Mannar-Liv

      Безмятежное спокойствие отражалось на бледном полупрозрачном лице Мимира. Слепые глаза его были закрыты, но хранитель источника даже сквозь опущенные веки смотрел на подошедших к нему гостей проницательным взглядом, заглядывающим прямо в душу, отчего Лив невольно повела плечами, обхватив себя за локти озябшими пальцами, тем самым скрестив руки под грудью.       Блуждающий взгляд великана, совсем не похожего на мудрого старика из мидгардских легенд, скользил по фигурам спутников — и ещё живых, и уже ушедших. Ни на ком долго не задерживался он, но переводя его с одного гостя на другого, Мимир чему-то довольно и загадочно улыбался. — Я знал, что вы придёте сюда, — нарушив мимолётное молчание, повторился он. — Я ждал этого дня. — Значит, ты также знаешь, зачем именно мы к тебе пришли, — не спрашивая, но утверждая, произнёс Хёд, вступая в разговор, и невидящий взгляд Мимира нашёл такой же невидящий взгляд слепца. — У нас с тобой много общего, родич, — негромко посмеялся тот, качая головой. — Залог Одина, оставленный мне, оказался не так прост, как сын моей сестры думал... — на лице Хёда отразилось недоумение, и Мимир пояснил: — Вода скрывает много тайн, ребёнок. Плата за них всегда соразмерна запросу, но всегда непредсказуема. Сам того не ведая, твой отец отдал не только свой глаз. И вот теперь ты стоишь перед ней здесь, вернувшийся временно, ушедшая в мир скорби тень, про́клятый преступлением, совершённым не по доброй воле, братоубийца.       Хёд прикрыл слепые глаза. Кажется, с каждым из этих прозвищ он уже давно смирился и принял их как данность. Мимир же, хоть также был незрячим, наблюдал за ним с любопытством, словно видел лучше всех, обладающих зрением. — Значит, помимо всего прочего, я — жертва, которую мой великий отец принёс за обладание мудростью? — с невесёлой усталостью спросил Хёд, на что Мимир проницательно усмехнулся: — Или великий дар — малыш Один был глуп, когда считал, что одному дано постичь и сохранить всю мудрость мира. Всё зависит от точки зрения и от того, кем сам ты себя считаешь. Ведь есть как минимум один, кто считает именно тебя лучшим из всех живущих, не правда ли? — взгляд хранителя соскользнул с Хёда и мазнул по невозмутимому Уллю. Мимир усмехнулся и вновь посмотрел на родича: — Зачинщик твоей беды понесёт наказание — это единственное утешение, которое я могу тебе дать, — сказал он, наклоняясь к источнику и призрачным рогом зачёрпывая из него ледяную воду. — Ты расскажешь, как нам его найти? — возвращая тему в интересующее всех присутствующих русло, спросил Хёд, продолжая вести беседу с многомудрым родичем. Мимир на это вновь одарил его полным любопытства слепым взглядом. После чему-то усмехнулся и лукаво прищурился, отозвавшись с нотками веселья в голосе: — Может быть, да, а может быть, нет. Вода никому и никогда не раскрывает секреты просто так. — И чего она хочет от нас? Какой залог мы должны принести? — терпеливо продолжил Хёд, спиной ощущая нарастающее нетерпение и раздражение своих спутников. — Мёртвые мало что могут ей предложить, — Мимир скользнул взглядом по своему собеседнику и стоящему рядом, но чуть позади него Бальдру. — Однако всё-таки есть кое-что, чем даже вы можете поделиться с ней, — он проницательно посмотрел на Хёда, и тень понимания скользнула по его лицу. — Память — единственное, что осталось с нами, — задумчиво протянул он, и Мимир кивнул. — Тебе, слепец, того вовсе не привыкать делиться ею, — он вновь усмехнулся, в то время как Хёд обернулся к своим ещё живым спутникам. — Память? — хмурясь, уточнил Форсети. — Что значит, мы должны отдать источнику свою память? — Не отдать, а поделиться, — поправил племянника дядя и пояснил: — Разделить с источником одно из сокровенных воспоминаний. Подарить ему переживания, которые он спрячет как ценнейший залог и секрет. Лишь кажется, что это просто, но сложнее всего найти то самое воспоминание, которое источник согласится принять. — А если его нет? — неловко переминаясь с ноги на ногу, поинтересовался Трюггви. — Конечно, есть, — Хёд мягко улыбнулся в ответ. — У каждого есть особенные и ценные для него воспоминания. Даже если на первый взгляд и кажутся они незначительными — источник знает, что это не так. — И каким именно образом мы должны разделить их с ним? — нахмурился Фрейр, и ему ответил Мимир, не отрывающийся от своего занятия: — Вода подскажет, что нужно делать. Главное будьте честны с ней и самими собой. — И всё же, — разделяя недоумение солнцеликого вана, уточнила Лив, — как именно мы должны поделиться с источником своей памятью? — А, это просто, — Мимир безмятежно улыбнулся. — Протяните руку и коснитесь воды.       Спутники с лёгкой опаской переглянулись друг с другом. После всех пережитых трудностей слова хранителя не казались страшными или сложными для выполнения, но оттого вызывали они опасения и тревогу. Однако отступать было некуда, и первыми в источник опустили свои ладони немёртвые, которым точно уже было нечего терять. Их примеру последовал Улль, а за ним Фрейр.       Лив напряжённо выдохнула, наблюдая за мужчинами, и с опаской покосилась на воду. Сделав глубокий вдох, она бесстрашно шагнула ближе к берегу источника и протянула к нему руку. Не успела ладонь её коснуться гладкой недвижимой поверхности, как вода сама потянулась к ней, обвиваясь вокруг запястья и пальцев, нетерпеливо притягивая к себе, и стоило ему полностью погрузиться в ледяной источник, как мир перевернулся с ног на голову, и Лив сама не поняла, как оказалась под водой, по ту сторону реальности.       В первое мгновение девушка широко распахнула глаза от удивления, но умиротворение мгновенно овладело всем её телом, расслабляя и мышцы, и разум. Веки вмиг потяжелели, и Лив прикрыла их, затуманившимся взглядом глядя сквозь толщу воды на светло-серое небо поверхности. От носа её и рта вверх устремлялись пузырьки воздуха, а тело тяжелело, опускаясь всё глубже на дно бездонного источника. Реальность медленно сменялась забытием, прежде чем исчезнуть вовсе, утаскивая Лив в мир воспоминания-сна.       Сколько Лив себя знала, её окружал лес. Идалир, отцовский чертог, был её родным домом с самого её рождения, и Лив никогда не боялась его.       Всё вокруг было белым-бело от снега. Массивные снежные шапки щедро укрывали ветви деревьев, девственно нетронутые сугробы под ними казались мягкой пуховой периной. Лив любила снег, и Идалир словно специально старался насыпать его побольше, чем вызывал у девочки немалый восторг.       Выйдя из дома, Лив бесстрашно осмотрелась по сторонам. Вокруг росли пушистые тисы, покрытые снегом, прячущим их словно коконы. Девочка широко улыбнулась, и резво соскочив с порога, уверенно зашагала в сторону тисового леса. Из Асгарда возвращался папа Хёд, и папа Улль по старой привычке один ушёл его встречать, и Лив было невтерпёж ждать их возвращения дома, хоть родитель, почему-то, наказал делать именно это.       Недовольно надувшись, Лив решила сделать по-своему. Она редко нарушала отцовские запреты и делала что-либо наперекор им. Однако сейчас была именно такая ситуация, когда слушаться совсем не хотелось, а потому девочка с чистой совестью, одевшись потеплее, отправилась в своё короткое путешествие по Идалиру.       Лив много времени проводила вместе с папой Уллем, который почти всегда брал её с собой в лес, кроме тех случаев, когда уходил на охоту. Несмотря на то, что он смастерил ей её собственный маленький лук и научил с ним управляться, говорил, что для охоты нужно подрасти ещё на целую голову, а то и больше! Лив было ждать невмоготу, когда же она так вырастет, но она всё-таки почти всегда была послушной и умной девочкой, а потому редко спорила с родительскими запретами. В конце концов, если папа говорил, что ещё рано, значит, у него были причины так считать — не стал же бы он её обманывать, верно?       Рассуждая о своих таких важных и непростых делах, Лив, даже не оглядываясь по сторонам, уверенно шагала вперёд. Редкие голые скрюченные деревья резко выделялись на фоне слепяще-белого снега. Их было мало в сравнении с крепкими и здоровыми тисами, и Лив уже знала, что папа Улль будет срубать их на дрова и стрелы.       Таких деревьев, отживших своё, было немного в сравнении с деревьями, сохранявшими свою зелень круглый год, отчего они совершенно не пугали девочку, бесстрашно пробирающуюся сквозь снег, почти утопающую в сугробах. Не пугала её и оглушающая тишина, нарушаемая лишь хрустом снега да тихим кряхтением ребёнка — Лив знала, что родной чертог никогда и ни за что не навредит ей, а потому не боялась забрести не туда, куда надо. Наоборот, лес и его морозная тишина словно обволакивали её, заключая в уютные объятия, и Лив довольно улыбалась, выдыхая в воздух облачка пара.       Она шла всё дальше вглубь Идалира к тому самому месту, где родители всегда встречали друг друга. И чем ближе она подходила к этому месту, тем тише старалась двигаться. Хитро улыбнувшись, девочка закрыла ручками рот и беззвучно рассмеялась: вот это папы удивятся, когда она подберётся к ним! Но идти нужно было совсем тихо, чтобы чуткий слух папы Улля не уловил маленькую проказницу, и Лив, с детства постигающая все охотничьи хитрости и тонкости, умело применяла их и в других областях жизни. Например, сейчас, когда ей всё-таки удалось добраться до заветной цели.       Едва слышный шорох заставил девочку напрячься всем тельцем. Подойти совсем близко и затаиться между двумя близрастущими тисами. Осторожно отодвинуть ветку одного из них... И прежде чем с неё тут же осыплется снег, резко рвануть вперёд, краем глаза замечая достаточно высокого и крепкого мужчину в тёплых тяжёлых зимних одеждах, к которому со стороны подошёл ещё один мужчина, примерно его роста, но чуть менее широкий в плечах. Он подошёл будто бы неуверенно, осторожно касаясь пальцами чужого плеча. Первый мужчина, папа Улль, замер буквально на мгновение и — Лив была в этом абсолютно точно уверена — улыбнулся, накрывая пальцы на своём плече ладонью. А после обернулся в тот самый момент, когда Лив выпрыгнула из сугроба, подхватывая её на руки. — Лив? — тень изумления мелькнула на лице лучника. — Я напугала тебя? — широко улыбнувшись, довольно не то спросила, не то утвердительно заявила она, на что Улль тихо посмеялся, лукаво прищурившись. — Удивила, — признался он. — Я не услышал твоего приближения, — девочка в ответ засветилась неподдельной радостью и гордостью. — Но, кажется, я просил тебя подождать нас дома, — родитель с мягким осуждением посмотрел на дочь, на что та недовольно надулась. — Дома скучно, — капризно ответила она. — А я скучала по папе Хёду! — девочка повернулась ко второму родителю и потянулась к нему, вынуждая Улля отдать её ему. — Поэтому я захотела встретить тебя! — широко улыбнувшись, Лив обратилась к Хёду и прильнула к нему, обнимая его за шею тонкими ручонками.       Устоять против такого очаровательного напора было сложно, как и сложно было злиться на ребёнка, искренне скучавшего по родителю. А потому Улль лишь покачал головой, посмотрев на Хёда, и домой они возвращались втроём.       Пребывая одновременно внутри и снаружи собственной памяти, Лив чувствовала, что власть источника над ней ослабевает. Разумная вода взяла то, что посчитала нужным взять, и наваждение медленно ослабевало, выпуская Лив из своих цепких пальцев. Девушка, смущённая и чувствующая мягкое тепло от собственного воспоминания, была готова вернуться в реальность, однако вода, почему-то, не спешила выпускать её из своего плена.       Лив достаточно быстро поняла, почему: она всё ещё была связана магией отца с его воспоминаниями и воспоминаниями второго родителя. И если эта связь проявлялась самыми неожиданными способами во всех нижних мирах, то, конечно, она не могла не проявиться и здесь, под воздействием чар разумного источника. А потому, отдав ему свой залог, Лив была вынуждена наблюдать за тем, что вода взяла себе из памяти её родителей.       Его тело менялось. Это всё ещё в большей мере ощущалось именно внутренне, чем внешне, хотя и внешние изменения медленно начинали становиться заметными чужому внимательному взгляду. Прошло уже чуть больше трети срока, а потому острые чёткие линии мужской фигуры едва заметно плавно сглаживались. Медленно прибывала грудь, становясь заметнее на широкой, покрытой шрамами и татуировками грудной клетке, и всякое прикосновение к ней неизменно отзывалось неприятной болью. Округлялся живот — пока ещё всё также едва заметно, но неотвратимый процесс развивался, и недалёк был тот день, когда уже ничто не сможет скрыть его.       Улль спокойно улыбнулся, прикрыв глаза. Со своим состоянием он смирился скоро и быстро и научился гармонично уживаться с ним. Беременность не делала его хуже и слабее, по крайней мере пока так точно, а потому он не испытывал ни нужды, ни неудобств. Всё также занимался своими привычными повседневными делами, и Идалир по-прежнему принимал своего хозяина как обычно.       Улль и без того редко покидал свой чертог. Теперь же, когда оказался в столь необычном положении, тем более. Не из страха, впрочем, перед чужим осуждением и насмешками, а всё по тому же, что как и раньше не было особой нужды делать это. Хёд, возлюбленный любовник, сам навещал его, приходя лишь немногим чаще, чем обычно. Ничего, на первый взгляд, не изменилось в привычном укладе жизни Улля, но разом с тем изменилось многое — незримо, но ощутимо.       Редко когда Улль покидал Идалир, и когда случалось это, было лишь одно место, где он мог остаться. Родительский дом, чертог могучего Тора — теперь же Уллю был закрыт путь туда, и лучник против воли морщится от накатывающих на него воспоминаний.       Он может лишь представить, как мечет гром и молнии ярости, гнева, унижения и, очевидно, презрения отец, когда возвращается от Бальдра, в доме которого случайно узнаёт тайну, которую Улль хотел если не скрыть от него, то открыть когда-нибудь позже. Его пасынок, удачливейший из асов, самый умелый охотник и самый меткий лучник, беременный от его же слепого брата. Позор на благородное имя Тора, чей сын, пусть не родной по крови, принял на себя женское бремя и стал женщиной не по рождению, но по выбору.       Разумеется, увещевания, что едва ли в Улле что-то кардинально переменилось с фактом беременности, были заранее обречены на провал, а потому он даже не пытался ни в чём переубедить отчима. Лишь принял чужую реакцию и смирился с ней, не желая тратить душевные силы на пустые слова и убеждения. Самое главное, что он сам знал, кто он есть, да возлюбленный его, который не спешил вешать на беременного любовника ярлыки и обвинять в слабости.       Понимали это также и мать с сестрой. Обе они, едва узнав о состоянии Улля, сами пришли к нему, беспокоясь и желая поздравить. Сив мягко улыбалась, увидев удивлённого их визитом сына, а Труд поспешила заключить брата в крепкие, но аккуратные объятия. — Вы с дядей очень хорошая пара, и мне всегда было немного грустно, что у вас не может быть детей, — абсолютно искренне произнесла валькирия. — Но я счастлива, что норны всё же послали вам дитя, хоть и немного удивлена тем, что именно тебе доведётся подарить ему жизнь. — Мы оба желали той близости, что считается для мужчин недостойной, — спокойно отозвался Улль на сестринское удивление. — Но я никогда не посмел бы унизить возлюбленного своего даже помыслом, а потому предпочёл взять принимающую роль на себя, дабы не быть им неправильно понятым и не принести ему иным своим предложением страдания. — Это расстроило Тора, — вздохнула Сив. — Он посчитал, что это унизило тебя. — Я знаю, — Улль поморщился. — Отец не должен был узнать... так скоро. Но он пришёл в Брейдаблик и всё услышал. Могу представить, в какой ярости он был дома, ведь не постеснявшись хозяина дома, набросился на Хёда с кулаками. Лишь моё заступничество не позволило ему навредить своему брату сильнее. Хотя я удивлён, как он сдержался от того, чтобы ударить меня. — Тор любит тебя, — матушка вздохнула, покачав головой. — Он действительно расстроен, но ты продолжаешь оставаться его сыном, а потому как бы зол он ни был, он никогда не посмел бы навредить тебе. — А жаль, — из-за спин разговаривающих раздался презрительный голос, и Улль обернулся на него, мгновенно узнавая его хозяина.       Магни вышел из-за деревьев, с нескрываемым пренебрежением и брезгливостью глядя на названного брата. Улль в ответ лишь равнодушно вскинул бровь, в ответ одаривая родича абсолютным хладнокровием. — Как отец рассказал, что с тобой стало, так мне захотелось взглянуть на тебя, — не скрывая насмешки, произнёс Магни, небрежной походкой приблизившись к брату. — До чего ты докатился, братец, и как омерзителен стал. — Магни! — рядом с Уллем мгновенно вспыхнула Труд, но её восклицание утонуло в спокойном голосе лучника: — Коль я так омерзителен, почему ты всё ещё здесь? — и иронично усмехнувшись, добавил: — Посмотрел на диковинную зверушку, можешь возвращаться обратно в свою берлогу, — Магни в ответ перекосило, и он заскрипел зубами от гнева. Хотел задеть брата, вызвать его обиду и негодование, но никак не достойный отпор, который Улль всегда давал заносчивому первенцу Тора. — Держи язык за зубами да примеряй на себя роль покорной жены, братец, — процедил он, не желая отступать и ударить побольнее. — Тебе ведь теперь надлежит каждый сезон рожать детей слепому калеке, женовидный урод. — Магни, хватит! — нахмурившись, попыталась осадить брата Труд, на что тот ухмыльнулся: — И привыкай к тому, что тебя теперь защищают другие бабы. Сам-то ведь теперь один из них, — от этих слов Труд отшатнулась, как от пощёчины, а в серых глазах Улля блеснул металл, и он угрожающе прищурился. Магни же самодовольно высокомерно усмехнулся, глядя на названного брата презрительным взглядом. — Уходи по-хорошему, брат, — негромким, полным угрожающего холода голосом произнёс Улль, и Идалир откликнулся на слова хозяина мгновенно ощутимо опустившейся температурой и медленно поднимающейся вьюгой. — Иначе я докажу тебе, что мужественность и сила «женовидного урода» никуда не делись.       Магни презрительно скривился. Улль в ответ продолжал сохранять ледяное спокойствие и хладнокровие. Слова его не были пустыми угрозами, и если не за собственное оскорбление, то за оскорбление своего возлюбленного и сестры он был готов заставить заносчивого родича ответить. Тот, разумеется, знал об этом; пребывал к тому же в вотчине названного брата, а потому тем более был в проигрышном положении. — Все девять миров узнают, каким ублюдком всегда был удачливейший из нашего числа, блюститель клятв и умелейший охотник, — в бессильной злобе сплюнул Магни, сверкая глазами. Хотел добавить что-то ещё, неприязненно посмотрев на печальную Сив, но в последний момент сдержался, развернувшись и тяжёлой походкой удалившись прочь. — Никогда бы не подумала, что в своей зависти к тебе Магни опустится так низко, — нахмурив брови, поджала губы Труд. Лучник ничего не ответил ей, провожая спину названного брата тяжёлым холодным взглядом.       Улль недовольно поморщился и тряхнул головой. Неприятные воспоминания лезли против воли, хотя с них прошло уже несколько месяцев. Магни хватило благоразумия (или, возможно, после неприятной беседы Труд доходчиво объяснила) больше не лезть к Уллю и не нарываться на полноценный конфликт. Другие асы также не стремились увидеться с лучником, хотя он не сомневался, что уже всем было известно о его положении — мстительный и зловредный Магни при первой же удобной возможности претворил в жизнь свою угрозу и растрепал мужам о «позорном» положении названного брата, которое до него на себе испытывал только Локи. Впрочем, Уллю было всё равно, что о нём думают и говорят другие — сам он к собственной беременности относился более чем легко и спокойно.       Из тяжёлых мыслей его вывело движение. Лёгкое и плавное движение внутри него самого. Оно отозвалось пробежавшими по рукам и спине мурашками, обескураживающей неожиданностью и плавной текучестью, от которой на губах против воли расплылась глупая улыбка. Удивление мелькнуло в серых глазах, и Улль осторожно накрыл ладонью слабо выступающий бугорок живота, прислушиваясь к себе.       Движение повторилось — также плавно, робко и неуверенно, и мягкое тепло разлилось по венам вместе с кровью. Взгляд лучника смягчился, и он негромко рассмеялся, аккуратно погладив живот, ощущая в этот момент ещё одно движение. — Моё милое дитя, — с нежностью негромко произнёс он, окончательно отгоняя в сторону неприятные мысли и сосредотачиваясь на ощущениях.       Ребёнок под его сердцем двигался — именно сейчас как никогда чётко и ясно Улль осознал в полной мере, что он живой. Что он растёт и развивается под защитой и заботой своего родителя. И это было волнительное и в то же время переполняющее уверенностью и силами ощущение. Какая разница, о чём треплются заносчивый братец и другие мужчины? Пусть за глаза обзывают и унижают его как хотят — всё это абсолютно неважно тогда, когда под собственным сердцем Улль чувствует мягкие плавные движения.       Чувствовать своё дитя было приятно. Ощущать его было волнительно. Осознавать его жизнь было важнее всего, и уверенность и спокойствие медленно заполняли всего Улля. А остальное имело мало значения.       Воспоминание родителя оборвалось резко, и Лив почувствовала, что на её губах была мягкая улыбка. Отец и вправду был удивительным асом не только из-за своего поразительного хладнокровия, но и оттого, что, кажется, он был единственным мужчиной, кто с таким теплом воспринимал положение, отнюдь мужчинам не свойственное.       Удивиться этому, впрочем, Лив не успела: кроме Улля, свою память для вод источника мудрости открыл и Хёд, а потому едва завершилось одно воспоминание, как девушку выбросило в следующее, словно лодчонку в бушующие объятия шторма.       Это была не ярость, вовсе нет. Даже злости больше не осталось. Лишь странная опустошённость и искренняя тревога — Улль всё же был мужчиной, хоть и ему, как Локи, удалось зачать и выносить ребёнка.       Но одно дело носить его под своим сердцем и совсем другое — сквозь муки, боль и кровь дать ему жизнь. И ладно Локи, застрявший на пограничье, но сможет ли Улль справиться с этой задачей?       Перед глазами громовержца встаёт фигура тяжело дышащего пасынка, держащегося за живот. Труд приводит его, рожающего, и Тору поздно сетовать на судьбу. Лишь беспокоиться и уповать на то, что старший сын его окажется достаточно силён для того, чтобы пройти через это испытание.       Это именно то, что в итоге приводит его в Брейдаблик. То, что слепой Хёд видит в его глазах и читает в его мыслях тогда, когда встречается с могучим братом лицом к лицу в ту памятную и самую важную зимнюю ночь.       Тор хмурится, сводя брови на переносице. Он с самого начала не одобрял отношения своего пасынка и младшего брата. Был он также тем, кто без лишних слов разбил Хёду лицо, как только узнал, что Улль понёс от него. Был и тем, кто поссорился с сыном, ни разу за весь его срок не проведав его в Идалире, но... Всё это вовсе не означало, что ему действительно было плевать. Что он отрёкся от Улля и не думал о нём. А теперь и того вовсе не переживал о нём. — Что на самом деле привело тебя в Брейдаблик в столь поздний час? — спокойно обратился к брату слепец, выдерживая на себе его тяжёлый хмурый взгляд.       Напряжение зависло между ними почти осязаемой завесой. Между ними, но чуть в стороне, стоял Бальдр, вновь бывший невольным свидетелем и судьёй между братьями. Он осторожно обнимал, прижимая к себе, Нанну, что с опаской переводила взгляд с одного брата на другого, нервно поглаживая большой круглый живот. — Прошу, не заканчивайте ваш разговор как в прошлый раз, — испуганно и негромко произнесла она, продолжая успокаивающе гладить живот — вот-вот, и ей тоже надлежало разрешиться от своего тяжкого бремени, и странная тоска мелькнула во взгляде Тора, скользнувшем по её фигуре. — Обещаю, милая Нанна, я никак не потревожу покой вашего чертога, — он едва заметно усмехнулся уголками губ, и напряжение его будто бы немного спало. Но переведя взгляд на брата, он вновь помрачнел. Сжал крепко руки в кулаках, тяжело глядя на него. Взял, однако, себя в руки, шумно выдыхая, и как можно более спокойно и ровно ответил: — Как я и сказал, время пасынка моего, Улля, пришло. Его дитя должно вот-вот увидеть свет, — устало вздохнул и покачал головой, добавляя: — Пусть я до сих пор не одобряю ваш союз, но ты отец, и ты имеешь право знать.       В ответ на слова громовержца, Хёд напрягся всем телом. Он молчал несколько невыносимо долгих мгновений, прежде чем судорожно вздохнул, делая шаг навстречу Тору. — В таком случае, я прошу тебя, позволь мне войти в твой дом, чтобы быть рядом с ним... рядом с ними. Улль отдал мне так много, и это меньшее, что я могу — хочу — сделать для него, — не узнавая собственный голос, произнёс Хёд.       Он чувствовал, что брат колеблется. Но как бы суров он ни был, слыл он всё же добрым человеком. Не мог отрицать очевидное — его пасынок и младший брат действительно любили друг друга, к тому же так сильно, что подчас любые влюблённые женщина и мужчина могли позавидовать им. И в столь важный и ответственный час они действительно нуждались друг в друге. Тор не мог отказать им. — Я отведу тебя, — в конце концов, произнёс он, и Хёд благодарно улыбнулся.       Всю дорогу до Трудхейма они молчали. Хёд держался за Тора, который, словно поводырь, вёл его в свой собственный дом. Он мог лишь представить, какая внутри громовержца бушевала буря, но поздно было давать ей выход, ведь ничего изменить он всё равно уже не мог.       В молчании и тишине, прерываемой лишь завыванием ветра, они дошли до Бильскирнира. Тихо было в просторных палатах чертога громовержца, словно жизнь в одно мгновение навсегда покинула его, но и хозяин, и его гость знали, что это было не так.       Натужный, надрывный крик вспорол мимолётную тишину. За ним последовали болезненные стоны и рыдания, и Хёд вздрогнул против воли. Поддавшись порыву, вместе с ведущим его братом, не сговариваясь, он помчался в светлицу, хоть и знал, что едва ли сможет чем-то помочь. — От нас сейчас мало толку, — сжав плечо младшего брата, бесцветно произнёс Тор, и голос его утонул в очередном крике пасынка. Очевидно, он видел куда больше своего слепого родича, и тот мог лишь догадываться, какая страшная картина стояла теперь перед льдисто-голубыми глазами.       Хёд неохотно последовал за громовержцем. Вышли они в зал, к очагу, и Тор усадил слепца на лавку, отходя в сторону и наливая и ему, и себе большую кружку пива. Сохранять спокойствие под полные нестерпимой боли крики Улля было сложно, и Хёд нервно барабанил пальцами по деревянному столу, чувствуя, как с каждым криком возлюбленного внутри него натягивается струна напряжения. — Ты думаешь, мы поступили неправильно? — он задумчиво посмотрел невидящим взглядом на кружку, которую Тор с громким стуком опустил напротив него.       Услышал, как громовержец в ответ скрипнул зубами, крепко сжав челюсти. Очередной вскрик пасынка поднял в нём жгучую волну желания снова разбить брату лицо. — Поздно размышлять о таких вещах, — мрачно ответил он, парой больших глотков осушая свою кружку. — Теперь стоит лишь надеяться, что норны спряли им крепкие нити, и Улль, и ваше дитя переживут эту ночь.       Хёд слегка склонил голову набок, заинтересовано глядя слепыми глазами на старшего брата. После, будто слегка заторможено, кивнул, рассеянно поднося кружку к своему рту.       Они снова молчали. Лишь крики и стоны Улля, доносящиеся до них, нарушали гнетущую тишину. Пока в один прекрасный момент они не затихли, и вместо крика родителя мимолётное молчание прорезал крик ребёнка.       Тор метнул быстрый взгляд на мгновенно напрягшегося брата. Подошёл к нему, помогая встать, и вместе с ним вернулся обратно в светлицу.       Над дитём хлопотала Сив, осторожно обмывая его от крови. Труд всё ещё осторожно придерживала Улля, который от боли и напряжения провалился в беспамятство. — Он перенапрягся — роды были действительно тяжёлыми. Ему нужно отдохнуть, — мягко отозвалась на беспокойство дочери мать, ловко и аккуратно заворачивая обмытого младенца в пелёнки. — Не хочешь подержать своё дитя? — она подошла к растерянному Хёду, держа в руках новорожденного ребёнка, что смотрел на мир сонными светлыми глазёнками, и не было похоже, чтобы они были подёрнуты пеленой так же, как у одного из его родителей.       Хёд благодарно улыбнулся ей, протягивая руки, на которые Сив тотчас осторожно опустила дитя. Краем сознания он уловил, что Тор, на всякий случай, подошёл ближе к слепому брату, внимательно вглядываясь из-за его спины во всё ещё сморщенное и розовое личико младенца. Дитя на его руках, впрочем, мгновенно вытеснило весь остальной мир, и Хёд внимательно смотрел на младенца невидящим взглядом, осторожно кончиками пальцев проводя по ещё влажной головке и мягкой щёчке. — Это девочка, — чуть сжав предплечье Хёда, на котором он с лёгкостью держал ребёнка, произнесла Сив, после отворачиваясь от него и возвращаясь к сыну. — Девочка... — негромко повторил тот, улыбнувшись. — Как жаль, что я не могу тебя увидеть... Однако здравствуй, дитя моё, — он приблизил ребёнка к себе и наклонился к нему, осторожно целуя в лобик.       С осторожной нежностью и нескрываемой любовью он держал дочь на своих руках. Впервые взял на руки это крошечное беззащитное существо, что сквозь боль, кровь и муки ему подарил Улль, и понял, что ради этой крошечной девочки был готов на всё, если не больше. Безграничная любовь к своему ребёнку заполнила его до краёв, и Хёд почувствовал, как в уголках его глаз застыли слёзы.       Только Улль один и мог так щедро одарить его.       Прижимая к себе новорожденное дитя, с восторгом запоминая это мгновение до мельчайших подробностей, Хёд пропустил тот момент, как Тор осторожно перенёс пребывающего в беспамятстве Улля в другое помещение. Его же самого следом за братом провела Сив, и когда Хёд переступил порог она мягко и негромко шепнула ему: — Скорее всего, Улль сейчас очнётся, так что лучше вернуть ребёнка ему, — Хёд с большой неохотой оторвал от своей груди дочь, и Сив аккуратно забрала сонную девочку из рук отца, перекладывая её на грудь своего сына.       После она вместе с мужем удалилась, оставив Хёда наедине с приходящим в себя возлюбленным и их едва увидевшим свет ребёнком.       Воспоминание вновь оборвалось, и прежде чем Лив успела это осознать, невидимая сила настойчиво, но мягко вытолкнула её, и широко распахнув глаза, девушка обнаружила себя сидящей на берегу источника. Её спутники выглядели такими же заторможенными и потерянными, что натолкнуло Лив на мысль, что время в источнике шло одновременно и параллельно для каждого, и так или иначе, но все вернулись в реальность приблизительно в один и тот же миг. — Мы заплатили залог, — не успев как следует прийти в себя, девушка услышала голос отца. Тот говорил терпеливо, но с лёгким налётом усталости. — Чем нам ответит источник?       Мимир осторожно, почти любовно зачерпнул своим рогом недвижимую ледяную воду. С тихим плеском нырнул сосуд сквозь зеркальную гладь, и прозрачная чистая вода жидким серебром полилась через край следом за рукой хранителя, черпающего её. Лив наблюдала за ней как заворожённая, прежде чем Мимир поднёс рог ко рту, небольшими глотками, медленно испивая жидкий лёд, расплавленное сладкое серебро зачарованной воды.       В напряжённом торжественном молчании спутники наблюдали за пьющим хранителем, ожидая, какими будут его слова. И стоило ему сделать последний глоток, как тусклым серебряным светом вспыхнули руны на его запястьях, плечах и шее, и Мимир отстранённым, ещё более туманным взглядом слепых глаз посмотрел куда-то сквозь Хёда. — Вы ищите Лофта, — напевно безмятежно начал он. — Не найдёте его ни в одном из верхних миров. Холодные миры нижнего мира тоже не откроют вам расположение зачинателя распрей. В огненной пустоши Муспельхейма, давшего импульс и толчок жизни, ныне пребывает он. Пытается склонить к предательству Сурта, невольного союзника своего и далёкого родича своего отца. Дети Муспелля долго томятся в своей огненной тюрьме и жаждут свободы — Хведрунг обещает им раздор и раздолье для огненного хаоса. — Он уже ведёт переговоры с Суртом? — встревожено нахмурился Хёд, задавая вопрос, на что Мимир мягко и всё также безмятежно улыбнулся. — Ещё нет, — ответил он. — Но держит он свой путь к огненному владыке. Коль поспешите, сможете поймать его по дороге, но будьте осторожны, ибо как никто иной умеет Лофт скрываться и менять личины. — Об этом не стоит беспокоиться, — негромко, но решительно прошептал Трюггви, сжав кулаки. — Я докажу свою надобность и нужность. — Не беспокойся о том, ребёнок, — Мимир обратил туманный взор на юношу. — Родитель твой сам будет бежать от тебя, как от огня, но расплата настигнет его и за это преступление, — Трюггви непонимающе моргнул, но на всякий случай кивнул, в то время как Мимир продолжил: — Отправляйтесь на границу Нифльхейма. Туда, откуда берёт своё начало Хвергельмир и где начинаются потоки Эливагара. Там лёд вступает в вечную борьбу с огнём. То самый короткий путь в мир предвечного огня. Огненная пустошь станет простираться перед вами, но вы найдёте верный путь. Ничего больше не скажу вам — не ведают о дальнейших судьбах ни норны, ни источник. С этого момента всё только в ваших руках.