Безумие

      Что делают нормальные разумные, видя корпрусную тварь? Они спасаются бегством. Что делает корпрусная тварь, завидев гостя своего Лорда? Прячется в самый дальний угол, чтобы только не стать объектом для очередной шуточки данмера, которого - вот разочарование! - даже покусать нельзя. Впрочем, такого особо и не покусаешь: как двинет ледяной стрелой промеж глаз, так потом доказывай Старшим, что ты не скамп.       Старшие и сами не слишком довольны - по крепости стремительно перемещается совершенно непредсказуемый субъект, которого запрещено трогать высочайшим повелением Дагот Ура. Повеление, конечно, негласное, но испытывать на себе магический арсенал тысячелетнего кимера ни у кого нет ни малейшего желания.       Впрочем, уже пару дней в Красной Горе стоит тишь и благодать - черноволосый мер засел в выделенной ему комнате и не пускает в неё даже Лорда Ура. Странный и опасный. Обладающие разумом - даже его жалким подобием - подчинённые Шестого Дома единогласно решили держаться от него подальше, если обратного не потребует сам владыка.       Нереварин не знает об этих настроениях. Он сидит на кровати, аккуратно перебирая листы, ранее бережно завёрнутые в шкуру гуара. Кровать каменная, жёсткая и холодная. Но эльф не обращает на это внимания, с отстранённым выражением лица скользя взглядом по мелким буквам. Разные чернила, разная форма и качество бумаги. Написано в разное время. Вряд ли кто-то сумел бы прочесть, даже если Возрождённый предложил. А он и не предлагает. Только бросает листы - один за другим - в разожжённый прямо на полу огонь. И смотрит своими невыразительными алыми глазами, как загибаются желтоватые уголки, чтобы затем распасться пеплом.       "Я не раз и не два видел в Бруме тех, кто похож на меня. Данмеры. Серокожие, красноглазые. Их здесь меньше, чем в Чейдинхолле, но они всё такие же высокомерные. Немногим лучше альтмеров - те на всех смотрят, как на выкормышей скриба, а эти... да, в принципе, тоже на всех. Особенно на таких, как я: бездомных, грязных, тощих и голодных до бешенства. Вчера удалось украсть на рынке буханку хлеба и луковицу. Еле сбежал сначала от стражи, а затем от таких же оборванцев. Они..."       "Хорошо, что в тюрьме не стали отбирать чернила и бумагу. Вернее, мне дают их, когда я вежливо прошу: "Уважаемый господин командующий смены, нижайше прошу дать ничтожному мне, заключённому пятнадцать, чистый лист бумаги, перо и немного чернил в чернильнице". Тогда да. Дают. А если забыть хоть одно словечко, то могут швырнуть пустую чернильницу точно в глаз или бумагу дать заляпанную оленьим жиром. А то и вовсе выпорют кнутом за непочтительное отношение. Остальные заключённые, конечно, издеваются, говорят, что я подхалим, лизоблюд и шлюха, но я-то знаю. Знаю, что если не буду записывать, то сойду с ума..."       "Мне снова снилась моя страна. Моя она не потому, что я так хочу. А... а потому, что я знаю это. Почему на бумаге такие слова выглядят ещё глупее, чем если произносить их вслух? Без имён, без речей, без понимания. Одно лишь знание - это моё. И оно было отнято. У меня. Кем-то. Друзьями. Союзниками. Семьёй. Ради... ради чего? "Ради блага", - единственные слова, которые похоронным песнопением отдаются в моей голове. Каждый раз после такого я просыпаюсь в слезах. Чьё это было благо? Я спрашивал сотни торговцев, идущих через центральную провинцию Империи, - где я могу найти землю с прекрасным разнотравьем, на котором так чудесно было лежать с возлюбленной женщиной, чьи волосы были подобны огню, с величественным небом, озарённым пламенем заката, когда солнце, повинуясь Азуре, закатывалось за могущественную гору..."       "Иногда сны бывают другие. И тогда разнотравье превращается в жирный пепел, липнущий к покрытой кровью коже, небо окрашивается не нежным золотом, а тёмно-алым багрянцем, как пламя тысячи пожаров в Анвиле, и женщина, лица которой мне никак не разглядеть, что-то говорит своим нежным голосом, вытаскивая мои кишки. Это больно. Я хотел бы узнать - это тоже ради "блага"?.."       "Моя страна. Вот ты какая, оказывается. Морровинд. Нет, не так. Морро-у-винд. Опасная, прекрасная, больная и великая. Непокорная в своей самобытности. Империя может поставить здесь тысячи легионов, но мы-то с тобой знаем... теперь нужно найти того, на кого мне укажет память. Он объяснит то, что я забыл. Да-гот. Вор-рин. Верный. Друг. Ученик. Мой". - Гос-сть хоз-сяина наш-шего, - присвистывающим шёпотом зовёт из-за двери пепельный упырь, скребясь в каменную перегородку. Двемеры достойны уважения хотя бы из-за того, что их механизмы работают спустя столько лет без надлежащего ухода. - Ну? - Поднятый ветром камень попадает точно в выемку, поднимая тяжёлую плиту. Данмер заворачивает остатки своих записей в пропитанную специальным маслом кожу. Не испачкаются, но защитятся от вредного окружающего воздействия. Мельком вспыхивает малая руна огня - не снять без знания о владельце, не прочесть того, что не должно быть прочитанным. - Лорд Дагот ж-шелает видеть вас-с в Малом З-сале. Трибунал прислал пис-сьмо.