Ледяная Корона

      Барон своё дело знал хорошо. Однажды рога — всегда рога. Поэтому чёртова луна выводила его из себя. Он посмотрел на неё так, будто мог одним взглядом загнать за тучи. Но Элуна только качнула невидимой рукой, рассыпая по снегу звёздную пыль, выхватывая движение теней на камнях — словно заставляя их выползать на свет. Барон вздохнул. Она никогда не была на его стороне.       И всё же, в отличие от Кольтиры, он видел красоту этого места. Ненавидел и любил его, наверное, как они все. Холодный чёрный камень с синим отливом, покрытый изморозью, как мхом. Снег и жёсткий наст, с сухим треском ломавшийся под копытами мёртвых коней. Тёмный металл, покрытый рунами и неровной вязью. Изогнутые когти оград и частоколов, синий огонь жаровен, тяжёлое дыхание ледяных змеев, хлопанье крыльев и взрезающий воздух визг горгулий. И ветер, рвущий знамёна с костями, метель, бьющую мелкой снежной крошкой в глаза, а потом — сумрачную, застывшую тишину, и Элуна вдруг решает взглянуть на владения проклятых, и снег под копытами мёртвых коней рассыпается тысячью искр, и кожистые крылья горгулий отливают атласом и шёлком, а ледяные змеи изгибают гигантские шеи, и наледь вспыхивает тусклым серебристым отблеском на бело-голубых костях.       Барон несколько раз сжал и разжал окоченевшие пальцы, натянул перчатку из тонкой зачарованной стали, больше походившей на кожу, развернул коня и пустил его медленным шагом. Сегодня ни ждать вестей, ни отдавать приказы толку нет. Его разведчикам придётся обождать эту ночь и следующий день. Но он хорошо их обучил и выбирал из лучших. Они сделают всё как надо.       Рыцарям смерти, говорят, не хватает гибкости. Барон Раздор знал, что это не так. Кто-то видит лишь силу и ярость и не пытается заглянуть дальше. "Пусть остаются в своих иллюзиях, — пожимал плечами Дарион. — Нам это только на руку. Есть много такого, что я предпочту сделать без ведома Тириона и его благочестия. Коли он не хочет на это смотреть — так пусть не смотрит. Пусть считает нас лишь авангардом, прорубающим путь его воинству Света. А мы тем временем займёмся тем, что не по силам его паладинам".       Барон Раздор знал, что Дарион кривит душой. Тирион понимал больше, чем показывал, и Дарион знал это. И иногда барону казалось, что Дариона злит не то, что Тирион не одобряет его методов, а то, что Тирион больше не пытается помешать ему. Поначалу, когда Дарион и последовавшие за ним рыцари смерти только примкнули к воинству Света, они с Тирионом спорили, несколько раз чуть не разругались вдрызг, и Дарион в ярости орал, что чёртовы паладины провели в Нордсколе столько лет и до сих пор не понимают, с чем имеют дело. А Тирион орал, что нет смысла пытаться победить Артаса, если в процессе сам превратишься в таких же монстров, как те, с которыми сражаешься. "Ну так я уже им стал", — рявкнул в ответ Дарион, и Тирион осёкся, а Дарион наклонился над столом, стукнув латными рукавицами по дереву, и добавил тише, но с той же яростью: "И это — моё преимущество. Я — твоё преимущество. И ты не был против у Часовни Последней Надежды, и потом, когда мы объединились. Ты знал, кто мы. Кто я. И знал, что мы нужны тебе".       Барон присутствовал при этом, с позволения сказать, разговоре. Стоял у самого входа в палатку, не вмешиваясь. Они, казалось, и забыли о нём. Тирион мгновение смотрел на Дариона, а потом твёрдо ответил:       — Нет, Дарион. Ты не стоял бы здесь, если бы ничем не отличался от них.       — Я отличаюсь, — сухо ответил Дарион. — Я на твоей стороне.       Иногда барон думал, что им бы поговорить по душам, двум верховным лордам. Просидеть ночь у огня, и лорд Серебряного Авангарда спросил бы, положив руку на плечо лорду Чёрного Клинка: Дарион, мальчик мой, как ты? А лорд Чёрного Клинка ответил бы: да знаешь, Тирион, временами паршиво, и Ледяная Скорбь, знаешь, зовёт, и на душе тоскливо, и Артаса очень убить хочется. А Тирион бы ответил: убьём, сынок, убьём, ты главное держись и не забывай, что Свет с тобой. А Дарион бы сказал: да как же со мной, нет со мной Света, Тирион, ты посмотри на меня. А Тирион бы сказал: есть, сынок, Свет никого не оставляет.       И Дарион бы поверил. Ему бы поверил. Барон не знал, так ли это. Вряд ли. И Дарион считал, что вряд ли. Но Тириону, может, и поверил бы. Но всё как-то не складывалось у верховных лордов поговорить. Дарион после того разговора стал действовать иначе, стараясь делать то, что Тирион бы не одобрил, у него за спиной. Тирион, надо полагать, действительно не знал деталей, но подозревал, что Дарион не изменил своего мнения. Но таких прямых и резких столкновений у них больше не было. И иногда барону казалось, что Дарион не рад этому. Что молчание Тириона кажется ему отречением. Но он был упрям, Дарион Могрейн. Он знал, что поступает верно. И верховные лорды продолжали вести свои войска на Цитадель Ледяной Короны, каждый своими путями — и вместе.       А барон... Рога всегда остаётся рогой. Что первое он сделал, когда освободился? Остался в Мрачном Своде, притворяясь, что всё ещё служит Артасу. И продолжал делать это так долго, как было возможно. И именно это помогло ему не сойти с ума. Когда он присоединился к ордену Чёрного Клинка, он уже научился жить со всем тем грузом, что свалился на него в час, когда Дарион бросил вызов Королю у Часовни. В Ледяной Короне в тот день буря грозила сдвинуть горы, метель валила в снег даже рыцарей смерти, и в этой мгле, в момент, когда Дарион Могрейн отказался служить своему королю, барон Раздор тоже освободился от его власти. Может быть, так сильно ослабла в тот момент воля Артаса, а может быть - так сильна была воля Могрейна, что смогла дотянуться до него через сотни миль. И барон стоял на коленях в снегу, посреди бури и тьмы, и смотрел на свой рунный клинок, раздумывая, не пустить ли его в ход. А потом он вернулся в Мрачный Свод и сделал то, что умел лучше всего: стал рогой. Он шпионил, передавал сведения Чёрному Клинку, сам найдя способ делать это, устраивал диверсии — и в конце концов ушёл, едва не попавшись, когда уже не было смысла оставаться. Он не очень представлял, чего ожидать, оказавшись среди таких же, как он. Как смотреть друг другу в глаза. Поэтому он шёл с высоко поднятой головой и надменным лицом. Но никто почти и внимания на него не обращал. Кроме Могрейна. Он не отрывал от барона взгляд, а когда тот наконец подошёл — улыбнулся, глядя ему в глаза, и сказал:       — Ты здесь.       А потом дёрнул его к себе и обнял.       Барон собрал всех бывших рог и сделал из них разведку, какой мог бы позавидовать любой королевский дом. Они были безжалостны, хитры, выносливы, отчаянны, как рыцари смерти, и как рыцари смерти злы. Они не щадили ни врага, ни себя. Успехом большинства операций Чёрный Клинок был обязан барону Раздору и его агентам не меньше, чем боевой ярости рыцарей ордена и стратегическим талантам верховного лорда.       — Всё-таки нет имени для тебя лучше, чем Раздор, — говорил Дарион, смеясь.       Барон усмехался и поднимал тонкого стекла кубок с алым вином, салютуя верховному лорду. Рога всегда остаётся рогой.