Mannar-Liv

      Почти случайная спонтанность открывает им их истинные чувства друг к другу. Дружба, что стала во много раз крепче и сильнее, перерастая в то чувство, которое многие ищут и не находят до самого конца своих дней. Оно вызревает медленно и пробивается робко, неизведанное и непонятное. Нечто такое, что не доводилось испытывать ни одному из них.       Улль принимает его уверенно, хоть оно и вызывает поначалу в нём удивление. Не считал он себя способным испытывать глубокую привязанность и любовь, однако норны распорядились иначе. Улль был вовсе не против — Хёду он был готов отдать всё, что имел, и даже больше.       Сам же Хёд волнительное и необычное чувство, которое в нём вызывал друг, встретил с замешательством. Воспоминания о прикосновении горячих мозолистых ладоней и о поцелуе порыва будоражили кровь, заставляя сердце биться быстрее. Однако он был неопытен и в некотором роде растерян — что теперь должен был делать он? Как мог он выразить всё то, что переполняло его? Тем более сейчас, когда выяснилось, что все чувства и ощущения его полностью взаимны? — Ты чем-то обеспокоен, — Улль не спрашивает, а утверждает. Он всегда удивительно чутко чувствует настроение Хёда, и конечно, не ошибается и в этот раз.       Хёд вздыхает, и нити колдовства, с которым он управлялся, рассеиваются на морозном воздухе. После случившегося он всё же набрался смелости прийти в Идалир, пусть робость и смущение убеждали его остаться в Брейдаблике. И вот теперь стоял слепец в тишине и покое наедине с Уллем и своими чувствами, с которыми никак не получалось совладать самостоятельно. — Должно быть я выгляжу глупо, — Хёд усмехнулся невесело и неуверенно повёл плечами. — Мужчинам не до́лжно беспокоиться подобными вещами, верно? — Отчего же, — спокойно откликнулся Улль и подошёл ближе, опуская руки на чужие плечи и тем самым подпитывая угасающую уверенность собеседника. — Я понимаю и разделяю твоё беспокойство и сомнения, — он тепло улыбнулся, чуть сильнее сжимая пальцами скрытую одеждой кожу. — Любовь — это не что-то простое и абстрактное. Даже самые суровые и стойкие мужи теряются под её чарами и превращаются в робеющих подростков. Глупо считать, что она приходит к другим сразу с готовыми ответами на все вопросы. — Тебе доводилось когда-нибудь испытывать её? — с интересом спросил Хёд, посмотрев на Улля слепыми глазами и слегка наклонив голову вбок, чувствуя, как тот улыбнулся шире. — До встречи с тобой я считал, что не способен любить, — честно и просто ответил он. — Ни одна девушка никогда не пробуждала во мне ни томления, ни страсти. Ни к одному юноше я не чувствовал никакой тяги. Просто был сам по себе, отшельник-одиночка. Ушёл в чертог берсерков потому, считая суровое одиночество своим призванием. До тех пор пока не встретил тебя, — Улль посмотрел прямо в лицо возлюбленного друга, и тот неуверенно улыбнулся в ответ.       Сам нашёл руку лучника на своём плече и сжал его ладонь, чувствуя, как тот опустил её, а после поднёс к своей груди, накрывая ею гулко и размеренно бьющееся сердце. — Оно принадлежит тебе и всегда будет твоим, — не считая проявление собственных чувств чем-то недостойным и диким, негромко произнёс Улль, лбом касаясь лба Хёда. — Я не знаю, что должен делать, — в ответ признался слепец, открывая свою душу перед лучником так, как никогда не открывал даже перед прекрасным братом. — И не понимаю, как должен себя вести. — Как обычно, — легко ответил Улль, ласково улыбаясь и накрывая второй рукой руку Хёда, что по-прежнему сжимала его ладонь. — Просто будь собой, любовь моя. Тебе не нужно казаться лучше, чем ты есть, равно как и не стоит никуда спешить. Я люблю тебя, и я готов ждать, сколько нужно. Готов помочь тебе со всем, что тебя беспокоит, и утешить все твои сомнения. Мою любовь не нужно заслуживать — я отдаю её тебе просто за то, что ты рядом со мной, — не отстраняясь и глядя в слепые глаза, он поднёс к губам бледную ладонь Хёда, оставляя на ней поцелуй, и его собственные глаза хитро блеснули, улавливая смущение на бледном худом лице возлюбленного.       Тот, высвободив руку, поспешил заключить Улля в полноценные объятия, поддаваясь упрямому порыву. Сердце трепетало и желало близости, и Хёд решил не отказывать ему в проявлении любви, пусть таком робком и невинном. Однако Улль охотно ответил на объятие, крепко прижимая его к себе, зарываясь пальцами в длинные светлые волосы и пропуская через них пряди.       Он не спешил сам и не торопил Хёда. Уважал его границы, не желая смущать ещё больше. Дарил объятия и подбадривающие прикосновения — не более того, что было раньше и что без того сопровождало их дружбу. Отвечал на порывы возлюбленного и поддерживал их, осторожно и ненавязчиво проявляясь в ответ.       Их отношения были такими — спокойными, неспешными и тёплыми. Состояли из прикосновений и объятий, и робких, почти целомудренных поцелуев. Во многом они продолжали оставаться друг другу друзьями, постепенно принимая друг друга как возлюбленных. Им было некуда спешить и незачем, а потому они наслаждались медленно открывающимися ощущениями и чувствами, что начинали играть новыми, доселе неизвестными оттенками.       Впрочем, их встречи продолжались не только из-за желания близости и долгих ленивых бесед в объятиях друг друга. Хёд всё также продолжал постигать непростую науку, переходя на новый уровень, где сила идёт рука об руку с магией и тем искусством, ради которого Один отдал жизнь и воскрес вновь. Мало чем действенным мог Улль помочь, однако просторный тихий чертог его да благосклонность хозяина позволяли Хёду забыть обо всём, отдаваясь волшбе.       Руны податливо ложились под движения пальцев, а распевные заклинания эхом разносились по Идалиру. Боевое колдовство, которым владел Хёд, было отличным от ванского сейда, более абстрактного и сложного. Магия Хёда была видимой и ощущающейся, от начертанных прямо в воздухе рун расходилась пульсацией энергия, сбивающая с ног и оставляющая глубокие раны. — Это лишь один из видов колдовства, — переводя дух, спокойно пояснил восхищённому Уллю Хёд, не совсем верно трактуя его изумлённый взгляд. — Сейд — магия атакующей защиты. Вредоносное колдовство ослабления и порч, которое колдуны проводят перед боем или во время него в тылу. Оно требует больших затрат сил и концентрации, но и действие его сильнее и продолжительнее. — Ты овладел им? — поинтересовался Улль, на что Хёд повёл плечами. — Меня и без того клеймят ублюдком, — невозмутимо ответил он. — Так что обвинения в женовидности мало меня страшат. И раз дар мой стал залогом моей жизни, то его следует развивать со всех возможных сторон. Сейд и то, что ты видишь, лишь одни из граней, которых на деле великое множество. Даже многомудрый отец мой постиг далеко не все из них.       Улль в любопытстве чуть наклонил голову вбок. Хёд оказался силён и умел в колдовстве в степени даже большей, чем лучник предполагал изначально. Ничего удивительного, впрочем, ибо слепец тайно и незаметно практиковался в волшбе с детства, познавая её и принимая. Учить его не хотел ни отец, ни мать, а потому с единственным талантом Хёд управлялся сам, оказавшись в нём более чем способным учеником. — Руны помогали мне не потерять себя, — признался он, когда молчание затянулось. Подбросил в руке мешочек, в котором лежали собственноручно вырезанные магические знаки на ясеневом дереве. — Я всегда знал, что способность к колдовству — единственная причина, по которой меня оставили в живых. Я был благодарен, и руны за это помогли мне снова. — Ты действительно умел, — Улль кивнул, приблизившись к Хёду. — Я вижу, что магия даётся тебе легче чем всё остальное — так преврати её в своё главное оружие и преимущество. Стань умельцем любого толка — и я знаю, в один день ты сможешь превзойти даже своего великого отца.       Хёд устремил задумчивый взгляд невидящих глаз вдаль. А после перевёл его на Улля, глядя на него подёрнутыми пеленой глазами. — Спасибо, — серьёзно произнёс он. — За всё спасибо. И в особенности, что ты до сих пор рядом. — Я всегда буду рядом, — мягко ответил Улль, забавно прищурившись. — Что бы ни случилось.       Хёд улыбнулся в ответ и подался вперёд, в благодарности касаясь губами губ Улля. Холодные пальцы его осторожно скользнули по линии челюсти, беря лицо в руки, и Улль за талию притянул к себе возлюбленного ближе. Приоткрыл рот, позволяя увлечь себя в неспешный чувственный поцелуй.       В тишине, наслаждаясь теплом тел друг друга, они продолжали целоваться. Отстранившись от губ, Хёд, поддаваясь порыву, оставлял короткие хаотичные поцелуи по всему лицу Улля, исследуя его губами. Руки его, меж тем, скользнули выше, проводя по скулам и вискам, поднимаясь выше ко лбу, отбрасывая в сторону короткие волосы, открывая кожу. Улль на эти действия лишь смешно фыркал, умудряясь оставлять на лице Хёда ответные поцелуи и продолжая за талию прижимать его к себе.       Так они целовались, в конце концов вновь найдя губы друг друга, совсем потеряв счёт времени. Оно словно замерло, останавливая свой ход и не тревожа возлюбленных, что отдавали друг другу свою любовь. Однако миг расставания безжалостно, как и всегда, настиг их, и долгим тоскливым взглядом Улль провожал удаляющегося Хёда, возвращающегося домой. Впрочем, печаль одинокого лучника вытеснила спонтанная идея, что зажгла в его душе искру предвкушения.       Хёд наловчился достаточно сносно стрелять, а значит, как и любой воин, он нуждался в собственном оружии, что никогда не подведёт и будет верно следовать за хозяином. Улль мог, а самое главное — искренне хотел сделать такое оружие и преподнести его Хёду в качестве подарка.       Самый лучший тис Идалира подарил ветвь для будущего лука. Умелые руки согнули крепкую древесину, обтачивая её и полируя. Далеко не первый это был лук, что Улль создавал, но должен он был быть самым лучшим и надёжным, ведь предназначался для самого дорогого и любимого, занимающего в сердце лучника первейшее место.       Нож легко скользит по дереву, срезая кору. Углубляется в сердцевину, оставляя по себе глубокий шрам начинающейся руны. — Режу я руны победы, режу руны защиты. Единые — против турсов, двойные — против духов тёмных, тройные — против мужей, — Улль не был сведущ в магии, но знал он элементарные заклятия, которыми зачаровывал он и собственное оружие, и часть магических знаков на своём теле.       Теперь зачаровывал он ими создающееся оружие, вкладывая всю свою любовь и заботу. Резал он сильные руны, благоприятные руны на раме лука, и не было благословения сильнее и препятствия опаснее для того, кто вздумал бы навредить его хозяину.       Закончив работу, Улль удовлетворённо улыбнулся. Крепкий, лёгкий и удобный лук вышел из-под умелых рук мастера и теперь ждал он того, кому суждено было стать его хозяином.       Ожидание новой встречи всегда было невыносимо. Даже если было оно кратким, ощущалось словно вечность. Однако вместе с тем не было мгновения счастливее, чем долгожданная встреча, и Улль широко улыбается, слыша ещё на подходе желанную ходьбу. — У меня есть для тебя подарок, — едва успели они встретиться, произнёс Улль, словно нетерпеливый ребёнок, и найдя руку Хёда, слегка сжал её, заглядывая в лицо друга. Тот ответил заинтересованным удивлением, и лёгкая улыбка тронула его губы. — Подарок? — переспросил он. — Для меня? Но разве для того есть какой-то повод? — Мне не нужен никакой особенный повод, чтобы сделать тебе подарок, — беззлобно фыркнул Улль, но тут же довольно просиял.       Повёл плечом, сбрасывая с него тетиву и ловко перехватывая рукой гладкую раму лука. Который протянул Хёду, вкладывая в его руки. Пальцы слепца тут же поспешили скользнуть по обработанному дереву, таким образом своеобразно рассматривая его, и Хёд с лёгким замешательством поднял голову, повернув её к Уллю. — Тебе нужен свой лук, — тот широко улыбнулся в ответ. — Ибо какой лучник без лука? — Я чувствую контуры рун... — негромко произнёс Хёд, напряжённо водя подушечками пальцев по вырезанным на раме линиям. — И чувствую след колдовства. — Я не владею магией, которая подвластна тебе, — Улль отчего-то вдруг смутился и в жесте этого смущения взлохматил короткие волосы на затылке. — Но я охотник и лучник — кое-что немного я всё же умею. Я вырезал Тис и Коня, Человека и Дар, Защиту и Тюра — они защитят и принесут победу, и помогут в нужде, и если будет она слишком велика, станут они сигналом, что призовёт меня на помощь.       Хёд благодарно и тепло улыбнулся. Искренняя забота Улля всё также продолжала греть его сердце, она была приятной и желанной. Никто и никогда не отдавал ему столько же, сколько отдавал Улль. — Спасибо, — Хёд крепче сжал в своих руках подарок. — Он значит для меня очень много. Я буду беречь его и управляться с ним, — Улль в ответ заметно ободрился, что слепец, конечно, не мог увидеть, но отчётливо ощутил на своей коже. — Почему бы тебе прямо сейчас и не опробовать его? — предложил лучник, на что Хёд задумчиво кивнул. — Хорошая идея, — согласился он.       Подарок самого лучшего и умелого лучника был лёгок и податлив. Лук словно стал продолжением своего хозяина, неотъемлемой частью, без которой тот не мог обойтись и был неполным куда больше, чем без зрячих глаз.       Стрелы с лёгкостью срывались с тетивы. Ещё в полёте Хёд заговаривал их заклинаниями, и врезаясь в цель, они вспыхивали или взрывались льдом, расползающимся цепкими щупальцами во все стороны. Хёд учился, как когда-то Улль и говорил, развивать и использовать свой природный дар в связке с искусством, что он постиг благодаря стараниям друга.       Магия по-прежнему оставалась всё также понятна ему. Она давалась легко, ластилась под пальцы колдуна. Хёд придавал ей форму и направлять в нужное русло, и она беспрекословно повиновалась его желаниям. Улль едва ли мог помочь в этих тренировках, но Хёд и не нуждался в помощи. Однако лучник всё равно продолжал оставаться рядом, молча наблюдая за тренировками и успехами возлюбленного друга. Странным образом это ощущение безмолвной поддержки лишь сильнее укрепляло в Хёде уверенность и спокойствие, наполняя ещё большей силой, которой он управлял, придавая ей форму и смысл. В один прекрасный момент поймав себя на занимательной мысли.       Его толкало вперёд не только желание постичь собственные возможности. Шагнув за эгоистичную потребность, он наполнился желанием стать сильнее и лучше для того, чтобы в случае нужды быть действительно способным защитить того, кто стал ему дороже даже чем прекрасный брат.       Улль был силён духом и телом. Он был тем, кто вытащил Хёда из тьмы, наполнил его жизнь смыслом. Он всегда был готов прийти на помощь и защиту. Хёд хотел стать для Улля таким же. Тем, кто сможет помочь и уберечь в час нужды. Кто надёжно прикроет спину, защищая от любого подлого удара. В конце концов, Хёд хотел стать для собственного возлюбленного тем, на кого он всецело сможет положиться, в том числе и на поле боя, пусть Улль и не любил войну.       От изменения восприятия и появления новой цели обучение приобрело особый смысл. Теперь это было не только приобретение новых навыков и мгновения совместного времяпровождения, но и совершенствование самого себя и укрепление уз, которые теперь воспринимались далеко не так, как раньше.       Хёд продолжал управляться с луком. Под руководством и поддержкой Улля он научился чувствовать своё собственное оружие и направлять его. Он вслушивался в звуки вокруг, и они подсказывали ему, направляли его и становились его глазами. Хёд слушал их и позволял им вести себя. Шёпот ветра, шорох листвы, скрип веток — малейшее изменение становилось компасом, благодаря которому Хёд ориентировался так же хорошо и свободно, как зрячий. — С каждым новым выстрелом ты становишься увереннее, — Улль с удовлетворением наблюдал за успехами возлюбленного друга. — Твоя сила — внутри тебя, и она укрепляется.       Хёд и сам ощущал это. Он чувствовал себя спокойнее и лучше. Неуверенность таяла будто снег по весне, и Хёд ощущал, как спокойная сила медленно заполняет его. Гонит прочь ядовитый шёпот злых языков, преследующий его с самого детства, делая разум ясным и чистым. Поддержка и компания Улля вместе с его обучением медленно исцеляли глубокие раны от чужого презрения и пренебрежения. Постепенно Хёд учился принимать себя, снова и снова доказывая самому себе, что он далеко не такое ничтожество, каким его пытаются выставить другие.       Хёд действительно становился сильнее, увереннее и спокойнее. Даже в отношениях с Уллем были заметны эти перемены, и слепец больше не чувствовал себя словно слепой детёныш, не знающий, куда и как потыкнуться. Он учился любить и принимать любовь, и в каждую новую встречу старался проявлять всё то, что так желало подарить Уллю его сердце.       Улль никогда его не отвергал. Более того, принимал с радостью, отдавая в разы больше. Целовал с нежностью и глубокой любовью, делился крепкими объятиями, одаривал полными ласки тёплыми взглядами. Любовь переполняла его до краёв, и он охотно делился ею, не смея, однако, шагнуть за грань, за что Хёд был особенно благодарен ему. — Это так удивительно, — однажды признался он, слепым взглядом наблюдая за тем, как умелые руки Улля вытёсывают острые тонкие стрелы. — В каждую нашу встречу ты делаешь меня лучше.       Лёгкое удивление отразилось в серых глазах Улля, когда он поднял взгляд, натыкаясь им на безмятежную улыбку на лице Хёда. Тот, почувствовав, что лучник смотрит на него, улыбнулся шире, и нежность отразилась на его лице. — Я никогда не мог даже подумать о том, что я силён и умел — ты доказал мне обратное. Я никогда не мог даже подумать о том, что найдётся кто-то, кто полюбит меня — и ты отдал мне всё. Моё сердце переполнено благодарностью и любовью, я хочу отдать тебе их все, но понимаю, что этого будет ничтожно мало за всё то, что ты сделал для меня. — Это не так, — Улль отложил своё занятие и придвинулся к Хёду, привлекая его к себе и обнимая. — То, что ты здесь, со мной, значит для меня не меньше, чем вся моя наука для тебя. Моя любовь к тебе не нуждается в отплате — мне достаточно того, что ты рядом. Что ты приходишь ко мне. Что мои усилия помогают тебе обрести самого себя, — это стало их маленькой традицией, и Улль коснулся лбом лба возлюбленного друга. Тот, поддавшись желанию, накрыл губы лучника своими.       Поцелуй получился неспешным, преисполненным благодарности и нежности. Тихой любви, которая находила свой выход и воплощение. Ей не нужны были ни громкие слова, ни безрассудные подвиги. Лишь поддержка и близость, о которой раньше оба могли только мечтать. Медленное созревание и постепенная готовность к тому, что сильнее укрепит их чувства и ещё ближе свяжет друг с другом.       Каждое новое расставание было невыносимее предыдущего. Тоска и томление ожидания тугими кольцами сжимают сердце. Их не способна прогнать ни охота, ни привычная рутина, ни другие редкие встречи. Там, где все мысли устремлены к желанию сердца, окружающий мир совершенно бессилен. Улль беззвучно вздыхает и уходит в лес на охоту, дабы хотя бы попытаться немного отвлечь себя от тяжёлых мыслей.       Даже после того, как их чувства открылись друг другу, они не стали проводить друг с другом больше времени. Не потому, что не желали этого, и даже не потому, что опасались осуждения — косые взгляды они могли заслужить лишь за то, что прежде чем предпочесть друг друга, не оставили наследников от жён, несущих их кровь. Оба просто чувствовали, что если шагнут за невидимую линию, дороги назад точно больше никогда не будет.       Улль был не против. На самом деле, в душе своей он желал этого. Но не хотел он давить на возлюбленного своего, всё ещё робкого, неопытного и опасающегося. Если Хёд чувствовал, что так ему легче и удобнее, Улль был готов ждать столько, сколько понадобится.       Несмотря на их дружбу и пробуждающуюся любовь друг к другу, весь привычный мир Хёда во многом состоял из заботы и доброты его прекрасного брата. Пусть Улль медленно занимал главенствующее положение, всё же оставались сферы, в которых он чувствовал себя неуверенно. Слепой от рождения, он был неопытен и осторожен, недоверчив к миру, который не мог разглядеть. Именно потому Улль всегда оставался осторожен и чуток. Хёд был не уверен в себе и в мире, пуглив, словно дикий зверь, и всегда будто ждал удар в спину. Насмешки и порицания — слепой уродец, которого следовало придушить как только он покинул лоно своей великой матери — вот как к нему продолжало относиться большинство.       Улль, на самом деле, за это готов был каждому из них свернуть в своём гневе шею.       Каждый новый опыт вызывал у него настороженность и опасения, которые Хёд не всегда осознавал. Но на уровне инстинктов он медлит и цепляется за то, что ему привычно, прежде чем набраться сил и сделать шаг вперёд.       Странным образом Улль понимает это столь отчётливо, словно сам проходит через нечто подобное. Всегда достаточно холодный и отстранённый в покое и тишине своего чертога, он не мог и помыслить, что способен на такое понимание и отклик. Но к Хёду он не может испытывать ничего, кроме той нежности, проявлять которую мужчины считают слабостью. И Хёд чувствует это. Хёд принимает это. Хёд отдаёт Уллю не меньше, отдаёт ему всё, что переполняет его сердце, не желая прятать чувства и хоронить их внутри себя.       В конце концов он чувствует: время пришло. Готовность вытесняет страх, и Хёд делает шаг, после которого не будет дороги назад. Да и... Он и не хочет, чтобы она была.       Улль чувствует, что что-то незримо, неуловимо меняется, когда Хёд в неисчислимый раз приходит в Идалир. Странным образом это вселяет в лучника надежду вкупе с предвкушением.       Он всегда осторожен и аккуратен. Он смотрит на Хёда перед собой и широко улыбается, когда тот вновь приходит к нему. Хёд кожей чувствует его улыбку и улыбается в ответ, чувствуя, как по жилам разливается щемящее тепло, что концентрируется тянущим сладостным узлом где-то внизу живота.       Хёд делает шаг навстречу. По их негласной традиции они почти каждый раз встречаются у того самого пня, где Улль нашёл Хёда, впервые пришедшего в Идалир. Это место встречи приобретает особую значимость и важность, и оно — черта, которую наконец-то надлежит пересечь. А потому Хёд тянется к Уллю первым, и его руки робко, но уверенно обвивают шею Улля.       Лучник ловит сухой смазанный поцелуй в уголок своих губ. Хёд выглядит смущённым и неуверенным собственным порывом, но Улль мягко берёт его лицо в свои руки и вглядывается прямо в подёрнутые дымкой слепые глаза. Видит в них молчаливый призыв и разрешение и без слов понимает всё. Проводит огрубевшими пальцами по чужим худым щекам и наклоняется к губам, целуя их.       Поцелуй получается медленный и размеренный. Хёд робеет на мгновение, будто мимолётное сомнение посещает его. Гонит его прочь, не отталкивая Улля, хватается за его запястья, словно утопающий за доски, и отвечает вдруг с напором, которого едва ли можно было от него ждать. Улль усмехается сквозь поцелуй, но не отстраняется, принимая чужую инициативу и развивая её.       Поцелуй становится жарче и интимней. Хёд подаётся телом вперёд, прижимаясь к Уллю. От него веет жаром и силой, что всегда скрываются где-то глубоко внутри его души. Скользит руками по сильным плечам возлюбленного, что теперь примеряет на себя роль любовника, и проводит подушечками чувствительных пальцев по горячей коже шеи, обвивая её, и зарывается ими в топорщащиеся русые волосы на макушке.       Улль прижимает Хёда к себе за талию, второй рукой обнимая его за спину. Их поцелуи начинают играть разными оттенками, колеблясь от игривого противостояния до настоящей борьбы. Языки сплетаются друг с другом в неистовстве, до крови ранятся о клыки партнёра. Губы сминают губы, зубы слегка прикусывают их, отчего они припухают. Воздуха в лёгких становится слишком мало, и весь он вокруг них будто накаляется и дрожит напряжением.       Улль отстраняется и смотрит в лицо Хёда затуманенным взглядом. Сейчас он мало чем отличается от своего слепого возлюбленного, и это странным образом раззадоривает ещё сильнее. Он вновь приникает в жадном поцелуе к чужим губам, и Хёд горячо выдыхает в них. — Ты уверен? — несмотря на собственное желание, на долгожданную близость, Улль не изменяет себе. — Станем мы не просто друзьями и возлюбленными, но любовниками. Уверен, что желаешь этого?       Хёд в ответ лишь прижимается ближе — тело к телу и нетерпеливо притирается — грудью к груди. Закрывает слепые глаза и осторожными пальцами мягко скользит по обнажённой шее, словно запоминая, впитывая родные черты. — Я хочу чувствовать тебя, — он выдыхает, оставляя поцелуй на скуле, пока Улль крепче смыкает объятие, ближе прижимая к себе. — Я хочу быть с тобой. Хочу быть тебе другом, возлюбленным и любовником. Даже если нам никогда не суждено стать полноценной семьёй и породить наследников, я хочу быть с тобой.       Вместо ответа Улль взял лицо Хёда и поцеловал его — глубоко и чувственно, вкладывая всю свою любовь в этот поцелуй. Хёд ответил с не меньшей глубиной, наслаждаясь долгожданной близостью... которой было издевательски мало.       Тяжёлые зимние одежды не дают им возможности почувствовать друг друга. Жар и нетерпение желания гонят вместо крови огонь, и весь мир схлопывается до ощущений, которым они отдаются. Спешат торопливо избавить друг друга от одежды и целуются жадно — больше, глубже, сильнее. Напиться друг другом, утоляя неутолимую жажду. У тел их нет опоры, отчего они вынуждено отступают назад, теряя по дороге остатки одежды. И когда Улль упирается спиной в шершавую кору дерева, оба они остаются лишь в исподних штанах.       Холод не страшен им, ведь он — их стихия. Он льдами заковывает их одинокие души, и им нечего страшиться его. Более того, сейчас он сам отступает от них, пока любовники, обрётшие друг друга, сгорают в страсти и плавятся в прикосновениях друг друга.       У Хёда чувствительные пальцы. Не только из-за слепоты, но и от природы наделён он особой тактильностью, а потому когда руки его касаются обнажённых плеч возлюбленного, на мгновение у него перехватывает дыхание. Словно любопытный ребёнок, он осторожно и мягко исследует чужое тело, подушечками пальцев проводя по линиям шрамов, угадывая контуры редких татуировок и рельефы мышц. Прикосновения абсолютно невинны и преисполнены нежного любопытства, и от одного осознания этого и ощущений пламя внутри Улля разгорается сильнее, пока пах наливается кровью и твердеет, словно камень.       Его сильные грубые ладони скользят по бледной коже чужих боков в ответных прикосновениях. Улль не торопит, позволяя Хёду «осмотреть» себя, насладиться ощущением близости и жаром, исходящим из-под кожи. Он гладит возлюбленного по спине, обнимая бережно, и целует хаотично, оставляя поцелуи на щеках и скулах, целуя в губы и закрытые веки. Сам наслаждается этой близостью, и бесконечная нежность, любовь и тепло переполняют его сердце, выливаясь через край.       Хёд опускается ниже. Но в последний момент словно пугается и упирается своими ладонями в твёрдый живот лучника, приникая грудью к чужой груди. Отвечает на невинные поцелуи Улля, и они вновь находят губы друг друга. Целуются, делая совсем короткие передышки, чтобы глотнуть воздуха, и поцелуи их сменяются шумным горячим дыханием от каждого нового прикосновения кожи к коже.       Хёд притирается к Уллю, почти вдавливая его спину в дерево. Затвердевшие соски трутся о его соски, пальцы сжимают кожу и твёрдые мышцы, и это лишь малая часть тех ощущений, что жаждут они оба, но Хёд колеблется, не решаясь перешагнуть за эту грань.       Тогда за него это делает Улль.       Он подаётся вперёд бёдрами, собственной плотью, горячей и возбуждённой, чувствуя чужой жар и желание. Скользит членом по члену, сжимая пальцами чужие бёдра, и ловит шумный выдох сквозь поцелуй.       Улль толкается медленно, но резко, выбивая из груди возлюбленного друга тяжёлое дыхание. Хёд двигается в ответ, не желая отставать, и ладони его соскальзывают с напряжённого пресса к бокам. Их тела сплетаются друг с другом — кожа к коже, и члены их трутся, будто желают стать одним целым, единым и неразделимым организмом.       Поцелуи становятся короткими, но оттого лишь приобретают интимную чувственность. В промежутках между ними же они обжигают друг друга горячим дыханием и тихими стонами, что ласкают слух.       Возбуждение и желание повышают градус вокруг них. Жар, кажется, исходит от них осязаемыми волнами — пусть кто-нибудь скажет теперь, что они — холодные и бесчувственные исполины. Он накаляет воздух, отчего становится нечем дышать, и Улль вновь делает шаг вперёд.       Хёд, предсказуемо, всецело доверяет ему.       Широкая грубая ладонь плавно скользит под завязки исподних штанов, приспуская их. Обхватывает твёрдую горячую влажную плоть, медленно проводя шершавыми подушечками снизу-вверх от самого основания до крупной головки. Хёд снова выдыхает шумно, и хватка на боках Улля становится сильнее, когда он обхватывает член в кулак и делает широкое движение рукой.       Его собственные штаны с лёгкостью цепляются за кору и съезжают вниз, обнажая пах. Хёд толкается вперёд, проезжая головкой по члену любовника, и тот, пользуясь близостью, обхватывает и его своей рукой.       Они близки — плоть к плоти, жар к жару. Быть ещё ближе невозможно, и они снова целуются, целуются, целуются. Пытаются утолить друг другом жажду, запечатывают друг в друге своё жаркое — одно на двоих — дыхание и стоны, будто они — величайшая тайна мироздания. Рука Улля двигается издевательски медленно и ритмично, и они двигаются ей в такт своими телами — бёдрами, грудью, свободными руками. Улль прижимает за талию Хёда к себе — ближе, ещё ближе — в то время как Хёд до синяков сжимает чужие плечи.       А после набирается смелости и накрывает своей рукой руку Улля на их членах. Поднимается от неё, дотрагиваясь до возбуждённой плоти, и нежно легко проводит кончиками пальцев по влажной горячей коже, касаясь затем и головки. Улль издаёт в ответ на чужое движение долгий стон, закрывая глаза, отдаваясь ощущениям и в конце концов отпуская свой член.       Они ласкают друг друга — неспешно, вкладывая в движения не пошлость, но любовь и желание доставить удовольствие. Оба не искушённые в подобных делах, но удивительно точно знающие, что должны делать. Одаривающие друг друга поцелуями, жарким дыханием и тихими интимными стонами, что вместе превращаются в ценнейшее сокровище.       Конец приходит на пике блаженства. Он тягуч и медленен. Растекается по венам кровью-кипятком, сжигающей изнутри, испепеляющей. Болью облегчения и обжигающим семенем, пачкающим их животы так, что никто не разберёт, где чьё.       Они дышат тяжело, полной грудью, и дыхание их по-прежнему одно на двоих. Улль с молчаливой любовью смотрит в слепые глаза Хёда и ловит его немного неуверенную робкую улыбку. Приподнимает слегка пальцами его подбородок и целует глубоко и медленно, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства.       Отныне и до конца дней они окончательно становятся возлюбленными, связанными прочными нитями, и разрывая поцелуй, Улль лбом касается лба Хёда. — Я люблю тебя, — он не считает зазорным признаться в чувствах и открыть своё сердце. — Что бы ни случилось с нами дальше или когда-нибудь, моё сердце навсегда будет принадлежать тебе. — А моё — тебе, — с тёплой улыбкой в голосе ответил Хёд. — Я благодарен норнам за то, что свели наши дороги в тот памятный день сватовства.       Улль негромко рассмеялся. В искреннем порыве нежности он обнял возлюбленного, прижимая его к себе, и впервые за очень долгое время наконец-то почувствовал себя целым и завершённым, нашедшим покой и счастье своей души.