Mannar-Liv

      Лив с трудом открыла глаза. Голова была тяжёлой, мысли завязали словно в смоле, не желая складываться в цельный поток. Мир вокруг расплывался и разбегался в стороны от рассеянного восприятия. Лив попыталась приподняться на локте, но тут же почувствовала, как к горлу подкатил ком тошноты, который она с трудом смогла проглотить, не давая ему выход наружу.       Глухо простонав, девушка обессилено рухнула обратно на подушку, закрывая глаза. Однако практически сразу же резко распахнула их вновь. Пусть её восприятие до сих пор не пришло в норму, последним воспоминанием было сражение с ётунами в холодном тёмном лесу, но аж никак не гулянка в доме одного из них, после которой на утро могло быть так плохо.       Предчувствие скверного неприятно засосало под ложечкой, и Лив всё-таки заставила себя принять сидячее положение. Мир тут же опрокинулся, из-за чего девушка крепко зажмурилась, пытаясь выровнять дыхание и уравновесить саму себя в полувертикальном положении, и крепко сцепила зубы, дополнительно закрыв рот ладонью, сдерживая тошноту.       Посидев несколько долгих минут, приходя в норму, Лив осторожно коснулась босыми ногами холодного земляного пола. Мороз тут же поднялся вверх от ступней по ногам вдоль всего тела, тем самым помогая взбодриться. Лив вздрогнула, зябко поведя плечами, а после настороженно осмотрелась.       Помещение, в котором она очнулась, оказалось небольшой комнаткой, в которой находилась узкая кровать, застеленная шкурами, на которой и лежала Лив, и большой сундук, запертый на замо́к и украшенный сложной рунической резьбой. Сам вид комнатки и её размещение напомнили Лив дома саксов, разделённые на несколько помещений, отграниченных друг от друга, отчего девушка нахмурилась.       «Мы были в Ётунхейме, — подумала она. — Я никак бы не смогла оказаться в Англии... Да и саксы вряд ли так сведущи в рунах... — она вновь скользнула взглядом по сундуку. — Но в таком случае... где я?» — Лив ещё раз осмотрелась по сторонам.       Поняв, что вряд ли ей удастся найти ответы на свои вопросы в комнате, Лив осторожно, на цыпочках вышла в небольшой короткий коридор, который вывел её в просторный, широкий и светлый, вполне типичный медовый зал. Он был абсолютно пустынен и тих, и Лив осторожно вошла в него, оглядываясь.       Она не имела ни малейшего понятия, где оказалась, отчего всё происходящее казалось ей каким-то странным сном. Судьба её спутников тоже была Лив неизвестна, и от этого внутренности стягивала тревога. Девушка снова нахмурилась, закусив губу, чувствуя себя маленькой потерявшейся девочкой. — Лив? — негромкий уставший голос, раздавшийся за её спиной, заставил её подскочить на месте от неожиданности и резко обернуться.       Взгляд девушки тут же наткнулся на Форсети. Тот выглядел измученным и уставшим, и тень тревоги отпечаталась на его лице и во взгляде. Лив удивлённо приподняла брови и уверенно подошла к кузену. — Форсети? — осмотрев брата, с ответной тревогой обратилась она к нему. — Что случилось? Где мы? Где остальные? — Форсети поморщился от обилия вопросов, а после вздохнул. — Присядем, — он тяжело опустился на ближайшую лавку, вновь поморщившись, на этот раз как от боли, и Лив, встревоженная и растерянная, послушно опустилась рядом. — Рассказ будет долгим и непростым, — судья прожёг кузину серьёзным взглядом, и у той против воли пробежал по спине холодок.       На долгую минуту Форсети замолчал, словно собираясь с мыслями о том, как и с чего начать свой рассказ. Лив не торопила его, терпеливо ждала, хотя внутри всё скручивалось в тугой комок беспричинной, на первый взгляд, тревоги. — После того как ты упала, дела наши ощутимо ухудшились... — нарушив затянувшееся молчание, выдохнул Форсети.       Сражение затягивалось, однако перелом его казался близко. Форсети не мог поверить, что они, небольшая кучка асов, смогли выстоять против целого отряда ётунов на их же земле. И хоть сам судья чувствовал себя до крайности истощённым, слабая радость зажглась в его душе: вот, ещё чуть-чуть, совсем немного... — ЛИВ!!! — яростный, словно рёв медведя, вой заставил Форсети вздрогнуть и резко обернуться.       На несколько бесконечных мгновений всё вокруг словно замерло. Битва будто остановилась, а движение жизни замедлилось, и Форсети мог только наблюдать за ним. Смотреть и видеть, как без чувств на взбитую ногами чёрную землю упала, словно подкошенная, его сестра. И стоило её телу повалиться на холодный грунт, как Форсети показалось, что жизнь вовсе покинула её.       Он не успел ни подумать об этом, ни осознать: откуда-то сбоку из тумана соткалась крепкая и плечистая фигура ётунхеймского воина, размахивающего массивным двойным топором. Он мчался на Лив, желая её добить, и Форсети, вместо того чтобы хоть что-то делать, мог лишь абсолютно бессильно наблюдать.       Он крупно вздрогнул и глаза его против воли округлились в удивлении, когда ётунская секира, со свистом рассекая воздух, вместо безвольного тела Лив широким ударом, оставляя глубокую и длинную рану, наискось пробила грудь Улля. Лучник, увидев, что дочь его попала в беду, как любой родитель, тотчас бросился ей на помощь, едва успевая прикрыть своим телом от смертельного удара.       Будто очнувшись от оцепенения, Форсети тряхнул головой, ошалело наблюдая, как получивший страшную и тяжёлую рану Улль, захлебнувшись кровью, взревел ещё более яростно, чем до этого. Не обращая, кажется, никакого внимания на пробитую грудь, он голыми руками бросился на врага.       Ётун был выше Улля на целую голову и раза в полтора шире в плечах. Оскалившись, он вновь замахнулся на своего противника окровавленной секирой, однако лучник, оскалившись в ответ, демонстрируя залитые кровью зубы и дёсна, сверкнул глазами. В исступлённом бешенстве берсерка он, и вправду как медведь, набросился на ётуна, выбивая из его рук оружие и врезаясь в его массивную твёрдую фигуру.       Со спины, меж тем, на лучника попытался наскочить ещё один ётун, но в этот момент сбоку от Форсети раздался яростный громкий клич, и лёгкий боевой топорик, пущенный со всей немалой ванской силой, полным лезвием метко вошёл в голову ётуна, пробив ему череп. Враг пошатнулся, выпустив оружие, и завалился на спину, что Форсети увидел краем глаза, резко обернувшись на Фрейра.       Солнцеликий ван выглядел не лучшим образом. Было видно, что защитное колдовство, которым он оборонялся от ётунхеймских колдунов, отняло у него много сил. Жилы на его руках и шее напряглись и вздулись, свет, заполняющий глазницы, частично погас, отчего просматривались контуры радужки его глаз. Фрейр держал чары из последних сил, но сила их значительно ослабла, из-за чего вынужден он был вступить и в рукопашный бой. — Не стой столбом, судья! — прогремел солнцеликий ван, и Форсети тряхнул головой, приходя в себя и бросаясь в бой.       Мазнув взглядом по Уллю, который будто дикий зверь голыми руками разорвал своего противника, вырвав у него полный боли высокий крик, прежде чем окончательно свернуть ему шею, Форсети понял, что помощь лучнику не нужна. А потому он бросился к сдерживающим натиск Трюггви и Фрейру, отдавая бою остаток своих сил.       Даже вчетвером сражаться оказалось сложнее, чем впятером. Впрочем, вчетвером они стояли недолго — пробитая грудь Улля была тяжёлой и глубокой раной, и тот, вновь захлебнувшись кровью, отхаркивая её на землю, обескровленный и ослабевший, повалился наземь, падая недалеко от дочери, отчего дееспособными в отряде остались только трое воинов. Которым без поддержки Лив, что сама держалась поразительно стойко и заражала своей стойкостью остальных, и без дальней поддержки её отца, самого умелого лучника, было тяжко, и казавшийся победным перелом вдруг обернулся тяжестью и бедственным положением для гостей Ётунхейма. — У меня плохие новости! — перекрикивая звон клинков, обратился к Форсети и Фрейру Трюггви. — Я вижу, что к ётунам идёт подкрепление. — Мы не выстоим! — в ответ прорычал Форсети, удобнее перехватывая в мокрой от пота и крови руке меч. — Нас мало, и мы устали. Они убьют нас. — Воспользуйся даром Фригг, — к Трюггви обратился Фрейр. Он напряжённым взглядом вглядывался вдаль, из которой, по словам Трюггви, должны были выйти подкрепления врага. — И кто бы ни явился на твой зов, пусть после отправится он в Трюмхейм — это здесь недалеко. Там живёт жена моего отца, мстительница Скади. Она уважаемая женщина и могучая дева щита. Она поможет, и ётуны не рискнут выступить против неё.       Трюггви кивнул. Подрагивающими от напряжения и усталости пальцами он вытащил из подсумка на поясе камень Фригг, пока Форсети прикрывал его от вражеских ударов. Фрейр же сделал решительный шаг вперёд и раскинул в стороны руки, закрыв глаза.       Голос его громом прокатился по полю битвы. Ётунхеймские воины зашипели и взвыли, закрывая руками уши и отворачивая головы. Распев ванахеймского воина сопровождался вспышкой света, и Форсети с трудом смог разобрать колдовские слова. — Корабельный щит, блестящий ореол, ледяная скорбь, крутящееся колесо. Сколлем зовётся волк, что преследует колесницу. Лошади везут Сияющую богиню. Свалинном зовётся тот, что стоит перед Солнцем, холмы и моря сгорят, если он упадёт. На щите вырезаны ухо Арвака, копыто Альсвинна, колесо, что кружится. Я вырезал две Соулу, Я нарисовал две Соулу, Я воспевал две Соулу. Солнечное кольцо вращается по своему кругу, принося лето. Петухи кукарекают пробуждающую песню альвам на лугах. Сила в теле — сила в земле. Петухи кукарекают, магия творится. Норны прядут, судьбы переплетаются. Боги плачут, волки завывают. Во́роны каркают, великаны спят. Тени грозятся, ячмень колышется. Волки охотятся, Солнце прячется.       Тело Фрейра вновь заполнилось светом. Проступили на смугловатой коже контуры солнечных, огненных рук. Соулу и Кеназ, и руна Фрейра Ингуз пульсацией жизни и тепла сражались с жителями и магией нижнего мира. Однако усилие и мощь магии давались Фрейру тяжко, и Форсети заметил, как из заполненных сияющим светом глаз вана потекли кровавые слёзы. — О Всемать! Великая, взываем мы к твоему могуществу! — меж тем выхватив камень Фригг, лихорадочно шептал Трюггви. — В великой нужде мы. Пошли нам свою милость и подмогу. Могучих воинов, что защитят нас и станут с нами плечом к плечу против врагов наших! — камень в руках юного стража нагрелся и завибрировал, а в следующее мгновение вибрация его перекинулась на землю, встряхнув её так, что Форсети пошатнулся.       В этот миг произошло сразу несколько вещей: из второй части леса, в которую путникам так и не дано было войти, сотрясая землю, высыпало несколько десятков ётунов в сопровождении их колдунов. Однако не успели их тёмные фигуры появиться перед Форсети и Трюггви, как из-за спин их раздалось оглушительное лошадиное ржание, и дюжина воинственных всадниц, издавая пронзительный боевой клич, врезалась в ряды неприятеля. Чёрные лошади с горящими глазами ударили копытами, высекая искры и взбивая комьями землю, и грозные валькирии вступили в бой. И лишь одна из них притормозила на мгновение, спешившись. — Труд? — Форсети без труда узнал в рыжеволосой воительнице дочь Тора-громовержца, и она обернулась на него, мазнув взглядом по судье. — Фригг призвала нас на поле боя, — резко произнесла валькирия. — Сказала, что вы попали в беду. Оттого сорвались мы и прибыли, не предупредив о том ни Фрейю, первую средь нас, ни Тюра, ведущего нас в бой.       Форсети едва открыл рот, чтобы что-то ответить, как Фрейр, выигравший им немного времени до прихода дев войны, глухо простонал. Исходящий от его тела свет резко погас, глаза закатились, а руки безвольно опустились. Тело его расслабилось и обмякло, и лишь твёрдая фигура Труд, возникшая перед ним, уберегла солнцеликого вана от падения на землю. — Долго объяснять, что у нас тут произошло, — спешно ответил на вопрос в серых глазах Труд Форсети. — Не только Фрейр нуждается в помощи. Твой брат тяжело ранен, и его дочь тоже нуждается в помощи, — на этих словах валькирия дёрнулась, но её догнал голос Трюггви: — Фрейр попросил призвать его родственницу. Здесь неподалёку живёт Скади, жена его отца. Он сказал, что она может помочь, — последние слова врезались в спину Труд, которая, опустив Фрейра на землю, стремительно метнулась к своему коню, запрыгивая на него и стрелой уносясь в сторону. — Что нам делать? — Трюггви перевёл с недвижимого Фрейра взгляд на Форсети, и тот посмотрел на поле брани, на котором сражались ётуны и валькирии. — Мы им только помешаем, — мрачно констатировал факт судья. — Поэтому позаботимся о защите раненых. Смотри за Фрейром, а я присмотрю за Уллем и Лив, — юный страж кивнул на эти слова, перехватив поудобнее меч и подняв щит Лив, напряжённо глядя по сторонам.       Форсети, повторив движения кузена и удобнее перехватив оружие в уставших руках, двинулся в сторону лежащих в стороне Лив и Улля. Несмотря на то, что валькирии отвлекли на себя основное внимание врага, судья опасался, что кто-то из них мог затаиться, дабы нанести предательский удар.       В своём подозрении он не ошибся. Едва приблизился к раненым родственникам, как услышал шорох за спиной. Резко развернувшись, в последний миг прикрылся щитом, ловя на него удар такой силы, что от него против воли подкосились колени.       Форсети скрипнул зубами, отражая выпад. Попытался сам нанести удар, но промахнулся. Ётун напротив него был ранен, и кровь струилась по его лицу, делая его ещё более зловещим. Он хищно оскалился, метнувшись к противнику, но тот увернулся. Не слишком успешно попытался ударить в открытый бок, но меч скользнул в непослушных уставших пальцах, лишь немного чиркнув плоть, отчего ётун яростно взревел.       Он отбросил прочь оружие и набросился на Форсети голыми руками. Будучи в два раза больше него и сильнее, без особых усилий он повалил судью на землю, и тот неудачно упал, отчего хрустнула правая нога и резкая боль пронзила конечность. Сосредоточиться на ней, впрочем, Форсети не смог: тяжёлая туша придавила его, и он едва смог прикрыться от неё щитом. Меч вылетел из руки, и судья снова заскрипел зубами, отчаянно пытаясь до него дотянуться, из последних сил оттесняя от себя стальным шишаком щита пытающегося додавить его ётуна. Чтобы дезориентировать его, Форсети несколько раз ударил его в челюсть, прежде чем наконец-то дотянулся до меча и колющим ударом вогнал его в шею врага. Тот захлебнулся кровью и повалился прямо на Форсети, отчего тот поморщился, и навалившись обеими руками, сбросил тяжёлую тушу вбок.       На несколько секунд судья прикрыл глаза, позволяя себе короткий отдых и чувствуя себя абсолютно обессиленным. После же он повернул набок голову, натыкаясь взглядом на бледное лицо Лив. Подтянувшись на локтях, Форсети перекатился набок. От повреждённой ноги тут же разошлась вспышка боли, и судья поморщился. Кое-как он дополз до сестры, с тревогой вглядываясь в её лицо. Грязными от земли и крови пальцами коснулся шеи, нащупывая слабый пульс, и облегчённо выдохнул, тут же скашивая глаза на Улля.       Лучник выглядел скверно. Рана на его груди обильно кровоточила, отчего вся одежда пропиталась кровью. Улль упал на бок, так что кровь пропитала землю вокруг него настолько обильно, что чёрный грунт отливал едва заметным багрянцем. Лицо лучника побелело, будто полотно, и начало отдавать серостью, отчего Форсети подполз к нему, осторожно проверяя, жив ли тот вообще, или нет. Слабый, едва ощутимый пульс чувствовался под пальцами, однако общее состояние Улля всё же вызывало у Форсети немалое беспокойство — с таким ранение даже богу выжить было очень непросто.       Под телом Улля по земле расползлась тонкая кромка льда. Иней расходился во все стороны, словно кровь по жилам, и Форсети, проследив за его началом, поднял голову, натыкаясь взглядом на чёрного коня, на котором сидела Труд. Рядом с ней шла крепко сбитая высокая женщина. Холодное строгое лицо её было украшено бело-синими рисунками, а насыщенные синие глаза с морозной яростью смотрели на сражающихся валькирий и ётунов. Последние, меж тем, едва заметив женщину, замерли как вкопанные, глядя на неё с искренним страхом и благоговением. Та в ответ на их взгляды лишь в холодном презрении скривила губы. — Жалкие черви, — вкрадчивым, но в то же время сильным и громким, звенящим от ярости голосом произнесла она. — Продали вы и предали свою честь. Пошли за презренным плутом, не мужем и не женой, вместо того чтобы гнать его взашей с порога своих домов! — Не гневайся, госпожа, — навстречу Скади, а это несомненно была она, сделал шаг один из колдунов. Держался он ровно и с достоинством, глядя в холодное бесстрастное лицо с ответным бесстрастным спокойствием. — Каждый из собравшихся здесь волен сам делать свой выбор и следовать или не следовать за волей предлагающего. — Истину говоришь, — не изменившись в лице, ответила Скади, но синие глаза её сверкнули опасным огнём. — Вот только прежде чем следовать, должен был ты узнать, что среди врагов женовидного ублюдка, на которых натравил он вас, был мой пасынок, — голос женщины стал жёстче, и температура на недавнем поле брани ощутимо понизилась. — И коль мнишь ты себя его врагом, значит, мнишь врагом и моим — и я не посмотрю на то, что походим мы из одного племени! — Скади взревела медведицей, и холодные морозные руны вышли из-под её пальцев, оплетая колдуна и превращая его в ледяную статую, разлетевшуюся крошкой от жёсткого и резкого движения женской руки.       Тяжёлым, пригвождающим к земле взглядом Скади обвела других ётунов. Была в этом взгляде не только чистая, безудержная ярость, но и льющаяся через край сила. Скади была одной из дочерей Ётунхейма, могучей девой щита и колдуньей — с собственными собратьями она могла сражаться с лёгкостью и неистовством. Далеко не просто так чтили и уважали дочь Тьяцци по всему Ётунхейму; далеко не просто так она набралась дерзости и смелости прийти в Асгард и требовать выкуп за своего отца.       Остатки воинов и колдунов, что не полегли под мечами, копьями и секирами валькирий, скалясь и шипя, отступили во тьму лесной чащи. Не хотели они познавать на себе весь гнев и ярость Скади, как и не хотели наживать в её лице кровного врага. Предпочли отступить и сбежать, и на губах женщины появилась презрительная насмешка. — Трусы, — сплюнула она.       Внимание её, впрочем, быстро переключилось, стоило цепкому колючему взгляду упасть на лежащего на спине Фрейра. Стремительным, словно бросок, движением Скади оказалась рядом с ним, опустившись на корточки и всматриваясь в спокойное лицо пасынка. — Он колдовал, — сбоку раздался хриплый голос Трюггви. Несмотря на невыносимую усталость, парень всё ещё держался на ногах, держа в руках оружие. — Я вижу, — Скади, скользнув по парню взглядом, хмыкнула, а после повернулась к Труд, отделившейся от валькирий, покинувших поле битвы и Ётунхейм. — Воительница, снова войди в мой дом и призови оттуда слуг. Пусть помогут сопроводить раненых в мой чертог, — в молчаливом согласии Труд запрыгнула на своего коня и пришпорила его, исполняя просьбу Скади.       За время пока валькирия отсутствовала Скади с помощью Трюггви и хромающего Форсети перенесла к Фрейру Лив и Улля. Опустив лучника рядом с пасынком, она окинула его долгим задумчивым взглядом. — Крепкое здоровье у твоего брата, валькирия, да могучие руны защищают его, — почувствовав за спиной чужое присутствие, усмехнулась Скади. — Но коль не поторопимся, утянут они его следом за тем, кто отдал их ему, — Труд сжала руки в кулаках и кивнула, в то время как Скади движением головы указала слугам на раненых.       Те засуетились, подхватывая тела и кладя их на широкую повозку, застеленную шкурами, следом за которой отправились сама Скади, Труд верхом на своей лошади и Трюггви с хромающим Форсети. — Так что, отвечая на твои вопросы, сейчас мы находимся в Трюмхейме, в доме Скади, — Форсети устало вздохнул. — Трюггви уснул, а за Фрейром и Уллем следит хозяйка чертога и Труд с ней — я не ведаю, что с ними.       Чем больше кузен рассказывал о минувших событиях, тем сильнее бледнела Лив. В конце концов она спрятала лицо, большими пальцами сцепленных в замо́к рук уперевшись в лоб. Сгорбилась, локтями до боли упираясь в ноги, и бессильно скрипела зубами, на чём стоят все девять миров кляня себя за слабость. — Это моя вина, — полным неподдельного раскаяния голосом прохрипела она. — Я подвела вас. Отец едва не отдал жизнь из-за того, что я не смогла совладать со своей слабостью. — Я тебе уже говорил, — устало, но твёрдо ответил Форсети, положив руку кузине на плечо и сжав его. — Даже опытный колдун с трудом мог бы сопротивляться чарам из мира мёртвых. Это не твоя вина, и не вина дяди — это удар нижнего мира и его колдунов. Такой же удар, какой настиг твоего отца, или такой же, каким к праотцам мы отправили наших врагов. Лишь иной природы он, однако суть его оттого неизменна.       Лив скрипнула зубами, зажмурившись. Ещё ни в одной битве ей не доводилось терпеть такое сокрушительное поражение, и это, внезапно, ощутимо било по самолюбию. — В конце концов, ты же воин, — жёстко, желая отрезвить, отрезал Форсети. — К тому же самый опытный из нас. Едва ли что-то изменилось бы, если бы ты осталась на ногах. Без помощи валькирий и Скади мы бы всё равно не выстояли и рано или поздно полегли бы все — странно, что я должен объяснять это тебе, — он одарил сестру неодобрительным взглядом, и Лив с мелькнувшей в глазах благодарностью посмотрела на него. — Из-за меня пострадал отец, — она закусила губу и нервно повела плечами. — Я понимаю, что мы все были готовы к смерти, тем более к смерти в бою, но... — девушка зажмурилась и шумно вдохнула, словно пытаясь взять себя в руки. — Прости, я веду себя недостойно. — Всё, что я могу тебе сказать, — принимая переживания кузины со снисхождением, терпеливо и мудро отозвался судья. — Что ты бы поступила на его месте точно также. Тоже бросилась бы защищать его, если бы ему грозила опасность. И это нормально. Это естественно. И тут уж тем более нет твоей вины. — Ты прав, — также шумно Лив выдохнула и кивнула. — Ты прав. Спасибо, — она с искренней благодарностью улыбнулась брату. — И прости мне мою реакцию — она недостойна девы щита и лишь позорит моего отца, который, получив свою рану, продолжил достойно сражаться. — Отнюдь, — Форсети слегка округлил глаза от удивления. — Не вижу ничего позорного в том, что ты беспокоишься о своём родителе — быть может, мы все были готовы к смерти, однако менее неожиданной и болезненной она от того не становится, — и видя, как побелела кузина, спешно добавил: — Но я надеюсь, Улля эта участь миновала.       Лив заторможено кивнула и задумчиво прикусила губу, сведя брови на переносице. Из коридора, ведущего вглубь дома, послышались шаги, и Лив подняла на них глаза, тут же натыкаясь взглядом на вышедшую в медовый зал девушку. Рыжеволосая и веснушчатая, не слишком высокого роста и крепко сбитая, она смотрела впереди себя спокойным, но словно с лёгкой задиристой насмешкой взглядом серых глаз. Глядя на неё, Лив сразу вспомнила о Торе — так девушка была похожа на громовержца, — а потому безошибочно догадалась, что это и была валькирия Труд. — О, я вижу, ты пришла в себя, — стоило взгляду Труд упасть на Лив, как лицо её оживилось, а глаза заискрились. Валькирия тут же оказалась подле родственницы и крепко сжала её руки. — Я рада тебя видеть. — Я, э-э, тоже, — несколько обескураженная такой реакцией, Лив неуверенно кивнула, с лёгким удивлением глядя на Труд. Та в ответ бодро улыбнулась, и не совсем верно истолковав удивление племянницы и кузины, произнесла: — Брат мой, отец твой, хоть и получил тяжёлую рану, скоро придёт в себя. А что до Фрейра, то по словам Скади, ему нужно хорошенько отоспаться. — Я могу чем-то помочь? — неловко поведя плечами, поинтересовалась Лив. — Не Фрейру, отцу, — видя, как Труд вскинула рыжие брови в непонимании, добавила спешно. — Я неплохо разбираюсь в травах, возможно, Скади нужна помощь? — под внимательным взглядом Труд девушка почему-то смутилась, закончив совсем тихо и неуверенно.       Что бы там ни говорил Форсети, а всё же червячок внутри грыз Лив. Да, они все были готовы к самому худшему исходу путешествия, однако одно дело, если бы кого-то из них тяжело ранили или убили непосредственно в ходе битвы, и совсем другое — пасть жертвой, закрывая собой другого члена компании. В обществе, в котором Лив выросла, подобное не слишком поощрялось, и девушка в прямом смысле впервые столкнулась с такой неоднозначной ситуацией. Она чувствовала себя виноватой и потому особенно хотела быть полезной и нужной, чтобы искупить свою вину.       Труд, продолжая внимательно вглядываться в лицо родственницы, кажется, читала на нём все её переживания. Тепло улыбнувшись, она в жесте поддержки сжала её плечо и подмигнула. — Скади справляется без помощи, — пояснила она. — Она умела и могущественна, а потому подобное предложение может принять за оскорбление. Не беспокойся, Улль будет в норме — он силён, а Скади хорошо разбирается в том числе и в лечебных рунах.       Лив вздохнула, молчаливо принимая слова Труд. Валькирия же выглянула из-за плеча девушки и неодобрительно посмотрела на Форсети. — Тебе тоже надо отдохнуть, судья, — произнесла она, на что тот скривился. — Давай-давай. А то если свалишься прямо посреди пира, никто не станет тащить тебя в комнату, — она хохотнула, и Форсети обижено фыркнул.       Но всё же он тяжело поднялся с лавки, и всё ещё хромая, послушно отправился в выделенную ему комнату. Отдых после тяжёлого боя ему и вправду не помешал бы, и даже из чистого упрямства с этим было глупо спорить.       Когда Форсети ушёл, Лив и Труд остались вдвоём. Мимолётная неловкость повисла между ними, и Лив украдкой поглядывала на родственницу. Труд отличалась и от своего отца, и от матери, и почему-то рядом с ней Лив чувствовала себя спокойно. Ни неприязни, ни высокомерия не исходило от валькирии, наоборот, лишь сила, уверенность и энергия, которые поднимали дух самой Лив. Это было необычно, но волнительно. — Присядем? — Труд улыбнулась, кивая в сторону лавок, и опустилась на одну из них вместе с племянницей и кузиной.       Рассматривая её, она вновь улыбнулась — на этот раз приветливо, тепло и мягко, а после подалась вперёд, беря руки Лив в свои и несильно сжимая их, заглядывая ей в такие же серые, как у неё и брата, глаза. — Наконец-то я могу так близко и в спокойной обстановке разглядеть тебя, — произнесла Труд, и своими словами вызвала тень удивления на лице Лив. — И поговорить с тобой после стольких лет разлуки... — Мы... мы были знакомы? — понимая, что вопрос, скорее всего, глупый, Лив всё же рискнула осторожно поинтересоваться, чем вызвала у Труд вспышку веселья в глазах. — Даже ближе, чем тебе могло показаться, — озорно ответила она, и видя смущение вкупе с непониманием на чужом лице, терпеливо пояснила: — Я помогала матери принять тебя, потом, когда ты была ребёнком, я часто возилась с тобой. Мы с братом всегда были в хороших и близких отношениях... — Да, кажется, он мне говорил об этом, — смутившись ещё сильнее, пробормотала Лив, и Труд кивнула. — А потом, я же валькирия, — она усмехнулась и одарила родственницу лукавым взглядом. — Незримо для тебя, я была с тобой в каждом бою, забирая ваших погибших и наблюдая за тобой, — Лив широко распахнула глаза, изумлённо глядя на Труд, и та проницательно кивнула: — Когда мне удавалось пробраться в Идалир, я рассказывала брату о тебе всё, что видела и знала. Для него не было ценнее и желаннее этих рассказов.       От откровения родственницы новая волна горечи сдавила сердце Лив. Она закусила губу, отводя глаза от тётушки и кузины, и против воли сжала в кулаках руки, пытаясь усмирить боль в груди. — Если ты бывала в Идалире, почему ты не сняла проклятие? Фригг говорила, что его может рассеять кровный родственник... — хрипло поинтересовалась она, на что Труд печально покачала головой. — Если бы я могла это сделать, я бы тут же это сделала! — импульсивно воскликнула валькирия и то же против воли сжала кулаки. — Но и я, и мать... Мы были бессильны перед чарами Великой. Видимо, подразумевала она иное родство, то самое, каким с братом связана только ты. — Я подвела его, — Лив вновь согнулась, пряча лицо и выдыхая устало. — Тогда и сейчас. — Не говори глупостей, — фыркнула Труд. — С тех пор как ты пошла в бой, рассказы о тебе стали меньшим, что я могла сделать для брата. Он всегда слушал их с особым вниманием, и я видела, какой гордостью зажигался его потухший взгляд. Хоть ты была далеко, хоть ты забыла его, но ты была единственным, что удержало брата от пучины отчаяния и безумия. Я знаю, он верил, что однажды настанет день, когда вы встретитесь вновь. И когда он потерял всё, только эта надежда держала его. И едва обретя, он бы ни за что не позволил себе снова потерять тебя. А потому и сам он не умрёт, выстоит и выживет, потому что слишком многое ему пришлось пережить, чтобы получить это благословение. Не недооценивай своего отца, — валькирия скосила глаза на собеседницу, и та прикусила губу. — Ты права, — Лив выдохнула. — Мы не можем сдаться так просто. — Именно! — Труд усмехнулась и от души хлопнула родственницу по спине. — Такой настрой мне нравится куда больше! — Лив слабо улыбнулась, но тут же встрепенулась, когда услышала тяжёлую чеканную поступь.       Её обладательница, высокая, статная, крепко сбитая женщина с красивым холодным лицом и колючим морозным взглядом, тут же появилась перед глазами беседующих, и Лив догадалась, что этой женщиной и была хозяйка чертога, мачеха Фрейра, Скади. — Какие вести, госпожа? — поднявшись на ноги, обратилась к ней Труд, и лицо её, как и взгляд, мгновенно приобрело серьёзное выражение. — Что с братом моим? Жив ли он? — Скади хмыкнула на этот вопрос, и губы её изломались в усмешке. — Предводителю Дикой Охоты не престало быть слабым, — низким грубоватым голосом отозвалась Скади. — Закалённому в холоде и нужде берсерку не престало иметь слабое здоровье. Несущему могучие заклинания и руны жизни, пропитанные магией опытного и сильного колдуна, не престало прежде времени встречаться с Хель. Спит сейчас твой брат, валькирия. Исцеляющие руны быстро заживят его рану.       Труд улыбнулась и торжествующе посмотрела на Лив, с сердца которой словно свалился огромный камень. Скади, проследив за её взором, впилась в девушку острым цепким взглядом. Она словно всматривалась в саму её суть, и удовлетворившись увиденным, хмыкнула, вновь сдержано усмехнувшись. — Для нас всех это был тяжёлый день, — в конце концов произнесла она. — Отдохни и ты, Лив, дочь Хёда. Пусть не чувствует твоё тело усталости, но нуждается в отдыхе твой разум, — и развернувшись, Скади скрылась во тьме коридора. — И вправду, — поддержала её Труд. — Над Ётунхеймом опустилась ночь. И тебе ли не знать, как нужны силы для борьбы с этим миром, — Лив согласно кивнула. Позволила родственнице отвести себя в комнату и даже послушно улеглась на узкую кровать.       Сна, однако, как и покоя, не было ни в одном глазу. В голове гулял ветер, но на душе было отчего-то так тяжко, как никогда. Смутное беспокойство глодало сердце, изводя девушку ещё сильнее. В конце концов, понимая, что не уснёт и не успокоится, Лив откинула одеяло из шкур и уверенно встала на ноги.       Стараясь двигаться как можно тише, девушка выскользнула из комнаты в коридор. В голове пульсировала мысль, ведущая её, и хоть Лив понятия не имела, как расположены комнаты в доме Скади, она решила довериться ей. А потому двинувшись на ощупь в темноте, девушка уверенно прошла мимо нескольких дверей и остановилась напротив, как подсказывало внутреннее чутьё, нужной. Глубоко вдохнув, Лив осторожно толкнула её и бесшумно просочилась внутрь.       Комнату освещало слабое голубоватое сияние светящейся начерченной в воздухе руны Кеназ. Рассеянный свет был слабым, но в нём можно было элементарно рассмотреть контуры и очертания предметов, так что Лив смогла аккуратно, ничего не уронив и не сбив, пройти внутрь комнаты, подойдя к кровати, на которой лежал её отец, накрытый шкурами. Глубокие тени от тусклого света падали на его лицо, шею и полуобнажённую грудь, прикрытую бинтами и шкурой, поверх которой лежали его голые руки, расчерченные тёмными узорами татуировок.       Рассматривая отца, Лив почувствовала, как отчего-то нестерпимо зажгло её глаза, а губы задрожали. Сама толком не понимая, почему, однако слёзы заполнили её глаза, и у неё вдруг не оказалось никаких сил, чтобы унять их. Ноги подкосились, и девушка упала на колени, спрятав лицо на руках на постели отца, выплёскивая в них всю свою боль, печаль и напряжение, от которых она пыталась сбежать и которые пыталась похоронить глубоко внутри.       В голове не было ни одной мысли; на губах не было ни одного слова. Была лишь бесконечная тоска и слёзы, которые начали высыхать лишь тогда, когда, неуверенно и осторожно, она нашла рукой руку отца и несильно сжала её. От этого простого действия Лив почувствовала, как тепло и спокойствие разливаются внутри, умиротворяя щемящую боль.       Всхлипывая, Лив порадовалась, что у этого спонтанного и глупого проявления позорной слабости не было свидетелей. Вытерла рукавом второй руки влажные глаза и чуть повернула голову в сторону, щекой касаясь влажной от слёз ткани. Долгим тоскливым взглядом она смотрела в умиротворённое лицо родителя и в какой-то момент незаметно для самой себя провалилась в глубокий сон.