Каждый выбирает здесь свою судьбу,
Каждый выбирает как ему пойти.
Волк давно озлоблен на свои пути,
Расскажи мне птичка: долго ли идти?
Горячее дыхание опаляет щёку, пульс бьётся в висках колкой болью, но из-за адреналина становится почти незаметным. Дафни старается не дышать, прячась в груди маньяка и растянув чёрную футболку как можно больше, чтоб она закрывала ноги. Сердце Джека бьётся громко. Настолько, что кажется, будто их вот-вот поймают только из-за этого. Даф сжимается котёнком и стискивает бледные пальчики на кофте, рукава которой обвивают её в закрывающих объятиях. Лесная романтика с привкусом полицейских, объевшихся пончиков в забегаловке и, возможно, пахнущих, как один из её кошмаров… Она закусывает губу. — Нам нужно уходить. — Джек соглашается с хриплым шепётом и аккуратно встаёт, поднимая её вместе с собой. Сейчас, конечно, спорный выбор: притаиться, заставить стать её призраком или вести его сквозь незнакомый лес. Благо, за него решают быстро и понятно. Рука хватается за ткань фуфайки и тянет подальше от голосов. Настолько быстро, что Джек то и дело запинается, перехватывая её ладонь поудобнее. Трава под ногами шуршит, ветки хрустят, а нервы накалены до предела. Стоит только какой-то пылинке лечь не так, как всё сразу же вспыхнет адским пламенем и будет искрится током на тысячи смертельных вольт. Они снова бегут. Это похоже на игру в вечные догонялки (Даф думает, что на игру с приставки Джорджа в жанре платформер), где нет ни конца ни края. Джек резко тянет её в сторону, прижимаясь к большому стволу дерева и подозревая, что скрывается в тени. Дафни дёргается и чуточку поправляет его, скрываясь от света фонарика. Шаги раздаются всё ближе, свет грозится вот-вот откинуть их тень. Она с ужасом смотрит в сторону приближающихся людей. Джек почти что не дышит, крепко сжимая её предплечье. Даф аккуратно тянется к оружию в его кармане, но ничего не чувствует. Страх поглощает с головой. «Где же? Где…» Предплечье сжимают ещё сильнее, до острой боли, грозясь переломать кость. Даф истерично кривит губы в самых разных линиях, закусывает их до крови и чувствует, как шумно маньяк втянул носом. Всё. Это конец. Полное изничтожение… Шаг. Шаг. Шаг. Он всё ближе, может быть, в метре-трёх. Фонарик почти что откидывает её тень, но у призраков её нет, поэтому Дафни не знает, радоваться ей или плакать. Всё ближе… Джек вжимается в ствол дерева, запрокидывая голову, Дафни жмётся к нему и вдруг исчезает, оставляя ощущение холода на груди. Причём очень отчётливое, как будто его облили ледяной водой или приложили к рёбрам пакет льда, только что достанного из морозилки. Он проходится языком по острым зубам и про себя перебирает весь запас матерных, тихо сглатывая. Пахнет мёдом. Человек останавливается где-то в пяти шагах, теребя бляшку на ремне. Джек слышит стук пистолета. Пальцы предательски дрожат. По щекам стекает раздражающе что-то мокрое и липкое, оставляя тягучие следы. — Есть тут кто? — Голос незивестного звучал чётко и разрезающе, словно треск бумаги. Отвлекаясь от страха, он подумал, что это не местный. В этом округе вообще много кого переправляли на службу из других частей страны. «Британец?» — Вилл! Что там? — Пусто! — Идём дальше, он побежал в другую сторону. Как только шаги отдалились, Джек ещё постоял пару секунд, прежде чем облегченно вздохнуть. Кора дерева под ладонью шершавила кожу и он, опираясь, оттолкнулся, шагая медленно на ватных ногах вперёд. Всё шелестело, пестрело звуками и пением птиц. Джек выстроил в голове пространство дороги и вытянул руку, чтоб не удариться головой если на что-то наткнётся. Пока что всё внутри подсказывало, что впереди чисто. Он шёл и шёл, казалось, бесконечно долго, утопая во тьме и стараясь абстрагироваться от мыслей, заняться своими ощущениями, но выходило так себе. Всё же, наткнувшись на какое-то исхудалое деревце, Джек устало выдохнул. — Впереди обрыв. — Голос заставил его вздрогнуть. — Они уже далеко. Сделаем привал. — Не стоит. Даф повела плечами. Далеко недалеко, но что-то подсказывало ей, что так просто они этот вечер не закончат и что-то сто процентов устроить подлянку. В виде чего, думать не хотелось. Темнота в глазах потихоньку рассеивалась. Она проморгалась и пошла вперёд, ориентируя убийцу в пространстве. Но чувство тревоги не отпускало, а с каждым шагом даже нарастало. Даф с паранойей оглядывалась назад. Джек тормознуто плёлся сзади. А минут через десять и вовсе замер. Позади ничего не было. — Впереди! Ба-бах. Ошарашенные глаза уставились на мальчишку в форме. Ветки под тяжестью ботинков Джека хрустнули и он упал. Резкая боль пронзила её. За спиной никого не было… — С-стоять! Ведомая страхом, она рванула в обратную сторону, растворяясь в воздухе.***
«Чёрт, чёрт, чёрт! Да как так-то?!» — Это была самая подходящая фраза, описывающая происходящее. Момент, заключающийся в паре секунд, лишает её возможности нормально дышать, вводит в истерику и проходит по кишкам расческой из острых зубьев, больше смахивающих на тонкие иголки. Даф медленно оседает в каких-то кустах. Ночная темень скрывает её от всего, заботливо утешая. Она закусывает губу от невыносимой боли и дышит. Вдох-выдох. Вдох… Чувство, будто вот-вот всё взорвётся внутри и от неё останется лишь напоминание в виде кровавой лужи с костями, хотя, первая-то просто напросто впитается в землю, а кости, возможно, сгрызет местная фауна вместе со всем остальным. Даф через силу разгибается, вытирая с глаз проступившие слёзы. Так или иначе, план действий, который хочется поскорее свершить, вырисовывается в голове чётко и кратко: Вернуться и найти Джека. Ведомая непонятной ей силой, Муэрте, запинаясь, ползёт обратно, на ходу пытаясь встать с колен, что выходит, к слову, не очень. Тяжесть в голове немного сбавляет темпы, стоит ей вернуться к обрыву. Полицейских и след простыл. Она смотрит вниз и с грустью поджимает губы. Никого нет… Пытаясь справиться с болью, она снова дышит, зная, что это, в принципе, бесполезно. Муэртэ растекается по траве и дрожащими руками сжимает бок, думая о том, как так вообще завертелось.***
Называть убийцу вполне себе неплохим было безумием. Он был ужасным, отвратительным и бестактным. Проще говоря, настоящим ублюдком. Но даже у самых убогих по утрам, в игре солнца, очень мило пушатся и торчат волосы. Даф хихикает с своих мыслей. Больная. Такая же, на голову, больная. А может её опять сковывает истерика. Она открывает глаза и морщится. Холодная вода уносит её всё дальше и дальше, пока она не находит силы ухватиться за корягу. Даф вспоминает свой сон, во время которого, кажется, упала. Боль после него немного стихла, что не могло не радовать. Она отрывками видит его части, попутно подтягиваясь и отталкиваясь ногами от воды. Вот яркие глаза искрятся на солнце, потом тёплые руки прижимают её к себе, ещё немного и нега захватывает всё тело. Горло першит. Голова горячее сердца. Что-то внутри щёлкает. Что-то бьёт. Что-то колышет. Тёмные дремучие деревья сменяются тусклой пеленой, застилающей глаза. Ей вдруг становится чертовски страшно. Даф пытается поднять руку, но только падает в траву. Сверху капает что-то тёплое, стекает по щеке. Что-то знакомое… Она подменяет в голове страх на лето, когда всё было хорошо, ну, или казалось, что было. Большие и шершавые сухие руки. Хриплый тёплый смех. Нежные поцелуи в щёчки. Не приторно, — легко и свободно лето растилалось перед босыми ногами вместе с запахом дождя. Вместе с проносящимися мгновениями, где мама, папа, Грю, где все они подходили по очереди и освещали ей дорогу, становились солнцем в небе, затянутом тучами. Тёплое, стекающее по щеке, заливало глаза, катилось по шее, душило. Впервые в жизни она была рада тому, что умирает. Это казалось правильным.***
Вилл Келли родился в Англии, там же вырос и, когда ему стукнуло двадцать четыре, переехал в Штаты (сначала он жил в Филадельфии, но потом его перевели в отдел Джексона), где он устроился помощником старшего следователя. На втором году пребывания в Титоне в его руках оказалась толстая папка с людьми, пропавшими без вести. Какой-то умник из отдела кадров заподозрил между ними связь и Вилл, с восторжением, конечно же взялся за него. Когда следы с Андрэа, женщины около сорока лет, вышли на более давние, он воспылал. Ярость и страсть, хранимые в его сердце, поглотили Келли. И теперь, стоя перед кабинетом начальника, он не мог дождаться, а чего, не понимал и сам. То ли премию, то ли правосудие, то ли выражение лица преступника. Келли и не скрывал того, что ему нравилось, когда они, жалкие и ничтожные черви, заходились агонией, когда его бывший напарник выводил их на воду и в то же время мастерски играл с их разумом. К сожалению, с напарником их пути разошлись после повышения последнего, но Вилл был рад и тому, что смог лицезреть. Это вдохновляло его совершать ещё больше раскрытий, но и про спасение жертв он тоже не забывал. Рядом с самым главным призом Келли, где-то в лесу, вроде, был кто-то ещё. Привидеться ему не могло. И пускай он и струсил в самый последний момент, — голос предательски дрогнул, когда свет от фонаря осветил серое, покрытое чёрным, непонянто чем, лицо, а за ним вдруг почти что прозрачное, бледное, больше схожее на привидение. К несчастью, внимание его рассеялось и он решил, что маньяк ценнее. А в том, что это был именно он, Келли не сомневался. Вилл постучался. Дверь отворилась. Документы в его руках были помяты, он перебирал их и вертел, нервно стучал указательным пальцем. На сорок втором году жизни находился Лукас, который, стоило Келли зайти, кивнул младшему помощнику и снова заговорил с собеседником. Виллу показалось это забавным и раздражающим. Первое, потому что говорил парень с дурацким акцентом, второе, потому что был огромным, но босс всё равно улыбался этому, а не ему. Вилл повторил про себя, что проделал хорошую работу и заслужил к себе уважение. Эта мысль успокоила его. Лукас у читать мысли не умел, поэтому хвалил громилу. Келли кашлянул. — Разрешите доложить! — Ладно, Кёрч, жду тебя во вторую смену к пятнице, и не буянь в отделе, ребятки там хорошие. Докладывайте, мистер Келли. — Как только здоровяк вышел, Вилл сразу затараторил. И всё ж! Какую работу он проделал! — Подозреваемый в убийстве нескольких без вести пропавших доставлен в госпиталь под наблюдение. Как только он очнётся, мы обязательно составим протокол допроса. — Вилл не хотел казаться наглым, но именно сейчас зависть съедала его. — Ещё раскрыта пропажа сумки мистера Рэя и найдена девочка… — Замечательно, Келли, так держать! Если это всё, я попрошу вас зайти позже, чтобы мы могли обсудить кое-что наедине. — Лукас как будто и не слушал его. Он всё поглядывал на дверь, словно громила, имя которого Вилл не понял, вернётся с автоматной очередью и их головы будут… Впрочем, разочарованный юнец, глупо улыбаясь, не знал что делать. — Э-эм, я бы хотел прояснить кое-что сейчас, если вы не заняты, мистер Фливс…***
Машина неслась по пустой автомагистрале со скоростью 140 миль\час, это было на десять больше, чем максимальное разрешение. Он бы вдавил все 300, чтобы добраться до Торонто быстрее, но правила его ограничивали, словно люди. Чтобы он делал, везде были ограничения, запреты, то, надо было соблюдать. Это закаляло его дух и силу воли, учило терпению. Но терпение на войне не поможет. Пережив в своей жизни больше тридцати смертей близких, несколько пуль в грудину и сотрясения, его уже ничего не пугало. Поэтому, потеряв интерес к политическим играм, он вернулся в штаты, проведя в Норвегии четырнадцать лет, десять из которых были посвящены детству, а остальные четыре (в промежутке с 10 до 15 лет он разъезжал по США вместе с отцом) кровавым битвам. Теперь ему почти двадцать четыре. Он — глыба мускулов, большой шар незаживающих ран и нервных расстройств, железный человек своего века. Даже его имя как один большой шрам, как мел, осыпающийся с доски, и сама доска, скрипящая под ним. — Лейтенант Сверр, где вы? Сверр Кёрчер сжал руль фольксваген и вдавил газу. Своё имя он не любил и предпочитал, когда его называли Кёрч. Через полдня он остановился у забегаловки. Чёртовые игры посольства Канады… Как же он их всех ненавидел. Возможно, только четыре человека на раздражали его так сильно, как все остальные. То были Лукас Фливс, Макмайер, бывший капитан его отряда стрелков, отец и Труфэлл, загадочный тип с улыбкой, презирающей всё и вся. Ему довелось видеть его на фронте. Он стоял под снегом, щурился и не закрывался от ветра. Снег падал на его белоснежные волосы мягко, словно они вели диалог. Пар изо рта выходил тонкими струями. Будучи мальчишкой, Кёрч смотрел на всю эту картину завороженно, как минимум, потому что глаза, пускай голова и была закинута к небу, взирали только на него. Они зацепили и околдовали его, Сверр забывал даже про Крэг-Йоргенсен в своих руках, которая холодила их ещё сильнее. В общем, их встречу он запомнил на всю жизнь. Эти глаза снились ему в кошмарах. Забегаловка воняла алкашнёй и вишнёвым пирогом. Сверр ввалился в помещение, где отдыхали «матёрые волки» — бородатые мужланы с пивным брюхом. Один из них что-то с выпученными глазами орал на всё помещение. Кёрч заказал кофе и сэндвичи. Его большая задница почти не помещалась на табуретке, поэтому он постоянно елозил, пугая своим видом тех, кто сидел рядом. — А я говорю, тьфу-тьфу-тьфу, у того парня за спиной был призрак! Он, блять, попытался меня зарезать! Эта паскуда… Я даже не понял, что произошло, еле-еле успел по тормозам вдавить! — Да прибудет с тобой Господь, Дженкинс, и заткнёт твою болтливую пасть! Наверняка бухим опять поехал и заснул по дороге. — Скрипучий голос хозяйки прозвенел над головой Сверра, стекло ударилось об лакированную поверхность. Он зажевал. Горелая корочка смачно хрустела под его лошадиными зубами. — Чушь! — Да не вру я! Парень-то серый весь, кто ж его не знает! Он в Титоне ошивается. Проверьте сами, если там ещё кто-то есть. — Малыш?.. Сверр жевал, хрустел. Сверр хрустел, жевал. Сверр терпел эти пьяные крики до последнего. Винтовки в его руках не было, как и полномочий дать по морде самому громкому, поэтому он просто со всей силы ударил по столу сжатой рукой, стекло чудом осталось целым, посуда звякнула и все затихли, кроме тихо смеющейся парочки в углу, хотя и те вскоре умолкли. Сверр повернул голову в сторону удивлённых мужиков и отчеканил: — Убавьте громкость. — Кто-то из дальнобойщиков вздохнул. Спорить с громилой никому не хотелось. Остывший кофе трясся. Сверр доел, в три глотка выпил его и ушёл. Осадок на его душе спал, когда фольксваген зарычал и снова понёсся по трассе. Через два часа Кёрч повернул. Через полдня он уже был в Джексоне и направлялся к камере заключения. Торонто подождёт. Уроды остаются уродами, поэтому найти их проще простого.***
Серое лицо с окровавленными зубами улыбалось. Он хихикал, кашлял, сгибался и снова хихикал. Келли нервно сжимал папку и ручку, позади стоял громила, бывший напарник Вилла держал руки в карманах, как будто так и должно быть. Белоснежный халат испачкался в пыли. Склонив голову над безглазым чудовищем, Труфэлл затяжно протянул. — Так-так-так, что это тут у нас… Ага. — Уставшие глаза впились в незажившую рану на плече, несколько царапин на животе, щеках и пулевое отверстие чуть выше лобка, скорее всего, над тазобедренной костью. Сильно не задело, но больно было. Какой-то дебил пульнул в дернувшегося убийцу, перепугавшись, что тот сбежит. Труфэлл с раздражением протягивает руку, бинты падают в неё мягко и осторожно. Кёрч сжимается, нависая над его спиной. — Может, не стоит его трогать? Сдохните-сдохните, всё шепчет. Его это очень и очень сильно выводит из себя. Труфэлл берет его за подбородок, надавливая как можно сильнее. И ласково, словно мамочка-наседка, шипит: — Заткнись уже. — Кажется ему, что где-то видел он этого парня. Нет, точно видел! — Господин Труфэлл… — Ну что там, Келли?! Вилл дёргается, словно рыба, попавшая на сушу. Он два дня был чёрти где и теперь от него воняло за несколько километров. Сальные волосы его блестели в свете тусклой, жужжащей лампы, помятый костюм говорил, что делал он всё в попыхах, или же вовсе не торопился. Таких людей он терпеть не мог. Самодовольных энтузиастов-эгоистов, которые смотрят вокруг себя, надеясь найти лакомый кусочек под ногами. Как будто всё должно быть готово на блюдечке. Вилл только и делал, что рассказывал-рассказывал-рассказывал, а его это выводило. Даже странно, что он такой нервный сегодня. Сверр всё дышит, громко, словно собака. Его он помнит ещё со времён жизни в Норвегии. Кажется, у них тогда были неполадки со шведами? Только об этом решили умолчать. После этого, к слову, он наглым образом переехал в Швейцарию, поближе к главному посольству. Ум, красота, интеллигент, хитрость и харизма открывали перед молодым врачом, политиком и историком довольно много путей. В том числе и к тому, чем он занимался сейчас. Гадкая улыбка перекосила лицо. Труфэлл сжал бинт. — Поднимайся. — Зазвенели цепи. Кровь стекала на штаны. Гной на ранах образовывал корочку. Труфэлл затянул бинты потуже. Несмотря на то, что в больнице его залатали, от перенапряжения раны снова открылись. — Знаете, я буду в посольстве не слишком долго, как хотелось бы. У меня ещё много-много дел. Поэтому, мне бы хотелось, чтобы, несмотря на своё право хранить молчание, вы посотрудничали с нами, желательно, максимально активно. Вы меня понимаете? Изо рта убийцы воняло. Он, словно нарочно, выпалил с усмешкой: — Нет. Нет?.. Нет… нет. Белоснежные волосы спали на глаза, но он их, конечно, не видел. — Понимаете, это немного не верный ответ. — Труфэлл давит сильнее. — Мне нужно, чтобы вы сотрудничали. Вы это понимаете, Михель? — Да. — Выпаливает Джек сквозь зубы, всё ещё усмехаясь и, вдруг, замирает. Да?.. Стоп…погодите
Тварь внутри дёргается. Джек стискивает зубы сильнее. Быть не может. Или?.. — Выйдите. — Труфэлл машет рукой. Келли мнётся на месте. Сверр толкает его за дверь, опасливо поглядывая на мужчину, оставшегося в камере. Железная дверь хлопает. Джека берут за руку, поглаживая по тому пальцу, где холод металла окутывает его. Он сглатывает. — Знаете, мы очень давно ищем вас. Михель, выдающийся учёный… Специализировался в том числе и на аргирии. Я был его учеником в годы студенчества и довольно хорошо припоминаю, что у него был... ребёнок. Знакомое имя, не так ли? Поэтому, говори, чучело ты огородное, где этот урод прячется и откуда у тебя... это кольцо?! Джеку голос кажется знакомым. Он снова хихикает, морщась от боли, припоминая. Точно… Магазин масок.***
Что-то тёплое под ней, что-то колючее, что-то пушистое. Она сжимает руку. Пыхтит. Не может разлепить глаз. Холодный пот градом течёт по спине. Голова горит. Пытается вздохнуть. Давай! Давай! Рот только отрывается, как у молчуна, выступающего на сцене. Все мышцы напряжены. Даф переворачивается и её выворачивает. Волосы. Шуба. Голова. Крашеные губы. Ногти. Детские ботиночки. Рука.чья-то оторванная рука
Кислота поднимается к горлу водой и вместе со слюнями падает вниз. Промокшие, озябшие ноги не желают двигаться. Закаменелые руки трясутся. Она вопит без голоса, глядя на полянку, усеянную трупами. Откидывает от себя шубу, барахтается в грязи и поднимает голову, словно чувствует, что тут кто-то есть. Но никого. Голова поджимается к плечам. Даф прижимается к земле и скручивается. Череда ужасов, следуемая за ней какой-то нитью, разрушает её. Она теряется в пространстве, не может встать и слёзы градом льются из глаз. От боли и шока она чуть ли не теряет сознание, но призраком не становится. Внезапно, всё отходит на задний план. Она безэмоционально смотрит на оторванную руку, на голову, отчего её потряхивает ещё больше. Дафни западает на бок, пытается унять боль, слышит шелест листьев и травы, трели птиц, голубое, ясное небо, хотя не так давно был вечер, и видит его. В глазах, таких же как небо, застывает страх и опустошение. Кроме изуродованной морды она больше ничего не видит.***
Телефон пиликнул. Лукас перевёл взгляд на Келли, с ужасом смотрящего на него. Его жевалки заходили и он, вспыхнул, закричал: — Сбежал? В смысле сбежал?! Вы, чёрт побери, каким хреном думали?