Песнь двадцать пятая
27 мая 2021 г. в 12:19
Просторный медовый зал Эльвиднира медленно пустел. Души растворялись прямо в воздухе, покидая гостеприимный чертог госпожи, занимая дома и поместья, что теперь на целую вечность становились их пристанищем. Следом за тенями умерших наружу вышел и Фрейр. Не желая смущать своих товарищей и становиться случайным свидетелем того, что не предназначено для его глаз и ушей, солнцеликий ван предпочёл осторожную прогулку по территории Эльвиднира.
Форсети и Бальдр, Улль, Лив и Хёд — они тоже вышли из медового зала, оставляя Хель наедине со своими мыслями. Владычица провожала их удовлетворённым, абсолютно довольным взглядом, размышляя о тех вещах, которые никогда не понять живым.
Скосив взгляд в сторону, Хель увидела Трюггви. Потерянный, паренёк сидел почти в самом углу, сливаясь с тенью и стараясь стать совсем незаметным. Тихо, словно мышь, отчего о его присутствии вообще можно было бы забыть, если бы его не выдавало тепло живого тела, а Хель при этом не обладала такой хорошей памятью и наблюдательностью.
Беззвучно хмыкнув себе под нос, она чуть наклонила голову вбок, как делала это всегда, когда хотя бы проблеск ленивого любопытства прокрадывался в её равнодушную душу. Внимательным взглядом, в котором сложно было прочитать чувства, которые обуревали Владычицу, она продолжала скользить по худой, нескладной фигуре подростка, будто раздумывая над чем-то.
— Иди сюда, ребёнок, — нарушив застоявшееся молчание, тем самым заставив Трюггви вздрогнуть от неожиданности, Хель легко улыбнулась уголком губ и по-кошачьи хитро прищурила живой глаз. Парень, смущённый её словами, послушно поднялся со своего места, выходя из тени, сделал шаг к ней и опустился рядом с царственным местом госпожи. — Дай я на тебя взгляну...
Холодные пальцы осторожно дотронулись до подбородка юноши, провели по линии челюсти. Хель и вправду внимательно разглядывала его, в то время как Трюггви терпеливо сносил её любопытство. В конце концов она довольно усмехнулась, но в тёмном глазу её парень смог рассмотреть тепло и почти материнскую нежность.
— В тебе и правду много от нашего отца, — кивнула Владычица. — Но лишь во внешности. Сердце у тебя Хеймдаллево, а дух — неповторимое смешение их обоих. Ты вырастешь хорошим Стражем, брат мой.
Смущённый, тем не менее Трюггви посмотрел на Хель с удивлением. К одобрению на живой половине её лица примешался лёгкий налёт тоски и многовековой мудрости, отчего и вправду создавалось впечатление, что Хель смотрит на своего сына, а не брата.
— Ты удивительно добра ко мне, госпожа. Не сочти за грубость, но я не совсем понимаю, с чем это связано, — юноша в почтении наклонил голову, на что Хель негромко рассмеялась.
— Тебе должно быть известно, что кроме меня, у Ангрбоды и Локи было ещё двое сыновей, — мелодично отозвалась Хель, кажется, ничуть не оскорблённая словами родича. — Волк Фенрир и змей Ёрмунганд не по своей воли стали монстрами, что лишь ждут час расплаты за свои страдания.
— Я догадывался об этом, госпожа, — всё с тем же почтением произнёс Трюггви, на что Хель отрешённо кивнула.
— Я тоже не так уж равнодушна, братец, — она усмехнулась горько. — В одиночестве скучно и тоскливо. А моих братьев насильно разлучили со мной и нашей несчастной матерью. Лишь тени младенцев, множества детей, вышедших из чрева нашего отца и умерщвлённых им же, скрашивают мои будни, — на этих словах Трюггви вздрогнул, а Хель как ни в чём ни бывало продолжила: — Но с ними не поговорить, а ты, милый братец, оказался любимцем норн. Так дай же я ещё раз взгляну на тебя!
Гнев и боль заполнили сердце Трюггви. Глядя на величественную и могущественную сестру, саму Смерть во плоти, он чувствовал её тоску и всю нереализованную любовь. Слушая её, он представлял себе всех убитых младенцев, не познавших жизнь. Плоды случайностей и насилия, нежеланные и ненавистные — для родителя само рождение их было их величайшим преступлением. Но сестра заботилась о каждом из них как о собственных сыновьях и дочерях. И он, Трюггви, должен был стать одним из таких младенцев...
— Скажи, сестра, — сжав кулаки, негромко обратился к Хель юноша. — Известны ли тебе какие-либо слабые места нашего отца?..
Та понимающе улыбнулась уголком губ. Опять чуть склонила набок голову, долгим взглядом посмотрев на мрачного и решительного брата, прежде чем коротко вздохнула.
— Слушай внимательно, милый братец, — в конце концов произнесла она. — Смерть поведает тебе, чего боится Лофт...
Трюггви внимательно слушал слова Хель. Впервые за всю свою жизнь он чувствовал себя так, что кроме отца, вырастившего его и давшего ему всё, что Трюггви имеет, у него есть ещё семья. Старшая сестра, могущественная, опасная, кем-то ненавидимая, а кем-то наоборот воспринимающаяся с почтением, оказалась удивительно добра и чутка к своему ещё живому родичу. В её компании было легко и приятно, и Трюггви действительно слушал размеренную речь Владычицы с удовольствием и вниманием. Тем более что общению их никто не препятствовал, ибо каждый из товарищей Трюггви был занят своими делами.
Форсети и не помнил, когда в последний раз чувствовал такую неловкость. Противоречивые чувства разрывали его душу, когда он остался наедине с Бальдром, что совершенно неожиданно для судьи и его компаньонов, рассчитывавших лишь на помощь Хёда, должен был присоединиться к их компании вместе со своим слепым близнецом. Отец же терпеливо ждал любую реакцию сына, словно зная и понимая, какая буря творилась у того в душе. А потому не торопил он, ждал, с интересом и молчаливой гордостью осматривая своего отпрыска.
Форсети неловко отвёл взгляд в сторону, переминаясь с ноги на ногу. Радость и неловкость схлёстывались друг с другом, разрывая на части сердце судьи. Бессчётное количество раз он мечтал в детстве об этом дне, о дне, когда он снова смог бы увидеть хотя бы ненадолго папу и маму. Теперь же, когда он вырос и оставил бо́льшую часть боли за спиной, напоминания о ней отдавали горечью и тоской.
Особенно тогда, когда воспоминания начали медленно стираться, превращаясь в размытые образы и смутные тени, и вместо ликов родителей Форсети видел совсем другие лица, по воле случая заменившие их. Поэтому сейчас ему так неловко и стыдно?..
— Не опасайся моего гнева, сын, — негромкий мелодичный голос Бальдра, ворвавшийся в задумчивость Форсети, заставил его вздрогнуть. Со жгучим смущением посмотреть в спокойное приветливое лицо родителя и вновь отвести взгляд.
Конечно, мертвецам известно гораздо больше, чем живые могут представить. Конечно, мертвецы куда лучше чувствуют сомнения и понимают их природу — Форсети не стоит забывать об этом.
— Я поклялся отомстить за тебя и мать, — с печальной горечью протянул он. — Не так, как это сделал Вали, но долгим и упорным трудом, искореняя ложь и несправедливость, что привели тебя к такому печальному концу. Но в погоне за утешением я начал забывать, ради чего всё это было нужно.
— Ты молод, — Бальдр мягко улыбнулся, осторожно приблизившись к сыну. Накрыл ледяной рукой его плечо и заглянул в глаза, хоть то и было скверным знамением. — Ты категоричен. Забывание — это не плохо и не хорошо. Это данность. То, что наши с матерью голоса и лица стираются из твоей памяти, больно, но это данность. Куда важнее сохранить память о наших делах и поступках.
— Когда я вспоминаю вас с матерью, я вновь чувствую себя тем самым ребёнком, — признался Форсети. — Но проблема в том, что всё чаще на слова «отец» и «мать» моя память отзывается совсем другими образами.
— Ты был ребёнком, — Бальдр печально улыбнулся. — А детская память — податливый материал. Однако я рад, что сестра Нанны и мой брат, которого я никогда не знал, смогли стать для тебя теми, кем нам с Нанной побыть не удалось.
— Ты злишься на Хёда? — вырвалось у Форсети, и ещё большая печаль отразилась на красивом лице Бальдра.
— Я сожалею, — он покачал головой. — Мой бедный брат стал такой же жертвой, как и я. Более того, ему с самого начала не повезло гораздо больше, чем мне... И вот теперь он вынужден взвалить на свои плечи ещё и бремя братоубийцы.
Форсети до крови прикусил щёку изнутри. Поддался порыву — и крепко обнял отца, пряча на его плече лицо. Мимолётное удивление, мелькнувшее на лице Бальдра, сменилось улыбкой, и он похлопал сына по спине.
— Я скучал, — глухо пробормотал Форсети. — На самом деле я очень сильно скучал.
— Я знаю, — мягко откликнулся отец, и сын отстранился, заглядывая ему в лицо.
— Как матушка? Она с тобой? — совсем отстранившись от родителя, поинтересовался судья, и Бальдр кивнул.
— Мы вместе, — ответил он. — Госпожа не стала разлучать нас. Печалит лишь то, что мы оба слишком далеки от тебя.
Форсети тоскливо улыбнулся. Его тоже немало печалил этот факт, в то время как рана, что казалась затянувшейся, вдруг закровоточила с новой силой, распространяя по всему телу невыносимую боль. Как бы Форсети ни пытался следовать заветам дяди, заменившего ему отца, в глубине души он по-прежнему был тем самым одиноким потерянным ребёнком, более всего жаждущим вновь почувствовать ласку и тепло родителей.
Бальдр с печальным пониманием смотрел на сына. Положил руку ему на плечо, сжав его, а после притянул к себе своего уставшего растерянного ребёнка, прижимая к своей груди. Им было много чего сказать и рассказать друг другу, но сейчас Форсети хотел лишь молчать, положив голову отцу на плечо, и позволяя печали утопить себя с головой.
Когда, в конце концов, в следующий раз ещё ему доведётся вот так просто быть рядом с отцом?! Бальдр не спорил, не торопил и тем более не совестил. Он понимал всё даже лучше, чем следовало, а потому просто был с сыном. Давал им обоим то, в чём они сейчас так сильно нуждались.
Это было даже закономерно, что утешение и успокоение разбитые души в итоге нашли в мире мёртвых. Даже ещё живых дороги привели в царство теней, что являлось завершением всего, крайней точкой на любом пути. И вот теперь они, живые, искали исцеление в объятиях мёртвых. Лив не могла не оценить всю гениальность иронии, тянущей тоской сжимающей рёбра.
Долгим взглядом она смотрела на своего второго родителя. Худая осунувшаяся фигура его держалась уверенно и твёрдо, не ломаясь под гнётом проклятия и вины. На сером лице застыло безмятежное спокойствие, пока слепые глаза смотрели куда-то лишь в одному ему ведомую даль. Глядя на отца, девушка почувствовала, как волна гордости заполняет её: несмотря на все испытания и невзгоды, слепой близнец прекрасного Бальдра продолжал сохранять стойкость и силу духа, которым могли позавидовать многие живые мужи.
Оба её отца оказались сильны. Горе надломило их, но не сломало, и гордость лишь сильнее заполняла Лив, оставляя по себе жгучее желание соответствовать им. Она не могла подвести тех, кто пережили столько лишений; она должна была быть достойной дочерью таких великих родителей.
Словно читая её мысли, Хёд таинственно улыбнулся, переведя невидящий взгляд на девушку. Та улыбнулась в ответ, и сделав шаг, крепко обняла второго отца, вкладывая в своё объятие всю благодарность и любовь, что были у неё.
— Твои воспоминания не помогли мне вспомнить, — тихо призналась Лив. — Но они дали мне кое-что не менее ценное: понимание и знание вашего пути. И я хочу сказать, что я горжусь вами обоими. Я рада, что я ваша дочь.
— Мы тоже, — Хёд вновь улыбнулся, покрытой шрамом рукой осторожно погладив дочь по волосам. — Норны щедро одарили нас подарком, о котором мы не могли и мечтать.
Лив смешно фыркнула, отстранившись от отца, и украдкой посмотрела на второго родителя. Улль улыбался, наблюдая за ними, но в глазах его затаилась печаль, которую сложно было не заметить. Кажется, даже несмотря на испытания преддверия до конца принять свою невиновность в произошедшем у него так и не получилось.
— Не смотри так, мой дорогой, — Хёду, конечно, не нужно было видеть, чтобы знать и чувствовать настроение возлюбленного. — Ты ведь и сам понимаешь, что ни чьей вины в содеянном нет, равно как и мы все одинаково виноваты в этих последствиях.
— Не только о том я печалюсь, — Улль вздохнул, покачав головой. — Я скучаю по тебе. Мне не хватает тебя. Никто не сможет заменить тебя, и до дня Гибели Богов я буду ждать твоего возвращения в мучительном ожидании.
— Но тем слаже будет наша встреча после, — Хёд тепло усмехнулся и сам потянулся к Уллю, поймав его ладонь и сжав её в своих. — Не печалься, мой дорогой. Я всегда с тобой и нашей дочерью — в ваших сердцах и в вашей памяти. Вечность покажется вам мгновением, прежде чем мы встретимся вновь.
Улль невесело улыбнулся и накрыл рукой холодную ладонь возлюбленного, в которой тот всё ещё держал вторую руку лучника. Поднёс её к губам, оставляя на бледной ледяной коже обжигающе горячий поцелуй, и коснулся костяшек пальцев своей щекой. Горькая щемящая нежность была в этом движении, и Лив изнутри закусила щёку, отводя взгляд, не желая смущать родителей. Ведь их путь друг к другу был не менее тернистым и сложным, чем путь её собственных воспоминаний — разве она могла отказать им в этой наиболее желанной роскоши побыть друг с другом?..
Тянущая тоска реками печали растеклась по палатам Эльвиднира. Сломанные судьбы и разбитые сердца искали здесь утешение, которого никогда не нашли бы ни в одном из миров живых. Словно острый клинок, закалялись они в боли и находили исцеление, становясь сильнее и лучше. Одно действие, проявление чужой злобы и зависти, объединило и выковало столько жизней, толкающих колесо вирда крутиться с неистовой силой. Дороги назад не было ни у кого.
Они были готовы.