***
Они не стали дожидаться окончания танцев. Чимин написал в беседу, чтобы друзья не искали их, и вместе с Чонгуком они отправились на улицу покорять поздний вечер Модесто. С неба снова сыпался крупный снег, запорошивший тротуары и старый асфальт центральных улиц города. Под треск фонарей и отдалённо слышимую музыку, доносящуюся из спортивного зала, парни медленно прогуливались по территории школы, кутаясь от холода в свои куртки. Чимин видел, что Чонгуку холоднее — погода в Лос-Анджелесе была не такой жестокой, как в Модесто, — и потому отдал ему свой шарф, и, когда они остановились у одного из деревьев, чтобы Чимин повязал его вокруг чонгуковой шеи, тот не отрывал от своего парня взгляда ни на секунду, заставляя его краснеть больше, чем лёгкий декабрьский морозец. А потом и вовсе поцеловал его. Так глупо, по-детски клюнув Чимина в нос, и тот зарделся, цветом теперь больше напоминая собственный винно-красный шарф; Чонгук рассмеялся, а Чимин, пылающий от смущения и проделок своего парня, не нашёл способа мести лучше, чем сгрести с травы немного мокрого снега и кинуть его в Чонгука. Чиминов смех от вида опешившего выражения лица Чона был слышан по всей территории кампуса. Так началась дурацкая война снежками — мелкими, потому что снега было ещё недостаточно для массивных боеприпасов, а у парней не было варежек, чтобы крутить большие шары; снег западал за шиворот и в ботинки, грудь горела от одышки при попытках сбежать от очередного обстрела; Чимин не помнил, когда смеялся так много и искренне в последний раз, чтобы приходилось вытирать выступившие слёзы. Он чувствовал себя переполненным счастьем, задор горел в его глазах и глазах его парня, когда они сталкивались и имитировали щенячьи бои, задыхаясь от смеха. И, когда Чонгук наконец смог повалить его на землю и нависнуть над ним, Чимин вдруг обнаружил, что они добрались до самого футбольного стадиона. Он повертел головой, пытаясь сориентироваться — они лежали на снегу, ближе к середине некогда зелёного поля. Ярко светили прожекторы, расставленные вокруг стадиона; снег падал прямиком Чимину на лицо и тут же таял, соприкасаясь с разгорячённой от бега кожей. Пак, прижатый к земле чужим тяжёлым телом, пытаясь выровнять дыхание, взглянул в лицо Чонгука — такое же румяное, какое было у него самого. Чонгук прикрыл глаза, с ленивой улыбкой тяжело дыша через рот; снежинки оседали на его взъерошенных волосах, блестящих в ослепительном освещении. Но за ним было широкое звёздное небо, и Чимин не смог не поймать себя на мысли, что Чонгук был похож на одну из сверкающих звёзд. Чон перевалился на спину рядом, вяло посмеиваясь; Пак откинулся затылком на снег и расслабился. Он ненавидел это место так сильно, он всегда его побаивался и никогда бы прежде не позволил себе расслабляться здесь хоть на секунду. С тех пор, как Чимин приходил сюда для того, чтобы выцепить Пиа для разговора, он почти не совался на стадион — от греха подальше. Но теперь он и Чонгук валялись посреди гигантского игрового поля, и он чувствовал себя так, будто был дома. Не составляло труда прийти к выводу о том, что дело было не в месте. — Я хочу поцеловать тебя, — услышал Чимин в гуле крови в его голове, понимая, что на какое-то время выпал из реальности. Затылок мёрз от снега, и он повернулся к Чонгуку, заглядывая ему в глаза. Тот всё ещё улыбался, в зрачках плескались задор и веселье, а ещё глубокое море чувств, и это ощущалось так привычно, так правильно. Чимин соскучился по этому так сильно. — Сделай это. Он облизнул губы, и Чонгук поймал это движение взглядом, тут же подаваясь вперёд и ловя влажную кожу своими губами; Чимин прикрыл глаза, бессильно закидывая руку Чонгуку на спину. Огромная куртка мешала хорошенько его обнять, а ворсинки шарфа щекотали подбородок; Чимин чувствовал холодные капельки растаявшего снега на чужой коже, контрастирующие с её теплом и жаром чужого языка, наконец-то прикоснувшегося к его собственному. Он ощутил нечто схожее с мягким уколом, почувствовав привычную штангу в чонгуковом языке, и не смог сдержать удовлетворённого стона — он так любил этот его пирсинг, что не знал, как смог бы смириться с его отсутствием; Чонгук усмехнулся в поцелуе, на секунду разрывая его, и Чимин впился в его губы с новой силой, мысленно ворча на Чона за то, что он смеялся над этой чиминовой слабостью. И одному полю известно, сколько они целовались, иногда меняясь местами, валяясь в снегу, как пара детей, встретивших свою первую зиму; от головокружительных поцелуев они совсем не замечали холода, как и того, что одежда на них здорово промокла. Наконец-то, спустя столько времени, снова остались только они вдвоём на огромном футбольном поле, как и во всей необъятной вселенной. Всё, чего Чимин хотел, — так это прижать Чонгука ещё ближе, почувствовать его каждой клеточкой тела. Стуча зубами, они всё же вернулись в реальность и сгребли друг друга с земли. Чонгук поделился с Чимином шарфом, и, приобняв его за талию, сунул руку в карман куртки Пака. Между ними не было и дюйма. С горем пополам они покинули стадион, всё ещё глупо посмеиваясь. На парковке они по счастливой случайности обнаружили друзей. Строго оглядев парочку, Хосок велел им забираться в тачку, чтобы они ни в коем случае не заболели; Тэхён и Пиа пошли пешком, решив прогуляться, а Юнги сел на место Чимина спереди, чтобы Хосок подкинул его до дома, как обычно. Хосок с толикой раздражённости включил в машине обогрев и выехал со школьной парковки, направляясь в сторону центра города. — Выкинь нас у галереи, — подал голос Чимин, съёжившись у бока Чона на заднем сиденье. Тот дрожал, крепко сжимая чиминовы руки в своих. — Ты не против? — спросил Пак тише и теперь у Чонгука. Тот вопросительно взглянул на него. — Зачем? — Ты ведь ещё не съехал из квартиры? Юнги посмотрел на них через зеркало заднего вида. — Н-нет, но… тебе не понравится… — Чонгук, — Чимин закатил глаза. — Не начинай. Юнги покачал головой, едва слышно усмехаясь. Хосок вздохнул за рулём. Чимин догадывался, что Чонгук ещё не успел перевезти свои вещи. Если бы он съехал к Юнги до того, как отправился к отцу, Чимин наверняка бы уже об этом знал — Юнги не стал бы молчать. Возможно, Мин рассчитывал, что парни помирятся и, быть может, Чимин захочет забрать Чонгука пожить к себе. И не то чтобы он был бы в таком случае неправ. Хосок притормозил у въезда на парковку дома, где находилась квартира Чона, и парни, успевшие немного согреться, пожелали им с Юнги спокойной ночи, а сами поковыляли к подъезду. Когда свет фар пикапа скрылся в переулках, Чимин и Чонгук остановились у ступенек, и Чон достал ключи. Какое-то время они продолжали стоять там, глазея друг на друга, потому что ни у кого из них не оказалось достаточно мужества, чтобы вернуться в их некогда уютный уголок. Первым собрался с мыслями Чимин; он отобрал у парня ключи и открыл дверь, тут же ныряя в тусклый оранжевый коридор. Было пусто, на лестничной клетке мигала лампочка и пахло сигаретами. Чимин одним шагом переступал сразу несколько ступенек, намереваясь поставить этим вечером все точки над «ё». У Чонгука — физическая подготовка и ноги длиннее; он быстро догнал парня у двери в свою квартиру и встал перед ней, выставив руки перед собой, даже не пытаясь действительно Чимина остановить; Пак устало поднял на него раздражённый взгляд, и тот выглядел так, будто Чимин вот-вот мог раскрыть какую-то его ужасную тайну. Большие карие глаза округлились, брови выгнулись, рот приоткрылся, но он не мог найтись в словах, чтобы остановить брюнета. — Ч-Чимин, — попытался он, и голос его был высоким из-за того, каким напуганным он был. — Может, не стоит… Чимин выпрямился, заглядывая гневно Чонгуку прямо в глаза. — Если ты любишь меня, Чон Чонгук, свали на хрен с моей дороги, — прошипел он. Тот гулко сглотнул и, постояв на месте ещё пару секунд, всё же отшатнулся от двери, позволяя Чимину наконец открыть её. И Пак ожидал чего угодно, на самом деле, — в какой-то момент, поднимаясь по лестнице и сжимая ключи в кулаке, он понял, что был готов даже обнаружить банальное «ничего», но, включая свет в небольшой прихожей и замирая на пороге в квартиру, Чимин оказался совсем не готов увидеть там коробки. Кучи обыкновенных коробок, стоявших друг на друге, начиная с выхода из комнаты. Привычный аромат цитрусов и освежающего дресс-рума сменился на запах скотча и картона; полки, некогда ломившиеся от спортивной обуви парня, были идеально чистыми и пустыми, такими же, как вешалка для верхней одежды, где прежде висели чонгуковы куртки и ветровки. Чимин бегал взглядом по помещению, совсем его не узнавая. Аккуратно шагнув внутрь, он медленно побрёл в сторону кухни, точно так же заставленной собранными в коробки вещами. Завернув в комнату, где они с Чонгуком проводили огромное количество времени, когда не зависали в гараже или у Чимина дома, Пак щёлкнул выключателем и замер у дверного косяка. Отвратительно. Это было первым, что пронеслось в его голове, когда, вместо звона тишины квартиры, неприятного до скрежета зубов, Чимин начал распознавать окружающие его звуки. Тихий шаг позади, неловкое переминание на месте в нескольких дюймах от него. Он резко выдохнул, ощутив руку на своей пояснице, и понял, что практически не дышал с тех пор, как открыл дверь в квартиру. В комнате Чонгука не было штор, которые Чимин задвигал по утрам, когда солнце било по глазам, потому что было непривычно — в его комнате восход не слепил. Теперь в голых окнах отчётливо виднелся вечерний Модесто с опадающими на тротуар снежными хлопьями и оранжевыми переулками. На огромном чонгуковом диване, где они часами обнимались, смотря фильмы и сериалы или просто наслаждаясь друг другом, не было привычного мягкого пледа и смятого постельного белья; все чонгуковы грамоты с полок пропали, пара статуэток торчала из одной из открытых коробок. Даже тот дурацкий мяч пропал, оставляя пустоту зиять в месте, откуда Чонгук его в тот раз подхватил, разводя Чимина на спор с пиццей. Все воспоминания, все их моменты, жившие в этой квартире, внезапно потускнели и будто бы испарились. Стены, видевшие их в ссорах и в радостях, слышавшие их смех, споры, признания в любви, стоны и даже обиженные молчания, стали бесцветным и будто бы онемели. Целая часть истории парней была небрежно разбросана по коробкам и выброшена в мусорное ведро. Чимин сморгнул слезу, как-то совершенно незаметно выступившую на его глазах, и повернулся к Чонгуку, всё это время молчавшему за его спиной. Тот выглядел теперь больше виноватым, чем испуганным, а Чимин не знал, какое чувство разрывало его больше — грусть, боль, отчаяние скопились в нём огромным комком, от которого было тяжело говорить, но он должен был хотя бы попытаться. — Я… — Чонгук сделал глубокий вдох, качая головой. — Я хотел сказать тебе, правда. Но не знал как. Всё время думал сделать это позже. — Когда позже? — спросил Чимин; в пустых стенах хорошая акустика делала его голос ещё громче, поэтому он поумерил пыл. — Когда мы бы завалились как-нибудь к Юнги пить пиво, и я случайно обнаружил бы у него твои трусы? — Нет, точно не так, — Чонгук скинул рюкзак в угол коридора и подошёл к Паку, беря его лицо в ладони и вытирая слёзы со щёк большими пальцами. — Я бы не поступил так с тобой, ты же знаешь. Чон подался вперёд, мягко прикасаясь к покусанным губам Чимина, совсем легко, и затем к его горевшей щеке, сцеловывая солёную дорожку. Чимин прикрыл глаза, берясь за чужие запястья, но не убирая любимые руки от себя. — Ты такой глупый. Чон уткнулся лбом в его лоб. — Ты тоже. Чимину потребовалась пара минут — глубоко вдохнув, он заставил себя успокоиться, выпустил парня из объятий и принялся оглядывать коробки. — Что ты собираешься дальше делать? Куда ты денешь вещи? — Я думал о том, чтобы снять камеру хранения, — Чонгук пожал плечами, погладив чиминовы лопатки сквозь влажноватую куртку. — У Юнги нет места для всего этого барахла. Но я боюсь не уложиться в свой бюджет, потому что всего слишком много. Я ездил на склад за городом, чтобы посмотреть ячейки, но пока не успел разобрать всё это и что-нибудь выбросить. Чимин осмотрел все чонгуковы грамоты, фотографии в рамках, скрученные постеры, снятые со стен комнаты, и прикусил губу, поворачиваясь к Чону лицом и засовывая руки в карманы джинсов. — Я думаю, ты мог бы… оставить их у меня. Чонгук выгнул бровь, тряхнув мокрой от растаявшего снега чёлкой. — На самом деле, — брюнет смущённо отвёл взгляд в сторону и почесал затылок. — Ты мог бы сам переехать ко мне. — Вот этого я боялся, — цокнул вдруг тот. Чимин вопросительно наклонил голову. На лице у Чонгука была тёплая ухмылка. — Чимин, я не хочу доставлять твоей маме неудобства. — Бла-бла-бла, — Пак вскинул руки, звуча как капризный ребёнок, и Чон не сдержал усмешки, сложив свои руки на груди. — Ты спишь с её сыном, я думаю, определённые неудобства ты ей уже доставил, — он принялся покачиваться с пятки на носок, чувствуя себя всё-таки немного смущённым, предлагая это. — Но она любит тебя почти так же, как и меня. Иногда мне кажется, что даже больше. Чонгук прыснул, качая головой, и глядел на Чимина так тепло, будто был ему безумно благодарен, но всё ещё оставался упрямым засранцем, потому не соглашался. — Будем спать в разных комнатах, — пробормотал Пак, делая вид, что задумался, постукивая пальцем по подбородку. — Вечером будем стелить постель для тебя в гостиной, а ночью… — Чимин разрывался от прорывающейся ехидной улыбки. — Будем обниматься у меня в комнате. Чонгук блеснул глазами, и у Чимина что-то внутри переворачивалось от этого взгляда. — Обниматься? — Ну, — Чимин пожал плечами, теребя зубами губу, и шагнул ближе к парню, укладывая руки ему на грудь. — Можно разучивать песни на гитарах, потому что мы никому не помешаем, или смотреть что-нибудь вместе. Или делать уроки? — Уроки? — усмехнулся Чонгук, кладя свои руки поверх чиминовых, и тот активно закивал, пытаясь выдавить из себя самое невинное выражение лица. — Наша успеваемость покатится в глубокую задницу с такими уроками, знаешь? Чимин театрально грустно вздохнул. — Что ж, значит, такая у нас судьба. — Нет, Чимин, — посмеиваясь, Чон поморщил носик. Паку резко захотелось расцеловать всё его лицо, но он решил отложить это на потом, давая Чонгуку возможность придумать ещё какую-нибудь глупую отговорку, с которой он может запросто справиться. — Правда, не стоит. — Я буду делать тебе минет каждое утро. — Чего? — Чонгук откровенно засмеялся, отшатываясь назад, потому что Чимин принялся несильно подталкивать его. — Что ты… — Представляешь, каждое чёртово утро, — шептал Чимин, продолжая идти, пока Чон не упёрся спиной в голую стену. Тот рвано вдохнул, зажатый между воодушевлённым парнем и прохладным бетоном, и продолжал хихикать, пока Чимин пытался строить из себя горячего любовника. — Нет, к чёрту утро, Чонгук. Каждую грёбаную ночь, ты и я. Он поставил руки по бокам от его шевелюры и навалился на Чонгука, утыкаясь носом ему в шею и щекоча кожу. — Прекрати, — смеялся Чонгук, всё больше краснея щеками, и Чимин чувствовал, что сам пунцовеет сильнее. — Разве Юнги предоставит тебе свою задницу в любое время? М? — О, боже, — Чонгук схватил парня за талию, чтобы прекратить его странные махинации. — Чимин, я не хочу даже слышать о заднице Юнги. — Тогда живи у меня. — Мой отец убьёт меня, если узнает, что я съехал к тебе, — выдохнул Чонгук, облизнув губы. Чимин опустил голову и усмехнулся, видя назревающую выпуклость на чужих джинсах — у Чонгука была чувствительная кожа под ухом, и своей щекоткой он его слишком раззадорил. — Он лишил тебя крыши над головой, — Пак хмыкнул, возвращая взгляд на чонгуково лицо, и тот зарделся сильнее, понимая, что брюнет в курсе его небольшой проблемы. — Похитил тебя и попытался отправить на другой конец света. Я не думаю, что он может сделать что-то ещё более ужасное. Он снова подался вперёд, кладя руку на покрытую испариной кожу чонгуковой шеи, и бедром вклинился меж чужих ног, прижимаясь к парню и немного вдавливая его в стену. Тот тихо зашипел, откидываясь затылком назад с гулким стуком. — Чимин… — Чонгук, — Пак зарылся пальцами в его волосах, заставляя парня наклонить к нему голову, и потёрся своим носом о его. — Я хочу, чтобы ты был со мной на Рождество. Хочу проснуться с тобой в одной кровати и зацеловать тебя до смерти, а потом вместе с тобой разворачивать дурацкие подарки. Сокджин прислал нам эти идиотские рождественские свитеры, и там есть один для тебя. Я хочу сидеть в сраном свитере, пить сраный какао и смотреть с тобой сраные диснеевские мультики все праздники. Чимин и правда хотел этого. В конце концов, он ещё с самого первого свидания всерьёз хотел провести грёбаное Рождество с Чонгуком — пускай сам праздник никогда и не волновал его так уж сильно, именно это Рождество должно было стать особенным, потому что у Чимина был парень, и он был его, они любили друг друга и просто обязаны были поцеловаться под грёбаной омелой, возможно, украсить ёлку вместе, возможно, встретить Новый год в объятиях друг друга. Возможно, Чимин стал слишком сентиментальным, желая танцев и празднования с Чонгуком, но ему было плевать. Раньше у него не было такого человека, кроме, разве что, Сокджина, с которым он хотел бы всей этой романтики, а теперь у него был Чонгук, и какого хрена он вообще должен был себе отказывать? Брюнет ощутил, как большие ладони мягко легли на его поясницу под курткой и свитером, и сквозь тонкую футболку их жар ощущался особенно ярко. — Тогда я побуду у тебя на праздниках, — пробормотал ему в губы Чонгук. Чимин подавил в себе желание закатить глаза. — Мне нужно ещё кое-что разрулить, малыш. Мне правда лучше пожить у Юнги. Чимин тяжело вздохнул. — Ладно, — сдался он. — А что насчёт примирительного секса? Чон усмехнулся. — Здесь слишком хорошая акустика сейчас, а мои соседи и до этого жаловались, что мы слишком шумим, помнишь? Пак выпятил губу, и Чонгук, широко улыбаясь, чмокнул его, а Чимин не позволил отстраниться, почти сразу углубляя поцелуй, потому что ужасно соскучился по поцелуям с Чонгуком, по его вкусу, по мягкости его губ и по любимому пирсингу, по щекочущим ощущениям, когда он проводил штангой по языку или касался нёба, даже по звуку столкновения металла о зубы, жалея, что при нём не было своего пирсинга. — Всё будет хорошо, — шепнул Чонгук, дорожкой из мелких влажных поцелуев скользя по его скуле к уху. — Мне ничего не страшно, пока у меня есть ты. От квартиры Чонгука они шли пешком, рука в руке, оба всё ещё обмотанные одним шарфом. Чон согласился переночевать у Чимина, чтобы на следующий день с новыми силами продолжить разбираться с переездом. Где-то в глубине души Пак всё ещё горел идеей убедить Чонгука остаться у него и не переезжать к Юнги, но он не мог давить на него, прекрасно понимая, что, если бы Чонгук правда мог, он бы остался. Снег перестал идти только когда они уже добрались до улицы Чимина, так, словно сопровождал их до тех пор, пока они не доберутся до точки безопасности. Миссис Пак не было дома; фасад, некогда зелёный газон и пустые клумбы были украшены белыми шапками выпавшего снега; выключенные гирлянды и рождественские украшения спрятались под небольшими сугробами. Было тихо — на дворе стояла глубокая ночь, два дня до Рождества, — все отсыпались перед тяжёлой работой по подготовке к празднику. В доме было тепло и темно, пахло корицей из-за рождественских пряников, напечённых чиминовой матерью; парни скользнули в коридор, Чонгук привычно включил свет и прижался к стене спиной, со слабой улыбкой вдыхая аромат помещения. Чимин с мягкой ухмылкой скинул с себя шарф и разулся, взъерошил парню волосы на макушке и прошёл в кухню, чтобы разогреть воду для чая и найти что-нибудь для перекуса. Затем они по очереди приняли горячий душ, и на большее их не хватило — они были вымотаны долгой поездкой и долгим вечером. Чимин чувствовал себя так, будто может отключиться даже по пути на второй этаж, но под грозным взглядом Чонгука всё-таки заставил себя сполоснуться. Все закуски и горячий чай остались на столе в кухне, потому что парни больше не нашли в себе желания и сил спускаться, как только после душа приземлились на постель. Все проблемы, важные разговоры и прочие вещи они осознанно оставили на утро.***
Чимин проснулся из-за того, что было жутко жарко. Сквозь опущенные веки уже виднелся свет нарастающего безмятежного утра; Чимин с вялым недовольством скинул с себя одеяло и, не открывая глаз, перевернулся на другой бок, утыкаясь носом в чужой горячий локоть. Зашипев от несильного удара, парень со скрипом поднял веки и вперился взглядом в карамельную кожу руки, подложенной под подушку. Чонгук спал на животе, лицом отвёрнутый от Чимина. Мягкие блики утреннего солнца, свет которого застенчиво освещал комнату сквозь жалюзи, расплылись по оголённой до поясницы спине. Чонгук мерно и тихо сопел, и мышцы плавно перекатывались каждый раз, когда он делал новые вдохи и выдохи. Чимин подвис при виде этого на какое-то время, восхищённо затаив дыхание. Не имея возможности противостоять самому себе, он придвинулся ближе, обнимая парня за талию и оставляя едва ощутимый поцелуй на чужом плече, несколько на лопатке, парочку на рёбрах. От Чонгука так приятно пахло его уютным запахом, он был тёплым, нежные части чужого тела так и манили оставить новые и новые лёгкие поцелуи; Чимин приподнялся на постели, целуя неярко выраженные позвонки, спускаясь ниже по позвоночнику, до самого края одеяла, прикрывающего чонгуковы боксеры. Кожа парня покрылась мурашками; он еле слышно замычал, и Пак, виновато поджав губы, поцеловал его в последний раз куда-то в бок и улёгся, закидывая ногу на чонгукову задницу. Тот зашуршал одеялом, хрустя суставами, и со слабыми звуками недовольства повернул голову к Чимину. Сонные карие глаза встретились с чиминовыми, такие милые, с небольшими припухлостями от недосыпа; взъерошенные волосы были похожи на маленькое очаровательное гнездо, было ощущение, что вот-вот оттуда высунется маленький птенец. Но вместо птенца голос подал Чонгук, хрипло и полушёпотом говоря: — Почему остановился? — Я не хотел тебя будить, — так же хрипло ответил Чимин. — Это было приятно, — Чонгук сонно улыбнулся. — Хочу ещё. Чимин вплёл свои пальцы в шоколадные волосы парня, и тот вскинул брови и прикрыл глаза, издавая звук, отдалённо похожий на мурлыкание. Чимин усмехнулся, продолжая массировать его голову, а сам снова приподнялся на локте, припадая к бархатной коже с ленивыми горячими поцелуями, не упуская на своём пути ни дюйма её. Чонгук удовлетворённо замычал, вытягивая руки под подушкой; Пак перекинул одну ногу через него, чтобы прижаться грудью к мягкому изгибу спины парня, целуя каждую крохотную родинку. Чимин обожал его спину. Крепкая, с широкими плечами и узкой талией, с медовой кожей и изумительными ямочками внизу поясницы, плавно перетекающей в подтянутую округлую задницу. Созвездия родинок, таких же милых, какие украшали чонгуково лицо; он любил составлять целые маршруты, путешествуя губами вдоль позвоночника, нежно поглаживая тёплую кожу Чонгука. Тому нравились эти поцелуи — порой Чонгук был слишком чувствительным и жадным до чиминовых касаний. Чимин медленно спускался ниже, подбираясь к излюбленным ямочкам; Чонгук ёрзал на постели, облизывая губы; его дыхание учащалось, с губ стали срываться всё более отчётливые тихие звуки, и Чимин не удержался, проведя языком снизу-вверх по его пояснице, точно по позвонкам. Чонгук издал что-то, напоминающее стон, и вытащил одну руку из-под подушки, сжимая наволочку. Его глаза были зажмурены, кожа покрылась мурашками, и он непроизвольно выгнулся сильнее, утыкаясь задницей прямо в чиминов утренний стояк. — Чёрт, — прошипел Чимин и прикрыл глаза, выпрямляя руки и нависая над Чонгуком. Чимин не был сверху с тех пор, как переспал с последней в жизни девчонкой, может, около года или больше тому назад. Не то чтобы он рвался поменяться ролями с Чонгуком, но он не мог отрицать тот факт, что задница у его парня была слишком потрясающей, чтобы не думать о том, как Чимин мог бы хоть раз побывать в роли топа. Однако они с Чоном об этом не говорили, и Чимин думал, пока что рано. Но он не упустил возможности толкнуться в ответ, тут же чувствуя, как жар разливается под его кожей; Чонгук прикусил нижнюю губу, никак не протестуя. Чимин сделал глубокий вдох, тяжело дыша от вмиг помутнившего его рассудок сладкого возбуждения; он приоткрыл глаза и опустился к чонгукову плечу, прижимаясь к нему губами и снова пробуя толкнуться, несильно, но так, чтобы создать необходимое трение. Они оба были в боксерах, но даже так Чимин чувствовал горячие половинки, идеальные для того, чтобы проехаться между ними напряжённым членом. Чонгук резко выдохнул, разомкнув губы, когда Чимин мазанул влажным языком по его плечу к шее и открытому для поцелуя уху, несильно двигая тазом. Чем сильнее Чимин давил, проходясь членом про расселине, тем больше он терял контроль над ситуацией. Чонгук не останавливал его. Чонгук стал вторить ему, елозя по постели и подставляясь. Чимин прикусил его мочку, шумно дыша прямиком в его голову и сдерживая стоны; его сознание плыло, он был словно в тумане, горя каждой частичкой напряжённого тела. Запах чонгуковой кожи дурманил его разум, податливое тело под ним было слишком сладким, чтобы оторваться от него губами. И тихие постанывания, которые Чон не мог сохранить в себе, крепко сжимая пальцами подушку и беспрестанно облизывая губы, били по Чимину так сильно, что кровь словно закипала прямо в его жилах. Чимин взял руку Чонгука в свою, ускоряя толчки, сжимая зубы, чтобы случайно не застонать, — было утро, и его мать уже была дома. Они не должны были заниматься такими вещами в её присутствии, но одному богу было известно, как сильно они соскучились по близости друг с другом. Чимин почувствовал, что уже совсем скоро дойдёт до пика; он в последний раз толкнулся, с его губ случайно слетел какой-то жалобный скулёж, и он уткнулся мокрым от пота лбом в плечо парня, переводя дыхание. Он хотел просто целовать чонгукову спину, и, может, заняться с ним любовью, но точно не спустить в трусы, как какой-нибудь придурок. — Чимин, — выдохнул Чонгук; Пак едва нашёл в себе силы приподнять голову. — Иди сюда. Он слез с Чонгука; пятно смазки на его боксерах обдало прохладным воздухом. Чонгук перевернулся набок и притянул его к себе за шею для мокрого вязкого поцелуя, прерываемого тяжёлыми вдохами. — Я так соскучился по тебе, — шепнул Чон Чимину в раскрасневшиеся губы и лизнул их; Пак поймал язык со штангой и переплёл его со своим. Его рука скользнула с шеи Чимина на плечо, а затем пальцы нашли горошину проколотого соска и легко сжали её; Чимин хныкнул в поцелуе. Опаляющие касания его ладони заставляли кровь циркулировать по венам с невероятной скоростью. Он разорвал поцелуй, вставая со своего места и нависая над Чимином; Пак с рваным дыханием провёл рукой по чонгуковой груди, касаясь чувствительных сосков, очерчивая пальцами линии пресса и чуть затрагивая серебристые шарики пирсинга пупка. Чонгук легко поцеловал его, затем его кадык, опустился к соску с крохотной штангой и зажал его меж влажных губ. Чимин прикрыл рот ладонью, сильно зажмуриваясь и выгибаясь. В доме было тихо. Чимин слышал только их грузные дыхания, увесистые в такой оглушающей тишине комнаты, и даже они казались ему слишком шумными. Чонгук причмокнул губами, штанга в его языке стукалась с серьгой пирсинга Пака, и это тоже было громко. Пак чувствовал отголоски паники, боясь, что мать могла бы услышать их, но не мог заставить Чонгука или даже себя остановиться, масляным взглядом следя, как парень над ним вылизывает впадинки на его животе, прикусывает тазовые косточки и затем тянет вниз резинку испачканного белья. Отбросив боксеры в сторону, Чонгук вернулся к чиминовым губам, захватывая нижнюю и чуть оттягивая её. Чимин обнял Чона за покрытую липкой испариной шею, прижимая его ближе, сразу углубляя жадный поцелуй. Из его груди вырвался жалобный скулёж, когда Чонгук опустил свою руку на его член. — Миссис Пак ни за что не позволит мне побыть здесь на праздниках, если ты будешь так шуметь, — проворковал Чонгук ему на ухо. Чимин больно прикусил губу, впиваясь пальцами в простыни под ними. Ему казалось, сердце билось у него прямо в голове, и пульсация его кружила комнату перед ним. Чонгук испарился с его шеи, но внезапно очутился прямо между его ног; согнув их в колени и просунув под ними руки, Чонгук принялся покрывать мелкими нежными поцелуями внутренние части его бёдер, поднимаясь выше, пока не добрался до чиминова тяжёлого возбуждения. Чимин зажмурился до вспышек звёзд перед глазами. Чонгук прикоснулся пальцами к стволу и направил член себе в рот, погружая блестящую смазкой головку в самое мокрое пекло. Чимин неосознанно дёрнулся, прикусывая собственное запястье, искренне стараясь оставаться тихим, но не мог сдержать всхлипа, чувствуя, как Чонгук вбирает больше. Среди вещей, которые Чонгуку были неподвластны, к сожалению или к огромной радости, не оказалось минета. Будучи парнем парня, Чонгук не мог и не хотел избегать таких тонкостей, как минет или римминг, а треклятый пирсинг заставлял Чимина покорять просторы семи небес каждый раз, когда Чонгук порывался сделать ему приятно. Чон это знал — знал, как сильно Паку нравилось, когда тот игрался штангой с уретрой или уздечкой, знал, как прошибало Чимина от ощущения серьги глубоко внутри него. Знал и пользовался, как самый настоящий засранец, понимая, что Чимин не сможет молчать. — Ч-чонгук, мать… т-твою, — шипел Чимин, видя, как идеальная арка купидона растягивается вокруг его члена. Чон втянул щёки, и Чимин снова всхлипнул, закрывая порозовевшее лицо руками, теряя контроль над собственными бёдрами и несдержанно толкаясь в чужое горло. Чонгук выпустил член изо рта и хихикнул, губами прижимаясь к яичкам и неспешно надрачивая парню. Свободной рукой он приподнял бедро Чимина и оставил засос на нежной коже совсем рядом с дырочкой. — Н-нет, — пискнул Чимин, почти вскакивая на месте, но Чон его удержал, перестав облизывать бедро. — Только не сейчас. Пак уставился на Чонгука: тот завис, кончик пирсингованного розового языка прижат к бледной коже, губы его блестели слюной, как и несчастная нога; милый беспорядок на его каштановой макушке и огромные глаза, прикованные к лицу Чимина, делали его образ невинным, но всё портил чужой член в его руке и практически отсутствующая радужка вокруг расплывшихся в поволоке желания зрачков. — Нет? — он отпрянул от бедра и сглотнул. Брови Чимина выгнулись в мольбе. — Я не сдержусь, — прошептал он, глубоко дыша. — Ты же знаешь. Чонгук опустил взгляд и провёл большим пальцем по сжимавшемуся колечку мышц, облизывая губы и демонстрируя сияющий шарик штанги. Он выглядел так, будто смотрел на огромный стол во время пиршества после нескольких недель голодания. Чимин неосознанно сжал пальцы. — Ты уверен? — пробормотал тихо Чонгук, обдавая влажные следы на коже горячим воздухом. — Ты точно не хочешь этого? Чон подался вперёд, снова глядя на Пака. Тот не моргал, понимая, что Чонгук не хочет его слушать, но не мог и пошевелиться, пригвождённый к постели тяжёлым взглядом шоколадных глаз. Он открыл рот, вдыхая только каплю кислорода перед тем, как Чонгук прикоснулся к чувствительной коже языком, и упал на спину, хныча и рукой слепо ища подушку, чтобы накрыть ею лицо. Чонгук обводил колечко штангой, легко всасывал кожу, пошло причмокивая, вылизывал небольшой участок между дырочкой и мошонкой, заставляя Чимина скулить в подушку и дрожать, судорожно хватая воздух; Чимин горел каждым дюймом тела, пальцы сводило от того, насколько сильно он сжимал всё, что попадалось ему под руку. Он задыхался, выгибаясь на постели, голова кружилась с закрытыми глазами, и ему казалось, что Чонгук уносит его куда-то в бездну. Горло ныло от попыток сдерживать стоны, и некоторые из них оказывались слишком сильными и отчаянными, чтобы оставаться внутри него. Чонгук ввёл язык, и металл штанги контрастировал с мягкостью мышцы, заставляя стайки мурашек пробежаться по влажной коже чиминовой спины. Чонгук добавил к языку палец, и у Чимина затряслись бёдра в предоргазме. Было слишком приятно, Чимин тлел, рассыпался по крупицам, разваливался на части под Чонгуком и не мог контролировать это. Его тело жило своей жизнью; пока он пытался не закричать на весь дом от стимуляции простаты, Чонгук продолжал выжимать из него все соки, заменив язык вторым пальцем и принимаясь слизывать лужицу предэякулята на чиминовом животе. Пак ничего не видел, только чувствовал, и эта неизвестность делала ощущения от каждого движения Чонгука ещё более острыми, насыщенными. Чимин держался, но этого всего было слишком много. Едва язык Чона прошёлся по стволу, а распухшие губы обхватили головку, Чимин дёрнулся, внезапно даже для самого себя наконец падая в пропасть. Протяжный стон утонул в подушке, пальцы на ногах сжались, а спина выгнулась — Чимин кончил прямо Чонгуку в рот, слыша в голове лишь белый шум и видя перед собой разноцветные мерцающие огни. Чимин отдалённо чувствовал, как Чон лизнул головку и убрал пальцы, а затем упал рядом, притягивая его ватное тело ближе к себе. Он сам убрал с Чимина подушку, потому что тот ощущал себя по консистенции больше похожим на желе; повернув его голову к себе, Чонгук мягко прикоснулся влажными губами к его распахнутым в одышке губам, к подбородку, щеке, так нежно, что у Чимина темнота перед глазами превратилась в розовое облако. — Было хорошо? — хрипнул он. Чимин вяло кивнул, не желая разлеплять веки, и попытался найти его губы по звуку, больше походя на слепого котёнка; Чонгук тихо усмехнулся и чмокнул его, но не отодвинулся, позволяя Паку лениво себя поцеловать. Чимин ощутил вкус собственного горьковатого семени на чужом языке. С тех пор, как Чонгук впервые попробовал его тогда, в их первый раз, Чимин не раз отмечал, что Чонгуку отчего-то это нравится — пробовать сперму Чимина снова и снова. Сам Пак не то чтобы был любителем подобных вещей, он никогда не любил глотать и делал это только в отдельных случаях. Но Чонгук будто готов был выпить его до дна. Они продолжали целоваться; Чимин потянулся к чонгукову белью, пальцами сжимая скрытую за хлопком горячую выпуклость. Чон сунул свою руку ему под шею, ладонью бережно поглаживая его вздымающуюся грудь; от долгожданного контакта он шумно выдохнул и потёрся о руку парня. Пак лёг на другой бок, спиной к Чонгуку, но повернул к нему голову, чтобы снова поцеловаться; Чонгук впился в его губы, стягивая с себя боксеры, и притянул Пака ближе, прижимаясь к его влажной спине такой же влажной грудью. Чимин чувствовал его быстрое сердцебиение, и ещё — прохладу пирсинга своей поясницей и жар члена своей задницей. Он чуть прогнулся, позволяя Чонгуку проехаться меж половинок пару раз, размазывая смазку по расселине, и приподнял ногу, чтобы Чон мог толкнуться внутрь. Чонгук разорвал поцелуй, опуская взгляд на пространство между ними и пристраиваясь. Чимин зажмурился, ощущая, как головка медленно проникает в него, как Чонгук шипит, и его дыхание остаётся на чиминовой коже. Пак закинул руку назад, впиваясь пальцами в чонгукову поясницу; тот вошёл полностью и замер на пару секунд, сжимая приподнятое бедро Чимина. — Я сейчас буду стонать, — выдохнул Чонгук, и Чимин открыл глаза, краем видя лицо парня. — Чёрт, Чимин… — Могу дать тебе подушку, — проскрипел Пак. Чонгук вдохнул сквозь сжатые зубы и вышел наполовину; губы Чимина разомкнулись в немом стоне. — Давай будем целоваться, — предложил слабым голосом Чонгук. — Может, накинем покрывало на всякий случай? — Отличная идея. Чонгук отпустил Чимина и покинул его на мгновение, поднимая покрывало с пола. Чимин пялился на кружащих над кроватью цветных журавликов и чувствовал себя так, будто они с Чонгуком делали это в публичном месте. Даже секс в машине на побережье им не казался таким большим риском, как секс в присутствии матери, пускай она и была в своей комнате. Чонгук накрыл их с головой и, клюнув парня в плечо, снова приподнял его ногу, с меньшим трудом проскальзывая в колечко мышц. Чимин хныкнул, и Чонгук повернул его лицо к себе, тут же мягко всасывая его нижнюю губу и делая лёгкий толчок. Они оба рвано выдохнули, их дыхания превратились в единое целое; они смотрели друг другу в глаза с полуопущенными веками, слабые от долгожданной близости, но так сильно в ней нуждающиеся. Чон вдавил парня себе в грудь, начиная медленно двигаться, и Чимин кое-как отвечал на поцелуй, ловя ртом воздух и будучи слишком чувствительным после первого оргазма. Под одеялом не было темно — свет пробивался сквозь тонкую материю, — но было жарко, и по коже обоих стекали дорожки пота, пока они придерживали чувственный, нескорый темп. Рука Чимина вернулась на поясницу Чона и спустилась ниже, на двигающееся бедро. Чимин оглядывал лицо парня, покрытое румянцем и капельками пота, острые прядки прилипших ко лбу волос, чёрные-чёрные зрачки, но всё ещё отчего-то безумно блестящие, переливающиеся всеми этими многочисленными галактиками, таящимися внутри Чонгука. Чимин потянулся, чтобы опять поцеловать его, понимая, что вряд ли у них обоих найдутся силы сделать поцелуй нормальным. Но ему нужно было ощутить его губы на своих, ему нужно было удостовериться, что Чонгук всё ещё здесь, что он правда с ним, он прижимает его к себе так сильно, так близко, обнимает его так крепко, что он любит его. Чонгук поддался, и Чимин топил свои стоны и всхлипы в его губах и вместе с ними тонул в ощущениях, в чувстве наполненности и насыщенности, в духоте и запахах, в чужих объятиях. Чон ускорился, беря в руку чиминов вновь возбуждённый член, и начал синхронно двигать ею, доводя Чимина до нового края. Под глухие шлепки Пак терял связь с реальностью, связки жгло от желания оповестить мир о том, как ему хорошо. Но внезапно он услышал голос, который не принадлежал ему или Чонгуку, и он подумал, что ему показалось; но звук повторился, и Чимин резко распахнул глаза и чуть хлопнул Чонгука, останавливая, стеклянным взглядом уставившись в покрывало; Чон, услышав тот же шум, тяжко сглотнул, глядя на Чимина округлёнными глазами. — Чимин! Просыпайся! Послышался ненастойчивый стук в его комнату; парни зависли, не дыша и не моргая. — Там кое-кто пришёл. Он… и я думаем, что это срочно. Так что вставай…те. Чимин стянул с их голов покрывало, глядя на запертую дверь, и моргнул. Будильник на прикроватной тумбе сообщал о том, что время близилось к обеду. Парни, сбитые с толку и настроя, не стали продолжать, неловко одеваясь в тишине и лишь обмениваясь вопросительными взглядами. Чимин надел длинную футболку и всучил Чонгуку похожую, чтобы не было видно остатков не успевшего пройти возбуждения. После он попытался привести себя и Чона хотя бы в подобие людей, которых не застали прямо во время занятия сексом. Вышло не очень, Чимина безумно грызла совесть, и он видел по глазам Чонгука, что его тоже. Они спускались на первый этаж медленно, тихо и осторожно, ступая по каждой ступеньке так, будто она могла обвалиться. С гостиной был слышен говор телевизора; пахло домашней пиццей и яблоками, — Чимин подумал, возможно, его мама стряпала пирог. Самой миссис Пак в поле зрения не было видно. Парни достигли пола прихожей и непонимающе оглядели пустой диван гостиной, а затем заглянули в кухню, тут же ошарашенно приоткрывая рты. Мать Чимина доставала противень из духовки, пока за столом попивал кофе из чиминовой кружки отец Чонгука.