Семь печатей на душе

Деймон с трудом разлепил глаза, наблюдая белый ровный потолок, а потом и ровную спину на краю своей кровати. Силуэт застыл в неподвижности, точно ангел на могильной плите. Неужели его «долго и, может, не так уж и счастливо, но весело» закончилось банальной статуей над разлагающимся трупом? Странно, ведь мужчина ощущал тяжесть тела и все его капризы. Голова гудела от пережитой боли, в мыслях неохотно распутывался клубок прошедших событий: пропущенных ударов, сломанной челюсти, выбитых клыков, порванной кожи, хруст многочисленных костей, грозный рык; негромкий, но властный голос, после которого только бездна, тягучая и чёрная, точно гудрон, никаких пыток и страданий, никаких мыслей, тишина и покой, который обойдётся после болью срастающегося мяса и парой шрамов. Однозначно, за несколько минут произошло больше, чем смог бы пережить или хотя бы обработать мозг вампира (что уж там про человеческий говорить), но ему как-то это удалось. Не без последствий, но всё же. Грудная клетка ещё болела при глубоком вдохе, рёбра срастутся нескоро. Перед глазами на белом потолке нечёткими картинами лебедей плыли образы старого знакомого живописца с похожими инициалами — С.Д. Зрение, а, может, и серое вещество, что обрабатывало картинку, подводило вампира, дорисовывая то, чего быть на самом деле не могло. Не могли лебеди превратиться в слонов. Не могли превратиться в змей. Деймон смотрел на одно, подозревал другое и надеялся, что всё его окружавшее, — плод нездорового воображения и тяжёлой травмы головы. Параллельно он ненавидел всех двойников на свете и самих двойников как явление в их чудовищной противоестественной природе. Вот такой многозадачный вампир. Воспоминания плясали не хуже выплюнутых зубов по железному полу ангара — с таким же звоном и по несколько штук за плевок, бунтуя против выстраивания в хронологическом порядке. К слову, проводя языком по внутренней стороне зубного ряда, провалов Сальваторе не обнаружил. Какой же Франкенштейн провёл такую безукоризненную работу? Она? Приподняться на локтях оказалось так же сложно, как и выжить в минувшей битве, но возможно. Сквозь стон, зубной скрежет, но всё же он жив, и будет не самим собой, если не станет этим гордиться ещё пару сотен лет. Девушка рядом даже не пошевелилась — замерла каменным изваянием, не ощущающим шевеления на кровати за спиной. Только изредка вздымающиеся плечи доказывали, что перед ним живое существо, тёплое, — и, по-видимому, волнующееся — но слишком увлечённое собственными мыслями, чтобы заметить что-либо за их пределами. «Живое», — усмехнулся вампир одними губами, в остальном по телу гулял расплавленный чугун с примесью гадкой вербены. Следы от когтей гибрида заживают особенно долго и болезненно, затягиваясь с рубцами — проверено не раз и заучено на зубок, в буквальном смысле. Тёмные волосы мягкими волнами спадали по острым плечам, узкая талия, обтянутая плотно прилегающей майкой (в темноте и не разберёшь, какого цвета), бёдра — они на девяносто девять процентов похожи, сучьи двойники. — Елена? — хриплый, дрожащий от надежды на, кто бы мог подумать, отрицательный ответ, голос сорвался на харкающий кашель, выталкивая из лёгких сгустки оставшейся в них крови. Совсем не его голос. Чужой. Выждав, когда комнату наполнит подруга-тишина, девушка полушёпотом, чтобы не спугнуть зыбкий покой, спросила: — А ты кого здесь хотел бы видеть? — она даже не повернулась. Боялась? Если боялась, значит, это Елена. А если нет? Нет! Она уехала из Мистик-Фоллс раз и навсегда. После последней истории она бы не вернулась обратно и уж точно не стала бы спасать его. Хотя так решил только он. Как дела обстоят в её планах, он так ни разу и не догадался. — Не малышку Гилберт, не в этот раз, — Деймону становилось тошно от своей слабости и болезненности тела, от самого себя. Его уделали практически всухую, как ребёнка, чудом только не убили. Это могло сильно подорвать его репутацию «Bad Boy», это могло кого-то заставить волноваться о нём. Что из перечисленного старший Сальваторе не сможет пережить с большей вероятностью — вопрос, на который он и сам пока не знает ответа. — Тогда можешь расслабиться и не строить из себя принца, твоей маленькой принцессы здесь нет и не было, — заглядывая через плечо, девушка примеряет очередную маску «лжедобродетеля», края которой теперь замечает Сальваторе. — Твоё фиаско останется между нами, почти. Всё в ней «лже…». Слова вызывают в мужчине сразу два полярных ощущения: воскрешение от мысли, что произошедшее останется вне «прессы» и новый слом всех опорных костей — она вернулась. Она, чёрт бы её побрал, вернулась к нему. Звучит, как приговор. Шальная идея о добровольной эвтаназии получила золотую медаль «лучший выход». Пирс полностью оборачивается к нему, подвергая новой пытке: острый карий взгляд скальпелем проскользил от горла до пояса (ниже всё скрыто одеялом). Мелькнуло лёгкое, едва уловимое разочарование в тёмных глазах. Это не могло привидеться. Деймону приспичило подразнить свою возможную кончину, показать, что он тоже научился считывать её эмоции сквозь тонкие щели масок. Сальваторе, опираясь на локти, приподнялся выше на подушках, открывая ещё немного обнажённой полосы кожи из-под одеяла. Маска Пирс даёт новую трещину: на долю секунды засматривается, а после резко поднимает глаза, проводя кончиком языка по нижней губе, — тоже дразнит его. Он не сядет на крючок, удобнее устраиваясь в подушках. Деймон отмечает не только алый язычок, который захотелось поймать пальцами, но и две аккуратные ранки на запястье, выпускающие крохотные капельки, которые моментально впитывают белые простони хлопкового постельного белья (такие обычно в больницах или дешёвых отелях стелют), окрашиваясь в самый красивый для вампира цвет — багровый. Ранки глубоки. Долго пытать друг друга молчанием не вышло: Пирс проследила за направлением пристального внимания льдов-глаз и не сдержала лжепобедной усмешки. — Чудовищная природа вампиров, всего две капли моей крови помогли тебе восстановить практически все переломанные кости и восстать из фарша. Она показательно-горделиво выпрямила спину и беззвучно растянула ехидную улыбку. Ей весь мир был должен, и для него, того, кто сейчас лежит рядом, у Кэтрин приготовлена самая глубокая долговая яма, чтобы точно не выбрался. «Может, в Марианскую впадину его посадить?» — открыла внутренний монолог вампирша, пока потенциальный обитатель дна морского изучал следы от укуса. Свежие. Глубокие. Деймон быстро поймал её на вранье (не потому, что запёкшейся крови куда больше двух или даже десятка капель, а потому, что две ранки не заживают на запястье, больше не поддаваясь вампирской регенерации), но ничего говорить не стал, хотя спасительница всё равно заметила его маленькое расследование и старательно пыталась перевести тему на более безопасную. — Не знаю, что спасло тебя от лап смерти больше: я или помешательство Клауса на его маленькой курочке. Чем же ты так разозлил первородного, что он тебя чуть на закуску не пустил? — захватывая всё внимание холодных голубых глаз, Пирс незаметно, насколько позволяют ловкость и накопленная за долгую жизнь сноровка, промакивает свежие, новые капли на запястье о складки покрывала, стирая с себя новый цвет и окрашивая белую ткань уже в алый. «Заживают, — выдыхает Деймон, а после вдыхает обратно. — С каких пор меня это волнует?» — Я бываю очень любезным, — периферийным зрением, особенно обострённым в часы некоторой несамостоятельности для отслеживания любого вида угроз, Деймон улавливает сие движение и снова молчит, продолжая бороться только с собой. — Не мне это будешь говорить, твой талант — выводить людей из себя, даже мёртвого взбесишь до пены изо рта. Признаю, глупый вопрос был с моей стороны, — Пирс откинула голову на плечо, приводя в движение волосы-змеи и преступно обнажая шею. Дразня его своей доступностью, близостью. В подобных декорациях любой мужчина вполне может счесть подобный жест за приглашение. И Деймон принимает его таковым, когда с шумом втягивает воздух, на счёт «два» намереваясь подняться. Только даже в мыслях его сбивает прозвучавший после «раз» игриво заманивающий голос. Такой у распутных дам на другом конце провода, только говорят они вовсе не это. — Деймон, ты же не хочешь заработать передо мной ещё парочку долгов, так… — Вообще-то, ты мне задолжала, но да, с тобой по долгам, как по шелкам, — обрывает её Сальваторе, а после недолгих раздумий, что отразились на лице игрой бровей и в брезгливости приподнятой губой, пояснил. — Это больно, бессмысленно и преувеличено. — Тогда сыграем, хороший мальчик? Проверим, как ты усвоил правила. Заинтересованный предложением уже без счёта, просто с выдохом, Деймон пытается сесть на кровати, но властная рука ложится на болезненно разгорячённую кожу и толкает обратно на подушки. Пирс поднимается над кроватью, ещё больше на неё залезая, коленями утопая в матрасе. Когда кровать покачнулась, принимая весь её вес, Сальваторе передёрнул плечами. По спине пробежал холодок, не предвещающий ровным счётом ничего хорошего, но награждая предвкушением чего-то запретного, неправильного, неестественного, дикого, сумасшедшего, необузданного. Если коротко, «обычного» между ними. Через мгновение Пирс опускается «хорошему мальчику» на живот, располагая колени по обе стороны его торса. Впервые он почувствовал, что она весит не меньше крейсера Авроры, о чём и не преминул сиюминутно осведомить наездницу. Она молчит в ответ, приберегая эмоции на месть, которую «М» начинал чувствовать от одних только вздёрнутых уголков губ, абсолютно забывая, что помимо них существует ещё сто шестьдесят шесть сантиметров концентрированной опасности, а замечает уже слишком поздно: ладони с нажимом скользят к шее, на несколько секунд обхватывая её. Примерялась? А после ощущения, как и руки, разделились: одна обхватила подбородок, поглаживая большим пальцем по губам, заставляя запрокинуть голову чуть выше, отрезая возможность следить за второй кистью, которая нежным бархатом скользила обратно вниз и замерла в районе сердца. Оно стучало, порываясь стать ближе к этой ладони, что давно перепачкана в крови сотен и тысяч любовников. Только он успел осознать эту мысль, как острые коготки проникли под кожу, царапая косточку едва ниже грудины, в опасной близости от сердца. Деймон задушил в себе порыв вырваться — сейчас это было опасно, жизнеопасно. Даже идея, что он сможет прожить больше пары секунд без тупой, бьющейся невпопад мышцы, не закрадывалась в шальную голову, но вот перехватить запястья источника всех бед духу хватило. С осторожностью хирурга и силой домкрата Сальваторе отвёл от сердца и лица тонкие ручки, скалясь, скорее, по привычке на угрозу. Взгляд проследил, как несколько капель стекли к его пальцам, пачкая в красном. Вечно она в крови. Стало брезгливо, противно. Сколько раз он уже успел перепачкаться в собственной крови за последние двадцать четыре часа? А вот до сего натуральным ноготкам очень даже шло покрытие алыми узорами, не только на ногтевой пластине, но и подушечках пальцев. Это казалось столь же естественным, как и ненавидеть обладательницу этих пальчиков. До какого мазохизма опустился старший Сальваторе — наслаждался видом собственной крови на чужих руках, на её руках. Чтобы откреститься от собственных мыслей, он глубоко закатил глаза и прицокнул языком, вспоминая, как сильно её ненавидит, воскрешая в памяти все разы их внезапных расставаний и подстав. Царапины на груди зудели, подталкивая хоть как-то подвигаться, чтобы избавиться от раздражения, но, находясь в плену стройных бёдер и ужасно цепких карих глаз, всякое желание привлекать внимание пропадало. Раны на груди Деймона стягиваются (то про себя отмечает искусительница), пусть и медленно, выпуская струйки крови, которые по ложбинке на животе стекают ближе к Кэтрин. Даже его кровь стремилась к ней. Весь он стремится к ней на бессознательном уровне, а сознательное в нём вопит сиреной держаться как можно дальше. Проследив за срастающимися краями ранок, существо, что их и оставило, вроде бы мелко кивнуло. Как будто делала пометку у себя в голове. Намеренно? Конечно, но какова цель? Забывшись в мыслях и догадках, мужчина даже не замечает, как Пирс ртутью стекает к нему ближе, прогибаясь в позвоночнике, грудью почти припадая к коже. Горячее дыхание касается щеки. Ниже не опускается, ждёт встречного желания и практически сразу его получает. Поначалу поцелуй выходит рваный, обрывистый. У Деймона всё ещё болят рёбра, и целоваться сквозь боль становится крайне неудобно. Тогда он отпускает запястья и заводит ладони под майку, на лопатки, полностью укладывая Кэтрин на себя: грудина всё ещё ноет тупой болью, но, когда к тебе прикасается девичья грудь, в любом случае целоваться становится приятнее в разы. Какое-никакое утешение. Только на слияние двух влюблённых это всё равно несильно походило — Пирс, хоть и позволила себя повалить, но роль ведущего терять не желала. Она запуталась чистой рукой в темных волосах, оттягивая назад, увеличивая контроль над состязанием. Вампирша запустила острый не только на слова язык к старшему Сальваторе в рот, проводя от дёсен, по нёбу, к языку, форменно совращая, внаглую проводя по зубам до такого исступления, что они, клыки, начинали чесаться. Возможность отомстить предоставилась ещё через целую вечность желанной пытки: острый, полный яда язычок отступил, и Деймон воспользовался временным затишьем, переходя в атаку. Проведя своим языком по припухшим от поцелуя губам, он втянул в рот её нижнюю губу, сначала нежно посасывая, разрушая защиту, позволяя расслабиться в своих руках и ласках, а после с силой зажал её между зубов, сжимая до приятного металлического привкуса во рту. Пирс недовольно дёрнула его за волосы, но эффекта не последовало, он продолжал буквально держать её в плену, искусывая нежную кожу и тут же зализывая новые ранки, — такая недоласка, переместь. Только Кэтрин всё также хотелось власти. Она плавно сползла по животу ниже, даже сквозь узкие джинсы чувствуя его напряжённые мышцы. Деймон открыл глаза, бросая новое предупреждение — «не вздумай» — в расширенные, как у кошки, чёрные зрачки, теряющиеся в потемневшей радужке глаз. Предупреждение мгновенно встретилось вызовом и подкинуло дров в искрящиеся угли, порождая пожар. Слегка приподняв таз, Кэтрин опустилась ещё ниже, нахально толкаясь волной по паху, и это движение выбило весь воздух из груди и истерзанную губу из хватки зубов. Победно выпрямившись, Пирс смахнула перепачканными пальчиками с подбородка струйку, только сильнее пачкаясь в крови, теперь уже и его. — Повторяешься, Деймон, так и наскучишь мне в скором времени. — Это мы ещё посмотрим! С прямой фигуры проще снять футболку. Сальваторе, всё ещё соприкасаясь кожа к коже, развёл руки, собирая ткань гармошкой, и, подцепив за край, стянул через голову. Кэтрин добровольно изогнулась, помогая расправиться с верхом. С низом будет сложнее. Старший Сальваторе рывком попытался перевернуть наездницу под себя, наконец перехватить инициативу и совсем обезоружить свою мучительницу, но встретил новое нечеловеческое сопротивление — теперь уже тонкие ручки перехватили мужские запястья, крепко фиксируя их над головой. Деймон с родившимися в возмущении силами, дёрнулся, но очередной порыв усмирили колени, остро врезавшиеся между рёбер, сжимая их до новых трещин. Мятеж в вампире нарастал. Кэтрин чуть склонилась над ним, оставаясь на безопасном расстоянии, и властно прошептала: — Новое правило — не шевелись. Я не хочу, чтобы у тебя позвоночник неправильно сросся. Мне не нужны дефектные игрушки. И снова эта плесневелая забота Кэтрин, от которой ярость хлестала по нервным окончаниям розгами, разливалась в крови, гудела в ушах. Кулаки сжались до судорог в мышцах. Чтобы немного сбить спесь с закипающего под собой вампира, Пирс склоняется ещё ниже, нарушая границу между «безопасно» и «осторожно», и касается губами самого уголка его губ, проводит носом по щеке, снимая раздражение, точно одежду. — Прости, что защищаю тебя, — ещё один поцелуй, теперь уже в подбородок — его губы она старательно избегала. — Остальным, по-видимому, плевать. Она резко отпрянула, избегая удара головой, и тихонько посмеялась: какой предсказуемый мальчик. Её мальчик. — Что ты сделала с Кэролайн? — теперь уже Деймон силится сменить тему, и у него это почти выходит, разве что обнажённые груди перед лицом сбивают с мыслей. Сам виноват. — Хм, дай подумать, — Кэтрин перехватывает его запястья в одну руку, другую опускает на ямочку между ключиц, а затем одними ноготками скользит вниз, оставляя белые полосы поперёк груди, оттягивая момент ответа. — Что с ней? — не отводя серьёзного взгляда с тонких черт лица, не опускаясь ниже, не искушая самого себя любимым грехом, охрипшим от возбуждения голосом рычит он. — Я буквально верхом на тебе, в сантиметре от твоего сердца, а ты думаешь о другой? — обиженно надула губки вампирша, точно для неё это воистину что-то значило. — Угомони своё сердце, оно выдаёт твои мысли, — глубоко вздохнув, девушка склонилась над ухом, сквозь тихий смех шепча. — Теперь я учу тебя чувствовать, Деймон. Какая ирония. В том, как она произносила его имя, было что-то колдовское, ровно ворожба тонкой паутиной крыла комнату, а, может, это касание оголённой груди при глубоком дыхании. Отчего всякая их встреча такая? Налитая ядом и желчью, расплавленным оловом и литрами концентрированной слезы Юноны. Как будто само наличие этих двух созданий на расстоянии меньше километра запускает развитие пространственно-временной плесени, что пожирает их миры, разрушает старых их и создаёт новых, других. Кэтрин отпускает его руки, отчего-то теперь уверенная, что он никуда не денется. Приподнимается и стягивает с себя скинни до лодыжек, а дальше позволяет ему помочь. Он тянет узкую штанину, когда она снова опускается бёдрами ему на пах. В этот раз приятного в этом движении больше. Нет никакой грубой ткани между ними. Только кожа к коже. Вторая штанина поддаётся так же легко, только уже благодаря ловким, давно привыкшим к использованию подобной одежды ручкам, но по неясной причине джинсы не летят на пол, а остаются в ладонях. То, что могла задумать кровавая королева, ускользало от понимания Сальваторе, сейчас ему куда более интересны бёдра всадницы, чем коварные планы по захвату чего бы то ни было: мира, планеты, Америки или его сердца. Положив ладони так, что пальцы обнимали тазовые косточки, сдерживая инстинктивные порывы толкнуться вперёд, Деймон блаженно прикрыл глаза, окунаясь в ощущения. Кэтрин перехватила его руки и повела ими выше по талии к груди, задерживаясь на ней подольше, разрешая сжать, насладиться бархатностью кожи и теплом тела, позволила пропустить и несильно зажать пальцами затвердевшие от возбуждения соски, а после отодвинула ладони от себя, заводя обратно за голову, где недавно держала кисти рук самостоятельно, укрощая дикого зверя. Теперь она также оставила его без права свободного движения, но уже фиксируя запястья браслетами из грубой джинсовой ткани. — Не рви, — шёпотом приказывает она своему дикому зверю в ухо и целует у яремной вены как подкрепление команды, после чего возвращается в доминантное положение, а Деймон замечает хаотичный блеск в тёмных глазах. — Какие у нас с тобой отношения, Кэтрин? — стараясь расслабиться, спрашивает пленник всей ситуации. Конечно, он мог бы порвать тряпки, освободиться. Сила вампира позволяла, но он подчинялся. Но только пока. Вампирша намеренно сильно сжимает коленями переломанные рёбра до момента, когда первые признаки боли отражаются на гордом лице, полностью затмевая любые попытки ослушаться, даже в мыслях. Немного помучив, она ослабевает хватку. — У меня к тебе «так никто ещё не бесил»! — признаётся, даже не глядя в глаза. Она блуждает по его телу, словно он её первый любовник, и Деймон подыгрывает этой странной игре, подставляется под ласки, ловит каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое дыхание и, не признаваясь даже себе, тает от подобных нежностей, от которых давно отвык. Слишком часто отдавал предпочтение грубому сексу. Кэтрин, растягивая прелюдию, водила руками по голой груди, унимая раздражение, но пробуждая иной трепет под кожей в тех местах, где касались её пальцы. В один момент даже показалось, что она любит его. «Любит»? Деймон даже сощурился от подобной мысли, только вот быстро протрезвел. Теплые пальчики, едва задевая ноготками, провели очертания нового длинного шрама по восьмому ребру снизу вверх, поднимаясь выше, задерживаясь уже только на шее, обхватывая двумя руками, демонстративно указывая возможность контроля даже его дыхания. В очередной раз Пирс приподнимает бёдра, но этот раз особенный. Она помогает себе рукой, направляя его член в себя, и медленно опускается, отдаваясь ощущениям, по которым втайне скучала. Сальваторе подавил в себе желание прикрыть от удовольствия глаза и ни на мгновение не пожалел. Видеть, как закатываются в блаженстве карие глаза, расправляются напряжённые морщинки на лице, замечать, как приоткрываются губы, в беззвучном стоне выпуская воздух, но напрягаются плечи, пресс и бёдра... чувствовать, как там у неё внутри его обволакивают горячие гладкие стенки, а в контраст с этим острые коготки скребутся по его плечу — Деймон бы обязательно записал всё это на плёнку и пересматривал целую вечность, но быть здесь и сейчас, не заботясь ни о какой аппаратуре и рассчитывая запечатлеть каждую деталь только на собственную память было куда важнее. Важнее чувствовать, чем смотреть. Он совсем немного подался вперёд, насколько позволяла степень свободы, и с очередной волной блаженства отметил, как верхний клык подцепил нижнюю губу, — ранка на которой до конца ещё не затянулась — выпустившую новую каплю. Кровь скатилась по подбородку, через шею, застыла на несколько секунд между ключицами и, поддаваясь гипнозу более молодого вампира, скатилась к ложбинке между грудей. Её кровь подчинялась ему, а вот она сама всё ещё воевала, гонимая за абсолютной свободой. Деймон бы предпринял ещё одну попытку перехватить инициативу, но его снова хлестнули взглядом, требуя покорности. «Пока, только пока» — мирит Сальваторе у себя в голове, давая обет, что вскоре она будет ему подчиняться, выдыхать стоны не на нём, а под ним. Кэтрин, которой на данный момент и невдомёк коварные планы, толкается вперёд, точно на лошади пересекает поле: сначала шагом, затем рысью, увеличивая темп движений и за пеленой наслаждения теряя серые глаза из виду, что так пристально изучают её самые честные реакции. Ладони упираются в его грудь, помогая на ощупь отыскать новую опору в момент головокружения. Пирс зацикливается в себе, обращая внимание только на тяжесть с огнём, разливающимися по всему телу, и совершенно не замечает, как ловкие пальцы развязывают узел на ткани. Дыхание сбивается, ладошки потеют, и в какой-то момент вампирша замедляется, ловя медленным ритмом волны оргазма, содрогаясь — точно пугаясь — от каждого импульса. Деймон всё это время терпит, баюкая собственную похоть скорейшими планами на одну наглую задницу, заботящуюся только о собственном удовлетворении. Как только она совсем расслабляется и опускается поверх него в поисках спокойствия и передышки, Сальваторе, не дожидаясь приземления Пирс, выныривает из-под неё, перехватывает уже её руки, заводя их за спину и связывая её же собственными джинсами, на всякий случай придерживая рукой поверх узла. В очень недвусмысленной позе очутилась Кэтрин: колени упёрлись в матрас, сама ничком упала в подушку, а руки скручены за спиной, словно у преступницы. Затуманенный наслаждением разум Кэтрин не сразу сработал по схеме «я должна быть у руля», и секундная заминка привела к беспомощному животному положению. — Не рви, — реализуя сладкую месть, шепчет Деймон, опускаясь животом на изогнутою спину девушки под собой. — Теперь моя очередь. Поднять корпус обратно оказалось тяжелее, чем опустить: нижние позвонки звонко хрустнули, стреляя болью в мозг и осыпая комнату звёздочками. Если бы не звон в ушах, вампир бы ещё услышал грозное пыхтение в подушку, подозрительно похожее на «а я говорила, так тебе и надо!». Унимая боль, он сильнее пережал запястья, перекрывая доступ крови к пальцам, отчего наманикюренные его кровью ноготки быстро посинели. — Деймон, мне больно, — максимально стараясь извернуться, Пирс, сдувая волосы с лица, угрожающе прошипела. — Отпусти меня сейчас же! Я не люблю… так! Конечно, она не любила терять все вожжи, стонать в подушку, пока партнёр за её спиной имеет всю власть над женским телом. Только, увы, Деймону было почти плевать на её «люблю» и «не люблю», он хотел её сейчас так. Хотел сломать гордость или хотя бы пустить по ней трещину. Хотел показать, что так тоже может быть приятно, но необходимо довериться партнёру. Показать, что можно довериться ему. — Кэтрин, я хочу тебя именно так, — проводя свободной рукой по точёной талии, продвигаясь к груди и сжимая её в ладони, он на инстинктивном уровне желал её доверия. — Быть нижним я тоже не люблю, так поступись своей гордостью ради сегодняшней ночи. Только неё. На мгновение она замерла, точно всерьёз намереваясь рассмотреть его предложение, — Деймон даже подумал, расслабилась — но через секунду предприняла новую попытку вывернуться, в которую вложила все силы. Неудачную. Сальваторе удержал кровавую королеву в принятом ей положении и даже немного улучшил его для себя: сократил дистанцию между грудью и коленями, поднимая слишком нахальный зад выше и прогибая сильнее в пояснице. Перехватив бедро свободной рукой, принуждая замереть на месте, Деймон вошёл одним резким толчком, теперь уже позволяя себе закатить в блаженстве глаза, однако не расслабиться — быть в коленно-локтевой Кэтрин точно ещё не приходилось, а новые ощущения пугали её до метаний по одеялу. Только крепкая мужская рука удерживала на месте. Не придумав лучшей тактики, кроме как на деле показать все плюсы ситуации, в которой оказалась Пирс, Деймон медленно отпрянул и снова мощным толчком ударился о бёдра. Подушка поглотила тихий стон, но Сальваторе было достаточно и этого тихого подтверждения, что он всё делает правильно. Он ещё раз повторил действие и уже с более явным ритмом стал покачивать тазом. Движения не были такими глубокими, но и они заслужили серебряной медальки «продолжай, мне нравится» тихими стонами в подушку. Складывалось впечатление, что Кэтрин сама их стыдилась и силилась подавить. Постепенно темп и сила проникновения увеличивались, как и стоны, которые подушка уже не могла поглотить. — Кэтрин, посмотри на меня, — негромко позвал Деймон и искренне удивился, когда сквозь растрёпанные кудри блеснули мутные от наслаждения глаза. Вампир не выдержал настолько честного взгляда и поддался сиюминутной слабости, проникая глубже, чем хотел. Не заглушенный синтепоном подушки стон сорвался с алых губ, снося остатки самоконтроля ко всем чертям вместе с идеей что-то доказать. Оставались только он и концентрированная похоть, тугим узлом заплетающаяся в районе паха. Рыкнув от удовольствия, Деймон ещё несколько раз толкнулся и замер, завершая соитие мощным оргазмом. Он хотел бы замереть в этом состоянии навсегда, но тяжёлое дыхание под ним помогло отыскать дорогу в реальность. Вампир склонился к Пирс и нежно поцеловал её между лопаток, оставляя розовую метку после себя, и рухнул рядом на кровать, загребая руками рассерженную любовницу, возвращая ей свободу и даря ощущение защиты в объятьях сильных рук. В этом плане он был у неё первый, и эта мысль, если хоть когда-нибудь будет озвучена, принесёт ему вечный покой с колом в сердце. Кэтрин вполне могла подобное устроить, но пока лежала совсем рядом с тяжёлым, сбитым дыханием и разгорячённым, ватным телом.

***

— Поехали со мной в Новый Орлеан? — тихо попросила Пирс спустя несколько минут, когда снова вешала на скобы души по одному амбарному замку за каждый раз, когда перед кем-то оголяла истерзанную суть. Сегодня стало на один больше. — В самую столицу первородных? Ты в своём уме? — Деймон опустил глаза, надеясь встретиться с карими и прочитать в них мелкий шрифт. — Это твой коварный план, как убить меня, не пачкая собственные руки? — Их там не будет, — выбираясь с кровати и призрачной защиты, выдохнула Кэтрин. — В другое время и я бы туда не сунулась. — Ты что-то знаешь? — предположил Сальваторе, не сводя холодных глаз с точёной фигуры, которая скоро скроется за, пусть и дорогими, но тряпками. — Я что-то знаю, — по словам, раздельно, повторила вампирша, натягивая непослушную майку и пряча глаза от своего беса. — Так расскажи мне! — потребовал он, подаваясь вперёд, к краю кровати. — Тебе нечего мне предложить взамен этой информации, да и не думаю, что она тебе нужна, поэтому просто подчинись, — она пожала плечами. — Подчинись, и мы ещё повеселимся в Южном Голливуде. — Ты что-то скрываешь, я хочу знать, что. Кэтрин тяжело вздохнула. Она ещё не успела нацепить хоть какую-то маску, чтобы убедительно врать или играть. Этот вечер её доконал, «он» её доконал, поэтому только сейчас она будет честна. Вечер ломания всех отшлифованных за долгие столетия принципов Пирс. Красным карандашом в календаре отметить, что ли? — Все первородные стекаются в Мистик-Фоллс, и лучше бы в это время там не появляться. Особенно тебе. Я не всегда буду рядом, чтобы вернуть тебя из неживых. Подумай над моими словами, — Кэтрин подошла обратно к кровати и накрыла его глаза ладошкой, шёпотом заклиная. — А пока отдохни и представь, что рядом с тобой сейчас кто-то другой. — Пускай лучше это останешься ты, одна из самых честных лгуний, — он положил свою ладонь поверх тонкой ручки, не позволяя ей ускользнуть, как во все предыдущие разы. — Не уходи. К утру я дам тебе ответ.