— Господин Венти, — обращается к преподавателю Чайлд Тарталья, когда и Густав Климт, и его картина окончательно закрепляются в голове золотом страсти, а в аудитории не остается ни единой посторонней души, − Огромное спасибо, что потрудились меня представить.
Благодарность выходит искренней, немного субординационной, но Венти, кажется, нравится. Он задушевно смеется и произносит свое фирменное «не стоит, мой юный друг», затем ловко забирается на стол и ждет, закинув ногу на ногу. Изумрудные глаза поначалу смотрят на рыжего студента с хитрым прищуром, но, увы, через секунду уже возвращают былой невинный блеск, такой молодо-зеленый, что мелькнувший оскал во взгляде представляется мимолетной иллюзией, навеянной прошедшей лекцией.
Сейчас другие времена. Венти — преподаватель, и он ни на секунду этого не забывает. Те моменты, когда они с Мораксом устраивали винные вечеринки на пару с молочным улуном, а потом пугающе идеально зачищали очередную подпольную мафию, давно остались в прошлом, оставив после себя лишь обрывки воспоминаний и чернильные записи дневника в Сумеру, истершиеся от времени и мокрых дорожек чужих слез.
Сейчас стоит жить по-другому: не ощущая металлического привкуса крови или дрожи в руках от постоянного ношения винтовки, а, наоборот — улыбаясь всем беззлобно, не страша, и уча детей по-настоящему ценным вещам.
— Ты ведь еще что-то хотел спросить, да, Чайлд? — наконец задает вопрос Венти, не углубляясь в собственные видения нового образа существования и принесения пользы миру. Он снова превращается в легкомысленное дитя, косящее под взрослого, или, если быть более правдивым – во взрослого, косящего под непутевое дитя, и эта метаморфоза дается ему так же легко, как если бы он закинул восемь юаней в кофе-автомат за углом.
Тарталья довольно ухмыляется, а затем издает неловкий смешок. Для дополнения ситуации мило зажмуривает глаза и чешет затылок, потом уже позволяет себе раскрыть истинную причину его задержки в аудитории:
− Прошу прощения за праздное любопытство…, - вежливо начинает он, и, признаться честно, Венти чуть не закатывает глаза. Ему так и хочется сказать «брось, тебе это не идет, бро», но сдерживается.
И поступает правильно.
— …почему вы решили познакомить меня со всеми? — интересуется Чайлд, чуть сжимая лямку своего рюкзака. Обычный жест, ничего особенного. Можно сказать, знак уважения перед человеком старше его самого. — Это какой-то университетский обычай?
На лице Венти снова расцветает благосклонная улыбка, подобная только-только распустившимся бутонам сесилии. Он отвечает: — Ну неееет, я же не Моракс, чтобы всегда и всюду следовать правилам. Упоминание старшего коллеги выглядит настолько уместным, что в голове невольно вслед за словами всплывает строгий образ бывшего копейщика, нынче – ректора одного из лучших университетов Китая. Высокая, статная фигура, облаченная в темно-коричневый плащ с длинным подолом, со скрещенными руками на груди — все благовоспитанно прикрыто и напоминает нечто по-геройски старожильское. В плане одежды Властелин всегда предпочитал консервативные, традиционные веяния без намека на откровенность.
К слову, даже сейчас Моракс не теряет своего очарования и придерживается той высокой планки, которую он сам же для себя установил когда-то в молодые годы. Неизменными остаются плащ, длинный хвост и черные перчатки. Хотя, по правде сказать, какие-нибудь джоггеры и толстовки подошли бы ему куда больше, по скромному мнению вольнодумного Венти.
— «Моракс»? — не понимает Тарталья, выражая черты своей пытливой натуры чуть приподнятой левой бровью. — Это персонаж фильма?
Венти чуть не заходится в заливистом смехе. В какой-то мере этот паренек прав — Нетфликс бы точно сорвал куш на прокате тайтла с участием Моракса. Люди нынче любят странности, а Властелин почти весь соткан из странностей, ограниченных рамками благонравия. И как он только умеет сочетать в себе столько несочетаемого…
Ходячая редкость. Прямо как те, что собирает сам Чжун Ли.
— Пфффхах… — прыскает в кулак Венти, после чего успокаивается и отвечает:
— Извини, получилось по привычке. Нет, его настоящее имя тебе будет известно, это точно. Если не сейчас, то потом. Не забывай, что судьба тоже обладает свободой, и она сама вправе решать, когда в твоей жизни появится тот или иной человек.
— Говорите так, будто я встречу свою судьбу, хаха – разряжает неловкую атмосферу Чайлд, все больше запутываясь в анализе личности перед собой. Он всегда славился не только своими исключительными боевыми навыками, но и умением правильно разбирать подноготную человека. Не то чтобы он становился когда-то психологом или манипулятором (напротив, он ненавидит закулисье), но шутить с ним все равно никто не осмеливается. В каждом спектакле Чайлду отведена особая роль — главная роль, которую он прекрасно исполняет в любых обстоятельствах. Но для актера важно знать не только свои реплики, но и контекстный сценарий, не так ли? Поэтому ни одна мельчайшая деталь не способна ускользнуть от внимания 11-ого.
Однако господин Венти не так однозначен, как может показаться на первый взгляд. Ух, и где же справедливость? Первый же лектор, и такая загадка с двойным дном.
Тарталья чувствует нарастающий азарт, скребущийся где-то внутри, как нетерпеливая кошка, пытающаяся взобраться на люстру. Если преподаватель искусств такой, то кто тогда этот загадочный «Моракс»? Чайлд надеется, что не маскот местной спортивной команды. Или…
— Кто знает, кто знает — напоследок бросает Венти, затем непринужденно покидает помещение под шум чужих умственных процессов.
Тарталья не успевает закончить мысль.
***
В кофейне непривычно длинная очередь. Кто-то уже начинает шуршать страницами книг или на ходу переделывать презентации в мобильных устройствах. Спереди слышны тихие возмущения и тяжкие вздохи.
Чайлду все это кажется предельно странным.
Он притворяется, что собирается поближе рассмотреть ассортимент горячих напитков, и уверенным шагом достигает касс. На него заранее извиняющимся взглядом смотрит хрупкая девушка в забавной кепке с названием бренда кофе. Она нервно закусывает губу, предвосхищая ненужные разборки с клиентом, но Тарталья лишь понимающе кивает.
Девушку немного отпускает, и она снова услужливо осведомляется у рядом стоящего мужчины:
− Прошу прощения… так… что Вы будете заказывать, господин?
Мужчина стоит в задумчивой позе, и весь его стан восхищает концентрированной аурой благородства и сосредоточенности. Он поглаживает подбородок большим пальцем левой руки, обтянутой в черную перчатку, и пробегает глазами по грифельной доске, начиная с эспрессо и заканчивая сладким латте. В итоге, он произносит:
− Мне пожалуйста двойной эспрессо…
И замолкает, ожидая реакции девушки.
Глаза Чайлда немного раскрываются в изумлении: давно он не слышал
настолько приятный слуху голос – глубокий и тягуче-зрелый. Да и, признаться, не только голос привлекает внимание 11-ого. Было бы почти богохульством назвать данного посетителя некрасивым – нет, он ошеломительно красив, и даже Чайлд бесспорно понимает это.
− Прошу, можете прикладывать карточку, − дает «зеленый свет» кассир, но незнакомец в ответ лишь непонимающе чуть склоняет голову набок.
− А? – переспрашивает он, видимо, совершенно не осознавая, что от него хотят.
− Деньги – решает сократить суть проблемы до минимума девушка, аккуратно тыча пальцем в устройство. Чайлд бы не удивился, узнав, что именно она является сотрудником месяца.
− А, - выдает тот же звук посетитель, но уже с большей долей понимания. Он неспешно начинает шарить по карманам. Процесс занимает чуть больше пяти минут, и результат тоже отнюдь не радует контингент кофейни − везде оказывается пусто. – Извините, я забыл свой кошелек дома… - начинает было незнакомец, пока за него не вступаются.
− Давайте за него расплачусь я, - быстро перехватывает инициативу разговора Чайлд, проводя банковской картой по приемнику.
Как там говорит 4-ый? «Где хаос и конфликты, там всегда можно найти Тарталью»? О да, сейчас он более чем готов согласиться с коллегой.
Мужчина поворачивает голову, и их с Чайлдом взгляды встречаются.
Тарталья готов поклясться, что именно в данный момент все резко, буквально резко, останавливается, напоминая замедленную съемку.
Он судорожно выдыхает и не замечает, как ловит каждую деталь этого прекрасного образа, вдалбливая в свою память, врезая туда расплавленное золото глаз, умопомрачительно аккуратные красные стрелки и приоткрытый в удивлении рот.
Он без зазрения совести тонет в сладком меде чужих очей.
И ему становится страшно.
Ведь он это не планировал.
