Чего не хватает диктатору?

      В последнее время Корбана преследовала череда неудач.       И, как на зло, Тёмный Лорд решил его изгнать в тот самый момент, когда Корбан, казалось, сделал всё, чтобы маленькая мисс Грейнджер не выпендривалась перед Реддлом.       Ладно бы, лишить работы или сослать в деревню, но он же выслал его из страны, к матери, в Париж.       Корбан всю дорогу (не долгую, так как пользовался порт-ключом, который надо было ещё достать из ящика стола в кабинете) размышлял о том, что это, вероятно, его последний визит во Францию.       Начнём с того, что его матушка была крайне против брака сына с Беллатрикс. И дело было не столь в Беллатрикс, а в том, что они состояли, мягко говоря, не в самых привычных обществу отношениях. У Беллы уже два года был первый муж — Рудольфус Лестрейндж. Но так уж вышло, что ни Корбан, ни Белла, ни даже Руди ничего с этим поделать не могли. Они попали в заварушку магии и предназначения. Такое бывает крайне редко и совершенно не всегда, поэтому большинство не понимает, но между ими тремя всё было понятно без слов: они — истинные.       Но в ранней юности у Корбана была влюблённость в прекрасную француженку Аполлин Делакур. Она была его на несколько лет старше, что особо не было заметно. Уже замужем, но мужу, казалось, было на неё совершенно плевать. И вот у них на горнолыжном курорте в Альпах закрутился роман. Аполлин была его первой женщиной. И, кажется, оставила глубокий след в его сердце, такую не зарастающую рану и по сей день. Муж её благополучно умер после рождения Габриэль — младшей дочери Аполлин. А Корбан даже не думал с ней видеться снова, только писал письма, отправлял открытки и подарки на дни рождения и Рождество.       Его матушка мечтала о том, что Корбан образумится. Когда-нибудь уж точно уйдёт от этой стервы, что помыкает его сыном и у него всё сложится с Аполлин, которая достойна его сына побольше дрянной девчонки из рода Блэк.       И вот Корбан вернулся к матери. Та ни капли не удивилась. Подготовленная к его неожиданному для Корбана и своевременному для его матери, леди Яксли, приезду.       На его безымянном пальце блестели два платиновых обручальных кольца. Мать на руки Корбана не смотрела, будто у него рук не было от рождения. Она гладила его волосы, будто живое золото, целовала в бледные щёки, обнимала, прижимала его голову к своей груди и гладила по спине. «Мой милый сын. Мой хороший, самый лучший сын», — приговаривала она, заглядывая в его глаза и разглаживая складки на его лбу пальцами. Её перстни сверкали, атлас платья тихо шелестел. «Боже мой, как же я соскучилась, мой дорогой Корбан. Сколько мы не виделись?». «Двенадцать лет, матушка».

***

      Аполлин пришла вечером. В розовом пышном платье, белых кружевных перчатках на прекрасных руках и колье, тонкой работы, на лебяжьей шее. Золотые шёлковые волосы убраны на верх, завитые пряди обрамляют лицо, аметистовые глаза всё так же сильно болезненно притягательны.       Корбан знал, что эта встреча неминуема, что они точно встретятся, но не думал, что так скоро, что она будет стоять так близко и смотреть на него так пристально, да и приведёт с собой под руку свою старшую дочь.       — Флёр, познакомься со своим отцом, — сказала Аполлин тогда без приветствия. — Корбан Яксли.       Сначала Корбан не поверил, но мать швырнула в него семейной книгой с древом, на котором и была Флёр. Она была на него похожа: оттенок волос более тёплый, цвет глаз — лазоревый, даже крохотная ямочка на подбородке досталась ей от него. Корбан хотел бы не верить матери, не верить книге, не верить, в конце концов, своим воспоминаниям и глазам. Но всё сходилось.       Всё сошлось.

***

      И так дни сменялись ночами. Корбан встречался с Флёр, узнавал её, пытался хоть как-то наладить общение, но девочка (вейла!) оказалась со сложным характером. Отнюдь не робкая, нежная и милая. Она такой казалась, но со временем он увидел её настоящаю.       За чашкой кофе в кафе, неподалёку от очередной какой-то там площади или галереи, она сказала ему:       — К чему нам кривляться и делать вид, что мы образцово-показательная счастливая семья? Давайте начистоту, мисье Яксли, — девчонка говорила на французском, делая вид, что английский она не понимает и не знает, — вы не собираетесь разводиться со своей женой и официально признавать меня моей дочерью, а мне, уж поверьте, это и не нужно. Ни вы, ни ваша Англия, ни ваше чистокровное доброе имя, о котором так много ходит сплетен в аристократических кругах Европы. И, скажу вам прямо, я далеко не моя мать, что влюблена в вас безумно. Вы мне глубоко безразличны. Поэтому, дабы не давать моей матери пустых надежд вашими прогулками и беседами со мной, вашим грустным молчанием и влажным взглядом побитой жизнью собаки, скажите ей прямо: «Ничего не выйдет. Я сожалею». И убирайтесь обратно, откуда явились. Спасибо за кофе.       Она ушла, а давно не куривший Корбан через полчаса нашёл киоск и купил там пачку сигарет. Они были противными, какими-то женскими, с ментоловой кнопкой. Корбан курил всю дорогу до квартиры, пришёл, рухнул в кресло и просидел с обнимку с бутылкой огневиски вот так весь вечер и всю ночь. В молчании и темноте.

***

      Белла ворвалась вихрем в материнскую квартиру. Без стука, без звонка. С Руди и чемоданами. Сбросила на диван свой лёгкий плащ, шляпку и перчатки. Одурманила своим запахом всю квартиру и обняла Корбана со спины самым привычным для неё жестом, таким плавным и гибким. Таким, что дух захватило.       — Леди Яксли уже куда-то ушла?       — Пошла по магазином со своей внучкой.       Скрывать от Беллы ничего он права не имел. В конце концов, она была его началом и продолжением. Она его часть, его судьба, его смысл жизни. Они связаны целиком и полностью.       — Но у нас нет дочери, милый.       Корбан развернулся к ней лицом. Белла была такой маленькой и хрупкой. Она едва доставала ему до груди. Корбану пришлось наклониться, чтобы их лица были на одном уровне, чтобы они смотрели друг другу в глаза.       — У меня есть. Я сам о ней не знал.       Зрачки Беллы расширились.       — Когда?       — Семнадцать лет назад. Ты вышла за Рудольфуса, а я уехал к матери и три месяца жил в Альпах, пока меня не нашёл здесь Амикус. Он вернул меня домой.       Белла тяжело вздохнула и отвернула голову от него.       — Ясно, ей шестнадцать или около того. И ты не можешь её бросить здесь одну, потому что твоё благородное сердце переполнено стыдом и этим твоим чувством справедливости. Всё ясно, милый. Руди, — Белла освободилась от рук Корбана, — мы уезжаем. Прямо сейчас. Сию же минуту. Быстрее, Руди. Я сильная. Я справлюсь. Это ты бы разрывался и не смог бы выбрать. Я выберу за нас двоих, милый.       И она тихо закрыла за собой дверь квартиры, будто никогда её и не открывала.

***

      — А кто это у нас тут сидит — такой пьяный и с такими ошалелыми глазами? — долоховский хохот будет преследовать Корбана в аду.       Сначала ему показалось, что Антон — мираж, видение из его воспоминаний, но, когда с другой стороны от Корбана сел мрачный Кэрроу и отобрал у него поило, Яксли понял — не мираж. Амикус в пору его разгульной юности всегда находил Корбана, просто каким-то чудом или с помощью нереального везения.       — Какого драккла вы сюда припёрлись?! Я никуда не поеду. Я не встану из-за этого стола. Уж точно не в этой жизни…       — Фу, Корбан, что ты пьёшь, какая гадость… — Долохов прикончил остаток бренди в бутылки, которую ему передал Кэрроу. — Так, раз сам не пойдёшь, то мы тебя понесём. Хватай его под руки и потащили отсюда.       Корбан вяло стал вырываться, но сил особо не хватило ни на что, даже на то, чтобы самому передвигать ногами.       — Белла меня бросила. Аполлин почти живёт в моей спальне. Моя дочь… — Корбан чихнул, как только оказался на улице рядом с кустом какой-то цветущей дряни. — Кста-а-ати, у меня есть дочь. А, между прочим, Долли была права, когда говорила, что до добра меня эта Франция не доведёт и куда я прусь. Вот же шь гадство! И куда вы меня тащите? Что вы делаете? Антон, ты с ума сошёл? Что это ещё за хрень, Кэрроу? Вы же не думаете, что я воспользуюсь порт-ключом прямо сей… — Корбана шатнуло в сторону, поэтому ему пришлось опереться о стену, — …час? Нет, подождите, мне надо попрощаться с дочерью и протрезветь.       — Он несёт какой-то бред.       — Просто заткни его заклинанием и руки верёвкой свяжи, чтобы не дёргался.       — Вы охренели?!       — Силенцио.

***

      Корбан упал лицом вниз на зелёную лужайку у особняка Тёмного Лорда.       Антон перевернул его на спину и похлопал по бледным щекам. Корбан причудливо корчил рожи и пытался укусить Долохова за руку, пинаясь ногами.       — Я же сказал, что пока мы приедем, ты протрезвеешь. Амикус, сними с него Силенцио.       — Ах вы пидоры! Да я вас всех пересажаю! В Азкабане будете гнить до конца жизни! Устрою вам анальную боль в камере с матёрыми уголовниками! Да я вас! Я вас! Убью, су-у-уки!       — Силенцио, — на этот раз заклинание немоты наслал Антон. — Ещё не хватало, чтобы он здесь всех перебудил. Сиди тихо, а то анальную кару тебе устроит Том. Понял, зайчик?