Несчастный мальчик

      Вечер пятницы неминуемо наступает.       Каждый час, каждая минута, приближающая Сару к полуночи, отзываются в ней нечеловеческим беспокойством. Чем ближе стрелка часов к двенадцати ночи, тем сильнее соблазн выброситься из окна от накатывающих волн тревоги.       Нет, не волн.       Цунами.       Она сидит за столом в своей комнате, делая вид, что дописывает доклад, но пальцы её еле заметно трясутся, а мысли не способны сосредоточиться на чём-то другом, кроме отсчитывания времени.       Когда часы показывают половину одиннадцатого, Сара переодевается в пижаму и направляется в комнату матери, чтобы пожелать ей спокойной ночи.       По расчётам О’Нил, к тому моменту как она покинет дом, Марси уже будет видеть десятый сон.       Если же расчёты окажутся неверны, то примерно в это же время Марси устроит Саре самый грандиозный — и, пожалуй, последний, — разнос в её жизни.       Лежа в кровати и даже не думая поспать хоть пару часов, Сара старается сосредоточиться на том, что должно случиться в последующие часы. В полночь она выберется из дома, затем встретится с Аароном и собранной им группой Драконов в назначенном месте. Оттуда они отправятся за город, к границе с Милтоном, попадут в кишащую чокнутыми уголовниками Яму, а потом… что потом, у неё нет ни малейшего понятия.       Что-то подсказывает ей, что встреча с Вишней (если она вообще состоится) будет далека от мыльных сцен, в которых влюблённые бросаются друг другу на шею. Расставшись с ним весьма… драматично, Сара уверена: воссоединение будет не менее эмоциональным. Тем более, неизвестно, что произошло с ним за последние недели и во что превратила зависимость.       Саре нестерпимо хочется вернуть его обратно, но в душе она понимает: как прежде уже не будет никогда. Осознание этого запускает внутри неё механизм липкого страха, и в попытках сдержать его губительное распространение Сара старается сфокусировать мысли на хорошем.       На теплой нежности Вишни, когда она, сидя сзади на байке, обнимает его крепко-крепко, а он берёт её ладони в свои и притягивает ещё ближе, хотя ближе уже некуда.       На том, как она сидит на тумбе в ванной и, хитро улыбаясь, наблюдает за плавными движениями его рук, когда он бреется. Мгновение — и её собственный нос испачкан в пене, Сара возмущается сквозь хохот, а Вишня притягивает её к себе и целует так, что у неё коленки сводит судорогой.       На нежности, с которой его пальцы бегут вниз по пуговицам её рубашки, на тёплом дыхании на лбу, на ладонях, что обнимают её лицо…       Вопреки собственным намерениям, эти воспоминания убаюкивают, и Сара погружается в кратковременный сон. В полночь звонок будильника поднимает её из глубин нервных сновидений. О’Нил быстро натягивает заранее приготовленную одежду: чёрные джинсы, ботинки и свитер с капюшоном, а наверх — кожаную куртку Драконов.       Подойдя к окну, она на мгновение останавливается в нерешительности, но затем мысленно одёргивает себя: сейчас уж точно не чёртов момент сомневаться! Деревянная рама бесшумно скользит вверх, Сара перекидывает ноги наружу и замирает на узком парапете. Она смотрит на тянущее к ней ветвь дерево и вдруг слабо улыбается:       ведь Вишня раз сто проделывал то же самое.       Спускается она легче, чем это представлялось, и, не оглядываясь на мирно спящий дом, спешит быстрее в ночь, туда, где её уже ждут Драконы.       Город сладко дремлет, только в редких окнах всё ещё горит свет, и Сара выбирает тот путь, что наименее освещён дорожными фонарями.       Холод, сгустившийся мрак и тихий топот собственных шагов вселяют в неё странную, нервную уверенность и даже некий азарт. С каждым пройденным метром кровь в венах будто ускоряется, и Сара не может не испытывать от этого странное тёмное удовлетворение.       Улицы сменяются переулками, и, завернув за угол, О’Нил натыкается на группу мужчин, стоящих у чёрного минивэна. Она узнает их приглушённые голоса.       — Привет.       Подойдя ближе, она кивает Драконам, чьи лица скудно освещает полуживой фонарь. Бурый, Аарон, Тёрнер и двое малознакомых мужчин приветствуют её сдержанными кивками.       — Раз все уже здесь, — Без вступительных церемоний заявляет Хилл, туша сигарету о кирпичную стену. — То стартуем через две минуты.       Пока остальные усаживаются в машину, Сара подходит к Майклу, наблюдающему за ней с дружелюбной полуулыбкой, и перекидывается с ним парой фраз.       — О’Нил, — Аарон обрывает их едва начавшийся диалог на полуслове. — Подойди сюда.       Это не просьба — это приказ, — и Сара послушно отходит от машины, остановившись в паре шагов от хмурого, напряжённого, как струна, Аарона.       — Я повторял это сто раз, и это будет сто первый. Ты слушаешь внимательно и запоминаешь. Запоминаешь хорошо, потому что через час от того, как ты слушала, может зависеть твоя жизнь.       Он делает шаг ближе, склоняется над выжидающей девушкой и продолжает:       — Когда мы войдём в Яму, ты ни на шаг от меня не отходишь. Ни на шаг, О’Нил. Ты не снимаешь капюшон, ты не занимаешься самоуправством. Ты идёшь за мной, буквально держишь меня за руку и делаешь всё, что я тебе говорю. Форс мажор или всё идёт по плану, тебе не понятно или есть вопросы — не важно. Ты всегда смотришь и слушаешь, что я говорю. Тебе ясно?       — Ясно. Я всё поняла.       — Я очень на это надеюсь. Давай в машину.       Аарон с неохотой наблюдает, как Сара забирается в минивэн и захлопывает скользящую дверь. Ему хочется верить, что эта взбалмошная девчонка и вправду всё поняла, потому что, если нет, то он может выпустить пулю себе в лоб прямо сейчас — это и то будет приятнее, чем разборки с Никсоном.       Впрочем, к чёрту.       Присутствие Сары в самом опасном месте города, кишащем агрессивными и непредсказуемыми амбалами, может сыграть им на руку, если обставить всё аккуратно и с умом.       О’Нил — его личный рычажок давления на заигравшегося в плохого мальчика Вишню, и Хилл знает, что нет ничего — или никого — другого, кто смог бы вытащить его оттуда.

***

      Даже в этом тусклом жёлтом свете он убеждается: руки опять в мясо.       Он подносит их к лицу, рассматривает вспухшую тыльную сторону ладони с тёмно-красными кружочками крови на костяшках и пальцах — глубокими и пульсирующими, — закрывает глаза и опускает руку.       Подсознание неуверенно подсказывает, что нужно найти бинты, но эта мысль тут же отметается в сторону. К чёрту бинты — настоящее самоистязание не может быть безболезненным, иначе оно бесполезно.       Из зеркала на него смотрит кто-то мрачный, с пролёгшими под глазами чёрными тенями и следами чужих кулаков под скулами. Кто-то очень дикий, затравленный и несчастный.       Лампы трещат над его головой, за дверьми грязного сортира слышны никогда не умолкающие голоса — непозволительно громкие и яростные. Его пальцы сжимают края заляпанной раковины, глаза не сводят немигающего взгляда с собственного отражения. Зеркало разбито — наверное, кто-то, не сумевший вынести собственного вида, решил, что уничтожение это выход.       Вишня хмыкает.       Он снова прикрывает глаза и на пару секунд теряется где-то за пределом сознания. Из-за эфедрина сердце стучит, сбиваясь с ритма, тошнота мягкими волнами поднимается по желудку. Пальцы сжимают раковину сильнее.       Дверь позади него отворяется, впуская внутрь гам голосов и криков.       — Эй, ты, — Обращаются явно к нему, и Вишня медленно открывает глаза, встречаясь в зеркальном отражении с низким коренастым мужчиной. — Дерёшься в следующем раунде. Не опаздывай, понял?       Вишня отвечает ему коротким кивком. Мужчина разворачивается, чтобы уйти, но останавливается у двери и, повернув голову полу-боком, произносит:       — На тебя сегодня приличные ставки.       Дверь снова хлопает, и Вишня остаётся один.       У него есть минут десять — раунды в Яме долго не длятся. Ты либо умеешь драться и дерёшься, либо получаешь «розочкой» под ребро. Вишня дерётся хорошо, но ни слава, ни грязные деньги его не заботят. Он делает это в качестве наказания себе самому за то, кем является и за все те страдания, что приносит любящим его людям.       Родителям, Аарону, Саре…       Сара.       О ней вообще думать невыносимо, и Вишня пропускает волосы через пальцы, ведь мысли о Саре это то, что действует на него подобно удару битой под рёбра.       Мысли эти приносят невероятные мучения и приступы горячего стыда, но в то же время они, как бальзам на отравленную душу, и он не осмеливается прогнать их.       И пускай мысли о ней разные, они необратимо наполнены одним: беспросветной тоской и бессилием. Вишня скучает по Саре так отчаянно, что иногда ему кажется: боль, что он испытывает, вызвана не таблетками и постоянными драками, а просто-напросто её отсутствием.       Она снится ему по ночам, её лицо он видит в прохожих, прикосновение её рук он буквально помнит, будто кожа впитала её нежность, что болезненно отзывается в нём бессонными одинокими ночами.       Он вспоминает как она стоит перед ним, вся такая суровая и неприступная, а он протягивает ей букет цветов, чтобы вымолить прощение. Как округляются её глаза от неожиданного признания, как краснеют щёки. Как она льнёт к нему, как она смеётся, как скользит в носках и его рубашке по скользкому паркету его квартиры…       Как смотрит на него, на Вишню, испуганными, бегающими глазами, в уголках которых собираются слезинки.       Как отталкивает его и выбегает на улицу. Как он бежит за ней, бежит, а потом останавливается, потому что понимает: он для неё — зараза, и следует вырвать эту заразу с корнем, пока она не пустила свой чёртов яд.       Именно с этой мыслью он толкает дверь уборной и ныряет обратно пульсирующую, отравленную атмосферу Ямы.       Крики оглушают, толчки и отбитые ноги, впрочем, мгновенно напоминают, где он и кто эти беснующиеся люди вокруг, которых здесь точно не меньше сотни.       Чёртово зверье буянит и пьёт, в углу кого-то жестоко избивают, и Вишня, пробираясь сквозь эту бурлящую толпу, чувствует, как на место секунду назад захватившей его меланхолии приходит мрачное сосредоточение.       Когда ты окружен запахом крови и всякого рода опасностью, хочешь — не хочешь, а адреналин внутри закипает, вытесняя из разума всё лишнее, что не относится к выживанию.       Вишня останавливается у обозначенного лентой самодельного ринга, на котором дерутся двое. Он поднимает руку, чтобы распорядитель его заметил, и принимается лениво наблюдать за тем, как рослый мужик пытается поймать худющего соперника, ускользающего из его хватки раз за разом в самый последний момент. Публика любит, когда разных по типу борцов ставят друг против друга, и оглушительные вопли со всех сторон это подтверждают.       Вишня разминает плечи и запястья, выпускает чёрную запачканную тёмными пятнами крови — его собственной или чужой, он не знает, — футболку из таких же чёрных джинс и скалится, когда рядом стоящий мужик наступает ему на ногу.       Он не обращает внимания, когда кто-то сзади подходит к нему слишком близко, ведь в такой толкучке это немудрено. Его, однако, удивляет, когда чья-то ладонь почти нежно ложится на его плечо.       Вишня ухмыляется и хочет уже обернуться, когда до боли знакомый голос — чёртов голос, будь он неладен! — звучит прямо над ухом:       — Ненавижу Яму. Просто охренеть как ненавижу.       Не улыбка, а самый настоящий оскал искажает губы Вишни, и он резко разворачивается.       — Папочка Хилл, — Издевательски тянет он, осматривая Аарона с ног до головы диким взглядом. Расстояние между ними моментально сокращается до ничтожных сантиметров. — Что-то ты в этот раз долго.       — Что такое, Вишня? Уже испугался, что я не приду за тобой? — И хоть голос Аарона максимально ровный, напряжение, овладевшее им, выдаёт себя в плотно сомкнутых челюстях и ходячих желваках.       Вишня замечает это и со смешком выдыхает:       — Расслабься, Аарон. Никто тебя не съест, если не будешь нарываться. Хотя твоя чёрная куртка так взгляд и привлекает.       — А где твоя чёрная куртка?       — Моя чёрная куртка в жопе. Она мне больше не нужна. Ты же клялся выгнать меня из банды, забыл?       Взгляд чёрных глаз Аарона исследует на мгновение исказившееся в гневе лицо Вишни, Хилл хмурится, но на провокацию не поддаётся.       Этот щенок слишком много о себе возомнил, если думает, что сможет вывести его из себя одними этими дешёвыми нападками.       — Об этом мы поговорим, когда выйдем отсюда.       — Выйдем? — Вишня откровенно прыскает со смеху, дьявольская улыбка молниеносно озаряет его лицо и так же молниеносно пропадает. Он делает ещё один шаг к Аарону, сокращая расстояние между ними до предельного минимума, и, уставившись в его спокойные глаза своими нервными и бегающими, с мазохистским наслаждением заявляет:       — Твои миссии по спасению закончились. Можешь валить отсюда ко всем чертям. Мне не нужна твоя помощь, Хилл, она меня бесит. Найди себе нового мальчика, раз тебе так нравится за кем-то присматривать, а меня оставь в покое!       В его воспалённом мозгу всплывает отдалённое воспоминание: он уже говорил до боли похожие слова, только другому человеку.       Сделай мне последний подарок, найди себе какого-нибудь добродушного придурка, который будет от тебя без ума, и оставь меня в моём безумии…       Что ж, ещё одно подтверждение того, что для близких людей у Вишни единый подход: убедить их в собственной незначимости, надавить всеми пальцами на эту рану и заставить уйти, унизив все их тёплые чувства по отношению к нему.       Вишня отворачивается, но затылком чувствует, что Хилл всё ещё там. Он вздрагивает, когда Аарон наклоняется к его уху и спрашивает спокойным, ледяным тоном:       — Не уйдёшь даже ради неё?       — О ком ты, блять, говоришь? — Он вновь резко поворачивается к Хиллу и в отчаянии сжимает кулаки.       Что это за дешёвый шантаж?       — О Саре.       — Сара здесь ни при чём. Не смей торговаться ею, Хилл.       Аарон позволяет себе едва заметную ухмылку, потому что понимает, что следует ему произнести следующие слова, как умело расставленная ловушка захлопнется.       — Тогда скажи ей это сам. Не зря же она ехала в такую даль.       — Что ты, блять, несёшь?       Вместо ответа Аарон поворачивает голову в сторону, и Вишня, задержав на его лице чуть испуганный взгляд, смотрит туда же.       Сначала его взгляд ни на что не натыкается — лишь опять те же орущие люди у ринга, — но потом он замечает её, и весь его самоконтроль в одно мгновение ломается, рушится, взрывается, и всё идет к чёрту, потому что её светлые глаза неотрывно смотрят на него через расстояние в несколько десятков метров и несколько десятков сумасшедших головорезов между ними.       Самый светлый человек в самом тёмном месте мира…       От этой жестокой мысли и не менее жестокого осознания, что он тому вина, Вишне хочется завыть в голос. Он смотрит на неё потерянно, отчаянно, и на месте ещё секунду назад бесновавшейся злобы теперь лишь звенящая опустошённость.       Ему хочется броситься к ней наперерез, сграбастать её и спрятать в своих объятиях, чтобы защитить от любой опасности, но вместо этого Вишня с усилием отводит взгляд и хватает Аарона за грудки его куртки.       — Ты хоть понимаешь, что ты наделал, Хилл? — Шипит он, а границы дозволенного в его свихнувшемся от таблеток, адреналина и шока мозгу стираются практически до нуля. Вишня злится, он просто взбешён от того, что лидер Драконов притащил Сару туда, где любой неосторожный шаг может стоить ей не только здоровья, но и жизни.       Кровь в его висках стучит, пальцы сильнее сжимают чёрную кожу, люди вокруг них толкаются и оглушают своими воплями, но Вишня и Аарон их будто не слышат, приковав свои взгляды исключительно друг к другу.       Ему до скрежета в зубах хочется наказать Хилла за это непозволительное сумасбродство, но Вишня понимает: вывести Сару отсюда сейчас первостепенная задача.       — Хорошо, — Цедит он и столь же резко отпускает руки. — Уходим. Сейчас же.       Аарон поднимает руку и подаёт сигнал Драконам. Они, окружив О’Нил, тотчас скрываются в толпе.       — Выйдем через другой ход, их встретим на улице.       Хилл и Вишня начинают пробираться сквозь толпу обратно к выходу. Им приходится откровенно нагло расталкивать и пихать пьяных и укуренных, чтобы выбраться из самой гущи, собравшейся около ринга.       За непрекращающимся шумом Вишня не слышит, как распределитель яростно окликает его несколько раз, призывая вернуться, и уже через несколько минут они с Хиллом выходят на улицу.       Он так давно не дышал свежим ночным воздухом, что теперь эта необычайная ночная свежесть, как торнадо проникает ему под одежду, скользит по коже и забирается вовнутрь, а Вишня жадно делает вдох, наслаждаясь чистотой воздуха, избавленного от запаха крови и экскрементов.       Он открывает рот, и воздух обжигает слизистую и внутренности. Кислород действует отрезвляюще, даже слишком, и мозгами Вишня понимает, что это не совсем хорошо: он принял эфедрин совсем недавно, таблетка уже начала действовать, а нейтрализация приведёт лишь к ещё худшим последствиям. Это как принять снотворное, а потом, когда оно начнёт действовать, выпить двойную порцию кофе: неэффективно и крайне опасно.       Впрочем, это может подождать.       — Где они? — Вишня срывается с места и быстрыми шагами спускается по старому крыльцу. — Они вышли?       — Должны были через второй вход.       Они огибают здание и уже через минуты две натыкаются на группу Драконов. Целую и невредимую.       — Обниматься потом будете, — Грубо встревает Хилл, пресекая любые несвоевременные глупости. — Надо убираться отсюда. Машина в десяти минутах.       Их семеро, и они идут бок о бок по грязному, тёмному проулку, не говоря ни слова. Гул шагов и шелест попавшего под подошву бумажного пакета единственное, что сопровождает их до тех пор, пока… пока Майкл, нервно обернувшись, не говорит:       — Аарон, за нами кто-то идёт.       Хилл знает, что Тёрнер прав, и этот «кто-то» там не один.       — Быстрее.       Однако вскоре топот чужих ботинок всё же настигает их, а за ним слышится высокий, гневный голос:       — Эй, ты! Далеко собрался, паскуда?       Драконы останавливаются и разворачиваются. За доли секунды, пока даже Хилл не успевает сообразить, Вишня тянет руку к Саре, хватает её повыше локтя и уверенно отталкивает девушку за свою спину.       Темно, ни одного фонаря, что осветил бы улицу, но и так всё впрочем видно: оттуда, откуда они только что пришли, стоят пятеро здоровенных парней. Ночь скрывает их лица, но что-то подсказывает Вишне, что настроены они далеко не доброжелательно. И ещё эти биты в руках…       — Я к тебе обращаюсь, дохлый! Куда собрался, выродок?       — Тебе что, адрес назвать?       Прямая провокация в этой ситуации вариант не самый лучший, но Вишня не может удержаться и лишь сжимает руки в кулаки, когда его собеседник делает несколько шагов в его сторону и рычит:       — Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда я раскрошу тебе зубы! На тебя поставили большое бабло, думаешь, можешь так просто не выйти на ринг?       Он разряжается потоком отборного мата, и остальные амбалы присоединяются к нему громким воплем.       Хилл знает, к чему это идёт, и ему до жути хочется скинуть собственную кожанку и дать бурлящей энергии выход, но перед этим… Сара.       Он впивается в её плечо и отталкивает с дороги, на ходу быстро шепча:       — Стой здесь. Ни в коем случае не вмешивайся…       У него нет времени, чтобы удостовериться, поняла ли она: нападавшие преодолевают расстояние, отделяющее их от Драконов, и первыми вступают в драку.       Численное преимущество в пользу людей Хилла, но Аарон знает: завсегдатаи Ямы никогда не дерутся честно, и биты, пожалуй, самое безобидное, чем они могут удивить.       Короткие удары, тихие возгласы и громкие стоны, звуки хрустящей под кулаком лицевой кости — Сара жмётся к дереву позади неё, силится разглядеть в тёмных силуэтах хоть кого-нибудь и чувствует, как паника накрывает её с головой. Ей страшно, чертовски, до безумия страшно. Так страшно, что хочется закричать в голос от концентрации переполняющего её ужаса, но крик почему-то не вырывается, обрываясь лишь на беззвучных выдохах. Больше всего на свете ей хочется сбежать, просто сорваться с места драки и спрятаться в безопасности, но вместо этого она продолжает жаться к дереву и содрогаться от каждого глухого звука удара.       Ей неизвестно, сколько времени проходит — пару минут или уже десяток, — когда прямо перед ней вырисовывается чья-то внушительная фигура. Сара успевает лишь ойкнуть от неожиданности и боли, когда грубая рука хватает её за плечо и, размахнувшись, откидывает в сторону.       О’Нил падает, кувыркается через бок, но ничего не чувствует. Не чувствует, не видит и не понимает.       Встаёт на четвереньки, перебирает руками, загребая влажную землю — пытается убежать от нападавшего, но он не отстаёт так просто. Он догоняет, хватает за капюшон своей огромной ручищей и вскидывает девушку на ноги.       Отдалённым уголком сознания Сара вдруг понимает, что должна чувствовать боль — ведь вместе с капюшоном он сжимает и её волосы, но ни боли, ни страха нет. Лишь болезненное ощущение обречённости и странной физической отстранённости, будто тело больше не её.       Кажется, он бьёт пару раз куда-то под рёбра. В этот раз ей по-настоящему больно, и Сара сгибается в его руках, стараясь максимально прикрыть живот, а потом… потом она снова оказывается на земле.       Девушка открывает глаза и видит: Вишня держит нападавшего за горло левой рукой и — раз, раз, раз! — тремя быстрыми, короткими, чёткими ударами дробит его носовую кость.       Мужчина мешком оседает на землю, а Вишня подбирает обронённую им биту. В его мозгу клокочет звериная ярость, в слепом неистовстве он заносит руку и обрушивает её на дезориентированного соперника.       Вишня не слышит ни как хрустят его кости, ни как он кричит от боли. В его ушах только шум крови, а перед глазами картина, на которой этот подонок хватает его Сару и бьёт её в живот.       Эта сцена запускает в нём припадок безудержной ярости, и Вишня обрушивает на выведенного из строя противника один беспощадный удар за другим, бьёт так яростно и самозабвенно, что ему начинает казаться, что это делает не он, а кто-то другой.       А потом… потом ночной мрак разрезают три громких выстрела, и Вишня, будто его ледяной водой окатили, останавливается.       Хилл стоит с пистолетом в руке, задранной к небу — это он стрелял в воздух. Он что-то кричит, но из-за шума в голове ничего не разобрать. Кто-то помогает Саре подняться, кто-то хватает Вишню за плечо, и они быстро скрываются с места драки, оставляя избитых нападавших позади.       У машины Вишня чувствует, что чёртов эфедрин его добивает. Он резко останавливается и чуть ли не падает на бордюр. Он не может идти, у него просто нет сил, а кровяное давление скачет, как ненормальное, руки трясутся мелкой дрожью, перед глазами — белая пелена.       Он оседает на влажный асфальт и впервые ловит себя на мысли, что прямо сейчас он по-настоящему близок к тому, чтобы умереть.       Кто-то бьёт его по щекам, и, с усилием открыв глаза, Вишня видит склонившегося над ним Аарона. Он смотрит на его губы — они двигаются, — но ни одного слова не слышно.       А потом он переводит взгляд за его спину и видит Сару. Она стоит, прислонившись к машине, и сдавленно рыдает. Тёрнер с разбитым виском отмахивается от чьей-то помощи, пытаясь её успокоить, но девушка отворачивается, прижимает ладони ко рту и громко, истерично плачет.       Вишня никогда не видел, чтобы так плакали.       И в этот момент его добивает не эфедрин, а осознание того, что это всё из-за него. Но вопреки уже сто раз пройденному сценарию, Вишня чувствует не только всепоглощающую вину, которая и провоцировала его на совершение необдуманных поступков, а горячую необходимость всё это сейчас же прекратить.       Прекратить, потому что у него нет больше сил причинять боль любящим его людям.       Ведь он всегда гнался за любовью родителей, за уважением брата, но отмахивался от сухой, покровительственной заботы Аарона. От дружбы и преданности, установившейся между ним и другими Драконами. Даже от трепетных чувств к Саре.       Отмахивался от всех и вся, потому что страстно желал, чтобы все эти чувства испытывала к нему семья, а не посторонние люди.       Но сейчас, сидя на грязном асфальте буквально в самой заднице мира, чувствуя, как перед глазами с каждой секундой темнеет всё больше и смотря на кричащего перед лицом Хилла, маячащих рядом Драконов и плачущую Сару, ринувшуюся за ним не глядя в самую бездну ада, Вишня наконец осознаёт, что он самый неисправимый слепец.       Его настоящая семья всегда была рядом, а он этого не видел.       Осознание это пронзает его, но не спасает. Реальность неминуемо ускользает, Хилл встряхивает его за плечи, но Вишня всё равно падает.       На этот раз в самый единственно настоящий мрак.