоями телевизор. Наверное, новости: «На улице X в семь вечера был обнаружен труп женщины, жестоко убитой. Местные власти утверждают, что её тело просто-напросто разорвали, а останки раскидали по урнам и близ стоящим кустам. Человек, обнаруживший труп, сказал, что обглоданную руку женщины ему принёс пёс…» — Пап? Сидящий напротив мужчина. Бутылка, наполовину пустая. И слёзы, стекающие по подбородку. — А где мама?.. Он поворачивает голову. Из глаз, похожих отсутствием жизни на рыбьи, слёзы медленно сменяются чем-то чёрным. Сначала немного…Шум телевизора уже в голове.
Потом линии, тянущиеся по его лицу, становятся больше. Жидкость не перестает течь, капая на руки и лёгкую кофту. Капли стекают вниз, впитываясь в ткань. — П-пап? Картинка двоится в глазах, руки дрожат. Помехи уже словно перед глазами. Она не понимает, что происходит. Как обычно. — Мамочка дома? Родное лицо сменяется чужим: до дрожи в коленках отвратительным, до омерзения страшным. Вместо глаз — две бездонные, чёрные дыры. Вместо привычное розовато-бледной кожи — серая. Вместо папы… — Нет…Её больше нет.
«…А другой свидетель утверждает, что такой случай в этом городе давно не первый…»