Я подарю тебе надежду

Преподаватель заходит неспешной походкой, мгновенно занимая своей аурой все пространство широкой аудитории — студенты замолкают, подсознательно понимая тщетность молодежной болтовни, направляют заинтересованные взгляды на знаменитую фигуру «в плаще» и пытливо ждут завязки сегодняшней лекции. Чайлд не поднимает глаз — он слишком занят рисованием взбешенного Скарамуччи на бледных полях тетради (занятие легчайшее, признаться честно, ибо нарисованный Скарамучча состоит лишь из треугольных от ярости глаз, волнистой линии рта, скривившегося в выражении вселенского отвращения, и огромной шляпы, которая и зимой, и летом — одним цветом), однако, когда его сокурсница, (кажется, ее зовут Кэ Цин?) раздраженно пихает его локтем, призывая к порядку, Тарталья наконец отрывается от своего занятия, вальяжно подпирая рукой подбородок. И, пребывая в легком, дымчатом состоянии шока, роняет ручку на парту, заставляя ее звонко удариться об импортную металлическую поверхность. В голосовых связках, кажется, застревает невысказанное чужое имя, а внутренняя хаотичность начинает бушевать сильнее, закованная в оковы рациональных догматов их небезызвестной в узких кругах русской организации. Таких совпадений не бывает, Тарталья в этом уверен — только дети слепо верят в сказочные случайности, а Чайлд давно не ребенок. То же рассеянное, невинное выражение лица без единой хмурой складки, словно обладатель сего каменного выражения познал дзен и снизошел до смертных лишь ради того, чтобы посмотреть на бесполезность их попыток узнать его истинные намерения. В сознании Чайлда этот портрет, вдобавок, без промедления дополняется мягкими штрихами беззаботного смеха и кольчатой интриги в янтарных глазах, за что его, впрочем, винить не стоит, ведь… …ведь он уже знаком с этим преподавателем! «Чжун Ли?» — тихонько раздается в воздухе, и, естественно, никто ему не отвечает, оставляя риторический вопрос без должной реакции. Лишь одна Кэ Цин бросает на него равнодушный взгляд, внутренне мирясь с тем, что ее сосед по парте, похоже, человек крайне эмоциональный и позволяет себе высказывать пустые мысли. «Могло быть и хуже» — думает девушка и на этом принимает окончательное решение больше не обращать внимание на странного переведенного. Тем временем Чайлду неспокойно — причем, во всех возможных аспектах этого понятия. Дураку ясно, что здесь что-то не так. «Была ли их встреча спланирована заранее?» — краеугольный камень его размышлений на данный момент. Отсюда вытекает ниточка других, немаловажных, вопросов — например, «Кому, черт возьми, понадобилось так заморачиваться?», «Зачем? Кто-то узнал, что он здесь не из святых намерений получать знания?» и так далее, и тому прочее. Совсем некстати вспоминаются недавние слова господина Венти про судьбу — очередная уловка для мечтателей. Тарталья отказывается верить во что-то несуразное, поэтому смело мыслит в поле жестокого реализма — не помогает нихрена, кстати говоря. Хотя можно просто предположить, что та история про чайхону и первые детские шаги в индустрии кофеен — чистейшая правда, кто мешает остановиться именно на этом варианте. И с каких пор он стал таким мнительным… — Сегодня мы будем обсуждать знаменитую повесть Чана Девятого, рассказывающую нам об удивительных подвигах Рекс Ляписа, Бога Камня и Контрактов, того, кто основал нашу с вами землю… — как ни в чем не бывало торжественно заявляет господин Чжун Ли, беря в правую руку старинный веер с красиво расписанным чернильными мазками сюжетом китайской народной легенды о драконе, защитившим беззащитную местность. «У стен есть свои уши» — маячит на краю сознания Тартальи, и думается ему, именно этот постулат мешает ему расслабиться и пустить все на самотек, наслаждаясь мимолетной студенческой жизнью, не удручаясь сомнениями или предположениями о тайных агентах, способных разрушить все его планы по выполнению чрезвычайно важной миссии от самой Царицы. Сейчас, только сейчас, только на миг Чайлд позволяет себе немного отпустить излишнюю подозрительность, которую он успел понабрать невесть у кого (скорее всего, у токсичного дуэта Синьоры и Скарамуччи) — вся его легкомысленная и бесцеремонная натура обращается в абсолютные слух и внимание. Все же есть вероятность того, что Чжун Ли — обычный преподаватель, состоящий с Венти в дружеских отношениях, а не подосланный его целью шпион. Пусть будет так. Хотя бы сегодня. Даже если речь идет лишь об одной минуте. — Господин Чжун Ли, хватит нас томить! — подбадривает чей-то голос, и мужчина прикрывает глаза в немом согласии со студентом. — Вы же припасли для нас кое-что интересное? — Хм, что ж, видимо, меня раскрыли... — признается Чжун Ли, раскрывая перед собой веер. — «Тот, кто, обращаясь к старому, способен открывать новое, достоин быть учителем» (1). События, о которых повествует нам Чан Девятый произошли задолго до вашего рождения… но знаете ли вы, что памятники старины несут в себе силу настоящего и способны с легкостью указать дорогу в будущее? — спрашивает он у аудитории, кивая Синь Янь, послушно ждавшей этого сигнала, хоть она и не понимала, для чего, собственно, преподавателю понадобилась ее супер мощная колонка для рок концертов. — В моей жизни было достаточно разных начинаний… — продолжает Чжун Ли, в то время как из динамиков начинают литься приятные звуки гучжэна, постепенно перерастающие в полноценную мелодию. — И, столкнувшись с таким обширным спектром занятий, я убежден, что каждый из нас в силах сохранить в хранилище воспоминаний весь тот бесценный опыт, который мы продолжаем копить до тех пор, пока душа не возносится на небеса. Сейчас я хочу показать вам отрывок прошлого, кусочек этой легенды, свидетелем которой стал Чан Девятый. Готовы ли вы понести бремя его свидетельства и сохранить в себе то, что было передано нам предками? «Вау, а говорит он и вправду толково, не то что вчера» — проносится в голове у Чайлда, решившего вернуться к вопросу о предполагаемом шпионстве за ним в следующий, более удобный и разумный раз. Изначально Чжун Ли привлек его внимание, потому что ему необходима была помощь — обычно Тарталья не протягивает руку помощи слабакам, не способных справляться со своими проблемами самостоятельно, однако кое-что в зрелом мужчине зацепило, затянуло, и Чайлд сомневается, что дело лишь в необычном цвете глаз. Складывалось такое ощущение, что посетитель перед ним — матерый путешественник во времени, имеющий колоссальный жизненный опыт, но оказавшийся в современности случайно, стихийно неуместно. Неуважительное клеймо «слабак» ему просто не подходило. Скорее, Чайлд охарактеризовал бы его как «странного, но любопытного мистера, глаза которого излучают тепло». Именно тепло… да, наверное, именно тепло, а не вспыхивающий ярким пламенем огонь — так даже лучше, ведь зимой хочется именно продолжительного, уютного тепла, а не мгновенно вспыхивающего и так же быстро исчезающего огня, оставляющего после себя лишь пепел горького отчаяния и поспешной, никому не нужной грусти. «Ох, Аякс, тебя всегда привлекает все необычное…» — подсознание подкидывает ласковый образ сестрицы Тони, пытающуюся нашинковать исполинскую рыбину. Она подбадривает его одним своим незримым присутствием, и в ее слова невозможно не верить. «Я знаю» — мысленно соглашается с ней Чайлд, — «Думаю, в этом моя сила» — кажется, что мысленный диалог на этом и кончается, но Тарталья вносит последний аккорд, как всегда — оставляя последнее слово за собой.

«Поэтому я просто не могу удержаться от возможности себя немного побаловать» Гучжэн продолжает звучать, убаюкивая мнимым хрустальным спокойствием струн — в такт ему Чжун Ли совершает простые, изящные круговые движения веером, олицетворяя восход эры долины Гуйли. — Воу, у вас всегда так… показательно? — шепотом спрашивает у соседки Чайлд, конечно, сначала удивившийся внезапно включенной музыке, но потом посчитавший, что она нужна для особой медитации в лучших канонах Поднебесной, — Или я это таким образом удачно зашел? — Аэх, просто заткнись и смотри, — вздыхает Кэ Цин, надеясь отсечь любые возможные развилки дальнейшего разговора. Она недовольно цыкает, бросает на рыжую башку недовольный взгляд (видимо, удивляясь легкомысленности сей головы) и продолжает внимательно вглядываться в каждое движение преподавателя, напрочь забывая о существовании соседа по парте. Тарталья хмыкает и приходит к выводу, что хоть Кэ Цин всем своим видом и выражает антипатию к Чжун Ли (уж больно часто она демонстративно закатывает глаза на старинные фразочки господина Ли), во всей ее позе читаются воодушевление и эфемерное восхищение персоной, стоящей перед ней. Чайлду ли не иметь чуйку на такое. Парень кидает ответку молниеносно, уверенный в том, что его не услышат. Ехидное, родное русское «без базара, нефритовое равновесие (2)» летит в сторону Кэ Цин, разбиваясь об ее крепкий щит чрезвычайной сосредоточенности. Как и ожидалось, никакой реакции. Зато теперь Чайлд может вдоволь насладиться разыгравшейся миниатюрой. От первого акта книги «Рассвет Гуйли» Чжун Ли плавно переходит к кульминационной части — «Контракт Моракса». Спокойная музыка резко обрывается, уступая место барабанной дроби на пару с вздрогнувшим гучжэном. Мужчина останавливается в напряжении, занося руки за спину, и прикрывает глаза, будто концентрируясь на чем-то сугубо важном, что не видно обычному глазу смертного. Складывается впечатление, что он готовится к чему-то масштабному, к чему-то такому, что способно отнять все его силы. Волнительно чарующий момент. «Это время Богов и монстров» — цитирует Чжун Ли фразу из увесистого романа, — «Я не желаю владычества, но и не могу смотреть на страдания простого народа». В свои права снова вступает гучжэн, начиная отбивать частый, взбалмошный ритм. Чжун Ли вскидывает голову, складывает веер в правой руке и приступает к ряду динамичных поз — его корпус подвижен, но ноги перемещаются визуально бесшумно, словно скользят по водной глади. Чайлд не может оторвать глаз. Слишком изящно, слишком грациозно и слишком… … реалистично все это выглядит. От внимания Тартальи не уходят явные боевые стойки, не приукрашенные художественным вымыслом — 11-ый Предвестник резонно отмечает, что так может двигаться лишь тот, кто так или иначе имеет опыт в изучении боевых искусств. Однако Чжун Ли пользуется только правой рукой и, держа в ней веер, совершает выпады странным образом, не поворачивая полностью свое тело, как полагается в стандартных боях. Словно… держит оружие... причем длинное, даже не церемониальный нож, каким пользуются новички в Фатуи. Вся аудитория молчит, завороженная представлением. Даже несмотря на некоторую узость преподавательской трибуны, Чжун Ли умудряется проворачивать умопомрачительные вещи, не теряя при этом своего шарма и не забывая вставлять фразы Моракса. Некоторые включают режим видео — как и говорит Венти, подписчикам нравятся такие неординарные личности, как Чжун Ли. Приходится надеяться, что преподаватель не сменит впоследствии профессию на артиста дорам, ведь в рейтинге преподавательской деятельности и зрительской любви господин Чжун Ли проигрывает только учителю искусств — потерять такого ценного кадра было бы трагедией. Внезапно темп музыки становится быстрее, и, когда последний звук взлетает ввысь, предзнаменуя собой открытый конец, мужчина произносит то, чего от него не ожидал никто из ста пятидесяти присутствующих в зале. — I will have order! И бросает взгляд янтарно-оранжевых очей на Чайлда. Тарталью прошивает ток. Этот взгляд… он прекрасно знает его. Так впервые посмотрела на него Царица, оценивая его боевой потенциал, пригвождая его к полу. За этот взгляд истинного воина он ее впервые и полюбил, искренне, с восхищением. Но Чжун Ли смотрит на него не совсем так, как Царица. Такое чувство, будто он… … заставляет все естество Чайлда каменеть. Тарталья разрывает этот принудительный зрительный контакт и переводит дыхание. Черт, черт, твою мать! Кто этот Чжун Ли такой, чтобы безосновательно ввергать его в состояние секундной слабости?! Он точно не обычный человек, а иначе как он смог… …как он смог вывести его, 11-ого Предвестника Фатуи, Чайлда Тарталью, из гребаного равновесия??? «Очистить землю и защитить нашу светлую гавань… таков был первый контракт в Ли Юэ… и сейчас… финальный контракт тоже… высечен в камне» — такими словами из эпилога Чжун Ли заканчивает свое выступление, сложив руки на груди. Зал взрывается аплодисментами. Дальние парты кричат одобрительно что-то вроде: «Есть еще порох в пороховницах!», а девчонки-отличницы (в том числе, и Кэ Цин) мило покрываются девичьим румянцем. Всем однозначно нравятся уроки Чжун Ли, но такое он творит впервые — размах более сильный, чем на предыдущих семинарах и лекциях. Излишним будет сказать, что впоследствии продажи книги Чана Девятого мигом взлетели до небес — этому поспособствовали также небезызвестные соцсети, в которых видео урока Чжун Ли набрало приличное количество лайков и репостов. Что же касается самого Чжун Ли, то после пары он… немного задерживается в аудитории.

— Кто Вы, черт возьми?