***
Следующим утром «Роман из телевизора» вызвали в кабинет директора. Не то чтобы они хвастались, но со времён последнего посещения этого места прошло уже порядочное количество времени; теперь они, правда, догадывались, зачем Мистер Д. вызвал их на ковёр, но всё равно ощущали себя некомфортно в стенах треклятого коридора с отслоившимся линолеумом и уродливыми часами. Танцы проводили каждый год в последний день перед рождественскими каникулами. «Роману» лишь однажды посчастливилось побывать там в качестве исполнителей живой музыки и никогда — в качестве гостей; они предпочитали тусоваться в гараже или квартире Юнги своим скромным междусобойчиком. Очевидно, в этот год Мистер Д. снова хотел заручиться их поддержкой и бесплатной рабочей силой, тем более, новый репертуар группы ему заметно более симпатизировал. У Чимина трещала голова из-за недосыпа; кровать казалась предательски гигантской и пустой без Чонгука, а коктейли, которые он порой использовал вместо снотворного, заставляли татуировку жечь так, словно её буквально только что набили, а под ней горело и сердце, так, будто в него тыкали горячим клеймом с надписью «неудачник». Он слушал директора вполуха, когда тот просил их о том, чего они уже ожидали; в полусознательном состоянии шёл на уговор дать концерт в шесть-семь песен. Потом, выходя из кабинета и слыша очередную шутку Тэхёна про кучу кирпичей в штанах, пообещал найти лучшие песни для рождественских танцев во всей грёбаной вселенной. А потом отсыпался на любимом уроке истории и с фантастическим везением избежал любой, даже случайной встречи с Чонгуком. В гараже Чимин напился. Как-то незаметно для других, но так желанно для самого себя. Оказалось, у них оставалось немного алкоголя с посиделок на Хэллоуин, и, обнаружив это, Чимин потихоньку подливал его себе в «пепси», пока остальные придумывали концепт выступления. Мистер Д. сказал, что дискотека будет в ретро-стиле, и мало кого можно было этим, вообще-то, удивить: почти каждый год управление города думало, это интересно и совсем не избито — учинять праздники в ретро-тематике в ретро-городке. Идея выступать на квады-роликах была сразу отметена; Чимин развалился в своём кресле, пропахшем в области подголовника чонгуковым цитрусовым шампунем, и принялся собирать плейлист, попивая свою алкогольную газировку, пока парни шутили про костюмы зомби викторианской эпохи, сразу договорившись, что в платье будет Тэхён. Пока мир вокруг него кипел, Чимин испарялся внутри. Презентовал свой плейлист он уже практически полностью пьяный; пока Юнги и Тэхён быстро слушали песни по отрывкам, Хосок обеспокоенно вывел друга на улицу подышать и выяснить, что случилось, а тот и пары слов связать не смог, тут же разрыдавшись у него на плече; обсуждение трек-листа было перенесено на следующую репетицию. К разговору об этом они с Хосоком вернулись на следующий день, с огромной неохотой, когда от боли в груди осталась только ноющая пустота, а слёзы кончились. Когда история запросов на компьютере была подтёрта несколько раз после того, как Чимин вместо сна ночью предпочитал пересматривать чонгуковы каверы. Когда он понял, что смысла и сил молчать нет; когда начались неудобные вопросы, а отговорки закончились. Он сказал ему по дороге в гараж, без подробностей, просто поставил перед фактом и отказался отвечать на любые вопросы. И он всё ещё не хотел, чтобы Юнги и Тэхён знали, потому что они не видели, как он разревелся, так что им говорить было необязательно. Тем более, Чимин не хотел, чтобы Тэхён, которому и без того было хреново, переживал ещё и за Чимина. В гараже Чимин завалился в своё изумрудное кресло сразу, как только переступил порог; остальные парни уже были там — Тэхён настраивал гитару, а Юнги настукивал какой-то незамысловатый ритм; едва Пак сел, тот убрал палочки и хмуро глянул на друга, и тот вскинул брови в немом вопросе. — Что за плейлист? — пробормотал Юнги. Чимин посмотрел на Тэхёна, который в последний раз мазанул медиатором по струнам и тоже повернулся к ним. — Что с ним не так? — Ты его вообще просматривал трезвым, а не в стельку? — усмехнулся Тэхён. — Ну, для начала, название. «Сопливые песни для разбитого сердца Клубничного Короля». Что это за хрень? Пак виновато почесал затылок. Напившись, он использовал это глупое название и для трек-листа, и осознание этого стало для него ужасно смущающим. — Извините, это… — Не рассказывай, я слишком плотно поел, — фыркнул Тэхён. — А картинка на обложке? Это что, твои с Чонгуком руки? — Я поменяю её, — покрываясь краской от стыда, буркнул Чимин. — Ну, и сами песни, — присоединился Юнги. — Ага, — согласился Тэхён. — Чимин, твоя задница ещё более девчачья, чем я думал. — Да пошёл ты, — насупился тот, сложив руки на груди, будто не они в этом самом гараже несколько вечеров подряд практиковали музыкальную терапию для его переживавшей расставание задницы. Однако, даже при огромном желании, Чимин всё ещё не мог растрепать это остальным, так что он умолк. — Нужно разбавить парочкой песен для дискотеки, а не похорон подростковой любви, — сказал Юнги. — Мы можем исполнить всё это, но где-то ещё. — Иначе мы будем купаться не в овациях, а в пунше, — кивнул Тэхён. Хосок сидел в своём кресле-мешке, не мигая. Чимин его понимал. Из всей компании Чонгук лучше всего ладил именно с Хосоком, потому что тот был довольно гибким и лёгким в общении. Юнги оставался холоден практически всегда, но относился к Чонгуку скорее нейтрально, чем не принимал его, а иногда и пинал, если что-то шло не так и Чон плохо соображал. Пару раз даже давал ему уроки игры на барабанах. Труднее всего, разумеется, Чонгуку было с Тэхёном, потому что с Тэхёном было трудно всем и всегда. Никуда не ушли издёвки и насмешки, беспричинное упрямство и попытки во всём быть лучше Чонгука, но это, Чимин думал, скорее проявление дурацкой ревности к другу и это его привычное упрямство. Так что известия о том, что отношения Чонгука с Чимином переживали кризис, было воспринято Хосоком болезненнее, чем могли бы отреагировать остальные. После того, как они поправили трек-лист, Чимин ехал с Хосоком по пустым вечерним улицам молча, но эта тишина в их машине казалась громче любых разговоров. Потом, уже у дома, Хосок спрашивал его о том, что произошло и почему оно всё развалило, а Чимин пытался убедить его, что скоро всё наладится, потому что оно просто обязано было. Чонгуку нужно было время расставить приоритеты. Чимину тоже. Но, на самом деле, он в это не верил. Клубничный король потерял своё клубничное королевство со своим принцем в придачу.***
Дальнейшие несколько дней шли достаточно быстро со всеми тестами, сессиями восстановления с Тэхёном и подготовками к выступлению. Но ночи шли долго, сна в них было мало, а воспоминаний — непозволительно много. Например, в тот самый День Благодарения, когда Чимин вышел покурить, Чонгук вышел за ним, потому что ужинали они в доме Паков и отец не смог бы заставить его остаться за столом. Он выбросил чиминову сигарету, тут же сцеловывая остатки дыма с его губ; мать Чимина велела «нетолерантному засранцу» убираться из её дома, и, когда мистер Чон хотел закатить скандал, сказала, что единственной, кого сбили, была именно она, и она была сбита с толку от того, как у такого редкого грубияна мог родиться такой прекрасный сын. Чонгук тогда уехал домой с отцом, но проболтал по видеочату с Чимином почти до рассвета, называя его мать «женщиной, достойной всей вселенной». Чимин был на все сто процентов с ним согласен. Потом он вспоминал, как однажды ночью, в пижамах, они встретились в том самом «макдаке», и стояли напротив меню минут пятнадцать, в точности, как та пара, которую они встретили ещё в первый поход туда. Они по-дурацки хихикали, пока перебирали пальцы друг друга, держась за руки, и потом, под хриплых The Cure из дохлых динамиков, кормили друг друга пересоленной картошкой-фри и пили из одного стаканчика. Чимин назвал бы этот поход одним из лучших свиданий в его жизни, но, по правде, каждое свидание с Чонгуком было лучшим. Даже то дурацкое, групповое, когда они с Чонгуком, Тэхён с Пиа, Юнги со своей француженкой и даже Хосок с Намджуном отправились в роллер-парк не для выступления, а для того, чтобы провести весь выходной в безуспешных попытках покататься на роликах на лакированном крытом катке. Там играло диско и мигали софиты, резво катались дети и абсолютно не умело, едва стоя на ногах, взрослые парни и девушки. Только Чимин и Хосок чувствовали себя на роликах уверенно — Чимин катался с детства, а Хосок просто был чертовски хорош. Стоит ли говорить о количестве полученных ими всеми синяках? Наверное, нет. Но это было весело. Весело видеть, как кроме аэрохоккея у Чимина перед Чонгуком появлялось новое превосходство. Весело ловить его и крепко держать за руку, чтобы он хотя бы со скоростью самой маленькой улитки катился рядом, а не валился тут же на пол; весело было даже падать вместе с ним и валяться на гладком деревянном покрытии, пока сотрудники роллер-парка не грозились выпроводить их за создание помех другим катающимся. И всё это под самую любимую чиминову мелодию — чонгуков смех. С тех пор, как они обрели друг друга, они практически постоянно были рядом друг с другом. Но после разговора на парковке между ними образовалась дистанция длиною в сотни миль, даже если Чонгук сидел в другой части одной с Чимином аудитории, и Пак не был уверен, как именно должен был — и должен ли был вообще, — её сокращать, ведь Чонгук просил его дать ему время. За неделю до танцев Чонгук не пришёл в школу, а Чимин получил первое за долгое время молчания сообщение: «Уехал к отцу, возможно, не вернусь на Рождество. Пишу, потому что знаю, что ты будешь волноваться. Пожалуйста, береги себя», и это грёбаное сообщение Чимин ненавидел больше, чем молчание, потому что оно было безликим и не давало понять, чего стоило Чимину вообще ожидать — закончится ли их перерыв хэппи-эндом, или же с собой с Лос-Анджелеса вместо подарка Чонгук привезёт ему огромный молот, чтобы разбить его сердце окончательно. Но, всё же, Чимин подумал, возможно, так даже лучше — что его не будет там. Что Чимин не поймает с ним визуальный контакт, что не будет петь все эти песни ему в лицо. Что выпустит их из лёгких, сыграет свои чувства в музыке и оставит неуслышанными в воздухе школьного спортивного зала, украшенного блестящими гирляндами и переполненного школьниками. В то время, как весь чёртов мир готовился к Рождеству, Чимин с ужасом осознавал, что в эти праздники вместо тёплых объятий в кровати сутками напролёт получил огромную дыру в груди, и она всё ныла, даже после того, как он пил обезболивающее. Ныла, заставляла мозги коротить и плохо справляться с чиминовыми попытками осознать произошедшее. Ни одного пропущенного звонка или непрочитанного сообщения; на его канале глухо, так же, как и на канале «Романа из телевизора». Одна из гитар расстроена, потому что на ней играл Чонгук и постоянно настраивал сам. Чимин за неё не брался. Он даже смотреть в её сторону боялся. Парни видели его состояние и пытались ему помочь, но не до конца понимали, как именно это сделать. Впрочем, как и Чимин. Между переживанием безответных чувств и расставанием было не слишком много разницы, однако порой второе явно перевешивало — как раз из-за воспоминаний и ощущения, словно наполненную чашу опустошили наполовину. Разница, всё же, была — безответное не наполняет и не отбирает. Расставание высасывает каждый день понемногу, пока от тебя не останется ровным счётом ничего. Они с Тэхёном прервали свои совместные пения, потому что теперь Чимин чувствовал себя слишком ранимым и нуждался в уединении для выплесков эмоций; Хосок присылал ему песни вроде «Over Yet» Хейли Уильямс, чтобы замаскировать желание отвлечь его попыткой добавить ещё одну песню в трек-лист; или «Sober Up» Анники Беннетт со словами: «Может, ты не будешь столь… прямолинейным?», но Чимин всегда был прямолинейным в музыке, ему было достаточно мишуры в повседневной жизни, а в песнях он хотел быть честным. Тем более, раз Чонгук не собирался его слушать в этот вечер, Чимин был уверен, что мог сказать что угодно. Однако ему всё же пришлось уступить, и от исходного трек-листа ничего не осталось. Так было нужно, он, как лидер, понимал, что никому к чёрту не сдались его душевные переживания. Когда он сел за гитару записывать следующую песню, ему понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться. Его дыхание собиралось в густой клубок где-то по пути к лёгким, и он с неопытностью новичка уставился на свои пальцы на гитарном грифе. Первый аккорд — баррэ, и Чимин с удивлением и даже шоком встретился с трещащим звуком вместо чистого аккорда. Надеясь, что вмиг покрасневших от солёной влаги глаз не будет видно на плохом качестве видео, Чимин начал играть «In My Place» Coldplay, делая вид, что всё в порядке, точно так же, как делал всё время до этого. Словно ничего не происходило, и вместе с этим жутким брюзжанием струн в нём не лопались чувства и не сжималось сердце. Словно он мог дышать, когда на самом деле не знал, как сделать вдох. «Если ты уйдёшь, если ты уйдёшь, оставив меня одного, я всё равно буду ждать тебя». «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вернись и спой мне…» Чонгук молчал, его даже не было в чиминовом городе, и видео он его не видел, потому что Чимин не отправил ему ссылку на плейлист. Он просил ответа, но не давал Чонгуку способа его ему передать; он лишь надеялся, музыка поможет ему справиться с этой болью, но она не помогала. Она выполняла свою функцию — позволяла ему быть честным, но честный Чимин был слаб и нуждался в своей второй половинке, и от всех этих песен это становилось только очевиднее.***
Большой ошибкой было пойти в одиночку в уборную после уроков на следующий день. Парни договорились встретиться в гараже через пару часов, потому что у всех, кроме Чимина, в канун Рождества оказались какие-то дела; он же, полностью опустошённый и без намёка на желание присоединиться хоть к кому-то из друзей, побрёл в туалет, чтобы после этого с чистой совестью добраться до дома на своих двоих. Тогда, после того, как он в очередной раз вяло ужаснулся своим синякам под глазами, он вышел в пустой коридор и был окружён несколькими девчонками, которые уже предпринимали попытки разобраться с ним, когда они с Чонгуком ещё были в порядке. Когда звание «парень самого классного парня в школе» ещё работало и заставляло Чимина страдать от нападок фанаток Чонгука. Больше он не был этим самым парнем, и эти девчонки наверняка об этом знали, потому их появление было немного неожиданным, но Чимин был слишком ослаблен бессонницей и разбитым сердцем, чтобы хоть как-то отреагировать. — Ну что, Чонгук наконец-то одумался? — подала голос одна из них, повыше, с длинными чёрными волосами. Чимин знал, что она была в запасном составе группы поддержки, потому что видел её на тренировках, когда приходил к Чонгуку или Пиа. Она была стройной, спортивной, но, видимо, всё ещё недостаточно хорошей для основного состава. После нескольких стычек с ней Чимин пришёл к выводу, что пробиться ей мешал её сучий характер. — Если вы в курсе, какого хрена вам опять от меня надо? — сухо спросил Чимин, спиной прижимаясь к стене холла, скорее от усталости, нежели от действительного чувства страха. Он не боялся девчонок, хотя был отлично осведомлён, на какие жестокости они способны — в конце концов, он познавал это в течение последних двух месяцев. Однако конкретно в тот момент ему было плевать. — Хотелось напомнить, чтобы ты знал своё место, — ядовито усмехнулась вторая, темнокожая девчонка, ниже Чимина примерно на голову. Голубое платье по фигуре красиво контрастировало с оттенком её кожи; она была президентом школьного совета. Такие, как она, для общества кажутся ангелами во плоти, но ключевое здесь — «кажутся». — И больше не лез к тем, кто тебе не по зубам, — добавила третья, светловолосая представительница касты звёзд школы — богатенькая красотка в вязаных бежевых гетрах и юбке короче некоторых чиминовых свитеров. — Иначе мы перестанем разминаться и приступим непосредственно к матчу, — сказала первая, чирлидерша. — А все запасные чирлидерши говорят спортивными терминами? — усмехнулся Чимин. Та от услышанного открыла рот, как и её подружки, и, вмиг раскрасневшись, как градусник в кипятке, быстро закатала рукава своей рубашки. — Ну всё, — прорычала она. Чимин приготовился получать по голове от девчонки, не собираясь даже отбиваться, потому что бить женщин не было частью его плана на жизнь; но, когда он прикрыл глаза, вместо девичьего кулака на своей щеке он ощутил абсолютное ничего, зато уловил лёгкий сладкий аромат чьего-то парфюма и тут же открыл глаза. — Что, девочки, неймётся, что вы настолько плохи, что Чонгук выбрал парня вместо вас? Завитые в пляжные волны русые волосы и голос с отчётливо проскальзывающей надменной ухмылкой. — Хочу напомнить, дамы, что ваш распрекрасный Чон Чонгук трахает эту задницу, а не ваши, и вряд ли он когда-нибудь захочет это сделать, даже если они расстались, потому что Чонгук не встречается со стервами. Чимин откинул голову на стенку позади себя и снова закрыл глаза. — Какого хрена, Пиа? Теперь ты ещё и защищать фриков будешь? — У моего парня проблемы с агрессией, и это заразно. Если не исчезнете отсюда через секунду, я вам покажу, что такое «сила фриков». Пак не сдержал усмешки; фыркнув ещё какие-то ругательства, троица всё же ушла, цокая каблуками по мраморному полу, и, когда шаги утихли в конце коридора, Чимин наконец взглянул на свою защитницу. Та, проводив их взглядом, посмотрела на него и неловко улыбнулась вместо приветствия. — Ты от Тэхёна понабралась? — Возможно, — она пожала плечами. Её щёки были покрыты румянцем, и на ней была милая укороченная розовая толстовка, а ещё отлично сидящие на стройных ногах синие джинсы-клёш. Она начала вдохновляться «Романом из телевизора» постепенно, и каждый её образ, вдохновлённый ими и эстетикой ретро, безумно ей шёл. — Я хотела перекусить в «макдаке», — подала она голос через несколько секунд тишины. — Не составишь мне компанию? Чимин не был уверен, что готов к разговорам, а это предложение имело просто кричащий подтекст, что-то вроде: «нам нужно срочно поговорить, но я не хочу делать это ещё сложнее и прямо сейчас, так что давай разделим картошку-фри». Но, рано или поздно, он должен был сделать это. Они с Пиа остались на разных берегах, и было стойкое ощущение, что спасти ситуацию — хотя бы одну из них, — могли только они. Он согласился. В «макдаке» было не очень много людей, воняло сгоревшими булочками и громко и раздражающе играло кантри. Они с Пиа сели на диванчики у окна, друг напротив друга, предварительно заказав картошку; когда их заказ уже дымился на их столе, они всё ещё молчали. Пиа была взволнована, а Чимин всё ещё чувствовал себя непонятно. Она имела право как расстаться с Тэхёном, так и рассказать Чонгуку про их дурацкую выходку. Здравой частью рассудка он действительно понимал это. Однако та часть, что пела песни о том, чтобы Чонгук вернулся, и которая видела тэхёновы слёзы, не понимала. Но теперь, после того, как Пиа вытащила его из передряги и сама пошла на контакт, Чимин снова запутался, прямо как тогда, после их разговора у медкабинета. Потому что между ними всё ещё была грёбаная связь, непонятная, глупая, но сильная, не позволявшая Чимину просто высказать Пиа всё, вылить на неё весь негатив, обвинить её во всём произошедшем. Потому что она правда не была виновата. Она была такой же, как и сам Чимин — ей было больно, ей было грустно. Может, ей было чуть легче, может, она могла справиться с этим гораздо лучше, чем Чимин. Но, даже если так, она всё ещё не была виновата в этом. Чимин сгорбился, зажимая запястья между коленок, и уставился на дымящуюся картошку на подносе. — Ты его больше не любишь? — спросил он как-то просто. Пиа мгновенье молчала, глядя на свои пальцы, которые от волнения теребила. — Люблю, — тихо ответила она. Чимин моргнул, всё ещё не смотря на неё. Внутри пульсировала пустота, но вместе с тем он был переполнен болью. Она любила Тэхёна, а он любил её. Теперь это казалось проще, но ничуть не умаляло чиминова отчаяния. — Я тебя понимаю, — выдохнул он. — Не понимаешь, — Пиа покачала головой, вскидывая руки. Её голос дрогнул. — Я не… не могу. Я словно… — Со взрывчаткой под подушкой, — кивнул Чимин, и она подняла голову, встречаясь с ним взглядом. Пак пожал плечами, отворачиваясь к окну. — Я знаю, о чём ты. Я его лучший друг. — Как тебе удаётся? — пробормотала она в полувсхлипе. Чимин вздохнул и сложил руки в замок на столешнице, снова поворачиваясь к девушке. Её лицо немного покраснело, она поджимала губы, чтобы не расплакаться, но её глаза были влажными, и плечи немного тряслись. — Он старается, — начал парень. — Он правда прикладывает все свои усилия для этого. Помнишь, что Тэхён — гомофоб? Но, по иронии судьбы, его лучшие друзья и даже родной брат — по парням. Он в постоянном стрессе, но он контролирует это, понимаешь? Пиа всхлипнула и, помедлив, кивнула пару раз. Чимин прикусил колечко в губе, немного размышляя, и снова подал голос, глубоко вдохнув: — Однажды, до того, как я начал встречаться с Чонгуком, я ночевал у Тэхёна дома, — он сглотнул, сжимая одну свою руку другой, и опустил взгляд, со стыдом вспоминая произошедшее. — У нас с Намджуном… было «что-то», я не уверен, что именно. Но это «что-то» подтолкнуло меня на кое-что, — он зажмурился. — Я почти переспал с ним, пока Тэхён был в своей комнате, но он спалил нас. Я тогда думал, что, впервые за четыре года, он сорвётся. — Чимин выдохнул и поднял глаза на девушку; та сидела с приоткрытым ртом и изогнутыми бровями, казалось, даже не дышала. — Но он сдержался даже тогда. Мы не общались около недели из-за этого, потому что он не хотел больше быть моим другом. В тот день, когда я взял твой «Твиттер», мы всё ещё не общались. — Ты… — она рвано вдохнула. — Ты решил помочь мне тогда, когда вы поссорились? Чимин поджал губы и еле заметно кивнул. — Мне бывает страшно, всем нам. Но он не виноват, он не абьюзер. Он всеми силами пытается справляться с этим ради людей, которые действительно дороги ему, которых он действительно любит, — Пак чуть заметно улыбнулся. — А тебя, могу поклясться, он любит больше всех нас вместе взятых. — Любит? — переспросила Пиа. — Очень. Пиа закрыла ладонями рот, и зажмурилась, откидывая голову на спинку диванчика. Внезапно она начала громко плакать, и Чимин опешил, не ожидав такой реакции; он в панике вскочил с дивана, но не пересел к ней, не зная точно, должен ли был. — Пиа, ты чего? — растеряно пробормотал он, держа руки на весу и чуть облокотившись на столик. — Ты… Он замолчал — слова встряли у него в горле, удерживаемые внезапным пониманием происходящего. Он запаниковал ещё больше. — Он что… не говорил тебе? — проглотив острый ком, догадался он. Девушка покачала головой, продолжая плакать. Чимин мысленно сматерился и всё-таки вылез из-за стола, чтобы пересесть к ней и попытаться успокоить. Разумеется, это вылетело из его головы. Обычно люди начинают встречаться, когда симпатичны друг другу, но история Чимина была немного другой, впрочем, как и многие вещи, составлявшие его жизнь; из-за этого он и позабыл, что всё ещё оставалась вероятность того, что Пиа и Тэхён в любви друг другу не признавались. Он никогда не слышал, чтобы они говорили это при друзьях, в отличие от Чимина и Чонгука, которые порой трещали об этом у Кима на глазах просто для того, чтобы позлить. Для них — Чимина и Чонгука — это было логично, это было просто и правильно. Это было несложно. Потому что своё первое признание друг другу они уже прошли. Чимин никогда не спрашивал Тэхёна об этом, потому что знал, что он влюблён, пускай открытым текстом тот и сказал это только после их с Пиа ссоры. Он также знал о чувствах самой Пиа, потому что именно благодаря этому знанию и помог им быть вместе. И, возможно, именно эти факторы и стали причинами, по которым Чимин только что сдал своего друга как последний дурак. Но, возможно, он помог ему как самый лучший друг. Он положил свою ладонь на плечо девушки и передал ей салфетку с подноса. Она медленно успокаивалась, вздрагивая от остатков плача, шмыгая носом и глубоко дыша. Промокнув лицо, она тяжело сглотнула и прикусила и без того искусанную малиновую нижнюю губу. Макияж её был неводостойким, и естественность проглядывала сквозь тональник в местах, где она вытерла слёзы. Она казалась беззащитной, и Чимину было больно смотреть на неё, но он не был уверен, как может помочь, что должен сказать, поэтому он просто молчал, легко поглаживая её плечо. — Я такая дура, — выдохнула дрожащим голосом девушка. — Я такая трусливая и глупая. — Это не так, — Чимин активно покачал головой. — Ты не такая. Ты потрясающая, Пиа. Лучшая девчонка из всех, кого я когда-либо знал. Она усмехнулась, сминая розовую салфетку в руках. — А ты — определённо самый лучший друг для Тэхёна, — сказала она. Чимин зардел, смущённо улыбаясь. — Благодаря тебе мы вместе, хотя вы и были в ссоре. — Пиа улыбнулась тоже, вытирая новые слезинки. — Спасибо тебе. Мне никогда не хватило бы смелости сделать первый шаг. — Ты можешь сделать его сейчас, — помедлив, сказал Чимин. Девушка понурила взгляд. — Между вами ещё ничего не кончено. Если ты попробуешь, он не оттолкнёт тебя. Пиа сделала глубокий вдох и кивнула. — Думаю, ты прав. Она повернулась к нему и обняла, и Чимин, немного подвиснув от неожиданности, обнял её тоже. От неё всё ещё приятно пахло каким-то сладким парфюмом, и она была такой хрупкой, совсем непривычно для Чимина. Он несильно сжал её в объятиях, чувствуя, как она всё ещё немного дрожит. У неё были мягкие волосы, и Чимин, уткнувшись подбородком ей в плечо, прикрыл глаза, пытаясь поделиться своим спокойствием с ней, чтобы больше она не боялась. — Чимин, — тихо позвала она и отпрянула от него, глядя ему в глаза. Чимин вопросительно выгнул брови. — Мне нужно… кое-что сказать тебе тоже. — Что такое? Она взяла в руку шнурок своей толстовки и принялась наматывать его на пальцы. У Чонгука была такая же привычка, и Чимина она забавила. — Дело в том, что… это не я звонила Чонгуку, а он мне. Чимин непонимающе наклонил голову. — Тем вечером. Я не хотела сдавать вас, я же не в детском саду, чтобы жаловаться, — она поджала губы. — Он позвонил мне уже после того, как вы ушли, и сказал, что… — Пиа пыталась подобрать слова, а Чимин чувствовал, как нарастало внутри него волнение с каждой секундой всё больше. — Дело в его отце, Чимин. — Что это значит? — Он звонил ему, — пояснила она, и Чимин уставился куда-то в пустоту столешницы, медленно, но верно переваривая её слова. — И Чонгук был вне себя. Он сказал, что должен дождаться тебя, а я сказала, что вряд ли ему удастся, и потом рассказала всё, потому что… потому что я была зла, и на себя, и на вас. — Как у него оказался мой мобильник? — спросил Чимин, не моргая. — Он подвёз меня утром, потому что этого больше не делает Тэхён, и я отдала его ему, но я не думала, что всё так обернётся, — она покачала головой. — Мне жаль, я не хотела, чтобы вы ссорились из-за меня, тем более… — Нет, Пиа, — Чимин прикрыл глаза, сжимая пальцами собственные бёдра, обтянутые кожаными брюками. — Это не твоя вина. — Если бы не я… — Что он сказал про отца? — перебил её Пак, не желая больше медлить. — Только то, что он звонил, — сказала она. Чимин нахмурился. — Утром Чонгук спросил меня, где в городе можно оставить вещи на хранение на какое-то время. Он ничего мне не объяснил, только сказал, чтобы я не рассказывала тебе, и поэтому я избегала тебя, но больше я не могу молчать… Чимин зарылся пальцами в волосы, прикрывая глаза и пытаясь начать мыслить, но в голове от истории Пиа мозги словно превратились в кашу и отказывались работать. В тот вечер, когда Чимин ушёл к Тэхёну, очевидно, между младшим и старшим Чонами произошла новая ссора, и Чонгук рассчитывал, что Чимин вернётся к нему, возможно, поможет ему с чем-то или успокоит его, но Чимина не было рядом, и теперь обида Чонгука совсем не выглядела надуманной и идиотской. Он спросил тогда, в коридоре школы, о том, что ему нужно сделать, чтобы добиться внимания Чимина. Пак отчётливо слышал эхо его голоса в своих ушах, перекрывавшее завывание кантри из старых динамиков кафе, и теперь ему так сильно нужно было задать ответный вопрос Чонгуку, который в ту секунду его даже не слышал: что сказал ему его отец?