***
Что-то изменилось. Это было в воздухе, это морозило хуже декабрьского ветра, поднявшегося над Модесто. Это было в глазах Чонгука, когда на следующий день после уроков Чимин подкараулил его привычно у шкафчиков, намереваясь поговорить. Потому что молчание слишком затянулось, а Чимин всё ещё верил, что произошедшее было сущим пустяком. Чонгук с выцветшими малиновыми волосами выглядел потрясающе. Он всё чаще начал надевать что-то чёрное, хотя цветные вещи, выдававшие в нём любителя попсы, всё ещё встречались в его гардеробе. В этот раз он был в белой толстовке, длинные рукава закрывали костяшки пальцев; сильные ноги обтягивали чёрные спортивные брюки с белоснежными лампасами. Он не отвечал на сообщения и не сел к нему на английском. Чимин всё думал: неужели он пересёк черту? Ту самую, о которой думал, слушая Тэхёна в его комнате. Ту самую, которую перешёл сам Тэхён. Он весь собрался, сжимая ручку своего рюкзака. Чонгук глядел в мобильный, но, едва подойдя к шкафчикам, дёрнул чёлкой, поднимая голову. На его лице не мелькнуло и намёка на эмоцию. — Привет, — хрипнул Чимин и прочистил горло. Обычно, видясь впервые за день, они обнимались, но в этот раз это казалось странным. Никогда ещё мысль обнять Чонгука не казалась ему такой странной. — Привет, — парень выдохнул, подходя к своему шкафчику и открывая его. — Что хотел? — Поговорить, — ответил тот, немного дрожа. Чонгук, занимаясь своими делами, сунул рюкзак в шкафчик и облизнул губы, глубоко вздыхая и поворачиваясь к Чимину. — Какого чёрта, Чимин? — устало сказал он. — Я понимаю, друзья и всё такое. Но ты же знаешь, что у него проблемы. Так почему идёшь у него на поводу? — Дело не в этом. — А в чём? — усмехнулся Чонгук. — Хочешь сказать, что это нормально — что он ведёт себя как придурок, пугает свою девушку, а потом ещё и напивается, и идёт к ней домой поздно вечером? — Нет, — Чимин активно закачал головой. — Ему просто больно. — Хватит нянчиться с ним. — Мы не сделали ничего ужасного! — воскликнул Чимин, искренне не понимая злости Чонгука. Они никого не убили, они только побарахтались пьяные на чужом газоне и то — пошли туда из благих намерений. Так почему он так злился? — Не сделали? — Чонгук шагнул ближе к нему, и Чимин остался на своём месте, позволяя парню немного возвыситься над ним. — Чимин, что мне сделать, чтобы получить столько же твоего внимания, сколько Тэхён? Расплакаться? Ничего, что я как идиот полночи не спал? Пока Пиа не позвонила мне… Чимин рвано вдохнул. — Так ты бесишься, потому что ревнуешь меня? — прошептал он, глядя прямиком в чонгуковы глаза. Тот сглотнул, чуть нахмурившись, но не ответил ему. — Так вот, в чём дело, Чонгук? — Чимин несильно толкнул парня в грудь. — Не стыдно быть такой эгоистичной задницей? Кто из вас двоих ведёт себя как придурок сейчас? — Я не… — Не утруждайся, — фыркнул Пак. — С тобой я нянчиться не стану. Он поджал губы, стрельнув в Чонгука в последний раз взглядом, полным разочарования, и ушёл, точно так же, как до этого ушёл Чонгук, бросая своего парня посреди коридора и не позволяя ему оправдаться.***
Вечером того же дня Чимин опять тусовался у Тэхёна, потому что тот всё ещё страдал от разбитого сердца, а Чимин страдал от непонимания, разбитое ли оно у него самого. Они больше не разговаривали с Чонгуком, потому что оба оказались слишком гордыми, чтобы писать первыми, но, по правде, это Чимина ужасно волновало. Однако он пытался верить в то, что им просто нужно немного времени — Чимину остыть, а Чонгуку одуматься. Тэхёну всегда помогало время, может, им оно тоже могло бы помочь? Парни почти не разговаривали и только играли в «Стритфайтер» на приставке; когда матч был доигран, Тэхён вдруг встал, снял проектор и поставил его на пол, направив на потолок. Безмолвно, кивком головы, он велел Чимину сесть на коврик, а сам выключил свет и, найдя что-то в ноутбуке, включил устройство, и в темноте на глади потолка появилось звёздное небо. Пак удивлённо моргнул, разомкнув губы; Тэхён сел рядом и завалился на спину, подложив руки под голову. Чимин последовал за ним. — Ты с ним разговаривал? — Нет, — солгал Пак. — У вас всё в порядке? Чимин замялся с ответом. «Я не знаю». — Думаю, да. Хосоку и Юнги он тоже сказал, что они уже помирились, потому что проблема Тэхёна была острее, и он правда верил, что их с Чонгуком неприятности не должны были волновать остальных. — Не могу поверить, что он встал на её защиту, ни хрена при этом не зная. — Я встал на твою, потому что ты — мой лучший друг, — сказал Чимин. — Он встал на её, потому что она — его лучшая подруга. Тэхён усмехнулся. — Не удивлюсь, если они снова сойдутся. Чимин сам не заметил, как услышанное заставило его крепко стиснуть зубы. Наверное, всё началось гораздо раньше. Не с ссоры с Чонгуком из-за дурацкой пьянки с Тэхёном; не со звонка Тэхёна, не с его расставания, а гораздо раньше. Возможно, с самого начала. Наверное, со стороны они и вправду могли показаться идеальной парой, но им никогда не было просто. Строить свой мир по кирпичикам, не имея опыта в таких отношениях, которые действительно не хотелось бы разрушить, с человеком, от любви к которому сжималась грудь — челлендж, поставленный ими самими для самих же себя. Потому что Чимин думал об этом. Негативные мысли вообще всегда были его друзьями, и ссоры никогда не были исключением. Он справлялся с ними при помощи песен, выплёскивал всю желчь в музыку, не позволяя ей дойти до чонгуковых ушей; но, по правде, каждый раз, из-за чего бы они ни спорили, Чимин думал о том, что было бы, если бы на месте Чимина был кто-то ещё — не такой глупый, не такой странный, не такой. Может быть, такой, как Пиа. Или кто угодно ещё, кто-то, кто смотрелся бы рядом с Чонгуком гораздо гармоничнее, потому что единственное, что смотрелось гармонично с Чимином — это его гитара. Но с Чонгуком они были и всё ещё оставались представителями разных миров, и, пускай Чимин смог полюбить такого, как Чонгук, это совсем не означало, что он смог принять этот факт. В его голове всегда были сомнения. С тех самых пор, когда он впервые понял, что Чонгук ему небезразличен, Чимин всё думал: на свете есть так много людей, которые бы Чону подошли гораздо больше, чем он сам. Он думал, что Пиа — идеальная девушка для него, разумеется, до тех пор, пока правда не вскрылась; он думал, Чонгук мог бы быть с кем угодно, ведь он всё ещё был популярным блогером, да и в школе нравился всем подряд. Однако он был с Чимином. И Чимин правда пытался справиться с этим — осознать, воспринять и бережно хранить. Любые ссоры они старались быстро замять, ища другие способы справиться с обидой или злостью — Чимин продолжал использовать музыку, а Чонгук выливал все отрицательные эмоции в тренировки. Таким образом, приспособившись к тому, чтобы не отрываться друг на друге, они думали, что неплохо справляются. Но проблема в том, что потом его волнение начало внезапно нарастать. Мелко и практически незаметно, но оно захватывало чиминов разум, заставляя быть внимательнее к малозначительным изменениям. Что-то витало в воздухе, начало ещё с каминг-аута Чонгука перед отцом и оставалось даже после совместного ужина на День Благодарения, когда главы семей Пак и Чон наконец познакомились. Они друг другу не понравились тоже, точно так же, как не понравились друг другу сам Чимин и мистер Чон. Потому что Чимин был весь в татуировках, он был с пирсингом и пусть и коричневой, но подводкой, и он «сбил Чонгука с пути». В тот вечер Чимин впервые за два месяца закурил, выйдя на улицу, чтобы освежиться. Остудиться. Потому что это преследовало его практически постоянно, словно тень, оно шагало за ним и не давало спокойно вдохнуть, сжимая болезненно лёгкие. Все эти девчонки, что так пытались добиться внимания Чонгука, — почему он оставил всё это, променял на Чимина, его гараж и придурков-друзей? Пока они были вместе, Чимин чувствовал, он знал, что это правильно, но, когда их крохотная лодочка счастья встречалась со штормом окружающей их реальности, убеждения начинали казаться ложными, и всё вокруг казалось таким надуманным, будто Чимин беспечно жил в грёзах. Наверное, именно это и витало с тех пор в воздухе. Чимин стал тревожнее наблюдать за, казалось бы, привычными взаимодействиями Чонгука и кого бы то ни было. Он всегда был уверен — Чонгук вернётся к нему после уроков, после тренировок, после тусовок, после чего угодно. А потом таким уверенным быть перестал, сменяя доверие к своему парню на постоянное чувство ненависти к себе — Чонгук волен выбирать, и он волен уйти, и быть таким самонадеянным в том, что и в этот вечер Чон кинет камушек в его окно вместо того, чтобы просто позвонить, было идиотизмом. Его не останавливало даже то, что тот действительно возвращался. «Ваш сын сбил Чонгука с пути». Чимин смирился, как смирилась и его мать. Ей было трудно, но она попыталась понять его. Она видела, что ему самому страшно и тяжело, и что в последнюю очередь он нуждается в её попытках его изменить. Потому что она была умной женщиной и прекрасно осознавала, что это невозможно. Чимин делал вид, что всё в порядке тогда, когда это было совсем не так. Он уважал мистера Чона хотя бы за то, что тот был отцом Чонгука, и не мог ответить так, как хотелось больше всего; но мистер Чон взамен не просто посеял в нём сомнения, он сдобрил их дорогущими удобрениями, и ему приходилось справляться с ними, в одиночку, потому что Чонгук не должен был знать, а друзья бы не поняли, потому что Чимин сказал себе быть сильным лидером и личностью, но по факту снова переживал, так много, что было безумно стыдно. Он ведь никого не сбивал. Чонгук сам выбрал его. Но что, если Чонгук был несчастен в своём выборе? Хотя всё, что Чимин пытался сделать каждый чёртов день своей жизни — это доказать ему, доказать самому себе и всему грёбаному миру, что выбор Чонгука верный. Тогда почему одной единственной оплошности было достаточно, чтобы вывести его из равновесия? — Как ты справлялся с этим? — пробормотал Тэхён, всё ещё глядя на проекцию. — Мне так больно, что выть на луну хочется. Чимин моргнул и поджал губы, чувствуя то же самое. Но он не хотел, чтобы Тэхён заметил это, и потому попытался сглотнуть собравшийся в горле ком как можно тише. — Музыка, — ответил он, пялясь в потолок. — Она всегда помогала. Когда не можешь сказать словами, что чувствуешь, музыка всегда может сделать это за тебя. Песен в мире огромное количество, нужно просто найти именно ту самую, подходящую. Тэхён помолчал несколько мгновений, и Чимин подумал о том, что никогда прежде Ким не просил у него такой помощи, но он никогда и не влюблялся до Пиа, поэтому ощущаемые им чувства были ему в новинку, и он искал пути для того, чтобы сделать себе легче. Чимину же было так больно очень долго, и он наловчился выражать любые свои переживания через музыку. Может, его способ мог бы помочь его другу? Он надеялся на это. — Надо попробовать, — хрипнул Тэхён вдруг. Чимин повернул к нему голову; тот кивнул, не смотря на него, и повторил: — Надо попробовать. Так они сгребли себя с пола и тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить Намджуна, спустились вниз, преодолели гостиную и вышли в гараж. В нём было прохладно; Чимин включил свет, а Тэхён воткнул в розетку вилку от обогревателя. Немного стушевавшись, Ким поёжился от холода и плюхнулся на табуретку за барабанами. — Что дальше? Чимин пожевал губы, уткнув руки в бока — Дальше — камера, — выдохнул он и закивал в ответ на вскинутые Тэхёном брови. Он достал телефон из кармана толстовки и выдвинул вперёд барный стул, на котором обычно любил репетировать в одиночку. Поставив его ровно посередине перед микрофонными стойками, он включил камеру на мобильном и облокотил телефон о спинку, настраивая угол обзора так, чтобы захватить репетиционную как можно шире. — А это обязательно? — нахмурился Тэхён. — Да, — Чимин убедился, что угол достаточно сносный, и, выпрямившись, попятился назад, всё ещё глядя в экран. — Когда ты поёшь сам по себе, эффект меньше, как если бы ты разговаривал с самим собой — то есть, в пустоту. Он повернулся к Тэхёну. — Но, когда ты поёшь в камеру, твой мозг всё ещё считает, что ты общаешься с кем-то. Так легче думать, что ты донёс до нужного человека свои эмоции, даже если ты удалишь это видео потом, — он прикусил губу и пожал плечами. — Со мной это так работает. — И сколько всего ты вот так уже наболтал? — с подозрением выгнул бровь Тэхён. — Мне помогает это выплеснуть злость, когда мы с Чонгуком ссоримся, — Чимин задумался. — Думаю, в этом причина, почему ссоры никогда не заходят слишком далеко. Разумеется, он не видит этих каверов. Например, буквально прошлым вечером Чимин записал кавер на «Black» Pale Waves, потому что Чонгук не отвечал ему на сообщения и звонки, а ещё он не пришёл на репетицию, и Чимин правда не понимал, в чём проблема, но чувствовал себя достаточно отвратительно, чтобы спеть песню со строчками вроде: «Только не говори, что не хочешь, чтобы я был рядом, я лишь пытаюсь разобраться в себе», и даже: «Почему я заставил тебя ужасно себя почувствовать? Все, что я тебе дал — это боль». — Они на твоём компе? — Они на канале, — Чимин взял со стойки свою гитару и накинул её пояс на себя. — В закрытом плейлисте, — он почесал затылок. — Наверное, это привычка. Тэхён хмыкнул и последовал примеру Чимина, взяв свою бас-гитару в руки. Они включили усилители и настроили громкость, чтобы не разбудить весь квартал; Тэхён встал немного поодаль от микрофонной стойки, но Пак пододвинул его прямо к ней, намекая, что петь этой ночью для воображаемых зрителей должен именно он. Никогда на памяти Чимина не было ещё такого растерянного Тэхёна. Он был зол, он пугался, он был весел и серьёзен, но никогда — растерян. Когда Пак включил запись, Тэхён глупо уставился в камеру, замерев у микрофона, скользнул медиатором по струнам лишь раз и больше не шевелился. После нескольких секунд угнетающего молчания, он громко выдохнул в микрофон и отошёл от него, разочарованно качая головой. — Ну же, — попытался Чимин. — Просто попробуй. — Я не могу, — Тэхён зарылся пальцами в свои волосы и прикрыл глаза. — Я не могу. Пак сложил руки на груди, чувствуя свою беспомощность; в конце концов, глупо было полагать, что его методика годится и в случае Тэхёна. В какой-то момент Чимин понял, что вообще не знал, как Тэхён справлялся всё это время с переживаниями. Если с гневом ему помогали таблетки и походы к психотерапевту, то вот боль, тоска, чувство одиночества, горести — как он с ними справлялся раньше? Но, должно быть, это и не было важно — ведь в этот раз оно не работало. Чимин смотрел на отчаявшегося парня как на раненого котёнка. Его боль передавалась Чимину по красной ленте их сплетённых душ, и она была невыносимой. Он должен был помочь своему лучшему другу, хотя бы попытаться. Возможно, дело было в том, что Тэхён мало пел сам по себе. Его стихией всегда была музыка, и работать с вокалом он стал только для выступления на осеннем фестивале. Чимин подумал, может, дело было именно в непривычке, и, если бы они попытались, возможно, Тэхёну было бы легче петь с ним, а не в одиночку. — Какая песня? — спросил брюнет. — Что? — Какую песню ты хочешь исполнить? Тэхён поднял на него влажные глаза. — «I Would Hate You If I Could», — ответил он с непониманием на лице и в голосе. Пак секунду помолчал, вспоминая текст, и кивнул, тут же подставляя к передней стойке микрофона ещё одну для себя. Теперь в кадре помещались бы только они вдвоём. Чимин приволок друга к стойке за рукав его рубашки и встал рядом, пальцем постучав по головке микрофона. — Я начну, — сказал он. — А ты подхватишь, — Чимин помедлил, прежде чем положить руку на плечо другу и добавить: — Постарайся подхватить. Тэхён немного заторможено кивнул. Чимин сделал глубокий вдох и взялся за гитару. Он хорошо помнил эту песню, потому что она была в его плейлисте «чертовски хороших песен для разбитого сердца», и сольная партия гитары ему очень нравилась, поэтому он выучил её, хотя и не собирался играть, потому что у них с Чонгуком всё было в порядке. Но именно в тот момент, всё ещё ощущая все эти противоречия, всё ещё находясь частично в прострации из-за их с Чонгуком ссоры, Чимин легко мог сделать вид, что его бросили, так что, спустя мгновенье тишины, он начал проигрыш, и, когда Тэхён подхватил его басом, запел в микрофон, прикрыв глаза. «Я слышал, как ты говорил всем своим друзьям, что со мной покончено. Будто ты всегда знал, что у нас ничего не получится». Он открыл глаза, глядя через камеру на Тэхёна, с отрешённым видом игравшего свою партию. До конца куплета тот не подходил к стойке, однако на припеве всё же подался вперёд, добавляя к чиминову тенору немного своего тихого тёплого баритона. «Забыть ночи, которые мы провели, смеясь до утра на полу в твоей спальне, не думая о твоей соседке по комнате, спящей внизу. Забыть дни, что мы провели в постели вместе, дым в моём дыхании, тебя раздетого и прижатого к стене». На втором куплете Чимин умолк, и Тэхён продолжил без него, немного робко, но всё же не переставал. На припевах Пак всё ещё составлял ему компанию, бридж как-то незаметно и произвольно поделился на партии. С каждым новым пропеваемым Тэхёном словом его уверенность в вокале становилась сильнее, Чимин думал, дело было именно в строчках песни, через которую Тэхён наконец выдыхал в микрофон всё самое болезненное и искреннее, что испытывал всё это время после ссоры. «Я бы ненавидел тебя, я бы ненавидел тебя, если бы мог». Последняя строчка слетела с губ шатена, последние аккорды прозвучали в усилителях, и в ночной тиши слышалось лишь утяжелённое дыхание Тэхёна, такое, словно он потратил огромное количество усилий, исполнив одну единственную песню. Чимин ощущал, как внутри с каждой секундой росла пустота. Он сглотнул, снял гитару и, вернув её на место, выключил запись. — Как тебе? — неуверенно пробормотал он, подойдя к другу и положив руки ему на плечи. — Легче? Тэхён поднял лицо, и, под кудряшками, на его смуглых щеках Чимин в жёлтом освещении увидел влажные дорожки от слёз. — Тэ… Чимин обнял его, утыкая друга себе в плечо носом. Тэхён шмыгнул, и Чимин почувствовал, как начала намокать его футболка. Он не понимал, сделал ли ему лучше, не знал, как успокоить его, и не знал, что ему стоило сделать теперь — позволить их каверу увидеть свет, а Пиа — увидеть его, или же оставить его подальше от чужих глаз, точно так же, как и другие каверы Чимина, служившие средством выплеснуть накопившиеся чувства. Ответ на этот вопрос он получил на следующее утро, когда Тэхён, посвежевший на голову после сна, запретил Чимину даже самостоятельно пересматривать это видео. Однако, отчего-то для него не стал сюрпризом тот факт, что вечером того же дня Ким написал ему одно единственное сообщение, заставившего парня отменить все свои планы и рвануть в репетиционную: «Я хочу ещё сопливых песен». Второй раз всё пошло легче. Тэхён сразу назвал ему песню, и Чимин, к счастью, знал её тоже. Стул они так и не убрали, а стойки не передвинули, поэтому с этим тоже проблем не было. Но проблемы были вот в чём: Пак установил телефон, взял гитару, и Тэхён с его кивком начал играть, но петь — нет. В этом ему требовалось время, впрочем, Тэхёну всегда требовалось время, поэтому, когда Чимин заметил на себе его говорящий взгляд, он закатил глаза и попросил начать заново. «Я ненавижу тебя за то, что ты сделала, и я скучаю по тебе, как маленький ребёнок. Я притворялся каждый раз, но всё в порядке. Я почти ничего не чувствую». «Нет слов в английском языке, которые я мог бы закричать, чтобы заглушить тебя в своей голове». Уже дома, уставший, но счастливый из-за того, что его помощь всё-таки работала, Чимин не удержался и создал новый плейлист на «Ютубе», доступный только по ссылке. Залив туда видео, он некоторое время думал над названием — ему хотелось как-нибудь подшутить над Тэхёном, потому что шутки всегда помогали разрядить обстановку, но в этом случае у Чимина даже мозги не выруливали на весёлую дорожку. Он не должен был называть этот плейлист чем-то вроде «тэхёновых соплей», чтобы у друзей с допуском на их общий канал не было вопросов, ведь Ким ясно дал ему понять, что не хочет, чтобы даже Юнги и Хосок знали об их сессиях. В конце концов, Чимин поймал себя на мысли, что обе песни были из того его «сопливого» плейлиста. Покрутившись на стуле, он заметил оставленную пустую бутылку, на полу у тумбы, из-под коктейля, и на ней была прозрачная этикетка с жёлтым названием — «strawberry king». Он глупо пялился на неё несколько секунд, пока его вдруг не осенило, и он не придумал одно из самых дурацких названий из всех, что когда-либо использовал: «сопливый плейлист для разбитого сердца клубничного короля». Довольный этим, Чимин выключил компьютер и лёг в постель, сразу же написал Чонгуку пожелания спокойной ночи. Тот не прислал никаких фото, как делал это обычно, и идиотских пожеланий, вроде «хочу, чтобы тебе приснилось, как мы переспим на сцене стадиона Уэмбли после вашего концерта там». Он просто не ответил. Снова.