Рисуя линии жизни

Но вспомнить о своем обещании пришлось на следующий день. Этьен как раз сидел прямо на полу, откинувшись на руки, и смотрел пустым взглядом на вчерашний абрис на мольберте, когда в дверь деликатно постучали. — Марсель, заходи! – крикнул он, прекрасная зная, что никто другой сюда не заглянет. — Там тебя ждут. Вчерашний парень, – коллега как-то странно, с подозрением посмотрел на друга. – Слушай, а кто это? — Кто-то, кто очень хочет у меня учиться, – фыркнул Этьен, поднимаясь на ноги. – Черт, я уже даже и забыл о нем. Наскоро надев обувь, он спустился следом за Марселем на второй этаж. Юноша ждал его в кабинете, сидя в кресле и закинув ногу на ногу. Увидев художника, он поднялся и кивнул в знак приветствия. — Добрый день, я пришел, как мы и договаривались. В двенадцать. Этьен бросил взгляд на висящие на стене часы, где две стрелки соединились и смотрели ровно вверх. «Пунктуальность – вежливость королей.» — Пойдем в другую комнату, – художник показал в сторону коридора, стараясь не обращать внимания на сканирующий взгляд Марселя. Юноша поднялся и вышел за ним следом, не сказав ни слова. Этьен провел его в соседнюю комнату, где помимо двух диванов и кресел стоял еще только столик – ровно на самой середине. Обычно здесь устраивали небольшие фуршеты на узкий круг людей и принимали гостей. — Присаживайся, – Этьен показал рукой на диван, сам сел напротив и подпер подбородок рукой, дожидаясь, пока гость устроится, и заодно рассматривая его ближе. Вчера он был настолько потрясен наглостью этого парня, что даже толком его не запомнил, кроме того, что тот был весь в черном. Сегодня же, казалось, у юноши наступил какой-то праздник, потому что ярких цветов в его одежде стало значительно больше: светлые джинсы, красные кеды, и бело-красная безрукавка с капюшоном. Передние пряди волос были так же забраны назад, открывая лицо. Разглядывая его, Этьен пытался выстроить в голове начало разговора, но его опередили. — Итак, мы можем начать заниматься прямо сейчас? Темные глаза юноши смотрели прямо на него, как и днем раньше, беспринципные и уверенные. — Ммм, напомни, как тебя зовут? – уточнил Этьен. — Наоки. — Отлично. Значит, Наоки. В общем, я думал о нашем вчерашнем разговоре, – наполовину соврал молодой человек. – И, к сожалению, не могу пойти тебе навстречу. — Что? – глаза парня сощурились. – Ты дал вчера обещание. — Я сказал, потому что мне не оставалось ничего другого. Ты практически меня принудил. Но я не могу быть твоим учителем. Этьен даже вздрогнул, когда парень вдруг вскочил с дивана. — Почему? – требовательно спросил тот. — Потому что это мои принципы, – спокойно ответил художник и сейчас он не врал. – Думаю, если ты обратишься к другим преподавателям живописи в университете… — Я уже выбрал. И ты мне обещал, – твердо и осуждающе ответил Наоки. – Возьми ответственность за свои слова. «О чем он говорит? Какая ответственность?» – молодой человек тяжело вздохнул и полез за сигаретами. — Извини, что не оправдал твоих ожиданий, но я не смогу тебе помочь, – ответил он, прикурив. Этьен ожидал очередной вспышки юноши, но тот вдруг сел обратно на диван, поставив локти на колени и сцепив руки в замок, опустил глаза и заговорил совершенно другим тоном. — Мне очень нужно, чтобы ты научил меня живописи в максимально короткие сроки. Пожалуйста. Обещаю, что как только я смогу написать что-то стоящее, я оставлю тебя в покое. Я согласен на твою цену. И на любые твои условия. Прошу тебя. Этьен слушал почти что с замиранием сердца, потому что впервые за их короткое знакомство, Наоки его действительно просил. — Учить с нуля может занять очень долгое время... – начал он неуверенно. — Не с нуля. Я учился в художественном колледже, – Наоки поднял на него глаза, и Этьен, сам того не желая, прочел в них загоревшуюся надежду. – Я не был таким уж усердным учеником, но сейчас все будет по-другому. — Зачем тебе это? Юноша слегка нахмурился, отвернулся, глядя на висящую на стене картину, будто пытался прочитать ее скрытый смысл, и Этьен уже подумал было, что ответа на свой вопрос так и не получит, но юноша все же заговорил: — Я хочу доказать одному человеку, что могу. Это вопрос моего собственного достоинства и… Да, собственного достоинства, – кивнул он самому себе, словно соглашаясь. — Ты поспорил с кем-то? – предположил Этьен. — Нет, никаких пари. Я не люблю эти детские игрушки. — Тогда что? — Это… личное. — Личное… – зачем-то повторил за ним Этьен. — Пожалуйста, помоги мне, – Наоки сжал губы. — Почему именно я? – нет, это не было любопытство, связанное с себялюбием – просто Этьену хотелось понять, что такого особенного в нем, что этот юноша сейчас практически умоляет его переступить через принципы. — Я зашел в университет и ходил по аудиториям, смотрел, как преподают сенсеи. Я видел нескольких, около десяти человек, но атмосфера на твоих занятиях отличается от их. Она… живая. Будто воздух дышит. «Красиво сказано», – отметил про себя Этьен. Научить писать картины в возможно короткие сроки… Как это вообще возможно? Такому учатся годами. — Сколько ты планируешь учиться? — Месяц. — Месяц?! – у Этьена даже глаза округлились. – Ты собрался за месяц научиться живописи?! — Я же говорю, я посещал художественный колледж. У меня есть базовые навыки. Один месяц – и чему бы я ни научился, я оставлю тебя в покое. Месяц. Тридцать один день. Семьсот сорок четыре часа… Господи, и почему он вообще раздумывает над этим, будто не решил для себя, что частные ученики ему не нужны? — А если за это время ничего не получится? — Повторяюсь, я оставлю тебя в покое. — Я требователен к студентам, – предупредил Этьен и тяжело выдохнул. – Ладно, попробуем. «Я что, это вслух сказал?!» – ошеломленно спросил он сам себя. «И какого черта?..» — Отлично! – Наоки расплылся в улыбке, и надо сказать, она ему шла гораздо больше этой пафосной напыщенности. – Я с самого начала был уверен, что сделал правильный выбор. Когда мы можем начать? Этьен поводил головой из стороны в сторону. — Сначала кофе. Тут кафе через дорогу. Пошли выпьем по чашке, и ты расскажешь мне, что вам преподавали в колледже и что ты умеешь. А потом вернемся, и нарисуешь мне что-нибудь – нужно оценить твой текущий уровень. Наоки кивнул и встал с дивана следом за художником. Кафе было полупустым: только компания студентов сидела в углу и какая-то парочка иностранцев. Этьен наблюдал, как его новоявленный ученик наливал в зеленый чай молоко – это было так в духе Эми. — Хочешь спросить меня, что за бурду я мешаю? – заметил его взгляд Наоки. — Вовсе нет. Вполне привычная вещь. Мне, по крайней мере, нравится, – спокойно ответил Этьен и сделал глоток из своей чашки. – Но кофе я все же предпочитаю больше. Юноша как-то странно посмотрел на него, будто не ожидал услышать одобрения. — Ну, рассказывай о своем колледже. Ты учился здесь, во Франции? — Нет, в Осаке. Я родом оттуда. — А почему тогда приехал сюда? Этьену почему-то хотелось понять, какие мотивы двигают его учеником. Он представлялся ему книгой, которую только начинаешь читать страницу за страницей. Время подумать о собственном нарушении запретов еще будет, а пока можно и углубиться в изучение незнакомого человека. — Потому что именно в Париже живопись всегда заслуженно занимала должное место в мировой истории искусства. Вспомнить хотя бы великих французских художников. — То есть ты решил научиться классике? — Можно и так сказать. — А после колледжа рисовал что-то? — Ну, я вообще-то и сейчас рисую, – Наоки, наконец, закончил мешать свой чай и сделал пару глотков. — В каком стиле? — Стиле? – Наоки усмехнулся. – Манга. — Манга? – Этьен выразительно посмотрел на него из-за поднятой чашки с кофе, но так и не отпил, поставив ее на место. – Японские комиксы? Ему хотелось прыснуть со смеху, но он еле удержался, пытаясь принять серьезное выражение лица. — Они самые, – придирчиво покосился на него Наоки, будто читал скрытые мысли художника. — Кхм… ну, это не совсем стиль живописи, знаешь ли… — А я и не говорил, что это живопись. Ты спросил, что я рисую, вот я и ответил. — И давно ты увлекаешься этими… рисунками? - постарался подобрать более вежливое слово Этьен. — Мне кажется, или ты смеешься надо мной? – карие глаза напротив предупреждающе сузились. — Нет, просто… – Этьен не смог сдержать улыбки. – Не подумай ничего, но просто это забавно, когда человек, увлекающийся комиксами, решает податься в живопись. — И что здесь забавного? – казалось, юноша его веселья не разделял, лицо его по-прежнему не выражало ничего, кроме серьезности. «Н-да, с чувством юмора у него явно не все так хорошо», – пришел к выводу Этьен. — Ладно, забудем. Ты когда-нибудь рисовал в классическом жанре? — Да, делал экзаменационные работы в колледже. Пейзаж, натюрморт, портрет. Но они все выходили в каком-то сюрреалистичном стиле. Поэтому у меня и с оценками было не так хорошо, я не мог подстроиться под всех и рисовать то, что угодно преподавателям. — Имел свой взгляд на вещи, – заключил Этьен. — Ну, можно и так сказать. — И давно ты в Париже? — Пару дней. — Ты один приехал? — Мне в учебе компания не нужна, – Наоки откинулся на спинку стула и провел рукой чуть выше брови. – А у тебя что за принципы не давать частных уроков? — Мне нравится преподавать группе, не вижу смысла что-то менять, – Этьен расправил невидимую складку на белой футболке с черным рисунком. — Как можно говорить о чем-то, если ты этого не пробовал? От взгляда Наоки почему-то сделалось не по себе. Они знакомы от силы минут двадцать, но у Этьена уже складывалось о нем странное впечатление – похоже, что с ним будет достаточно сложно найти общий язык. — Вот с тобой и попробую. — Видишь, хоть в чем-то я тоже тебе пригожусь. Кстати, где мы будем заниматься? Где находится твоя студия? — Моя студия? – об этом как-то Этьен и не думал, а сейчас посягательство на его сокровенную территорию показалось практически захватом. — Ну, а где ты собрался меня учить? Этьен нахмурил брови и допил свой эспрессо: действительно, где еще? — Студия в галерее. — Прямо там? – Наоки был приятно удивлен. – Дай-ка угадаю… На мансарде! — Так и есть. Кажется, юноша обрадовался собственной догадливости. — Мне нужно купить что-нибудь: краски, бумагу? — Пока не нужно, у меня этого добра навалом. Позже купишь. Если честно, я понятия не имею, как смогу научить тебя чему-нибудь за месяц, – признался молодой человек. – Поэтому заниматься придется много и усердно. Сдашься – твое дело. — Я понял, – нетерпеливо кивнул Наоки. – Тогда идем? Он кинул на стол пару купюр, расплачиваясь за чай, и выжидающе посмотрел на Этьена. При свете солнца, его глаза блестели золотистыми искрами предвкушения, будто у ребенка перед какой-то забавной игрой. — Что ж, идем, – поднялся следом Этьен и в очередной раз задал себе вопрос: «Интересно, мне так скучно стало жить, что я изменяю собственным убеждениям? И хоть бы выбрал кого-то… попроще». Недолгую дорогу до галереи он думал о том, как сообщит об этой новости Марселю: тот наверно у виска покрутит и вообще откажется понимать его впредь. Ведь Этьен всю жизнь говорил всем и самому себе, что никаких частных занятий, и тут вдруг приводит в студию этого едва знакомого парня с явными червяками в голове. Доказать кому-то, что можешь научиться живописи – бред какой-то! Разве это не то, что должно идти от души, а не ради поощрения собственной гордости? «Ладно, обещал – так обещал. Уверен, что через неделю, если не меньше, он сам завоет и сбежит». Эта мысль почему-то казалась логичной и приносила некоторое облегчение. От Марселя, конечно, и правда, деться никуда не удалось. Они столкнулись с ним на лестнице, и коллега выразительно оглядел Наоки с ног до головы. — Это мой ученик, – коротко ответил на немой вопрос друга Этьен. – Мы будем наверху. Если что, заходи. Марсель уже было открыл рот, чтобы вопросить на всю галерею «Ученик?!?!», но вовремя передумал, только двигая губами, как немая рыба, и провожая этих двоих взглядом. Одна из последних ступеней скрипнула под подошвами ботинок, и Наоки невольно бросил взгляд вниз. Вроде бы тихий неприметный звук, но в стенах отремонтированной и кажущейся почти новой галереи он был немного неуместен. Они остановились на небольшой площадке. Ключ скользнул в скважину, издавшую пару щелканий, и дверь отворилась. Наоки заметил, как замешкался Этьен, прежде чем шагнуть внутрь, будто переступал через себя, а не порог, и вряд ли испытывал от этого удовольствие. Но в итоге молодой человек все же толкнул дверь и пропустил юношу вперед: — Заходи. Наоки принял приглашение, сделав всего пару шагов, остановился и огляделся. Признаться, он впервые был в настоящей студии, поэтому с нескрываемым любопытством разглядывал все, начиная от деревянного пола, заканчивая широкими диагональными окнами в покатой крыше, через которые открывался вид не только на улицу, но и на небо. В просторном зале было минимум мебели: светлый диван под окнами, у соседней стены на полу лежал широкий ворсистый ковер, напоминавший мех, на котором были разбросаны с десяток мягких подушек, не меньше. Четыре стеллажа с книгами, какими-то коробками и баночками, небольшой столик и три мольберта, тумбочка с широким плазменным телевизором, двд-плеером и музыкальным центром. Косые солнечные лучи падали сквозь окна на темный паркет, золотя комнату и делая еще светлее, а в воздухе витали нотки немного странных, но отчего-то приятных запахов: сухой краски, дерева, табака и еще чего-то сладковатого, словно цветов ванили. Наоки обернулся на художника, уже собираясь сказать, как здесь уютно и хорошо, но, заметив его хмурый взгляд, только спросил: — Тебе не нравится, что я здесь? Этьен слегка вздрогнул от этого вопроса, но так и не ответил. — Снимай обувь и проходи. Да, не очень-то приятно, когда хозяин оказывается нерадушен к гостю, и Наоки не был исключением. Он просто постарался спрятать гордость, убеждая себя, что его цель – это учиться, и ничего больше его с этим человеком не связывает, поэтому опустился на колено, чтобы развязать шнурки на кедах. — Знаешь, здесь классно, – все-таки решил сказать он, скинув обувь и распрямляясь. – Я уверен, что такая студия располагает к творчеству – отсюда выходить не хочется! Наоки, игнорируя скупое молчание, прошел на середину комнаты, потом заторопился к окну, выглядывая на улицу и улыбаясь. — Красотища! Слушай, – он обернулся к стоящему позади Этьену, – не пора бы тебе расслабиться, раз ты уже принял решение стать моим сенсеем? Молодой человек моргнул, будто его вывели из ступора, и тоже подошел к окну, облокотившись на спинку стоящего рядом дивана. — Ты прав. Просто сюда нечасто кто-то заходит. Из чужих, – подчеркнул Этьен. — Любишь уединяться и посвящать себя искусству? – усмехнулся Наоки и снова повернулся к окну, разглядывая крыши домов напротив. – В этом мы с тобой чем-то похожи. Когда ко мне приходит вдохновение и в голове складывается сюжет манги, я могу даже уехать куда-нибудь к берегу океана или в горы, спрятаться ото всех и рисовать. Этьен понимающе кивнул и, сам того не ожидая, улыбнулся. Этот парень так открыто выражал мысли, которые Этьен, например, вряд ли бы произнес при малознакомом человеке. Он обернулся на Наоки, глядя на его лицо, залитое солнечным светом. Ряд серебряных сережек-колечек блестел при лучах в мочке уха, и Этьен попробовал их сосчитать: восемь? «Ох уж эта молодежь…» — И часто ты рисуешь свою мангу? — Под настроение. Хотя продается она на «ура». — Продается? – удивился Этьен. — Ну, да. У меня контракт с издательством. Наоки, видимо, надоело стоять на одном месте, поэтому он отошел от окна к стеллажам и начал внимательно изучать их содержимое, сцепив руки в замок за спиной. — И много за это платят? — Достаточно, чтобы содержать себя, но не для того, чтобы бросаться деньгами направо и налево, – Наоки с интересом разглядывал набор кистей в пластиковой коробочке. – Дорогие, наверно, да? — Не знаю, мне их подарили. — Поклонники? — Можно и так сказать. На самом деле, подарила их ему Эми, но обсуждать свою девушку с Наоки Этьену не хотелось. Он не особо любил распространяться о чем-то личном. — А это что такое? – юноша подцепил пальцем браслет из деревянных бусин. – Тоже подарок? — Эй, заканчивай копаться в моих вещах. Ты тут от силы минут пять, а уже ведешь себя как дома. — Ты очень гостеприимен, – с улыбкой сыронизировал Наоки. – Просто я впервые в логове настоящего художника, интересно же… На лице юноши застыло такое искреннее и невинное выражение лица, как у ребенка. — Ладно, хочешь перейти к делу – давай. Ты хотел, чтобы я нарисовал что-то. Что именно? Этьен достал из большой папки кусок ватмана, поставил его на пустой мольберт и протянул Наоки грифель. — Начнем с простого. Нарисуй яблоко, лежащее на столе. — Яблоко? Но это же проще простого, – Наоки непонимающе принял у художника грифель и отвернулся к мольберту. Этьен что, решил поиздеваться над ним? Ведь нарисовать простой круглый предмет на поверхности может первокурсник любого художественного колледжа. Через двадцать минут Наоки набросал эскиз и, отложив грифель, повернулся к художнику, который ждал его, устроившись на диване у окна. — Готово. — Хорошо, – почти не глядя, одобрил Этьен. – А теперь возьми рядом на столике краски и сделай все цветным. Красное яблоко, сочное и наливное. Деревянный стол с парой царапин от времени и боковой свет, будто справа от стола окно. Наоки неуверенно обернулся на масляные краски и кисти и с полминуты просто разглядывал их. Признаться, с этим у него действительно были проблемы. Он прекрасно помнил слова преподавателя по живописи в колледже: «И что у тебя получилось? Это же просто мазня!» Уверенность, с которой он рисовал до этого, трусливо уползла куда-то на задворки. Ладно, в конце концов, он же пришел сюда, чтобы учиться, а это уже априори значило то, что он признает собственное поражение. По крайней мере, в умении писать картины. «Итак, яблоко… Как выглядит яблоко, которое только что было куплено с фруктового лотка? Красное и сочное внутри. Обычно яблоки натирают пищевым воском, чтобы они блестели и сохраняли привлекательный вид», - поток мыслей в голове Наоки крутился вихрем по кругу. Он нерешительно взял с раскладного столика кисть, палитру и перевел взгляд на краски. «Наверняка опять выйдет какая-то мазня. Но надо хотя бы постараться, чтобы получилась более или менее привлекательная мазня». Как ни пытался Наоки сконцентрироваться, он все равно продолжал чувствовать на себе взгляд художника, и, даже не поворачиваясь, мог поспорить, что в нем не было ни капли одобрения. Полтора часа юноша пытался создать это злополучное яблоко своими руками, мешая на палитре цвета и нанося мазки на плотную бумагу. Запах свежей краски перемешивался с сигаретным дымом – за это время Этьен выкурил, должно быть, полпачки сигарет. От чрезмерного сосредоточения уже болели глаза, но в какой-то момент Наоки услышал позади себя шаги. Он не знал, символизировали ли они спасение от мучений или очередное посягательство на его чистую гордость, но все же опустил кисть и требовательно спросил: — Давай уже, говори. Ужасно, да? — Если честно, то да. Наоки выдохнул и откинул кисть на столик. Одно дело ожидать критики – другое, когда она плюет тебе в лицо с расстояния. — Мог раньше меня остановить, а не до конца наслаждаться моим позором. — Ты сам должен понимать, куда тебе нужно стремиться. И от чего отталкиваться. Если ты хочешь чему-то научиться, то, прежде всего, научись понимать свои ошибки. — Философ, – усмехнулся Наоки. – Ты мой сенсей, ты мне и укажи на ошибки. — Ты не чувствуешь цветов и тонов. Совершенно, – достаточно строго ответил Этьен. Наоки отложил тряпку, которой вытирал руки от краски и посмотрел на неудавшуюся картину. — Ты же сам сказал, чтобы я нарисовал красное яблоко. Поэтому оно и красное. — Так, – Этьен сложил руки на груди. – Давай сразу договоримся: либо ты слушаешь, и, что самое главное, пытаешься вдуматься в то, что я говорю, либо у нас с тобой не получится ничего из этих занятий. Ты все время воспринимаешь мои слова в штыки. Наоки сначала хотел ответить что-то колкое, но потом признал, что Этьен был прав. Если хочешь чему-то учиться, то научись и уважать учителя. — Ладно, сдаюсь, – он вытянул вперед ладони и улыбнулся. – Такой уж у меня характер. Но я попробую сделать, как ты говоришь. Так что там про цвета? — Садись, – Этьен показал на диван, а сам куда-то удалился. Вернулся он через полминуты, держа в руке красное спелое яблоко. Он присел рядом с Наоки и покрутил фрукт в пальцах. – Посмотри на него. Сколько цветов ты видишь? Юноша внимательно взглянул на яблоко и пожал плечами. — Два. Красный и желтый. — Так, а тонов? — Пять? – предположил Наоки, и то накинув один для верности. — Присмотрись внимательнее, – терпеливо попросил Этьен, передавая яблоко ему в ладонь. – Представь, что смотришь на него через лупу, видишь малейшие детали. Наоки поднял его ближе к свету и задумался. В манге было все просто: черно-белые рисунки и заштрихованные тени. Никаких оттенков, тонов и красок. Только действия, эмоции – движение. А сейчас нужно было понять, о чем говорил Этьен, сосчитать, сколько тонов хранила кожица этого простого яблока. Наоки не нашел ничего лучше, как просто начать рассуждать вслух: — Ну, сверху оно темно-красное, потом приобретает рыжий оттенок, темно-желтый к середине, и от этого блика света – белесый. — Посмотри на переход от темно-красного к рыжему. Сколько между ними тонов? Наоки слегка нахмурился и снова начал сверлить взглядом яблоко. И в какой-то момент его словно озарило: — Два! Нет, три! – воскликнул он, будто только что открыл тайну появления человека на земле. – И еще несколько тонов при переходе от рыжего к темно-желтому, и этот блик света – там… — Три, – закончил за него Этьен. – Видишь, у тебя уже значительный прогресс. Наоки же, казалось, даже не слышал последних слов. Он просто сидел и счастливо смотрел на яблоко в своей руке. — Давай я попробую еще раз, – вскочил он с дивана. – Попробую дописать его. Юноша схватил кисть, палитру и придирчиво начал мешать краски. В нем будто проснулось второе дыхание, и желание воплотить понимание в реальность переросло в настоящую потребность. «Яблоко. Ведь с виду простой фрукт, а оказывается его так сложно изобразить и… понять. Совсем как человека, - Наоки маленькими мазками наносил краску вторым слоем. — Хорошее сравнение – яблоко и человек. Надо будет где-нибудь использовать в манге». — Добавь сюда немного темного, – палец Этьена показал на маленькую точку у верхушки яблока. — Угу, – кивнул Наоки, закусив от сосредоточения нижнюю губу. – Кажется, теперь я догадываюсь, почему ты достиг признания своих работ. — И почему же? – Этьен убрал за ухо прядь волос, наблюдая за движением кисти по шершавой поверхности. — У тебя особый взгляд на вещи, – тихо ответил юноша, не отрываясь от занятия. – И все-таки я прав, что выбрал тебя в сенсеи. — Себя не похвалишь – никто не похвалит? — Себялюбие – не грех. Это просто возможность жить для себя, а не для кого-то. Мы все эгоистичны, разве нет? Просто жизнь слишком коротка, чтобы отказывать себе в такой малости, как любовь к самому себе. — А как же любовь к другому человеку? — Из области научной фантастики. Все равно человек любит себя больше, чем кого-либо. Это формируется с рождения. — Ты просто еще слишком молод, – улыбнулся Этьен. – Твои мировоззрения насквозь пропитаны юношеским максимализмом. — Я живу сегодняшним днем. Здесь и сейчас. И мои двадцать три тут совсем ни при чем. — Двадцать три? – молодой человек удивленно перевел взгляд с картины на Наоки: он шутит что ли? — Не понимаю твоего изумления, – деловито посмотрел на него юноша и снова отвернулся к своей работе. — Но ты выглядишь лет на девятнадцать, и еще колледж… — У нас другая система образования. И да, спасибо за комплимент относительно моего возраста. Посмотришь? Кажется, я закончил. В этот раз яблоко действительно вышло совсем другим – далеким от идеала, конечно, но Наоки явно схватил суть, к которой его подтолкнул Этьен. — Значительно лучше. Учись видеть в вещах больше, чем они кажутся с первого взгляда. — Знаешь, я бы переформулировал: смотри на них, отыскивая детали облика. Потому что то, что внутри, как правило, всегда скрыто оберткой. Так же как и это яблоко, — Наоки показал пальцем на лежащий на столе фрукт. – С виду блестит и так и просится быть съеденным, а сердцевина может оказаться гнилой. Или наоборот. — Ты, несомненно, прав, – улыбнулся Этьен. – Но задача художника не только показать оболочку, а передать еще и то, что она скрывает. Мы говорим с тобой о разных вещах, Наоки. Твой философский настрой интересен, но тебе нужно сконцентрироваться на живописи, а не на жизни. Наоки проследил взглядом, как художник взял тонкий нож, которым обычно точат грифели, и разрезал яблоко пополам, показывая ему безупречно белую середину с черными семечками. — Вот когда зритель увидит эту сердцевину на картине, не используя ножа, а только видя сам образ, это и значит, что ты достиг мастерства. Этьен протянул одну половину яблока Наоки, а от второй откусил приличный кусок, прежде чем вернуться на диван и оповестить о том, что их занятие подошло к концу и ему пора в университет. «Странно, я ведь по большому счету и не сделал ничего, а взгляд на живопись уже как-то изменился». Наоки подцепил вилкой кусочек пирога, который купил по дороге домой. Хотя домом временное пристанище назвать было сложно. Небольшая квартира в пятиэтажном доме принадлежала высокому блондину по имени Люк, которого Наоки еще знал до приезда в Париж. Они никогда не были лучшими друзьями, просто учились вместе в университете ровно два курса (или полтора, если быть точным), пару раз ходили на одни и те же вечеринки, а потом изредка переписывались в Интернете. Когда Наоки решил лететь во Францию, то нужно было найти кого-то, кто его «приютит» хотя бы на первое время, потому что цены в отелях поражали воображение своими цифрами. Люк сразу согласился на то, чтобы Наоки пожил у него пару недель, сказав, что он и так пропадает на работе почти целыми днями, так что юноша ему вовсе не помешает. Кусочек песочного теста с запеченными ягодами и тонкой прослойкой воздушного крема лежал на вилке, которую Наоки держал перед собой, сидя на полу перед телевизором. Он будто гипнотизировал этот пирог взглядом или испытывал на нем свои способности телекинеза, но он так и оставался на месте. «Крем ведь тоже, выходит, не белый, – Наоки прищурился. – Из-за сока клубники и вишни он стал розовым по краям. Точнее нет. Темно-бардовый с самого края, затем все светлее и светлее…» — Можно нескромный вопрос: ты тренируешь на этом куске пирога свою силу воли? От неожиданного голоса, раздавшегося прямо за спиной, Наоки подпрыгнул и, дернув вилкой, уронил кусок пирога на пол. — Ай, черт! – он быстро подхватил его с пола и отправил на край тарелки. – Ты меня напугал. Я даже не слышал, как ты вошел. — Ты был слишком увлечен. Пирогом, – засмеялся Люк, вешая пиджак на стул и расслабляя галстук. — Как работа? – сменил тему разговора Наоки, отламывая новый кусок и отправляя его себе в рот. — Все нормально. Так что ты делал с этим пирогом? – Люк плюхнулся на диван и вытянул длинные ноги, заняв почти полкомнаты. — Пытался понять его цветовую гамму. Мой сенсей сегодня сообщил мне, что я не чувствую цветов. — Ох уж эта твоя затея с живописью… – поморщился Люк, который до сих пор не понимал мотивов своего знакомого. – Ну, подумаешь, сказал тебе кто-то, что твои комиксы с ней не сравнятся! А если бы тебе сказали, что твоя фигура не сравнится с Мадонной, ты бы себе в грудь силикон закачал? — Моя грудь мне вполне нравится. А что касается живописи… Не вижу ничего плохого в самообразовании. — Когда-то ты это художественное образование на все четыре стороны послал, и поступил на лингвистику. — Потому что мне было скучно рисовать то, что от меня хотели – я тебе уже говорил, – Наоки доел последний кусок пирога и отставил тарелку на пол. – А к иностранным языкам я всегда испытывал слабость. Недаром же я сейчас с тобой свободно говорю по-французски. — Ага, с этим забавным акцентом, – подколол Люк. — Ты бы себя слышал, когда говоришь на японском. Ладно, не будем о наших недостатках – они все равно незначительны по сравнению с нашими достоинствами, – Наоки улыбнулся и поднялся на ноги, поправляя резинку широких домашних брюк. – Я приготовил нам поесть. Так что предлагаю отправиться на кухню. — Дай-ка угадаю, рис? — Не только. Еще и мясо. — Ура! – этот факт заставил Люка подскочить и понестись на кухню, опережая Наоки и забыв про усталость. – Наконец-то! Нормальная мужская еда! Уже за столом, уплетая ужин за обе щеки, Люк все же решил вернуться к вопросу учебы своего гостя. — Ну, и что там с твоим рисованием? Помимо того, что твой сенсей обозвал тебя дальтоником, еще что-то было? — Было, – Наоки убрал за ухо выбившуюся из хвоста прядь челки. – Знаешь, а он философски подходит к своей работе, вообще к живописи. Мне это нравится. — То есть, я был прав, когда порекомендовал тебе преподавателей этого универа? — Несомненно, – Наоки потянулся ложкой за добавкой к стоящей посреди стола кастрюльке. – Ты же знаешь, мне сложно угодить. — Да уж, я прекрасно помню, как ты швырнул словарь по китайскому через весь кабинет, когда учитель неверно объяснял тебе, как читается слово. Ты вообще опасный человек, – Люк дождался, пока Наоки отложит ложку, и тоже стал накладывать себе еще одну порцию тушеного мяса. — Я? Опасный? – усмехнулся юноша. – Я белый и пушистый. Просто надо знать, как меня приручить. — И кому-то это удавалось? Наоки отрицательно помотал головой, пережевывая пишу. — Вот видишь, – назидательно поднял вверх указательный палец Люк. – Ох, слушай, какая же вкусная еда! Из тебя чудо-жена получилась бы. Юноша фыркнул и недовольно поморщился. — Ты очень добр. А еда обыкновенная, просто ты от нее отвык в своей холостяцкой жизни. — Ну, может быть, скоро все изменится… — Ммм? — Сегодня я разговаривал с Маргаритой. Мы думаем жить вместе. — О-о-о! – воскликнул Наоки, подаваясь ближе. – Тебя можно поздравить? — Ну, можно и так сказать, – Люк горделиво вскинул голову. — Класс! Молодец! Наконец-то ты решился. — А у тебя какие планы? Выучишься у своего сенсея и домой? — Ага. А что мне тут делать? Там хотя бы любят и покупают мою мангу. Кстати, хотел тебя спросить: мне нужна какая-нибудь подработка. В вашей компании могут что-нибудь предложить? На месяц, не больше. — Давай я попробую узнать. — Было бы здорово, – Наоки встал из-за стола. – Поставлю чайник. Хочется горячего. Люк кивнул и продолжил поглощать пищу. В том, что Наоки гостил у него, оказался очевидный плюс – можно было наконец-то вкусно поесть!