Мастер слова и клинка

Питер смутно подозревал, что мир вокруг не совсем реален, но ощущения говорили ему обратное. Он лежал на спине, под босыми ногами чувствовалось комковатое и мягкое. Тело было не только жёстко избито, но и повреждено изнутри. Болели глаза, уши, челюсти, горела глотка и лёгкие. Он с огромным трудом приподнялся и наощупь дополз до угла, но от прикосновения к стене пальцы пронзила новая острая боль. Они и до этого болели, но теперь он понял, что вообще не может ничего трогать. Он отдёрнул руки и привалился к стене плечом. Полная темнота. Судя по всему, замкнутый объём. Совсем нечем дышать. Стена под плечом тоже была обита чем-то мягким. Пальцы перестали болеть и начали ужасно свербить и чесаться. Питер ощупал их ладонями. У него что, нет верхних фаланг? Кислорода и так не хватало, а тут его совсем замутило. Но желудок был пуст, и его не стошнило. Он оперся спиной о стену и сел на подозрительно мягкий пол. Хотел вытянуть одну ногу, но ступня упёрлась в противоположную стену. Под ладонями ощущались комки поролона и шматки разодранной обивки. Сейчас бы вздохнуть полной грудью и нормально осмотреться. Но и дышать становилось все труднее и труднее. Он откуда-то вспомнил, что он в барокамере, и что он давно чей-то пленник, а в «мягкую комнату» угодил в наказание. Плюнуть зубочисткой в рожу этому уроду, да ещё умудриться попасть прямо в глаз — редкое удовольствие. Как приятно ублюдок заорал, вытаскивая зубочистку из своего глазного яблока, просто музыка. Питер удивился бы такой мысли, обычно он рационально мыслил о своих врагах, но сейчас он задыхался, и мысли путались. Задыхался? О нет, только что вокруг была простая духота и запах страха. А вот теперь он начал задыхаться по-настоящему. Он хватал ртом остатки воздуха, но мучительная пустота в лёгких ничем не облегчалась. Питер, уже теряя сознание, инстинктивно пополз вдоль стены в поисках выхода. Он начал ощущать подушечки своих пальцев, но ярко и резко, как будто кожа на них была нежной, как у младенца. Он успел ощупать все четыре стены, все они казались глухими. Теряя сознание, Питер знал, что под потолком сейчас откроются форсунки и в камеру польётся воздух, но он этого не почувствует. Очнувшись, он услышал только, что свист поступающего воздуха прекратился, и атмосфера снова начала становиться разреженной. Питер в остервенении бросился на стены и стал царапать давно разодранную обшивку тонкими неокрепшими ещё ногтями. Глоток кислорода был коротким, и теперь его снова скрутило удушьем. Какая-то часть его мозга ещё понимала, что надо держаться, надо выжить, что пытка когда-нибудь кончится, но пальцы уже отчаянно царапали кожу на его собственном горле до крови. Абсурдная мысль о том, что если умереть, то станет легче, прочно засела в мозгу и пугала не меньше, чем удушение. Питер напряг последние капли воли, чтобы не броситься головой об стену. Все равно стена была слишком мягкой, чтобы убиться. В приступе отчаяния он попытался расчистить от обшивки хоть немного поверхности зубами и добраться до жёсткого. Если уж ломать себе шею, то наверняка. И только схватив губами шматок поролона, он понял, что у него нет зубов. Тогда он отпрянул и в испуге заскулил. Мысль, пришедшая ему в голову, была слишком страшной. Он поднял дрожащие руки к лицу и нащупал края своих пустых глазниц. Да. Глаз у него не было. *** Питер заорал и резко сел в постели. О боже. Дома. Сон. Просто сон. Дышать, дышать! Как же сладко дышать, как тесно в груди, переполненной свежим воздухом. Он закрыл глаза, схватился за голову, запустил пальцы в волосы, с облегчением наслаждаясь тактильным раем. Он обнял ладонями своё лицо и мягко ощупал пальцами сквозь веки свои глаза. Посидел немного, думая, лечь ли на другой бок, чтобы доспать, но он весь был насквозь мокрый от пота. Он никак не мог отделаться от чувства, что реальность была там, во сне, а здесь — только глупый и временный обман. Сон. Только сон, это только сон, повторял он себе. Но оставаться в постели всё равно было как-то жутковато. Он бросил взгляд на часы. Пять утра, а лёг он заполночь после своего обычного вечернего патруля. Нормально, в общем, слегка маловато, но можно вставать. Мэйбл сказала, что у него есть несколько дней до наступления настоящей бессонницы. Он пошёл в душ, немного пошатываясь от пережитого ощущения отчаяния. Мэйбл! Чёрт, может, Дэдпул был прав, и надо было незаметно присмотреть за ней. Но после вчерашнего провала он всерьез боялся сделать всё ещё хуже. Так что план на утро простой: кофе, завтрак, царский лайк на опус Дэдпула и дорога в офис в человеческом обличье. Свой ночной кошмар Питер старательно гнал из памяти, уж слишком этот сон казался реалистичным до сих пор. Воспоминание даже выбивало почву из-под ног, и приходилось подавлять желание ощупать себя и убедиться, что все части тела на месте. *** Уэйд Уилсон обнаружил себя сидящим на низком диванчике в маленькой гостиной маленького домика за маленьким чайным столиком с маленькой чашкой чая в руке. И кожа на этой руке была гладкой и здоровой. Его колени в весёленьких пижамных штанишках не помещались под столик, и приходилось тянуться, чтобы взять или поставить чашку. Чай издавал запах сена, чудно́, но по-своему приятно. Симпатичная женщина средних лет в варежках-прихватках принесла из кухни горячее блюдо со свежим пирогом. Мужчина с длинными седеющими волосами сидел в кресле рядом с Уэйдом. Он поставил свою чашку на блюдце и начал, не спеша никуда, разрезать пирог на большие щедрые куски. Разнёсся запах яблочной начинки. — Чем это чай пахнет? — спросил Уэйд высоким подростковым голосом. — Это с чабрецом, Питер, — приветливо ответила женщина. — А тебе что, не нравится? Я заварю с мятой, хочешь? Уэйд подумал: Питер так Питер, хоть Аристофан, если ему позволят посидеть ещё немного в этой славной комнате с этими славными людьми. Он откуда-то понимал, что они ему родня. Может, он теперь старшеклассник и приехал к дедушке и бабушке на каникулы? Хотя эта пара выглядела немного молодо для такой роли. — Нет, не надо, я бу́ду чабрец, — сказал он. И, спохватившись, добавил: — Спасибо. — Как твой проект? — спросил его мужчина. — Подожди, Бен, дай человеку поесть, — предложила женщина и с умилением взглянула на Уэйда. Такой взгляд красноречиво говорил, что не только руки, но и лицо у него сейчас получше обычного. — Проект превосходно, — пробормотал Уэйд и запихал в рот побольше пирога, чтобы как можно дольше не пришлось выкручиваться, отвечая на вопрос о проекте, о котором он ни сном ни духом. Ведь как только они поймут, что он вовсе не их Питер, то сразу выгонят на улицу. А есть ли у него знакомые и друзья в этой вселенной, неизвестно. — Питер, ты вообще за ужином наелся? — озабоченно спросила женщина. — Может, тебе ещё рагу положить? — Нет, фросто фкусно офень, — с набитым ртом ответил Уэйд. Немного прожевав эту пищу богов, он спросил: — Как ты это делаешь? Расскажи рецепт. Женщина с готовностью села, отпила немного чая из своей чашечки и принялась подробно излагать процедуру приготовления пирога со всеми мелкими секретами. Уэйд незаметно выдохнул и взял второй кусок. А когда чаепитие подходило к концу, он притворился засыпающим на лету, тем более, он и правда чувствовал себя объевшимся. Его благодушно отпустили спать. — Ты не поцелуешь перед сном тётю Мэй? — удивился Бен. Ага, значит она — тётя, отметил Уэйд. Тётя Мэй и дядя Бен. Хороший вечер. — Ох, я правда засыпаю, — попытался оправдаться он. Он вернулся, поцеловал тётю в щечку, мучительно пытаясь сообразить, не нужно ли поцеловать на ночь и дядю. Но решил, что всё-таки не сто́ит, снова направился к лестнице наверх и, кажется, всё же угадал. Ноги сами принесли его в миленькую маленькую мальчишескую келью в мансарде. Он уже понял, что здесь всё было маленьким, но кровать на удивление оказалась длинной и удобной. Он забрался под одеяло, вытянулся и радостно зажмурился. Хорошо быть этим Питером, кто бы он там ни был, и пусть у него тоже всё будет хорошо, где бы он там ни был. ** Утром Уэйд открыл глаза, бросил взгляд на свою руку, лежащую поверх одеяла, как всегда, всю изъеденную неутомимым раком, окинул тусклым расфокусированным взглядом свою берлогу и с болью прикрыл глаза. Нахер такие сны. Лучше дайте обратно кошмары. Ну ладно, зато хоть выспался как суслик, подумал он.