empty Eden

      Стоя под окнами ее дома, он крепко сжимал в руках огромный желтый букет. Ее голос эхом звучал у него в голове.       «Не прощу. Никого не прощу, кто причастен к смерти моих родителей».       Часы, отслеживающие пульс, сломались, но пульсирующая вена на шее диагностировала тахикардию моментально. Одной рукой ослабив галстук, он припал к холодной шершавой стене и сделал порывистый вдох. Вдох. Дышать. Он не мог дышать, потому что она в один миг оказалась далеко от него, находясь на расстоянии вытянутой руки. Он видел ее силуэт, прикрыв глаза и стараясь взять себя в руки, но не получалось. С приходом Эды в его жизнь у него ничего не получалось: не получалось жить как раньше, не получалось жить по-новому. Он старался - ради Эды, ради себя; старался отчаянно, но не получалось! Он завис где-то по середине. И счастье было так близко, она была так близка к нему и душой, и телом, но одна стена рухнула восемнадцать лет назад, а другая — выросла из нескольких горьких слов из уст его отца.       Серкан открыл глаза. Свет на кухне погас, девушки разошлись по своим комнатам, а он остался здесь один, наедине со своим прошлым и несбывшимся будущим, принимая одно очень важное и страшное решение.       — Пора возвращаться, Серкан, — слова, произнесенные в пустоту в его холодном сердце. Он возвращался к машине, припаркованной за углом. Он возвращался в свой офис. Он возвращался в свое прошлое. И это было страшно. Возвращаться из их Эдема, где сияла его звезда по имени Эда, в холодное царство бесчувственного робота Болата. Что ты скажешь ей, Серкан?       Что любишь ее больше жизни. Что она — твоя жизнь. Твой воздух.       Что все кончено.       Серкан тяжело опустился в свое кресло, опуская голову на руки, опуская глаза в темноту. Она посадила цветы на его веранде, она посадила цветы в его сердце, в его разуме, а теперь он усердно выдергивал их с корнем, словно это был сорняк. Но… Серкан горько усмехнулся.       Не получается.       «Мне подходит одиночество».       Это было сказано сгоряча, но где-то в глубине души уже в тот момент он понимал, что это конец. Это признание. Быть с ней или быть одному. Сейчас он пытался понять, как он жил без нее все эти годы, ведь как-то жил? Он пытался научиться жить так снова, но…       — Не получается! — рассмеялся Серкан, и этот смешок, на грани истерики, на грани хрипа. На грани сдерживаемого всхлипа от боли. Но что его боль в сравнении с тем, какую боль будет испытывать она? Боль от старой раны или боль от слов человека, которого ты рано или поздно забудешь? Для Серкана выбор был очевиден.       Когда-нибудь она станет известным ландшафтным дизайнером в Италии. Когда-нибудь она забудет его. Когда-нибудь… она встретит новую любовь.       Но он никогда не забудет ее. Никогда не полюбит вновь. Она навсегда останется на серебряном ободке, выгравированная тонкими буквами, прямиком идущими с кровью в его пустое сердце.       Он сделал глубокий вдох, не зная, сколько прошло времени. Он почувствовал, как она входит в здание, как пересекает ширину его офиса, его кабинет, как оказывается близко-близко, в последний раз оставляя поцелуй на его шее, заставляя тело и голову предательски откликнуться, а сердце мучительно больно сжаться, пропустить удар, чтобы вновь начать биться размеренно ровно и теперь абсолютно бессмысленно. Еще несколько секунд, позволяя себе дышать ею, запоминая ее лицо, вспоминая вкус ее губ, утопая в блестящих, полных любви глазах…       Еще несколько секунд, Серкан...       — Ты готов сказать мне что-то важное?       Тяжелый вдох.       Пока можешь - дыши.       Удар.       Потому что я люблю тебя еще сильнее, чем когда-либо!       Выдох.       Потому что ты - самое ценное в моей гребаной жизни!       — Готов.       Потому что я совсем не готов...