Mannar-Liv

      В Идалире было тихо. Тишина была привычна для этого места, священной тисовой рощи, в которой обустроил свой чертог удачливый Улль. Однако этим утром зимним чертогом овладела необычная тишина, слишком густая и почти физически осязаемая.       Идалир будто готовился к чему-то. Как и любой чертог, чувствовал он настроение своего хозяина и подстраивался под него — Улль знал об этом, чувствовал. Самое главное — понимал.       Он прикрыл глаза, медленно выдыхая. Руки его осторожно коснулись большого круглого живота, скрытого тёплыми одеждами, и плавно огладили туго натянутую кожу. Дитя, вопреки обыкновению, никак не отреагировало на это движение, и Улль так же медленно вдохнул.       Его время должно было вот-вот прийти.       Он медленно и осторожно встал, выпячивая вперёд живот, поддерживая его одной рукой, а второй хватаясь за изголовье кровати. Даже такое простое действие, как встать на ноги, превратилось в сложность, и Улль шумно выдохнул.       Походка его к концу срока стала совсем нескладной, и наверно это было даже хорошо, что в Идалире никто не видел его. Засмеяли бы иначе, если не за несуразный внешний вид, то за нелепые движения и угловатые реакции тела.       Улль фыркнул себе под нос, выходя из своей лачуги на улицу. Погружаясь в выжидательную тишину и застывший кристаллами в воздухе мороз.       Молчаливый чертог, если бы мог, наверняка тоже выказал бы ему своё недовольство.       К концу срока многие привычные и любимые вещи стали недоступными. Даже будничная необходимая активность стала настоящим испытанием, и Улль, вразвалочку, тяжело передвигая ногами, подошёл к бочке с водой, чуть наклоняясь над ней и зачерпывая ледяную воду, умывая ею лицо. Как вдруг…       Робкая вспышка боли едва ощутимо огрызнулась, волной проходясь по низу живота. Улль замер, набрав пригоршню воды, так и не донеся её до своего лица. Прислушался к своему телу — боль исчезла так же внезапно, как и вспыхнула, но отголосок её прокатился по всему телу.       Улль разомкнул руки, выплёскивая воду обратно в бочку. Аккуратно разогнулся, мокрой, покрасневшей от холода ладонью накрывая верх живота.       Время пришло.       Инстинкты толкали его к пониманию: боль не фантомна, а вполне себе реальна. Она — предвестник того, что вот-вот должно случиться, а значит, игнорировать её не получится. Да и Улль не слишком хотел это делать.       Ни страха, ни паники в нём не было. Инстинкты и невесть откуда взявшееся знание дарили ему хладнокровное спокойствие, и Улль развернулся, возвращаясь в дом.       У него было ещё достаточно времени для того, чтобы подготовить всё необходимое для появления ребёнка.       Прежде всего в доме следовало разжечь огонь. Улль был привычен к холоду и одиночеству, однако вряд ли морозная промозглость дома пойдёт на пользу едва появившемуся на свет ребёнку.       Пока Улль таскал необходимые для растопки очага дрова, боль ещё один раз дала о себе знать. После напомнила она о себе ещё раз, когда он пытался высечь кремнем искру. Была всё ещё едва ощутимой и терпимой настолько, что лучник даже не отвлёкся от своего занятия, разводя огонь.       Оставив очаг топить дом, Улль снова вышел на улицу. Пока было время, нужно было обеспечить себя всем, что может понадобиться во время родов, и в первую очередь водой.       За всеми этими хлопотами боль стала ощутимей и чаще, и после очередной вспышки Улль глубоко вдохнул, прикрывая глаза и мягко поглаживая свой живот.       Он чувствовал — всё было хорошо. Всё шло так, как и должно идти. Однако на фоне хладнокровной уверенности появились первые липкие щупальца тревоги. Сможет ли он с честью пройти это испытание?..       Улль качнул головой, отгоняя дурные мысли. В конце концов он не первый мужчина в Асгарде, которому надлежит разрешиться от бремени, а значит, он справится.       С каждым часом ожидания боль становилась ощутимей и чаще. Улль откровенно не знал, чем себя занять. Есть не хотелось — последний раз он ходил на охоту и ел больше суток назад, однако он смутно понимал, что это нормально — организм готовился к предстоящим родам, а потому все усилия бросал именно на подготовку.       Руки требовали какой-то работы, но тело, как и разум, протестовало против всякого напряжения. Повертев в руках несколько тисовых заготовок для луков, он взял одну из них, тяжело опускаясь на ступеньку порога, касаясь древесины острым кинжалом.       Механическая бездумная работа ненадолго отвлекла и расслабила Улля, однако с каждой новой вспышкой боли руки его предательски вздрагивали, и пару раз кинжал едва не соскочил с зарубок.       Сделав глубокий вдох после очередной схватки, Улль, с трудом поднявшись на ноги, отложил работу в сторону. Не столько опасаясь испортить её, сколько боясь случайно навредить себе, потеряв контроль. Особенно сейчас, когда боль участилась и стала значительно ощутимей.       Однако просто сидеть и ждать было невыносимо. Часы тянулись мучительно долго, и одна минута, казалось, длилась как полноценный час. Улль бесцельно ходил по комнате, то подбрасывая дрова в очаг, то вороша угли, то подходя к столу, бездумно перебирая фигурки и заготовки луков и стрел, лежащие на нём. Время от времени останавливался, хватаясь за живот, и стискивал зубы, жмуря глаза — боль становилась сильнее и неприятней, и просто не обращать на неё внимания уже не получалось.       Боль особенно сильно полоснула его по низу живота, и Улль скрипнул зубами, ожидая, когда схватка пройдёт. Сделал несколько шумных вдохов-выдохов, стараясь справиться с ней, чувствуя, как она отходит, словно волна от берега. Схватки становились ещё чаще и болезненнее, но до активной фазы родов всё равно было ещё далеко.       Боль накатывала волнами, и Улль продолжал ходить по дому. Метался, словно загнанный зверь, меряя шагами комнату. Несколько раз он вынужден был останавливаться, издавая глухой рык из-за плотно стиснутых зубов, когда схватки особенно ощутимо резали по живому. Каждая новая волна была сильнее предыдущей, и терпеть их становилось всё сложнее.       Очередная схватка приходит слишком скоро. Простреливает болью, и Улль останавливается у стола. Упирается в него ладонями, низко опуская голову и шумно дыша, стараясь справиться с болью. Когда она успокаивается, он понимает, что возобновить бесцельное хождение по светлице не сможет, а потому остаётся у стола, продолжая опираться на него.       Солнце медленно начинало катиться за горизонт, когда схватки стали более ли менее равномерными и частыми. Время пришло завершить приготовления к неумолимо приближающимся родам, и Улль, сцепив зубы, стараясь не думать о боли, поставил на огонь греться воду. После тяжёлым шаркающим шагом подошёл к кровати, раскладывая на ней чистые тряпки.       Боль вновь особенно сильно полоснула его по низу живота, и Улль охнул, схватившись одной рукой за него, а второй уперевшись в стену. Низко опустил голову, жмуря глаза и сжимая челюсти, а после сделал несколько шумных вдохов-выдохов, чувствуя, как боль отходит. — Брат? — встревоженный женский голос заставил Улля вздрогнуть всем телом от неожиданности и резко повернуть голову в сторону.       Напротив двери, войдя в светлицу, стояла Труд. Лицо её было раскрасневшимся от мороза, в рыжих волосах виднелись ещё не успевшие растаять снежинки, а в глазах застыла неприкрытая тревога. — Сестра… — на выдохе произнёс Улль, расслабившись. — Я не слышал, как ты вошла.       Труд часто приходила проведать его. Не отталкивало её даже его позорное положение — скорее наоборот, заставляло беспокоиться о брате сильнее. Особенно в последние месяцы, и гордая воительница едва ли не каждый день заглядывала в братский чертог.       Сейчас её приход был как нельзя кстати. — Что с тобой? — Труд нахмурилась, решительно приблизившись к брату и замерев рядом с ним. — Что-что, — тот криво усмехнулся. — Ребёнок просится наружу.       Труд едва заметно вздрогнула, непроизвольно прикрыв рот ладонью. Мелькнувший в её глазах страх мгновенно сменился решимостью, и она осторожно, но крепко схватила брата за локоть. — Собирайся, — уверенно произнесла она. — Куда? — Улль на мгновение растерялся, прикрывая руками живот. — Домой, — твёрдо отчеканила валькирия, на что её брат скривился. — После того, что произошло… Не думаю, что меня будут рады там видеть, — тихо откликнулся он, отворачиваясь от сестры и нервно скользя руками по животу. — Тебе нужна помощь, — решительно, но мягко произнесла Труд. — Один ты не справишься. — Ну Локи же как-то справлялся, — Улль горько усмехнулся. — Значит, и я смогу. — Брат, — воительница мягко коснулась второй рукой его щеки, поворачивая его голову и заставляя посмотреть на себя. — Матушка будет волноваться. Я буду волноваться. Прошу, пойдём со мной, пусть женщины, рожавшие, помогут и тебе разродиться.       Улль колебался, глядя в глаза сестры. Её слова звучали очень соблазнительно, учитывая, что с каждой новой схваткой хладнокровие и уверенность его таяли, словно снег по весне, уступая место позорному страху.       Очередная вспышка боли вновь резанула по паху Улля, и он скривился, против воли вывернув руку, которую всё ещё сжимала Труд, и вцепившись в её собственную руку чуть ниже плеча. Хватка валькирии тоже стала сильнее, помогая брату удержаться на ногах. — Хорошо, — тяжело дыша, когда боль утихла, сказал Улль. — Я вернусь с тобой. Только помоги мне дойти.       Дорога от Идалира до Трудхейма оказалась долгой и трудной. Хоть до ночи было ещё далеко, но уже совсем стемнело, и лишь разлитое по небу, словно краска по полотну, северное сияние освещало путникам дорогу. Крупными хлопьями падал снег, затрудняя и без того тяжёлый путь, пролегающий по заметённым сугробам.       Улль то и дело останавливался, придерживая живот и опираясь на сестру. Шипел от боли, шумно втягивая морозный воздух, когда схватки приходили и уходили. Труд с тревогой поглядывала на брата, но он стойко терпел боль и продолжал движение, как только она успокаивалась.       Под конец пути схватки участились ещё больше, и Уллю было всё сложнее сдерживать болезненные стоны. Идти ему тоже было непросто, отчего оставшийся отрезок до дома Труд практически на себе несла страждущего брата. Тот, правда, всячески пытался идти самостоятельно, но путался в ногах и негромко постанывал от боли, которая теперь практически не уходила. — Мы почти дошли, — сцепив зубы и обливаясь потом, произнесла Труд, упрямо глядя перед собой.       В Бильскирнир, палаты своего отца, в которых жила их семья, Труд и Улль ввалились практически в прямом смысле. Улль тут же привалился плечом к дверному косяку, тяжело дыша и болезненно жмурясь, обнимая живот, в то время как Труд беспомощно посмотрела на замерших от удивления родителей.       Мать мгновенно почувствовала неладное, с тревогой глядя на растерянную дочь, откладывая свою пряжу и поднимаясь на ноги, делая несколько шагов в их сторону. Отец же смотрел с настороженным удивлением. Повисшую на мгновение тишину прервал протяжный стон Улля, который слегка съехал по дереву на подогнувшихся ногах. — Его время пришло, — подхватив брата, чтобы он не упал, напугано произнесла Труд, глядя на тотчас оказавшуюся возле сына мать, которая, конечно, поняла всё без лишних слов. — Хорошо, что ты привела его, — Сив ласково провела рукой по холодной с мороза щеке Улля, который ухватился за крепкие руки сестры, виском уперевшись в её грудь. — Отведи его внутрь, я сейчас приду.       Труд кивнула, помогая брату, пока мать мгновенно начала суетиться, сзывая служанок и раздавая им указания.       Тяжёлый хмурый взгляд отца обжёг спину валькирии, и она, не останавливаясь, повернула на него голову, решительно и твёрдо глядя в льдисто-голубые глаза. Противостояние взглядов длилось меньше минуты, и Тор всё же признал своё поражение, вздыхая и отворачиваясь. Он взял с крючка свою меховую куртку и решительно вышел из дома на улицу.       Путь его лежал в Брейдаблик — чертог прекрасного Бальдра, в котором вместе с семьёй своего близнеца жил и Хёд-слепец.       В конце концов, отец должен был знать о том, что его дитя вот-вот увидит этот мир.       Труд, меж тем, завела брата в комнату. Она помогла ему осторожно сесть на кровать, однако не успела даже шагу ступнуть, чтобы немного отстраниться от него, как Улль громко протяжно простонал, чуть прогибаясь в пояснице и подаваясь вперёд, взмокшими ладонями крепко сжимая ладони Труд.       Лицо его медленно начало покрываться красными от натуги и боли пятнами. Лоб и шея стали влажными, и к ним неприятно липли волосы. Улль тщетно кусал губы и жмурил глаза, пытаясь скрыть и побороть свою боль. Она была невыносима, нестерпима, и кажется, проникала в каждую клетку его тела. От неё было не сбежать и не спрятаться, она оглушала и ослепляла, и Уллю с каждой новой схваткой становилось всё страшнее и страшнее.       Он чувствовал давление, упрямое и сильное, в низу своего живота. Что-то большое и твёрдое уверенно давило на таз, и Улль шумно дышал, закрывая глаза. Ребёнок медленно опускался в родовые пути, и пути назад больше не было. — Его нужно раздеть, — голос вернувшейся матери раздался откуда-то будто издалека, и Улль с трудом смог его распознать.       Он чувствовал словно в тумане, как заботливые женские руки избавили его от всей одежды, оставив только нательную рубашку, которая неприятно липла к мокрой от пота спине. — Труд, держи его, — Сив решительно схватила сына за плечи, с усилием вынуждая его разогнуться и упереться затылком в стену.       Сестра, забравшись на кровать, послушно выполнила просьбу матери, взяв брата за плечи, пока та, заставив Улля широко расставить в стороны ноги, задрала рубашку, обнажая его пах и живот, и внимательным пристальным взглядом осматривая их. — Всё хорошо, всё идёт хорошо, — несильно сжав ладонь сына, лежащую на его животе, Сив ободряюще улыбнулась ему, глядя в подёрнутые дымкой глаза. — Совсем скоро ты сможешь дать своему ребёнку жизнь.       Улль попытался улыбнуться в ответ, но всё внутри него вдруг натянулось, а после лопнуло — он отчётливо почувствовал, как что-то внутри будто прорвалось, и горячая влага, громко хлюпая, излилась из его паха прямо на деревянные половицы пола.       Паника на мгновение захлестнула Улля, но он не успел о ней как следует подумать. Острая, невыносимая боль, словно его резали по живому тупым ножом, полоснула низ живота, и Улль от неожиданности не смог сдержать громкий вскрик.       Он резко подался вперёд так, что таз его съехал с кровати. Только то, что его успели поймать сестра и мать, удержало его от падения. Однако он всё же упал на колени, прямо в исторгнутые своим телом воды, и снова подался вперёд, руками упираясь в пол и становясь на четвереньки.       Очередная схватка болью прострелила поясницу, и Улль непроизвольно прогнулся в ней, подаваясь корпусом вперёд. Он упал на локти, сжав руки в кулаки. Вытянулся грудной клеткой, словно пытаясь растянуть боль по всему телу. Промежность опалило огнём, словно чьи-то сильные руки безжалостно рвали её в разные стороны, и кровь потекла наружу, растекаясь по полу. Улль взвыл, из последних сил кусая губу, однако новая схватка выбила из его груди протяжный долгий полустон-полукрик.       Стало немного легче, и он всхлипнул, чувствуя, как от натуги, напряжения и боли из глаз потекли слёзы. Улль попытался собраться, приподнялся на локтях, подтянувшись, и новую схватку встретил с грудным рыком.       Боль была невыносима, и она совсем не проходила. Улль стиснул зубы, жмуря глаза до белых пятен, опуская голову так низко, что подбородок его коснулся грудной клетки. Пытаясь уйти хоть немного, хоть куда-то от этой боли, он сам не заметил, как начал слегка покачиваться, и на несколько мгновений это будто бы даже помогло. — Мама? — Труд перевела тревожный взгляд со страждущего брата на мать, которая ласково и заботливо поглаживала сына по лопаткам. Та подняла голову, глядя на дочь, и едва заметно кивнула.       Когда женские руки мягко, но уверенно подхватили Улля под локти, чуть приподнимая его над полом, он почувствовал, как тёплая, почти горячая кровь вновь потекла по внутренней стороне его бедра. Закрывающая его нательная рубаха тут же пропиталась этой влагой, прилипая к коже, и в нос лучника ударил стойкий запах сладкого металла.       Его перевернули, вынудив сесть прямо на пол. Труд разместилась за спиной брата, позволяя ему полулежать, опираясь спиной на её грудь. Держала она его за руки, становясь опорой, пока мать собственной кровью Улля рисовала на его запястьях повивальные руны. — Будь сильным, сынок, — закончив, Сив взяла в руки лицо сына и заглянула ему в глаза. — Время пришло дать ребёнку жизнь. Как почувствуешь потуги, помогай им, выталкивай дитя из своего чрева, — решительно произнесла она.       Мать опустилась в ногах сына, уверенным движением широко разводя его колени. Рядом с ней тут же застыли служанки с водой и чистой тканью наготове.       Самое трудное испытание Улля началось.       Боль ослепляла и оглушала. Однако Улль постарался сконцентрироваться на иных ощущениях. Он чувствовал, как ребёнок медленно двигался наружу, с потугами своего родителя сильнее и сильнее давя на его промежность. Боль снова полоснула его по низу живота, и он тут же напрягся, сжимая руки Труд, упираясь затылком в её плечо и подаваясь тазом вперёд. Сцепил зубы, упрямым взглядом глядя в потолок комнаты, изо всех сил пытаясь вытолкнуть ребёнка из своей утробы.       Хотелось кричать, но силы были только на стоны на грани рычания. Боль разбирала Улля и собирала заново, и он не знал, куда себя приткнуть. Цеплялся за руки и плечи Труд, напрягаясь всем телом, но не получал в ответ ничего, кроме новой порции боли.       Младенец шёл медленно и тяжело — Улль чувствовал это. Чувствовал, как он опустился в область таза, как с трудом продвигался по родовым путям. Чувствовал так же, как двигались его собственные кости, освобождая путь. Боль при этом была так сильна и не могла она сравниться ни с какой иной болью, которую Уллю доводилось переживать.       Он и сам не заметил, как слёзы снова начали течь из его глаз. Стоны сменились протяжными криками, но ничто не несло долгожданное облегчение. Усталость накатывала волнами, грозилась похоронить в себе, и сил, кажется, не осталось более ни на что.       Очередная потуга разрывает болью, и Улль кричит. Мечется, словно загнанный зверь, в руках своей сестры и даже не подозревает, что именно в этот момент в дом возвращается Тор, ведя за собой встревоженного брата.       Истошный крик Улля заставляет вздрогнуть их обоих. И обоих же помчаться на него, забегая в комнату.       Хёд-слепец не видит происходящее, но ударяющий в нос запах крови заставляет его замереть в растерянности. Тор же, видя мучающегося в родовых муках пасынка, вновь вздрагивает против воли. Мокрый от напряжения и покрасневший, он был уставшим и измученным. Окровавленная рубаха и сидящая в ногах сына Сив с окровавленными руками вызывали смутное беспокойство. Осознавая, однако, что ничем помочь они не смогут, Тор за плечи вывел брата из светлицы, вновь содрогаясь от леденящего душу надрывного крика Улля.       Он тужится в очередной раз, и его разрывает оглушающая боль, следом за которой на пол льётся свежий поток горячей жидкости. В нос бьёт металлическим запахом крови, в ушах звенит, а перед глазами белеет.       С хриплым воем, унизительно скуля, Улль откинул назад голову, упираясь затылком в плечо сестры. Кости внутри него раздвинулись, кажется, до предела, растягивая, разрывая мышцы и кожу. Меж тем он снова мучительно протяжно кричит и наконец чувствует толику облегчения, когда ощущает, как собственным усилием полностью выталкивает головку.       Давление слегка спадает, и Улль ощущает небольшой прилив сил. Ровно настолько, чтобы поднатужиться ещё один раз, выталкивая из себя оставшуюся часть тела младенца, который с влажным звуком выскальзывает из него.       Ребёнок идёт тяжело, но в конце концов будто нехотя он всё же выходит наружу. Сив осторожно поддерживает окровавленное тельце. Улль дышит тяжело и хрипло, всхлипывая и постанывая, пока Труд поглаживает его по плечам. Сознание ускользает от Улля, и перед мутным взглядом всё плывёт. Однако он слышит отдалённый крик новорожденного младенца, и это несёт ему странный покой.       Однако ни тело, ни разум, кажется, не успевают как следует расслабиться, когда новые схватки заставляют Улля напрячься. Помёт, к счастью, выходит легко и без лишних проблем, и, несчастный, он окончательно обмякает в руках сестры.       Он едва успел почувствовать тяжесть ребёнка на своей груди, прежде чем тьма поглотила его. И Улль сам не заметил, как отключился, уставший и измождённый. — Мама? — чувствуя, что брат потерял сознание, Труд с тревогой позвала Сив, которая забрала с груди сына младенца, заботливо и осторожно обмывая его. — Всё хорошо, — скосив глаза сначала на сына, а после на вновь возникших на пороге комнаты Тора и Хёда, откликнулась та. — Он перенапрягся — роды были действительно тяжёлыми. Ему нужно отдохнуть.       Блаженное забытие длилось, кажется, совсем недолго. Но когда Улль пришёл в себя, с удивлением он почувствовал облегчение и то, что лежал он в тепле, в сухой одежде и на постели, а не твёрдом полу. Открыв глаза, он всё ещё расплывающимся взглядом окинул комнату, прежде чем почувствовал тяжесть на своей груди и опустил на неё взгляд.       Всё ещё яркая покрасневшая кожа ребёнка расплывалась перед глазами его родителя. Улль осторожно дотронулся подрагивающей рукой до головки мирно спящего ребёнка, опасаясь разбудить его, и не сдержал нежную улыбку. Второй рукой он аккуратно накрыл его спинку, ласково поглаживая её. — Это девочка, — негромко оповестил его Хёд, и Улль в удивлении поднял глаза, замечая, как возлюбленный друг, любовник и отец их общего ребёнка в неуверенности стоял чуть в стороне от кровати, на которой лежал Улль.       Семья его, меж тем, удалилась, решая не мешать, а потому в комнате они остались только втроём.       С не меньшей нежностью, чем дочери, Улль улыбнулся Хёду. Он протянул к нему руку, похлопав по кровати рядом с собой достаточно громко для того, чтобы тот услышал и подошёл. Хёд, в общем-то, так и сделал, осторожно опускаясь рядом с Уллем так, что тот смог поймать его ладонь и несильно сжать её. — Как мы назовём её? — негромко поинтересовался Хёд, опуская взгляд на дочь тогда, когда Улль положил на её спинку его ладонь. — Лив, — также негромко откликнулся Улль, свободной рукой поглаживая дитя по мягкой щёчке. — Её будут звать Лив.       Хёд улыбнулся, согласно кивая. Улль задержал на нём долгий, полный любви взгляд, а после вновь опустил его обратно на дочь.       Усталость волнами накатывала на него, и сопротивляться ей с каждым мгновением становилось всё сложнее. Улль прикрыл глаза, и казалось, тут же провалился в глубокий сон, беречь который остался Хёд.       Проснулся Улль незадолго до рассвета от тихого похныкивания ребёнка. Приоткрыв глаза, он тут же взглядом наткнулся на дочь, которая недовольно ёрзала на его груди. Ласково улыбнувшись ребёнку, лучник осторожно подтянулся, принимая полусидящее положение. Слегка поморщившись от остаточной после родов боли, он аккуратно перехватил ребёнка, заглядывая в маленькое личико, и приблизил девочку к себе.       Спустив с плеча широкую нательную рубаху, Улль обнажил грудь. Она была не настолько большой и хорошо оформившейся как у женщин, однако молока в ней должно было быть достаточно. На потемневшей сморщившейся ареоле соска выступили густые тяжёлые белые капли, и Улль осторожно приблизил дочь, помогая ей. Девочка тут же обхватила губами и нежными голыми дёснами набухший сосок, и родитель расслабился, продолжая мягко прижимать к себе своё дитя. Прикрыв глаза, он немного откинулся на подушку, затылком упираясь в стену, чувствуя, как усталость и неприятная боль стягивают мышцы. Сна, впрочем, больше не было, и Улль с внимательным интересом наблюдал за дочерью.       Крошечное создание в его руках было таким тёплым и беззащитным, и нежность и безграничная любовь к нему захлёстывали Улля с головой. Он мягко улыбался, осторожно прижимая дитя к себе и поглаживая его свободной рукой по покрытой светлым пушком головке. С трудом мог поверить, на самом деле, что сам смог породить его, и то, что казалось каким-то отдалённым, теперь воплотилось в плоти и крови и всецело нуждалось в опеке и защите Улля. — Моё милое дитя… — тихо прошептал он, по-прежнему улыбаясь, обращаясь к дочери.       Накормив её, Улль осторожно уложил девочку обратно себе на грудь. Та почти сразу уснула, сжимая в кулачках крошечные пальчики, и родитель с нежностью продолжил наблюдать за ней. Отведя, в конце концов, взгляд в сторону, он устало выдохнул, прикрыв глаза и вновь чувствуя, как остатки боли расходятся по его телу. Неприятно, но в целом терпимо.       Одинокое пребывание в молчании и покое, тем не менее, не могло быть долгим. По крайней мере, не тогда, когда он был в доме своего отца. А потому Улль ждал, когда же кто-то из родичей решится заглянуть к нему, и вовсе не был удивлён, когда отдых его был потревожен.       Первой к нему зашла мать, чему Улль вовсе не был удивлён. Мягко и нежно улыбаясь сыну, она подошла к его постели, осторожно опустившись на её край и погладив его через одеяло из шкуры по ноге. — Как ты себя чувствуешь? — мягко поинтересовалась она, скользя взглядом вниз и останавливая его на младенце, спящем на груди сына. — В целом неплохо, — откликнулся тот, кивнув. — Боль ещё не ушла целиком, да и усталость осталась, но я чувствую, что могу двигаться и идти. — Сегодня у тебя в этом точно не будет необходимости, — с мягкой настойчивостью, уверенно произнесла Сив, чуть сжав пальцы, лежащие на ноге сына. — Первые сутки после родов всегда тяжёлые, даже женщины позволяют себе отдых в этот день. — Боюсь, кроме тебя да Труд, меня здесь больше никто не рад видеть, — Улль невесело хмыкнул и скосил глаза на дочь, ласково погладив её. — Тем более с младенцем, едва покинувшим моё чрево. — Милый, этот дом — и твой дом тоже, — мать покачала головой. — Тебя никто не станет выгонять, уж поверь мне. — Хёд уже ушёл? — желая перевести тему, поинтересовался лучник, на что его мать кивнула. — Он вернулся в Брейдаблик... По своей воле, — Сив вздохнула. — Как и ты сейчас, он опасался быть лишним здесь, хотя стал он дорогим гостем. — У него были все основания опасаться, — Улль ухмыльнулся. — Я удивлён, честно говоря, что отец вообще привёл его сюда и рассказал, что моё время пришло. — Как бы твой отец ни злился, он не может отрицать очевидное, — Сив довольно, даже как-то гордо улыбнулась. — А он ведь вовсе не жесток... К своей семье, по крайней мере.       Улль улыбнулся в ответ, но улыбка эта получилась какой-то печальной и уставшей. Тонкое женское и материнское чутьё Сив уловило это, и она одарила сына мягким взглядом. Поднялась со своего места, подавшись вперёд, и по-матерински нежно поцеловала Улля в лоб. — Отдыхай, мой дорогой, — одарила его покровительственным взглядом и вышла из комнаты, оставляя Улля одного. Ненадолго, впрочем.       Он едва успел выдохнуть и позволил телу расслабиться, морщась от неприятных ощущений, разошедшихся от паха по животу и бёдрам, как из-за двери показалась рыжая макушка и веснушчатое лицо широко улыбающейся Труд. — Ты уже не спишь? — почему-то замявшись на пороге, спросила она, на что Улль с беззлобной насмешкой приподнял бровь. — А похоже на то, что сплю? — ухмыльнулся он, и Труд неловко почесала затылок, приблизившись к брату. — Ты вчера напугал меня, — честно призналась она. — Нет, то есть, я понимаю, что это было неизбежно... но это было жутко. — Странно это слышать от тебя, — Улль вновь беззлобно ухмыльнулся. — Учитывая, через сколько битв и сражений ты прошла. — Это другое, — Труд смущённо фыркнула.       Она замолчала, со странной неловкостью переминаясь с ноги на ногу. Украдкой поглядывала на брата, словно не решалась что-то ему сказать... или о чём-то попросить. В конце концов набрав полную грудь воздуха и собрав всю волю в кулак, она сделала ещё шаг ближе к брату и впилась в него очень решительным взглядом. — Сестра? — спокойно уточнил Улль. — Можно взять её на руки? — смутившись, неуверенно улыбнулась валькирия, спросив почти шёпотом.       Брат негромко рассмеялся в ответ, довольно прикрыв глаза. С весельем во взгляде он посмотрел на сестру, кивнув ей, и Труд наклонилась, затаив дыхание. Предельно осторожно, с помощью Улля, она взяла на руки младенца, и широченная улыбка тут же озарила её веснушчатое лицо. — Она такая крошечная! — громким шёпотом, полным умиления, удивления и восторга, произнесла Труд, глядя на ребёнка на своих руках.       Улль наблюдал за сестрой со спокойной улыбкой, глядя в её лицо, полное искреннего восторга. Он рассмеялся, сложив руки на животе. Труд с тем же не сходящим искренним восторгом смотрела на маленькую племянницу, и широкая улыбка не покидала её губ. — Когда она подрастёт, я научу её сражаться с мечом! — азартно воскликнула валькирия. — Расскажу ей обо всех своих приключениях и обязательно возьму с собой в поход! — Если она захочет стать девой щита, милая сестра, — посмеиваясь, обратился к Труд Улль, и валькирия перевела на брата полный непонимания взгляд. — Конечно, захочет! — так, будто это само собой разумеется, воскликнула она и вновь широко улыбнулась: — Она же моя племянница!       Улль посмеялся, покачав головой, и сестра осторожно вернула ему дочь обратно. Как и мать поцеловала брата в лоб, а после убежала по своим делам, оставляя его одного. Улль расслабился и улыбнулся со странной горечью. Интересно, захочет ли кто-то из родных ещё зайти к нему?..       Время покоя, в котором его оставили, оказалось достаточно длинным, и в какой-то момент Улль даже задремал. Однако он вынужден был быстро сбросить с себя дымку сонливости, когда малышка Лив вновь проснулась, оповещая об этом негромким похныкиванием. И стоило родителю прижать её к своей груди, как покой его был нарушен чужим вторжением: к вящему удивлению Улля, своим визитом его решил почтить Магни.       Увидев перед собой названного брата, лучник в искреннем изумлении поднял вверх брови, инстинктивно чуть сильнее прижимая к себе ребёнка и словно пряча его от потенциальной опасности. Магни, впрочем, не обратил на это движение внимания, нечитаемым взглядом скользя по полулежащей фигуре кормящего грудью брата. — Меньше всего я ждал увидеть тебя, — затянувшееся молчание в конце концов нарушил Улль, хмыкнув. — Если пришёл чтобы насмехаться, то можешь зря времени не терять: отвечать тебе я не собираюсь, — Магни на это недовольно поджал губы и прищурил глаза.       У него явно на языке вертелось много острых язвительных игл, которыми он мог бы уколоть Улля, но, кажется, он всё же решил прислушаться к его совету, а потому молчал, лишь тяжёлым взглядом осматривая родича. — Ты верещал ночью как девица, вот я и решил глянуть, что с тобой стало. Вижу, в девицу ты и правда превратился, так что теперь я могу говорить, что вместо одной сестры у меня их две, — Магни всё-таки позволил себе неприязненно усмехнуться, на что Улль лишь закатил глаза, ничуть не задетый его словами. — Если это всё, что ты хотел мне сказать, то можешь даже не пытаться, — равнодушно парировал лучник. — Можешь сколько угодно считать меня женовидным ублюдком и называть таковым — меня это не волнует.       Магни высокомерно фыркнул, напоследок сверкнув глазами. Развернулся и ушёл, оставляя названного брата одного, и Улль облегчённо выдохнул. Общение со старшим сыном Тора никогда не несло ему ничего приятного. Сейчас же, когда тяжёлые роды ещё напоминали о себе, так и подавно не хотелось тратить силы на склочного родича.       После визита Магни Уллю казалось, что ничто его уже не удивит. Он чувствовал себя особенно истощённым и уставшим, однако где-то в глубине души понимал: разговоры с родственниками ещё не закончены. Ведь к нему зашла вся семья, кроме одного-единственного её члена.       Тяжёлую поступь Улль слышит ещё издали. Устало выдыхает, на мгновение прикрывая глаза, а после открывает их, терпеливым взглядом одаривая фигуру, появившуюся на пороге. Тор-громовержец со смешанными чувствами смотрел на полулежащего пасынка, что в защитном жесте прижимал к себе свою новорожденную дочь. Вздохнув, он неуверенно сделал несколько шагов ближе и опустился на корточки рядом с кроватью Улля, напротив его лица. — Я знаю, что ты недоволен, — Улль первым нарушил молчание, обращаясь к отчиму удивительно спокойно и терпеливо. — Но я благодарен, что ты не прогнал меня. — Я никогда не желал тебе зла, ты же знаешь, — с непонятной печалью откликнулся Тор. — Но я действительно беспокоился о тебе. Я был зол, но не тем гневом, который мы питаем к врагам и недругам. Рождение детей — не мужское занятие, позорное занятие для мужчины. Я был обеспокоен, я был расстроен. Я не хотел, чтобы это загубило твою судьбу и жизнь. Сейчас же я просто рад, что всё завершилось благополучно. — Я не знаю, какие дороги нам с Хёдом сплели норны, — Улль вздохнул. — Я не знаю, чем завершится мой путь. Но пока я иду по нему, я сам принимаю решения. Я не жалел ни о чём — не жалею и сейчас. Я рад, что смог подарить своему возлюбленному дитя. Я бесконечно счастлив, что сейчас держу на руках свою дочь. Мне всё равно, какие обо мне ходят или пойдут слухи — гораздо важнее то сокровище, обладателем которого я стал, — он опустил глаза, натыкаясь взглядом на спящего на своей груди ребёнка, и нежно улыбнулся.       Тор наблюдал за сыном и тоже не смог сдержать слабую улыбку. Сейчас действительно были неважны ни слухи, ни неординарность произошедшего. Главное, что Улль благополучно прошёл через это испытание, равно как и дитя его родилось здоровым и крепким. Тор улыбнулся чуть шире и поднялся на ноги. — Отдыхай, сын мой, — взгляд его смягчился, и Улль в лёгком удивлении приподнял брови. — Ты можешь оставаться здесь столько, сколько посчитаешь нужным, — Улль улыбнулся в ответ и едва заметно кивнул, расслабляясь: — Спасибо, отец.       Тор оставил пасынка в одиночестве, и тот откинулся на подушку, прикрывая глаза. После разговора с отчимом чувство тревожности и опасности покинуло сердце Улля, и он действительно ощущал себя дома, в месте, где мог позволить себе слабость, мог позволить остановиться и отдохнуть. А потому он позволил усталости подхватить себя, и пока малышка Лив спала, уснуть вместе с ней.