Песнь семнадцатая
1 апреля 2021 г. в 10:46
В родном чертоге его брата всегда было тепло и светло. Брейдаблик, чертог умиротворения и покоя, одновременно был домом и для Хёда-слепца, которому некуда было идти. Никто, кроме прекрасного и доброго близнеца, не принимал его, и лишь Бальдр по милосердию и благородству своему терпел увечного родственника и никогда не упрекал его. По крайней мере, именно так было до тех пор, пока Хёд не познакомился с Уллем.
Мысли о друге вызывают на бледных губах слепца улыбку. Волна тепла поднимается в груди, и сердце радуется и поёт, когда вместо вечной тьмы перед закрытыми глазами возникает ставший родным силуэт. Пусть Хёду никогда не дано будет увидеть, как Улль выглядит в действительности, он по крупицам воссоздаёт в своём воображении его образ.
Он чувствует осторожные прикосновения горячих сильных рук, наставляющих его; он слышит спокойный голос, обучающий его; он ощущает тёплые прикосновения чужого одобрения, гордости и улыбки, сквозящие в жестах и словах лучника и вселяющие в слепца уверенность. Улль перед его закрытыми невидящими глазами предстаёт не столько в своей внешности, сколько в своих действиях, куда более красноречиво рассказывающих о сути и характере искуснейшего из стрелков и удачливейшего из асов.
— Ты удивительно тих, брат мой, — мягкий голос Бальдра врезался в задумчивость Хёда, и он по привычке повернул голову на чужой голос, одаривая собеседника взглядом незрячих глаз.
— Отчего же, я всегда тих, — безмятежно усмехнувшись, отозвался слепец, не видя, как лёгкая искра лукавства сверкнула в светлых глазах близнеца.
— Но не всегда мечтательность так захватывает тебя, что ты не замечаешь ничего вокруг, — Бальдр беззлобно улыбнулся, негромко рассмеявшись и с озорством взлохматив волосы брата.
Тот смутился под словами и действиями близнеца. Будучи по природе своей куда более скрытным и осторожным, чем тёплый и солнечный Бальдр, Хёд привык держать в себе все свои эмоции, чувства и переживания. Теперь же, когда они стали касаться Улля, делить их тем более ни с кем не хотелось, лишь ревниво прятать в собственном сердце.
— Твой друг интересным образом влияет на тебя, — не переставая улыбаться, всё также мягко произнёс Бальдр.
— Это плохо? — против воли напрягшись, настороженно уточнил Хёд, на что близнец покачал головой. Опустил руку брату на плечо, сжав его, и заглянул прямо в слепые глаза.
— Наоборот, — серьёзно ответил он. — Я никогда не видел тебя более живым, чем сейчас. И хотя наше с тобой общение уменьшилось, я рад, что в твоей жизни появился кто-то, кто способен так вдохновлять тебя.
— Наше общение уменьшилось, едва познакомился ты с милой Нанной, — резонно заметил Хёд, чувствуя, как от близнеца начали расходиться практически физически осязаемые волны тепла и света.
— Ты прав, — Бальдр не стал возражать — возлюбленной, ставшей в итоге его супругой, конечно, он уделял бо́льшую часть своего внимания. — Однако я рад, что ты смог повстречать того, с кем разделяешь сходные чувства, какие я когда-то разделил с Нанной.
Хёд вопросительно вскинул брови, не совсем понимая, что брат имеет в виду. Бальдр на это лишь загадочно улыбнулся и похлопал близнеца по плечу.
— Надеюсь, норны спряли вам крепкие нити, — искренне произнёс он. — И ваши дороги ещё долго будут идти словно одна. Ибо видеть, как ты счастлив, брат мой, для меня одна из величайших отрад в жизни.
Хёд благодарно улыбнулся, в ответ сжав руку Бальдра на своём плече. Брат всегда был особенно добр с ним и приветлив, и Хёд действительно любил и ценил его, благодаря за всю ту помощь и поддержку, что прекрасный близнец оказывал ему, увечному и слепому. И даже сейчас не совестил он Хёда и не упрекал, что докучает он другому, но нашёл подходящие и такие нужные брату слова поддержки, что лишь сильнее укрепили в нём уверенность в самом себе.
Однако как бы сам Хёд того ни хотел, как бы ни пытался подпитывать эту уверенность, правда была в том, что сомнений в нём было гораздо больше. Старательно прятал он их в своей душе, гнал прочь, сосредотачивая внимание на чувствах иного толка, однако далеко не всегда были успешными его старания.
Всю свою сознательную жизнь Хёд испытывал на себе насмешки и пренебрежение окружающих. Буквально каждый, даже родные отец и мать, считали своим долгом напомнить слепцу, какое он ничтожество. Что ничего не добьётся он, что обуза он для всех. Что слаб он и никчёмен. Лишь один брат-близнец твердил ему обратное, но что был один голос его против гласа десятков здоровых и сильных асов, презирающих его?
Знакомство с Уллем и обучение у него, которое, вопреки всем уверениям чужаков, давалось Хёду легко и приносило лишь удовольствие, стали мощным и красноречивым противодействием голосам клеветников. Однако вбитое ими за десятилетия жизни сложно просто так взять и выбросить из собственной головы, отчего сомнения, словно волны в шторм, снова и снова накатывали на душу Хёда.
Голоса десятков асов шептали из самых тёмных глубин души: ты ничтожество. Увечный слепец, слабый ублюдок, единственной участью которого было умереть ещё в младенчестве. Жалкий и ни на что не годящийся, ты никогда и ничего не сможешь добиться. Ты никто и ничто, ты никому не нужен.
Хёд гнал прочь подобные мысли. Гнал прочь неуверенность и сомнения. Реальность являла перед ним совершенно иную картину, и Улль прикладывал все усилия для того, чтобы доказать своему другу, что ничем не отличается тот от других асов, а то и вовсе превосходит их. Было бы верхом неуважения к нему поддаваться внутренним демонам, игнорируя всё то, что друг так бескорыстно отдал ему.
— Я слышал, Улль неплохо спелся с Хёдом-слепцом, — чужой голос врезается Хёду в спину, и он против воли останавливается, чуть сильнее положенного сжимая в пальцах рог, заполненный элем.
Брейдаблик нечасто принимает у себя гостей, однако Бальдр демонстрирует своё гостеприимство, приглашая на банкет родню и друзей, и просто всех желающих. Весенняя пора окончательно укрепляется на своих позициях, прогоняя остатки зимы, и праздник Остары проходит в шумном и хмельном веселье в доме того, кто непосредственно связан с ласковой и беззаботной порой.
— Да, якшается с этим увечным, — первому голосу вторит другой, и Хёд даже не пытается разобрать и вспомнить, кому они принадлежат. — Одни норны ведают, какого драугра ему это сдалось.
— Так в Идалире скучно, — насмешливый третий голос отравленной стрелой бьёт в сердце слепца. — Чертог берсерков морозен, холоден и уныл. Вот Улль и развлекается как может. Наверняка ему скоро надоест, и он поймёт, что от слепца толку примерно столько же, сколько молока с козлов его отчима.
Злой, злорадный смех острыми точными стрелами пронзает сердце Хёда. Чёрный шёпот из глубоких теней его души вторит им, и Хёд погружается всё глубже и глубже на дно пучины отчаяния и сомнений.
Ты — никто. Разве забыл ты?
Ты никому не нужен. Уж тем более удачливому Уллю. Как мог ты поверить в обратное?
Зачем ему возиться с тобой? Зачем утешать тебя и учить? Ты слепой ублюдок, обуза и разочарование всякого, кто знает тебя.
Правду говорят мудрые: наскучишь ты ему и прогонит он тебя. Аль неужели думал ты, что кто-то может привязаться к тебе и любить тебя?
Нет, конечно, нет. Слепой, слабый, ничего не умеющий бог едва ли заслуживал на какое-либо внимание. Едва ли мог надеяться он на то, что кто-то захочет иметь с ним дело. Завязать крепкую дружбу, стать его заступником и поддержкой — какая глупость! Кажется, Хёд оказался слишком высокомерен и самодоволен, раз смел поверить в это.
Уже давно ему следовало смириться с тем, что он ничтожество. В конце концов, даже отец и мать говорили ему об этом. А разве стали бы родители говорить неправду о своём ребёнке? И на что только Хёд рассчитывал... Как смел поверить в то, что может чего-то добиться и стать ровней здоровым? Как смел поверить в то, что компания его может быть приятна, а не быть обузой? Ох, сколько же проблем своей навязчивостью он создал Уллю, что просто был добр с ним из собственной вежливости и жалости...
Чужие слова, услышанные случайно, но точно предназначавшиеся для его ушей, одним взмахом острого клинка перерубают всё то, что было достигнуто с таким трудом. Тьма внутри обретает силу, и Хёду не хватает уверенности, чтобы противостоять ей.
Он замыкается в себе. Прячется в тёмных углах дома и даже с братом практически не общается. Боль разрывает на части, но Хёд знает, что никому она не интересна и никому не нужна. Увечный слепец едва ли кого-то интересует, и ещё в детстве Хёд уясняет эту истину. Не с кем ему поделиться ею, а потому, как и всегда, прячет он её внутри себя, переживая в одиночестве. И даже не думает о том, что всё же есть те, кто действительно искренне переживают о нём.
— Хорошо, что ты пришёл, — когда Улль ступает в дом прекрасного Бальдра, он видит хозяина в расстроенных чувствах и чем-то весьма взволнованным. — Я уж сам думал идти в Идалир и просить тебя прийти.
— Что случилось? — лучник лишь слегка прищурился, пряча собственное беспокойство внутри своего сердца. — Твой брат перестал приходить ко мне, и я начал волноваться.
— После Остары он сам не свой, — Бальдр вздохнул, покачав головой. — Прячется в глубине дома и даже со мной отказывается говорить. Уж не знаю, что произошло, но ты близок с ним, возможно, тебе удастся поговорить с ним.
— Отведи меня к нему, — Улль уверенно кивнул и двинулся следом за Бальдром.
Тот и вправду завёл гостя в самую глубину дома, туда, где царила тьма и куда свет не доставал. В чёрной темноте помещения Улль только и смог рассмотреть сгорбленный комок, и тревога вытеснила из его сердца непонимание и растерянность. Бесстрашно и без малейших сомнений он ступил в эту тьму, подходя ближе и замирая прямо напротив чужой спины.
— Я знаю, ты узнал мои шаги, — негромко произнёс он, продолжая глядеть на сгорбленную спину. — Повернись ко мне, пожалуйста.
— Зачем ты здесь? — Хёд не обернулся, но спросил устало и разбито, отчего Улль опустился на корточки, осторожно дотронувшись до него.
— Ты перестал приходить ко мне, и я начал беспокоиться, — ответил он. — Я подумал, что что-то случилось, и решил прийти сам.
— Зачем? — отчаяние и горечь пропитали голос Хёда, отчего во взгляде Улля отразилось непонимание.
— Ты мой друг, — не задумываясь, уверенно отозвался лучник. — Конечно, я беспокоюсь о тебе.
На несколько мучительно длинных минут между ними повисло молчание. Хёд медленно обернулся к Уллю, отчего его рука, что до этого всё ещё лежала на спине слепца, соскользнула по ней. Даже во тьме острое зрение лучника смогло рассмотреть, как осунулось и без того худое бледное лицо его друга. Бесконечная печаль и боль исказили его, и взгляд Улля из озадаченного стал обеспокоенным.
— Они говорят, что рано или поздно я надоем тебе, — тихо произнёс Хёд. — Надоест тебе возиться с неуклюжим неумелым слепцом. Да и зачем это кому-то вроде тебя?
Волна холодной ярости мгновенно захлестнула Улля изнутри. Разрозненные фрагменты встали на свои места, и лучник понял, с чем была связана такая резкая перемена в поведении и реакции его друга. Злые языки бесновались под действием хмеля и собственного яда, ударив по самому слабому месту Хёда — робкому доверию и уверенности в самом себе.
— Я не знаю, кто это говорил, — сквозь стиснутые зубы процедил Улль. — Но клянусь, я размозжил бы их пустые головы и вырвал лживые языки за подобные речи.
— Почему? — Хёд равнодушно пожал плечами. — Они ведь правы. Какой тебе прок возиться со мной?
Улль в тихом гневе скрипнул зубами. А после сделал то, чего слепец ожидал от него меньше всего. Уверенным и решительным движением он взял в свои руки лицо друга, и резко подавшись вперёд, накрыл сухими обветрившимися губами искусанные губы Хёда, сминая их и увлекая его в глубокий поцелуй.
Хёд от неожиданности широко распахнул невидящие глаза и машинально схватился за предплечья Улля, не пытаясь, впрочем, оттолкнуть. Тот же был настойчив и напорист, даже не думая отстраняться, и Хёд расслабился, поддаваясь чужим действиям и даже пытаясь неуверенно ответить на поцелуй. Холодные руки его скользнули по рукам Улля ниже, а после потянулись к его спине, опускаясь на лопатки и тем самым заключая в объятия.
Они целовались до тех пор, пока из лёгких не исчез последний воздух. Лишь тогда Улль нехотя отстранился от Хёда, которого после такого порыва пробрало совершенно неуместное смущение. Которое странным образом совершенно не осталось незамеченным для Улля.
Даже не думая отпускать чужое лицо, он мягко и нежно улыбнулся. Подался вперёд, лбом касаясь лба Хёда, и тихо прошептал:
— Моя жизнь наполнилась смыслом. Я всегда был один, в конце концов даже ушёл в Идалир, чтобы оправдать собственное одиночество. Но ты вдохнул жизнь в меня и в мой чертог. Я понял, что я не бесчувственен. Ты забрал моё сердце, и я готов отдать тебе вместе с ним и всё остальное, что имею. Никогда и ни с кем я не чувствовал себя настолько живым и настоящим. Настолько счастливым и свободным. Из близкого друга ты превратился в того, кого я полюбил всей своей душой. И скорее наступит Рагнарёк, чем ты надоешь мне и я отвернусь от тебя.
Чужие слова повергли Хёда в замешательство. Меньше всего он ожидал, что реакция Улля будет настолько глубока и искренна. Сам он плохо понимал, как должен реагировать, однако слова просились наружу, и он не мог держать их в себе.
— Я никогда не испытывал ничего подобного как рядом с тобой, — тихо признался он. — Ты наполняешь меня силами и уверенностью, и кажется, будто только рядом с тобой я живу. Расставание с тобой невыносимо, а одна мысль, что однажды ты оставишь меня, разбивает мне сердце. Я готов смириться с собственной никчёмностью и неспособностью стать тебе ровней, но я не переживу, если навсегда потеряю тебя.
Улль поджал губы. Он ничего не ответил, лишь властно и ревниво привлёк Хёда к себе, крепко прижимая его к своей груди. Тот охотно разделил чужое объятие, сжимая лучника в объятии собственном, наслаждаясь теплом сильного родного тела и его близостью. В тишине, тьме и покое они сидели, прогоняя страхи друг друга и отдавая друг другу близость, в которой оба так нуждались. И даже не подозревая, как с довольной улыбкой за ними наблюдал беспокоящийся Бальдр...
В себя Лив приходила трудно. Гораздо сложнее, чем до этого, было ей вырваться из пленительных объятий воспоминаний обратно в реальный мир. Поморщившись, она приоткрыла глаза, перед которыми всё плыло и не имело чётких очертаний. Восприятие подводило девушку, и она чувствовала себя так, словно находится под плотной толщей воды, из-за которой внешний мир видится только в размытых силуэтах, а звуки едва долетают.
Ещё раз поморщившись, Лив судорожно выдохнула, попытавшись пошевелиться. С запоздалым удивлением она почувствовала, что лежит на земле, однако рядом с ней кто-то сидит, осторожно поглаживая её по голове, словно ребёнка. Повернув на прикосновение голову, девушка не без труда попыталась сфокусировать взгляд на том, кто это прикосновение ей дарил.
— Папа? — севшим голосом неловко и машинально пробормотала Лив, приподнявшись на подрагивающем локте, подтягивая тело и пытаясь принять сидячее положение.
Улль помог ей, придерживая и позволяя опереться на свои руки. Задумчивым, серьёзным и обеспокоенным взглядом он смотрел на дочь, которая в ответ посмотрела на него с искренней потерянностью.
— Тебе внезапно стало плохо, — предупреждая её вопросы, произнёс Улль. — И ты потеряла сознание едва мы начали свой путь. Форсети говорит, нечто подобное с тобой уже было, когда гостили вы в чертоге Фрейра в Ванахейме.
Лив опять нахмурилась. Ясность ума и лёгкость мышления возвращались медленно и туго, отчего девушке было сложно сориентироваться. Пока она обдумывала чужие слова, пытаясь сопоставить их в целостную картину с собственными мыслями, к отцу и дочери подошли остальные спутники их небольшой компании. Фрейр выглядел озадаченным; Форсети поджимал губы, сводя на переносице брови, однако во взгляде светлых глаз его читалось беспокойство. Один Трюггви выглядел более-менее спокойным, проявляя сдержанность и бесстрастность.
— Я... — Лив украдкой посмотрела на отца, и волна жгучего стыда, что она так глупо напугала всех, прокатилась внутри, румянцем опаляя щёки. — Я не знаю, что это было, — тихо произнесла она. — Слабость пришла резко, а после я провалилась в воспоминания — я едва могла сопротивляться этому.
— Если твои видения и впрямь влияние чужой магии, ещё и магии дяди, то ты и не сможешь сопротивляться им, — покачал головой Форсети. Словно чувствуя подавленные эмоции сестры, он присел рядом и подался чуть вперёд, накрыв своей рукой её холодную ладонь и несильно сжав её.
— Раньше это происходило только по ночам, — выдохнув, уныло протянула Лив. — И никому не приносило никаких неудобств.
— Дядя мертвец, а Ётунхейм нижний мир, — пожал плечами Форсети. — Вероятно он усиливает его магию, и поэтому она действует несколько более... непредсказуемо.
Лив недовольно сжала губы в одну линию. Хоть она и понимала, что это не зависит от неё и её желания, ей всё равно было невероятно стыдно за то, что она так позорно проявила свою слабость. Из такого опасного места как Ётунхейм им следовало убраться как можно скорее, но вместо этого из-за неё, Лив, вся компания вынуждена была задержаться.
— Сестра, — из тяжёлых мыслей Лив вывел голос Форсети, настойчиво заглядывающего ей в глаза. Девушка нехотя откликнулась на него, подняв взгляд, и кузен абсолютно серьёзно произнёс: — Не вини себя за нашу задержку. Ётунхейм — коварное и опасное место, и даже если бы мы вновь потратили целый день на переход, едва ли мы бы нашли выход из этого мира. Однако задержка помогла нам отдохнуть и хорошо обдумать наши дальнейшие действия. Кроме того, мы все сейчас во власти нижнего мира, и никто из нас не знает, кто падёт следующей жертвой его козней.
Слова брата немного успокоили Лив, и она слабо, но благодарно улыбнулась ему. Форсети улыбнулся в ответ, кивнув, и отстранился от кузины, бросив быстрый взгляд на сидящего за её спиной Улля. Тот едва заметно благодарно кивнул, прежде чем всё его внимание вернулось обратно к дочери.
Остальные спутники тактично отошли от них. Лив очнулась вечером, когда сумерки нагнали на и без того мрачный Ётунхейм тьму, так что о продолжении путешествия даже речи не шло. Поэтому компания обустроила лагерь на небольшой поляне, на которую вышла практически сразу как Лив провалилась в беспамятство. Теперь же спутники готовились ко сну, и Лив рассеянным взглядом скользила по мужским спинам — у самой девушки сна предсказуемо не было ни в одном глазу.
В конце концов она устало вздохнула, прикрыв веки. Всё ещё чувствуя на своих плечах поддерживающие её отцовские руки, она подалась в его сторону, виском уперевшись в сильное плечо. Улль в ответ на этот жест чуть сильнее сомкнул своеобразное объятие, давая дочери понять, что она не одна.
— Отдыхай, — Улль легко поцеловал её в макушку, на что Лив ближе прижалась к отцовскому боку, чувствуя себя рядом с ним спокойней и защищённей.
— Как ты думаешь, почему отец вообще решил показать мне ваши воспоминания? — тихо поинтересовалась девушка, немигающим взглядом глядя в тихо потрескивающее в центре поляны пламя костра, вокруг которого, как прошедшей ночью, и разместились путники.
— Я не знаю, — Улль вздохнул, мягко погладив дочь по спине. — Могу лишь предполагать.
— Он знал, что меня забрали у тебя? — очень проницательно задала следующий вопрос она, не отводя взгляд от огня.
— Да, — коротко откликнулся тот. — В Йоль на Дикую Охоту мы встречаемся с ним, ведь прежде всего идут мертвецы за твоим отцом, и лишь потом я получаю власть над ними и веду их в гон. Когда это случилось впервые, он узнал всё, что свершилось после его ухода. Возможно тогда он и принял решение открыться перед тобой.
— Поясни? — Лив наконец-то отвела глаза от костра, поднимая их на родителя и глядя на него снизу-вверх.
— Глупо было думать о том, что раз тебя забрали, то тебе позволят сохранить те немногие воспоминания о нас, что у тебя были, — Улль горько усмехнулся. — Фригг жестока, но не безжалостна, она бы не позволила ребёнку страдать от тоски по родному дому и родителям. Поэтому никто из нас не обманывался на счёт того, что она повлияет на твою память и воспоминания, и ты забудешь нас. Я думаю, Хёд не хотел допустить этого. Хотел, чтобы ты восстановила справедливость. Чтобы вспомнила хотя бы меня... И вернулась домой.
Лив поджала губы, вновь глядя на огонь. Танец ярких тёплых язычков помогал ей сосредоточиться и держать себя в руках, усмиряя внутри боль и горькую обиду, от которых пекло глаза подступающими слезами.
— Но как бы силён в магии твой отец ни был, сквозь барьеры мира мёртвых сложно пробиться в миры живых, — Улль вздохнул. — Вероятно, потому всё случилось именно сейчас. А воспоминания... Что ж, слова звучат слишком отдалёнными и невероятными, поэтому чтобы поверить в них, нужно увидеть всё собственными глазами, услышать собственными ушами и пережить так, будто это произошло с тобой самой.
— Странное дело, в таком случае, — хрипло пробормотала Лив. — Ведь я смотрю на вас, но моя собственная память по-прежнему остаётся глуха. Мои воспоминания всё также заперты где-то в глубине меня, и я помню лишь годы, проведённые в Ланде. Это разбивает мне сердце, — совсем тихо призналась девушка, на что Улль крепче обнял её.
— Воспоминания вернутся, — произнёс он. — Я не знаю, когда и как, но они вернутся. Теперь их едва ли может что-то сковать.
— Я бы хотела, чтобы это случилось, — Лив кивнула. — Потому что это так странно... Рядом с тобой мне спокойно, и я чувствую себя защищёно. Но мой разум по-прежнему отказывается воспринимать тебя как отца — перед глазами тотчас встаёт кузнец Хельги, вырастивший меня в Ланде.
— Я понимаю, — терпеливо отозвался Улль. — Хоть это понимание причиняет мне боль, но я понимаю. Ты была слишком мала, и это время не идёт ни в какое сравнение с тем временем, что ты провела в Мидгарде. Даже без вмешательства Фригг скорее всего воспоминания бы стёрлись и стали бы для тебя чужими. Это не твоя вина, милая, но таково устройство самой памяти.
— Знаешь, — задумчиво протянула девушка, подбрасывая в огонь сухой прутик, — когда я пришла к Провидице... Фулле и рассказала о самом первом своём сне, она не выглядела встревоженной и удивлённой. Если это отец наслал на меня эти сны, а после и видения ваших воспоминаний, то разве Фригг не должна была насторожиться от этого?
— Я снова могу лишь предполагать, — Улль пожал плечами. — Но думаю, Всемать и сама рано или поздно рассчитывала на то, чтобы вернуть тебе воспоминания и открыть твою истинную суть. Так или иначе, но она чувствовала перед тобой ответственность, иначе бы не поставила свою ближайшую наперсницу присматривать за тобой. Обман Локи раскрылся достаточно скоро после всего свершившегося, вот только было поздно, и обратить вспять собственную горячную ярость, сковавшую всех нас колдовством, Фригг не смогла. Поэтому ей оставалось лишь ждать, когда ты подрастёшь и будешь готова к тому, чтобы исправить её ошибку.
— Мне жаль, что я откликнулась только сейчас, — тихо, но твёрдо произнесла Лив.
— Время относительно, — в голосе Улля послышалась улыбка. — Когда бы это ни случилось, это всё равно было бы вовремя.
Лив ничего не ответила на слова отца. Горечь всё также глодала её, пожирая изнутри с того самого разговора с Фригг, когда она узнала правду собственного происхождения. Прятала в глубине собственной души, пыталась не обращать внимания, сосредотачиваясь больше на других эмоциях и ощущениях, однако боль и горечь от этого никуда не уходили. Вся ситуация, окрашенная ими, казалась ещё более неправильной и жестокой, несправедливой и изломанной. Лив хотелось кричать и плакать, крушить всё на своём пути. И в то же время — сжаться в комок и просто исчезнуть, чтобы все забыли о ней.
Она пыталась бежать, украдкой возвращаясь к реальности, с которой столкнулась лицом к лицу. Пыталась просто принять её, не думая, смириться с ней, но отсутствие воспоминаний и ощущение нереальности происходящего сталкивались в жестоком бою со всем жизненным опытом, полученным в Мидгарде. Многое по-прежнему казалось Лив жестокой глупой шуткой, однако собственное сердце обмануть было куда труднее, чем разум.
Девушка прикрыла глаза, судорожно выдохнув. Ей предстояла долгая и непростая работа, с которой она должна была справиться самостоятельно. Испытание, через которое она должна была пройти самостоятельно. И честно говоря, Лив не была уверена, что сможет сделать это.
От тяжёлых мыслей её отвлёк Трюггви. Парень беспокойно заёрзал на своей подстилке, а после его тело словно подкинуло. Он резко распахнул глаза и рваным движением принял сидячее положение. Во взгляде его глаз читалось неприкрытое беспокойство, и парень повернул голову, тут же натыкаясь на сидящих у потрескивающего костра Улля и Лив.
— Трюггви? — девушка выглянула из-за плеча отца, вопросительно вскинув бровь, когда юнец, схватившись на ноги, буквально подскочил к ним.
— Беда, — хмурясь, лаконично произнёс он, встревожено оглядываясь по сторонам. — Я чувствую их приближение.
— Чьё приближение? — мгновенно спросил Улль, и Трюггви опустил на него рассеянный взгляд.
— Ётуны. Они обходят по кругу, хотят взять нас в кольцо и напасть внезапно — я вижу чары, скрывающие их поступь от твоего слуха, охотник, и пытающиеся скрыть их фигуры от моего взора.
— Сколько их? — поднявшись на ноги и подходя к Фрейру, задал следующий вопрос Улль.
— С десяток, — Трюггви поморщился. — Семеро вооружены как воины, а трое идут как колдуны.
— Скверно, — растормошив Фрейра, констатировал факт ас-лучник. — Откуда они идут?
— Обступают со всех сторон, — повторился парень. — Но с севера, — он махнул рукой перед собой, — идёт трое. Остальные разбрелись по одному.
— Как далеко они от нас? — разбудив Форсети, который осоловело хмурился, серьёзно спросила Лив.
— Сотня шагов будет, — прикинув в уме расстояние, отозвался Трюггви. — Они двигаются медленно, но похоже, не знают, что я заметил их.
— Отличная работа, парень! — хлопнув Трюггви по плечу, искренне произнёс Улль, и повернувшись к недоумевающим, а оттого настороженным Фрейру и Форсети, лаконично пояснил: — Ётуны прознали о нашем визите и готовят нападение. У нас есть немного времени, чтобы подготовиться к нему, и я не советую тратить его впустую.
— Нужно потушить огонь, — заявил Форсети. — Он только привлекает к себе внимание.
— Нет, — Лив уверенно качнула головой. — Они уже знают, где мы, поэтому огонь тут ни причём. Однако пока он горит, у нас есть преимущество, — и видя отразившиеся на лице брата сомнения, пояснила: — Враг не знает, что мы в курсе его замыслов. Если мы потушим огонь, это вызовёт у него подозрения, однако до тех пор пока пламя горит, враг думает, что мы беспечно пребываем в неведении, а значит, будем лёгкой добычей.
— Верно, — поддержав дочь, не без гордости согласился с ней Улль. — У нас есть шанс усыпить бдительность и выхватить инициативу, что будет нам кстати, учитывая, что врагов в два раза больше, чем нас, и среди них есть колдуны.
— Как мы будем противостоять колдунам? Никто среди нас не владеет магией на достаточном уровне, чтобы сражаться с ётунами на их же землях? — Форсети скептично нахмурился, с лёгкой тревогой окидывая взглядом собеседников.
— Оставь это мне, — спокойно ответил Фрейр и снисходительно усмехнулся в ответ на отразившееся на лице судьи удивление: — Я тоже ещё могу пригодиться вам в этом путешествии.
— Хорошо, — Улль быстро кивнул, а после кинул взгляд на Трюггви. — Что видят твои глаза?
— Они совсем близко, — сдержанно ответил он. — Мы должны быть готовы.
— В таком случае, ложитесь, — скомандовал лучник. — Враг до последнего должен верить в своё преимущество.
Спорить с Уллем никто не стал, и Фрейр, Форсети и Трюггви вернулись на свои места, ложась так, чтобы приготовленное к атаке оружие не было заметно подступившим врагам. Улль же опустился у костра, опираясь спиной на близрастущее дерево, к которому был прислонён его колчан и лук. Лив присела рядом, вытянув из ножен меч, расположив его в тени своего тела и тела отца.
— Я прикрою тебя, — не глядя на родителя, сдержанно произнесла она. — Для натягивания стрелы тебе понадобится время, и заминкой враг может воспользоваться. Я не позволю ему сделать это.
— Спасибо, — несмотря на всю серьёзность ситуации, Улль всё же улыбнулся, с благодарностью посмотрев на дочь.
Молчание и показательный покой едва опустились обратно на их небольшой лагерь, как напряжённый слух Лив уловил треск веток и шорох листвы. Девушка против воли крепче сжала рукоять меча, и это незаметное движение было единственным, что выдавало её бодрость и готовность.
В своей жизни Лив успела побывать всего в пяти управах, которые ярлы Ланды и окрестных поселений организовывали раз в сезон, однако из-за того, что плавания эти были долгими и не ограничивались прибрежными набегами и грабежами, сталкиваться приходилось со всяким. Саксы, вглубь богатых территорий которых они двигались, с каждым годом встречали непрошеных гостей всё более и более хитроумными ловушками. Так что воинам, среди которых была и Лив, часто приходилось проявлять чудеса смекалки и выносливости, чтобы справиться с ними. И среди подобных испытаний ночные облавы на «спящий» отряд викингов были не редкостью, отчего Лив научилась правильно контролировать собственное дыхание и мимику, чтобы раньше времени не выдать своё бодрствование.
Дыша ровно и глубоко, держа глаза расслабленно прикрытыми, Лив внимательно вслушивалась в доносящиеся до обострившегося слуха звуки. Шорох сухой листвы, хруст веток, тяжёлая вкрадчивая хода — враги были совсем близко, и первые воины вступили на полянку, на которой остановились спутники.
На мгновение шорох стих, и Лив мысленно приказала себе приготовиться. Подобная тишина значила лишь одно: противники оценивали обстановку и готовились нанести удар по уязвимым жертвам.
«Рано, — мысль, быстрая как стрела, пронзила на выдохе. — Рано, — девушка сделала вдох. — Рано, — ещё один выдох. — Пора!» — она резко распахнула глаза, когда едва слышный свист рассекаемого воздуха коснулся её слуха.
Плавным цельным движением Лив обнажила клинок, впиваясь взглядом в тёмную фигуру врага, замахнувшегося над Уллем. Держал он клинок так же, как глупый сакс, считающий, что враг попался в его ловушку, и девушка криво ухмыльнулась. Обе руки сжимали рукоять меча, направленного в грудь её отца единым закалывающим движением, а потому живот и грудь его были открыты. Без малейшего колебания не дрогнувшей рукой Лив сильным точным ударом вогнала клинок в мягкую плоть, попав в точку в центре корпуса ётуна, аккурат в то место, где заканчиваются рёбра и начинается мягкое уязвимое брюхо.
Враг издал удивлённый хрип, давясь кровью и резко выпуская меч. Который очень ловко подхватил Улль, резким движением опуская его на чужую шею, снося ётуну голову. Вытащив из обезглавленного тела свой собственный клинок, Лив издала боевой клич, который тут же слился в единый крик с голосами Форсети и Фрейра, которые также положили двух неприятелей.
Остальные, понимая, что таиться больше нет смысла, наскоком выскочили из тёмных зарослей. Сжимая в руке обагрённый первой в этом сражении кровью меч, Лив ловко подскочила к своему луку со стрелами. Краем глаза она увидела, как её отец взял свой лук и отточенным движением выпустил одна за другой несколько стрел, поразивших одного из бегущих ётунов. Лив, воткнув в промёрзлую землю возле себя меч, последовала его примеру, принимая устойчивую стойку и не глядя вынимая из колчана стрелы, выпуская их во врагов.
Пока отец и дочь прикрывали товарищей градом стрел, не позволяя врагам активно нападать и сковывая их движения, вынуждая обороняться, Фрейр и Форсети сами перешли в наступление. Лив наблюдала за ними не слишком внимательно, однако, кажется, справлялись мужчины неплохо. Фрейр ловко бил отданным ему Лив топориком, и движения его больше походили на боевой выверенный танец. Форсети же сражался мечом, прикрывая себя от ответных ударов щитом.
Трюггви, меж тем, также прикрывал их спины, весьма уверенно владея мечом и сдерживая натиск врага. В конце концов ему удалось удачно извернуться, направив тяжёлый удар ётуна в дерево, и меч, войдя в кору, застрял в ней, давая Трюггви несколько коротких моментов, чтобы поразить противника, чем парень и воспользовался, ударив в массивную шею ётуна. Кровь из неё брызнула во все стороны, когда Трюггви вытащил клинок, попадая в том числе и на лицо парня, и тот, сохраняя абсолютную бесстрастность, растёр её по лицу, оставляя на нём алые линии, потянувшиеся за пальцами.
Отбив первую волну нападения, защищающиеся смогли ненадолго перевести дух. Однако затишьем никто из них не обманывался, и Лив прежде всего метнула быстрый взгляд на тела убитых. Не считая тех троих, которых удалось застать врасплох и убить без лишних проблем в самом начале схватки, убито было ещё четверо ётунов. Трое из них лежали рядом со своим оружием, и лишь один, сражённый стрелой на самом подходе к поляне, лежал безоружным, из чего Лив сделала вывод, что он был одним из троих колдунов, сопровождавших воинов.
«Плохо, — мысли в голове девушки были резкими, рваными и короткими. — Кто знает, на что способен один ётунский колдун, а их осталось ещё двое».
— Будьте внимательны, — словно читая мысли дочери, негромко и серьёзно обратился к товарищам Улль, держа наготове на тетиве стрелу и осматриваясь по сторонам. — Если Трюггви не ошибся, то ещё двое колдунов где-то прячутся.
Мужчины скучковались друг с другом, прикрывая спины и вглядываясь во тьму. Больше всех хмурился Трюггви, напряжённо пытаясь разглядеть притаившихся врагов. Однако колдуны, очевидно, скрыли себя более сильными чарами и родной мир помогал им в этом, пряча детей своих от глаз будущего, но пока ещё слишком неопытного стража.
Лив тоже всматривалась во тьму. Тело её было напряжено, словно оттянутая тетива, и девушка, перехватив стрелу, положенную на изготовке и готовую к выстрелу, в месте стыка древка и металла наконечника, медленно опустила её вместе с луком. Второй рукой, не глядя, она потянулась к мечу, медленно обхватывая пальцами гарду и резким коротким движением выдёргивая клинок из земли, синхронизируя движение с выдохом.
На вдохе девушка прикрыла веки, расслабляясь внутри и прислушиваясь к ощущениям. На новом выдохе медленно открыла глаза, глядя перед собой. Густой туман, взявшийся, казалось, из ниоткуда, плотной дымкой окутал всё тело девушки, неприятной влажностью прилипая к коже и одежде, оседая на ней тяжестью. Сквозь сплошную серую стену не было видно ни леса, ни товарищей, и у Лив не осталось сомнений — ётунские колдуны пустили в ход свою магию, пытаясь дезориентировать, однако...
Это был известный приём. Хоть саксы, конечно, не использовали магию во время своих атак, но они тоже любили прятаться в своих лесах, которые были для северян чужими и неизведанными. Однако воины их так искусно сливались с обстановкой, что викинги не могли разглядеть их, лишь кожей ощущать присутствие, не зная, тем не менее, с какой стороны настигнет удар. Сами того не ведая, ётуны действовали также, а потому Лив не была застигнута врасплох подобной тактикой.
Она резко наклонилась назад, широким движением вскидывая меч, парируя им удар, направленный со спины и сверху. К своему удивлению, удар этот был не от меча, но от длинного причудливо изогнутого кинжала, который очевидно использовался в ритуальных целях. Метнув от него быстрый взгляд на лицо противника и увидев, что оно скрыто цельным чёрным гримом с белыми полосами вдоль глаз, Лив подтвердила мимолётную догадку: на неё напал один из колдунов.
Отбросив в сторону верный лук, понимая, что сейчас он ничем не поможет, девушка пружинисто подалась корпусом вперёд, вынуждая соперника отступить на несколько шагов назад. Сама резко поднялась во весь рост, крутанувшись на месте, поворачиваясь к врагу лицом. Очень вовремя, чтоб заметить, как длинные узловатые пальцы чертят прямо в воздухе тёмные руны. Мимолётный ступор от незнания, что делать, мгновенно рассеялся, и прежде чем колдун завершил заклинание, Лив метнулась вперёд.
Тот гневно рыкнул и резко ушёл в сторону, теряясь в тумане. Это было опасно, ведь атака магией могла достать Лив с любой стороны. Девушка скрипнула зубами, крепче сжимая рукоять меча. Туман полностью закрывал обзор, так что полагаться на глаза было бесполезно. Против воли в памяти всплыли образы из воспоминаний родителей, а именно моменты обучения Хёда, с рождения слепого и лишённого зрения.
Волна паники, поднявшаяся от ощущения уязвимости, улеглась, успокаиваясь под действием хладнокровного разума. Лив шумно втянула носом воздух, закрыв глаза, и как отец учил её второго отца, доверилась внутреннему чутью.
Кожей она ощутила, как завибрировал воздух сбоку от неё. Крутанувшись в сторону, девушка решительно отбила летящую в неё волшбу. Сделала выпад, надеясь задеть противника, и слух её тут же резанул резкий громкий лязг металла о металла — враг, оказывается, стоял совсем близко к ней, отчего ему пришлось блокировать удар, а не уходить от него.
Лив резко отпрыгнула, но лишь для того, чтобы стремительно податься вперёд. К сожалению, задеть колдуна она не смогла, но своим действием хотя бы не позволила ему сосредоточиться на новом заклинании.
Глухой едва слышимый звук удара, неуловимая вибрация от земли и шорох примятой травы раздался слева от того места, где колдун стоял до этого, и Лив метнулась на него, вновь пытаясь нанести удар. Вслепую, ориентируясь лишь по слуху и внутреннему чутью, Лив нападала снова и снова, не позволяя колдуну колдовать, и надеясь заставить его в конце концов совершить ошибку.
— Чтоб тебя, — прошипел тот, и голос его был похож на порыв сухого ветра. — Туман должен был ослабить тебя — как ты вообще на ногах держишься?!
Чтобы не сбиться и самой не ошибиться, Лив не вслушивалась в слова ётуна. Однако сознание её вцепилось в них, и какая-то часть внутри девушки застыла в удивлении, осознавая, что запал битвы ничуть не утомил её, если не сказать наоборот. Двигаться было легко и приятно, и каждая новая атака, даже холостая, подстёгивала нанести следующий удар. Впрочем, размышлять об этом было некогда, и едва не выпустив ётуна из внутреннего виду, Лив подалась в сторону, в которую тот отошёл.
В этот момент яркая вспышка озарила всё вокруг, больно слепя глаза даже за закрытыми веками. От неё Лив замешкалась, против воли сильнее зажмурившись и закрывшись рукой, как от солнца. Лишь когда она стала не такой резкой, девушка, морщась, приоткрыла один глаз, с изумлением замечая, что туман рассеялся без следа. Чуть шире открыв глаза и убрав руку, она проследила взглядом за льющимся во все стороны светом, натыкаясь взглядом на стоящего в центре поляны Фрейра. Он запрокинул вверх голову и слегка развёл руки в стороны. От тела его исходило пульсирующее яркое сияние; места, на которых были выбиты татуировки, и глаза светились золотым светом, кажется, изнутри, заполняя собой, словно жидкое расплавленное золото формы ювелира, контуры рисунков и глазницы вана. Справа от Фрейра, в нескольких шагах от Лив стоял Форсети, и меч его насквозь пронзил грудь ётунского колдуна, с которым до этого тщетно сражалась Лив.
— Ты в порядке? — тяжело дыша, поинтересовался кузен, на что девушка быстро кивнула.
— Остальные двое? — бросая тревожный взгляд на поле боя, машинально спросила она.
— Одного Трюггви заколол, а колдуна подстрелил Улль, — лаконично ответил Форсети. Он резким движением вытащил меч из вражеского тела, и ётун с громким стуком упал наземь.
— Это все, — обессилено опираясь о дерево, произнёс Трюггви.
— Ты ранен? — глядя на его истощённое лицо, побеспокоилась Лив, на что парень отрицательно качнул головой.
— Ётунская магия, — прекратив светиться, пошатываясь, к ним подошёл Фрейр и поморщился. — В Ётунхейме и без того сражаться непросто, так ещё и колдуны их чары ослабляющие накинули.
— Страшно представить, что будет, когда их будет больше, — также подойдя к товарищам, мрачно добавил Улль. Выглядел он ничем не лучше остальных, и Лив вдруг почувствовала себя очень неловко, ведь не испытывала ни усталости, ни истощения.
— Думаешь, это не последнее нападение? — скосив глаза на трупы, без особой охоты спросил Фрейр.
— Если мы не найдём как можно скорее место перехода, то нет, — ответил тот и тоже поморщился. — Боюсь, у нас нет времени на отдых и восстановление сил. Мы должны отправляться в путь прямо сейчас.
— Разумно ли это? — усомнился Форсети. — Уставшие, мы лёгкая добыча.
— Если останемся на этом же месте, больше шансов, что на нас снова нападут, — вместо отца ответила Лив. — Они будут выматывать нас всё сильнее и сильнее, пока не сломают окончательно — так любят делать саксы и так погиб отряд славных мужей под предводительством ярла Ингвара Кровавый Орёл, — и ощутив на себе сразу четыре заинтересованных и вопросительных взгляда, девушка смутилась, добавив: — Это мидгардская история.
— Расскажешь по дороге? — заинтересовавшись, спросил Форсети, на что Лив согласно кивнула.
Им и вправду нужно было как можно быстрее уходить. Однако просто так взять и сразу двинуться в путь спутники не могли. Необходимо было привести в порядок оружие, отчистив его от крови, дабы не тупилось оно. Пока Лив занималась своим мечом, Улль обошёл тела павших ётунов, без особых церемоний и сожалений выдёргивая, где можно было, из деревенеющей плоти стрелы. Всё-таки они были достаточно ограниченным и ценным ресурсом, чтобы расточительно вести себя с ними.
Вернувшись с частью спасённых стрел, половину из них Улль без лишних слов отдал Лив. Девушка благодарно кивнула отцу, профессиональным взглядом окидывая их, прежде чем опустить в колчан. Несмотря на то, что она достаточно неплохо обращалась с мечом, лук всё же был роднее и привычнее и на него Лив полагалась куда сильнее.
— Ты хорошо стреляешь, — удовлетворённо произнёс Улль, наблюдая за действиями дочери.
— Спасибо, — почему-то смутившись от похвалы отца, ответила она и задумчиво протянула, пальцами проведя по оперению одной из стрел: — Лук с детства манил меня. Наверно, я просто пошла в тебя, — девушка широко улыбнулась, на что Улль негромко рассмеялся, покачав головой.
Приведя оружие в порядок, немного тем самым отдохнув и быстро перекусив, вся компания наконец-то двинулась в путь, оставляя за собой на радость падальщикам убитых врагов. И двигаясь навстречу врагам ещё более опасным.