Песнь тридцать третья
22 июля 2021 г. в 10:53
Пещера заполнялась постепенно. Посмотреть на казнь Локи и принять в ней участие собрался далеко не весь Асгард, но и действо это явно не было рассчитано на тайное проведение. По крайней мере, когда Лив вместе с отцом и Тором пришла на место, где всё должно было свершиться, там уже собрались Хёд, Бальдр с Форсети, Трюггви с Хеймдаллем и Фрейр с какой-то молодой, не знакомой Лив женщиной. Она тихо плакала, то и дело вытирая покрасневшие глаза, и Фрейр гладил её по плечам, глядя с искренним сочувствием и сожалением.
Спустя не слишком продолжительное после появления Лив время в пещеру вошла Скади, чем заставила девушку в молчаливом вопросе вскинуть бровь — уж чьего присутствия она не ожидала, так это мачехи Фрейра. Впрочем, со Скади внимание её быстро переместилось, ибо практически следом за ней вошёл Один.
Всеотец окинул холодным неспешным взглядом собравшихся, и когда он наткнулся на Тора, тот кивнул ему. Громовержец поклонился, быстрым шагом куда-то удалившись. Он отсутствовал бесконечно долгую минуту, во время которой под потолком пещеры повисла напряжённая тяжёлая тишина.
Вернулся Тор не один: за собой он вёл, а лучше сказать тащил, упирающегося Лофта, мгновенно одарившего всех собравшихся полным ненависти взглядом. Он шипел и ревел, вырывался отчаянно из крепкой хватки Тора, который держал его, не давая сбежать. Оковы войны неразрывными кандалами сковывали между собой его руки и тянулись крепкой цепью к ногам. Пленник их отчаянно рвался из них, пытаясь вырваться на свободу, но тщетно, ибо крепко держало его чужое колдовство.
— Ты знаешь, зачем ты здесь, отец несчастий, — когда Тор всё-таки притащил упирающегося Лофта к месту его наказания, равнодушно взирая на него, произнёс Один.
Локи, даже не осмотревшись по сторонам, зашипел как змей, а после взвыл яростным раненым зверем. Он конвульсивно, сильно и отчаянно дёрнулся, в бесплотной попытке вырваться из крепкой хватки бывшего товарища. Однако Тор держал его даже без особых усилий, не оставляя никаких шансов на побег.
— Ты заслужил наказание, что хуже смерти, — всё также равнодушно продолжил Всеотец, и в бессильной ярости Локи растянул шрамированные губы в ядовитом оскале.
— Лживые лицемеры — и ты первый среди них, предатель клятв! — выкрикнул он. — Ваш хрупкий мелкий мирок заслужил уничтожения и страданий. Это не конец, а лишь начало, и огонь, и кровь смоют высокомерие с ваших ублюдочных лиц!
Локи до последнего пытался бороться. Хотел укусить побольнее, ударить; словно ослеплённая змея пытался впрыснуть свой яд хоть куда-нибудь. Никто, впрочем, не обращал на него внимания, с бесстрастными лицами наблюдая за карой, которой Лофта вот-вот должны были предать.
Тор вытащил Локи на середину пещеры, где стоял большой камень, немного возвышающийся над полом. Именно на него Громовержец и затянул Локи, толкнув его в худую спину. Стоило ему оказаться на камне, как тут же вспыхнул магический круг из ограждающих и запирающих рун. Локи попытался броситься на него, чтобы сбежать, но руническая клетка крепко держала его внутри себя.
— Руны эти наносил не я, но мой сын, — наблюдая за потугами Лофта, безжалостно провозгласил Один. — Тот, кого ты боишься всей своей душой. Мстит он тебе даже по смерти своей, и ты будешь целую вечность испытывать на себе чашу его гнева.
— Слепой ублюдок, приживший ребёнка с мужчиной, — в бессильной злобе сплюнул Локи. — Его место рядом со мной, разве нет, о великий и мудрейший Всеотец?! Как и место его любовника. А их ублюдок должен конать в муках как омерзительное существо, которого не должно было существовать. Разве ж нет, о великий Один?! — он разразился гомерическим истеричным хохотом.
Один смотрел в ответ всё тем же равнодушным взглядом, в котором не было ни злости, ни ярости, ни жалости, ни презрения. Остальные присутствующие, кто были свидетелями казни, смотрели с неприкрытым презрением и той самой жалостью, что хуже всякого иного унижения. Локи видел это, видел все взгляды, направленные на него, и ненависть переполняла его до краёв. Как эти ублюдки вообще смеют судить его за что-либо!?..
Между тем к рунической клетке подошла Скади. Взирая на Лофта полным презрения взглядом, она держала в руках ядовитую змею, с клыков которой капал яд.
— Признаёшь своего родича? — с насмешкой поинтересовалась она. — Трусливого гада, что только и может плеваться своим ядом исподтишка. Смотри, лжец, и запоминай как выглядит твоя мучительная кара, — Скади повела рукой, и под её движением прямо в воздухе соткалась крепкая тёмная ветвь.
Ётунша повесила на ветвь змею, и та мгновенно зашипела, разинув пасть. Яд потёк с её клыков, и капли разъедающей кислоты упали на бледное лицо Локи, оставляя ожоги на коже. Тот взвыл от пронзившей его боли и заметался по рунической клетке, тщетно пытаясь разбить её и сбежать из заточения, в которое его поместили до конца времён и дня Гибели Богов.
— Локи! — высокий женский голос эхом отчаяния отбился от стен пещеры, и Лив против воли вздрогнула от неожиданности, резко обернувшись в сторону.
Хрупкая, тонкая, словно берёза, молодая женщина стояла рядом с Фрейром, закрывая руками рот. Большие глаза её были полны слёз, и искренняя мука отразилась на её лице, словно это её саму терзал змеиный яд, а не заточённого пленника.
Локи метнул острый взгляд на зовущую его женщину. Была в этом взгляде ярость и ненависть, но вместе с ними — загнанность и страх, и дева заломила руки, кусая губы. С абсолютным бессилием она наблюдала за происходящим и не знала, что должна сделать, чтобы оградить Лофта от заслуженного, но жестокого наказания.
— Беги, милая Сигюн, — прошипел, обращаясь к ней, Локи. — Пока лицемерные ублюдки не догнали тебя и не сотворили с тобой чего похуже, ибо ты моя жена, — на этих словах Сигюн всхлипнула, в страданиях закрыв глаза, и Фрейр с искренним сочувствием посмотрел на неё, сжав своей рукой хрупкое плечо.
Лив наблюдала за ними, чувствуя, как сочувствие заполняет её. Сочувствие — но вместе с ним и неясная тревога, заставившая девушку осмотреться по сторонам. Взгляд её тотчас зацепился за двух напуганных мальчиков, похожих друг на друга как две капли воды, за спинами которых стоял Тор. Глядя на них, Лив не без удивления рассмотрела в них общие черты и с Локи, и с Сигюн, безошибочно определив в них их общих сыновей. Вот только как давно они здесь стояли и зачем?..
Лив нахмурилась сильнее, понимая: мальчиков привели сюда буквально только что. Ей это совершенно не нравилось, ибо внутреннее чутьё подсказывало, что не только в назидание о том, как поступать не надо, и в желании показать детям казнь их отца было дело. Этих детей привели сюда неспроста, и тревога заполошной птицей застучала где-то в горле.
Какие бы злодеяния ни совершал Локи, его дети были не виноваты в них!
Асы, однако, посчитали иначе. Они посчитали, что их месть Лофту будет наиболее полной только тогда, когда он окунётся в бездну отчаяния и боли так же, как окунались в неё те, кто страдали по его вине. А потому мало им было сковать его — Локи должен был страдать. И заточение его должно служить ему вечным напоминанием и вечной памятью.
— Убей его! — голос Всеотца безжалостным приговором отбился от каменных стен пещеры, которые тут же огласил пронзительный женский вопль.
Лив замерла как вкопанная, не в силах отвести поражённый взгляд, чувствуя, как ужас сковывает всё её естество, и крупная дрожь бьёт её изнутри. Буквально на глазах у присутствующих один из мальчиков в одно мгновение обернулся молодым крепким волком и по безжалостному приказу набросился на своего брата, в угаре безумной ярости разрывая его на части.
Кровь брызнула во все стороны; несчастный ребёнок даже не успел вскрикнуть. Лив закрыла руками нижнюю половину лица, чувствуя, что её начинает мутить, в неописуемом ужасе продолжая смотреть на растерзанное тело мальчика, в то время как волку с окровавленной пастью Тор одним могучим ударом размозжил голову. Сигюн закричала снова, и лишь крепкие сильные руки Фрейра удержали её от того, чтобы броситься к своим сыновьям. Со слезами и разрывающими грудь рыданиями она наблюдала, как Один равнодушно запустил руки в животы убитых детей, вынимая из них кишки и укрепляя их магией.
Он подошёл к Локи. К Локи, на лице которого был глубочайший шок — даже если он не любил своих детей, даже если ему было всё равно, он был поражён жестокостью побратима до самых глубин души.
— Разве не так ты обходился со всеми младенцами, что покидали твою утробу? — взглянув в ядовито-зелёные глаза, безжалостно произнёс Всеотец. — Чем эти дети лучше или хуже тех, которых ты обрекал на жестокую смерть?
Руки Одина сильно и крепко схватили тонкие запястья Локи. Обвив вокруг них кишки его сыновей, он низким голосом прочитал заклинание, и ужасные путы приковали руки пленника к холодным каменным стенам пещеры, не позволяя их пленнику даже немного пошевелить ими. Тот в ответ посмотрел на Одина взглядом чернейшей и чистейшей ненависти, на что Всеотец ответил холодным и непробиваемым равнодушием.
— Это твоя кара, отец несчастий, — произнёс он. — Плавься от яда и будь скован вечность. Оковы твои будут тебе вечным напоминанием, а яд змеи — мучением, что никогда не закончится.
Один отошёл от Локи, оставляя его, скованного и униженного, одного. Тот продолжал прожигать побратима своей ненавистью, бессильно скрипя зубами. Он терпел невыносимую боль, которую ему доставлял стекающий яд, и Лив видела, как пузырится волдырями под ним кожа и медленно слазит, обнажая мышцы и кости. От одного взгляда становилось больно, и Лив отчётливо услышала женский всхлип.
— Пусти меня, дядя, — хрипло, но уверенно Сигюн обратилась к Фрейру, и Лив скосила на них глаза, боковым зрением замечая, что остальные присутствующие на казни, постепенно покидали пещеру.
— Сигюн, милая, прошу, оно того не стоит, — Фрейр явно знал, что племянница собралась делать, и с искренней болью в глазах посмотрел на её тонкую хрупкую фигурку, стоящую перед ним. У той задрожали губы, и слёзы с новой силой потекли по щекам.
— Нет, дядя, — покачав головой, тихо и всё также хрипло прошептала она. — Я не могу оставить Локи.
— Он лжец и убийца. Он погубил ваших сыновей. Погубит и тебя, — из последних сил Фрейр пытался убедить племянницу, но она была глуха к его словам.
Всхлипнув, Сигюн снова покачала головой. Бесконечность боли была в её глазах, но помимо неё Лив смогла разглядеть в них ещё кое-что. Слепая верность. Любовь. Поразительно, что дочь гордой и прекрасной Фрейи, родичка солнцеликого Фрейра оказалась той, кто так самозабвенно отдавала себя Лофту, которому совершенно не было никакого дела до чужих чувств.
— Я не могу бросить Локи, — в голосе Сигюн послышалось отчаяние — она до последнего надеялась получить хотя бы от Фрейра толику поддержки. — Он мой муж, и я люблю его. Я поклялась следовать за ним даже на верную смерть.
Фрейр с болью, сочувствием и пониманием смотрел на дрожащую хрупкую фигурку племянницы. Она добровольно закапывала себя, хоронила заживо, обрекая на проклятие, которого не заслужила и которое её не касалось. Но Фрейр понимал её; и наблюдающая за ними со стороны Лив понимала её. Пусть это было безрассудно, но любящие друг друга редко задумывались о подобном. Любовь и боль за возлюбленных толкали их на отчаянные поступки, и бедная Сигюн не была исключением.
Любовь её для иных казалась глупостью, ведь Локи никогда не принимал её и насмехался над ней так же, как и над всем остальным. Но саму Сигюн она питала словно живительный источник, и была готова верная женщина идти за своим мужем куда угодно и делить с ним какую угодно судьбу.
Сейчас она выбрала изгнание и проклятие. Тяжкая доля мучительного одиночества, которую Фрейр так хотел предотвратить. На самом деле у него с самого начала не было шансов.
Он вздохнул. Тяжело и с болью, и в руках его появилась глубокая чаша, которую он протянул племяннице. В светлых глазах той заблестела благодарность и надежда.
— Чаша эта глубока, но даже у неё есть дно, — с печалью в голосе произнёс Фрейр. — Страдания твоего супруга всё равно будут настигать его.
Сигюн качнула головой и улыбнулась дяде — благодарно и вымучено. А после отвернулась от него и подошла к Локи, вытягивая над его головой подрагивающие тонкие руки. Теперь, кроме него, у неё больше никого нет.
Лив наблюдала за ней, и боль читалась в её взгляде. Лишь лёгкое прикосновение к плечу отвлекло девушку от созерцания этой печальной картины, и она обернулась, натыкаясь взглядом на своего отца. Он молча кивнул себе за спину на выход из пещеры, и вдвоём они покинули её, выходя наружу, к Хёду, терпеливо ждущему названного супруга и дочь.
— Я понимаю, что это было неизбежно и что Локи заслужил самой страшной кары, — обхватив себя за плечи, обратилась к отцам Лив. — Но это было так жестоко... Разве эти мальчики были виноваты в том, что совершил их отец?
— В наказаниях Один всегда жесток, порой даже слишком чрезмерно, — вздохнув, откликнулся Улль. — Считает он, что страх и благоговейный ужас кары нести на себе в первую очередь должен не виновник преступления, а те, кого он любит более всего. Такое наказание всегда тяжелее и больнее, его опасаешься намного больше, чем прямого влияния на себя.
Лив закусила губу, отводя глаза в сторону. Конечно, ей повезло больше, чем сыновьям Локи, но она всё равно ощутила на себе, как могут быть безжалостны и бессердечны асы. Расплачивалась она за преступление родителей, которого они не совершали. Снова и снова прокручивая в голове произошедшее ранее, казнь и заточение, девушка поймала себя на мысли, что ей определённо ещё повезло с наказанием.
По крайней мере она осталась жива; по крайней мере её второй отец отделался одиноким пленением в своём родном чертоге. Но он тоже был жив и не был ранен или изувечен. Лив молча нашла его ладонь и крепко сжала её, чувствуя, как родитель ответил на это действие.
— Что теперь будет с тобой? — отгоняя дурные мысли, Лив обратилась к Хёду, который с печальной отстранённой улыбкой наблюдал слепыми глазами за дочерью и возлюбленным.
— Я выполнил свой долг, — ответил он. — Теперь я свободен от проклятия и обязательств. Со спокойным духом я могу вернуться в Хельхейм.
— Вернуться? — Лив с отчаянием и затаённой надеждой посмотрела на родителя. — Если ты очистил своё имя, неужели тебе всё равно необходимо возвращаться? — вопросы её звучали почти по-детски, но девушка до последнего лелеяла надежду, что для их семьи вся эта история закончится благополучно, и оторванные друг от друга, они воссоединятся вновь.
Хёд улыбнулся — печально и понимающе. Покачал головой и протянул руку, погладив дочь по волосам.
— Увы, милая, я всё равно мёртв, — произнёс он. — И принадлежит дух мой Владычице. И без того велико её великодушие, что отпустила она меня хоть на время. Но теперь по истечении срока я должен выполнить своё обещание и вернуться к ней. Ибо как только брат мой отобрал мою жизнь, моё посмертие целиком и полностью принадлежит Госпоже.
Лив закусила губу, и тоска мелькнула в её глазах. Неизбежное было неизбежно, как бы она ни хотела другого, а потому всё, что она могла, — со спокойным духом отпустить своего отца. Но могла ли она сделать это?..