Рисуя линии жизни

Марсель ждал у входа одного из гостей, который должен был прийти в галерею к двенадцати. Важность его персоны заключалась в том, что тот был представителем еще одного издания, которое собиралось написать об открывшейся выставке. Среди простых посетителей, которым Марсель улыбался своей добродушной улыбкой, он заметил лицо смутно знакомого ему человека – новоявленного ученика Этьена. Еще утром Марсель практически припер друга к стенке, желая получить объяснение тому, с чего вдруг Этьен решил учить этого парня живописи. Вразумительного ответа он, правда, так и не получил: Этьен пытался что-то невнятно сказать про то, что его «практически заставили», но Марсель сделал свой собственный вывод: художник, кажется, сам не понимал причин своего поступка. — К нам придет искусствовед из такого крутого издания, а ты говоришь, что у тебя ученик? – негодовал Марсель еще час назад, метая молнии в сторону Этьена. — У меня нет его телефона, – тот принял вид, будто вообще тут ни при чем. — Ты даже не взял у него номер телефона?! — Не подумал об этом. — Как так можно? Что за беспечность? – Марсель накрыл ладонью лоб. – Этьен, ты в последнее время словно вообще отрешился от реалий мира. Вернись на землю, а? Этьен только пожал плечами и вынул изо рта так и не прикуренную сигарету. — Ладно, я пошел наверх. «Ох уж эти творческие личности…» – ворчал Марсель, прекрасно зная, что простит другу и его беспечность, и многое другое, но нужно же хотя бы немного повозмущаться. — Добрый день, – проходящий мимо черноволосый юноша сдержанно кивнул ему. Марсель взаимно поздоровался и с интересом посмотрел ему вслед: и что тот сейчас сделает? Просто так вот возьмет и пойдет в студию к Этьену? Наоки тем временем остановился у лестницы, бросил быстрый взгляд наверх, и стал подниматься по ступеням. Расстегнутые рукава черной куртки скользили по перилам. «Смельчак, – усмехнулся про себя Марсель. – И что ты сделал, чтобы добиться благорасположения Этьена?» Негромкий стук в дверь заставил художника оторваться от разглядывания эскиза, который он набросал несколько дней назад. Он так и смотрел на него, только в голову шли какие угодно мысли, кроме сюжета, который, казалось, он продумал еще давно, но теперь откуда-то взявшийся туман скрыл за собой весь его образ. — Да, заходи, – крикнул Этьен, гадая, кто это: Наоки или Марсель. — Привет. Наоки. И снова весь в черном, начиная от ботинок, заканчивая хлопковым шарфом. Интересно, это что-то значит? — Здравствуй. Проходи, – Этьен поспешно набросил на эскиз полотно, пряча его от чужих глаз. Юноша снял ботинки в коридоре, повесил куртку и прошел в зал, подтягивая к локтю длинные рукава кофты с V-образным вырезом, который показался Этьену чересчур глубоким. Его левое запястье покрывали нити черных и белых кожаных шнурков – тренд большинства неформальной молодежи. — Чем сегодня будем заниматься? – Наоки с живым интересом подошел к мольберту и взял одну кисть со столика, крутя ее в пальцах. Эта вечная привычка – чем-то занять руки… — Попробуем довести начатое до конца. — В смысле? — Твоя вчерашняя картина только начинает приобретать нормальный вид. — Хмм, я думал, мы с ней закончили. — Ты слишком самонадеян, – безобидно отозвался Этьен и улыбнулся. – Давай начнем сначала. Бери у стены новый холст и поехали. — Все сначала? – Наоки с разочарованным видом вздохнул. – Я-то думал, что за вчерашний день уже достиг прогресса. — Не льсти себе. Теперь мы будем заниматься больше и дольше. Я подумал вчера, что месяц – это очень короткий срок для того, чтобы ты смог профессионально писать в разных жанрах, так что придется поднапрячься. — Хочешь сказать, что тремя часами в день мы не ограничимся? — Боюсь, что нет. Этьен не стал дожидаться Наоки, и сам поставил перед ним чистый холст. — Так, помнишь, что нужно нарисовать? — Яблоко на столе. Молодой человек помотал головой. — Вспомни, как следует. Детали, детали и еще раз детали. Наоки внимательно посмотрел на него, силясь воспроизвести в памяти вчерашнее задание. — Так, красное яблоко, сочное и наливное. На деревянном столе с парой царапин от времени. И окно. Справа? — Отлично, – одобрил Этьен. – Я заварю нам кофе, а ты пока рисуй. — Я не пью кофе, – Наоки провел рукой по холсту, будто хотел прочувствовать шероховатость его поверхности, понять ее, привыкнуть к ней. – Считаю, что кофе – своеобразный наркотик, который вызывает привычку, но не приносит никакой пользы. У тебя есть чай? — Хорошо, будет тебе чай. А я, видимо, наркоман, – усмехнувшись, Этьен удалился на кухню, оставив Наоки одного. Начиная со вчерашнего вечера, художник все пытался найти хоть какую-то вещь, которая бы его раздражала в их совместных занятиях, но так и не смог. Даже то, что Наоки не чувствовал переход тонов и цвета – было вполне естественно для непрофессионалов, и не могло как-то вывести Этьена из себя. Эти причины он искал целенаправленно: во-первых, чтобы оправдать правильность того, что прежде никогда не давал частных уроков, а, во-вторых, чтобы найти хоть какие-то основания, чтобы сказать Наоки: «Извини, но я не могу тебя учить. Мы попробовали – не получается». Эми и Марсель, узнавшие про то, что теперь у Этьена был свой ученик, были не просто удивлены – они были в недоумении. Особенно Марсель, который знал друга уже давно и смог выучить все его привычки, принципы и мировоззрения. «Ну и ладно. Разве это плохо, что я смог хоть немного абстрагироваться от прошлого?» – Этьен положил пару ложек кофейных зерен в кофеварку, потом открыл маленький шкафчик из темного дерева в поисках чая. Нужная жестяная банка нашлась в самом дальнем углу. Он уже даже не помнил, когда в последний раз ее использовал. Эми, которая любила зеленый чай, бывала в студии редко, так что этой жестяной банке приходилось долго мучиться в одиночестве, но теперь она дождалась своего спасителя. Наоки набросал уже половину зарисовки, когда Этьен вернулся в зал. Линии были небрежные и легкие, чем-то напоминающие колючую проволоку. — Веди кистью мягче, – заметил Этьен, ставя кружку с чаем на столик. – Ты слишком дергаешь рукой. Движения должны быть плавными. — Это же всего лишь набросок. — Ты уже вкладываешь в него смысл и душу – как ты начал, так все и пойдет. Хочешь, чтобы у тебя вышло яблоко с торчащими из него иголками? — А что, было бы очень концептуально, – улыбнулся Наоки. – Я бы назвал такую картину «Изысканная боль». — Давай все же тренироваться вначале на чем-то более оптимистичном. Наоки отложил грифель и взял в руки свою кружку, заглянул внутрь, будто пытался понять, что там налито, потом сделал глоток и поджал губы. — Что такое? – заметил это выражение Этьен. — Ничего. В следующий раз я заварю тебе чай по-своему. — Не нравится? — Нормальный, спасибо, – Наоки с улыбкой сделал еще пару глотков и вернулся к холсту. – А ты как давно пристрастился к своему черному наркотику? Этьен посмотрел в свою кружку, будто проверял, налит ли там кофе или что-то другое. — Даже не помню. Наверно, с подросткового возраста. Наоки понимающе кивнул. Несколько быстрых штрихов по холсту. — Обычно в этом возрасте все и начинается, когда психика восприимчива. А курить когда начал? — В шестнадцать. Еще пара штрихов. — Рано… Я впервые в восемнадцать попробовал. — Не понравилось? — Нет, просто не хочу привязываться к чему-то. — Интересный подход, – Этьен, не обращая внимания на реплику юноши, полез за пачкой сигарет. – Но, опять же, в нем слишком много максимализма. Ведь это и людей касается, правильно я понимаю? — Правильно. Этьен наблюдал, как тонкие пальцы Наоки с ногтями ровной, удлиненной формы, сжимают кисть. На безымянном пальце поблескивало гранями серебряное кольцо. Красивые руки, но предназначенные скорее для игры на фортепиано, нежели для рисования. Единственное, что выдавало в них часы, посвященные созданию манги – это небольшая неровность среднего пальца – там, куда обычно упирается карандаш. — Достаточно для наброска. Теперь приступай к наполнению. И помни то, о чем мы вчера говорили. — Про то, что внутри этого яблока? — И про тона. Сконцентрируйся на цвете. — Кстати, хотел тебя спросить, – начал Наоки между делом, пока накладывал краску на палитру. – Почему мы начали с натюрморта? — Потому что он важен для начинающего. Ты сразу сталкиваешься с важной проблемой, которая будет и во всех других жанрах. Проблема композиции. — С этим-то у меня все нормально? – бросил на него настороженный взгляд юноша. — Более или менее. Но с пейзажами, портретами – все сложнее. У тебя определенно есть чувство равновесия в рисунке, это уже многого стоит. Вот здесь чуть сними слой краски, – Этьен показал пальцем на холст, когда неподалеку заиграла мелодия на его мобильном. Так, кажется где-то на диване… – Да, Марсель? Да, сейчас буду. — Твой коллега? — Да, слушай, мне нужно отойти минут на сорок. На выставку приехал представитель одного издания, я должен побеседовать с ним, чтобы потом они смогли написать статью. Наоки опустил палитру и аккуратно уточнил: — Тогда мне ждать тебя здесь? — Здесь? – этот простой вопрос, казалось, застал Этьена врасплох. Кто-то будет находиться в студии в его отсутствие? Черт, почему он раньше об этом не подумал? – Нет, думаю, тебе лучше пойти со мной. Юноша послушно отложил палитру, но во взгляде его отчетливо сквозило недоверие, поэтому Этьен сразу решил объясниться: — Извини, но я никогда не оставляю здесь никого в мое отсутствие. Такой уж я… – он развел руками, пытаясь обратить все в шутку. — Совсем никого? – уточнил Наоки, глядя на то, как Этьен подошел к зеркалу и расправил на животе тонкий голубой джемпер, потянув его чуть вниз. — Ну, разве что только одного человека. — Свою девушку? — Нет, няню. Она убирается здесь в мое отсутствие, – молодой человек ухватился за резинку, держащую волосы в хвосте, и потянул назад, позволяя прядям упасть каскадом. — Я же сразу сказал: логово художника, – засмеялся Наоки. – А ничего, что я пойду с тобой? — Все нормально, – Этьен в последний раз взглянул на себя в зеркало, прежде чем обернуться к юноше. – Идем? Кабинет, в котором Наоки увидел Этьена впервые, никак не изменился за пару дней. Разве что бумаги на столе лежали в несколько другой хаотичности. На диване сидели двое мужчин: молодой человек, который провожал Наоки сюда в первый раз, кажется, коллега Этьена, и какой-то мужчина в клетчатом костюме. Он показался юноше забавным: крючковатый нос, тоненькие усы над тонкой верхней губой, как у Эркюля Пуаро, и немного старомодная одежда. Наоки еле сдержал улыбку, уже думая о том, что такого персонажа можно будет изобразить в своей очередной манге. — О, месье де Мони! – мужчина встал с дивана, протягивая руку Этьену для крепкого рукопожатия. – Рад, наконец, познакомиться с вами лично! — Взаимно, месье Шалье. Зовите меня, пожалуйста, просто Этьен. Мужчина кивнул и перевел взгляд на стоящего позади художника юношу. — Позвольте представиться, Луи Шалье, – он улыбнулся и вытянул вперед ладонь. Наоки посмотрел на сухую жилистую руку и аккуратно ее пожал. — Наоки. — Вы работаете с Этьеном? — Нет, я его… — Наоки просто помогает мне с одним проектом, – перебил их Этьен. – Присаживайтесь, пожалуйста. Шалье и Марсель вновь устроились на диване, а Этьен и Наоки в креслах по бокам от стоящего посередине маленького круглого столика с пепельницей. Еще пара вступительных слов и тема плавно перетекла к делу, а именно – к открывшейся выставке. Шалье хвалил работы некоего Мишеля, Этьен рассказывал об их стилистике и чем-то там еще, а Наоки через минут десять поймал себя на том, что просто откровенно скучает. Он подпер рукой голову и стал покачивать ногой, но, заметив на себе единожды строгий взгляд Марселя, выпрямился, перестал дергаться и принял спокойный вид. Хотя хватило его ровно на пару минут. Шалье как раз заговорил о каких-то современных художниках и об их творчестве, о которых Наоки понятия не имел. Теперь уже этот усатый мужчина не казался ему комичным персонажем, а, наоборот, занудным и утомительным. Чтобы хоть как-то себя развлечь, Наоки начал считать про себя, сколько раз за всю беседу Шалье произнес слово «manifique». Когда счет дошел до двадцати, и это занятие ему тоже приелось, он перевел взгляд на Этьена. Наконец-то у него выдалась возможность разглядеть своего учителя как следует. Сегодня он был одет как и прежде – достаточно просто, но в то же время стильно. Видно было, что вещи, которые носил Этьен, не были дешевыми, купленными где-то в центральных универмагах. Темно-голубые джинсы с заниженной талией сидели ровно по фигуре, джемпер гораздо более светлого оттенка, должно быть, был сделан из приятного на ощупь тонкого и мягкого трикотажа и открывал аккуратную ключицу. Его телосложение, несмотря на внешнюю худощавость, было достаточно крепким – об этом говорили проглядывающие мышцы на руках, когда он поднимал рукава до локтей. Слегка волнистые русые волосы касались кончиками плеч – еще год назад у Наоки они были ровно такой же длины, а теперь почти доходили до лопаток. Когда они занимались в студии, Этьен всегда собирал их в хвост, и вид у него становился более… домашним что ли. Наоки кивнул себе, будто одобряя подобранное слово. Сейчас же, свободно сидя в кресле, закинув ногу на ногу, с тлеющей сигаретой меж пальцев, Этьен скорее напоминал представителя богемных кругов, кем, по сути, и являлся. Наоки довольно скептически относился к этим самым богемным кругам (собственно, как и ко многим вещам), считая, что большинство, кто себя к ним причисляет, лишь пускают пыль в глаза, искрятся бахвальством, но, по сути своей, не представляют собой ничего интересного. С подобным Наоки уже сталкивался в Японии, поэтому избегал таких тусовок и предпочитал общаться исключительно с теми людьми, с кем ему было комфортно и которых он уважал. Уважение к людям – это всегда было первопричиной того, допустит ли он человека до себя или нет. Не заслужив же его, несчастный может только рассчитывать на скудное приветствие и прощание. Наоки перевел взгляд с волос Этьена на его руки – руки, которые написали десятки картин, признанных критиками. Да, конечно, перед ним не сидел сам Сальвадор Дали, творчество которого всегда восхищало Наоки, но, должно быть, нужно действительно быть талантливым, чтобы так писать. Юноша видел несколько картин Этьена в Интернете и не мог не признать, что они были интересными – именно так он охарактеризовал их. Наверно, в руках Этьена должно было быть что-то особенное, поэтому пользуясь возможностью, Наоки пытался понять, в чем эта особенность заключалась. В принципе, ничего выдающегося: длинные ровные пальцы, серебряное кольцо на указательном, еще одно, тонкое, на безымянном. Вполне себе среднестатистические руки. — Как вы понимаете, какого именно молодого художника хотите представить публике? Наоки видел, как задумался над этим вопросом Этьен, поднял руку, провел пальцами по нижней губе, прежде чем заговорить. У него была выразительная линия губ, сама по себе, даже если он и не улыбался. Темные ресницы прикрывали голубые глаза. Кажется, Наоки только сейчас понял, почему Этьену идет цвет одежды, которая была на нем сегодня, – именно из-за цвета глаз. Только оттенок у них был несколько другой, будто в голубой добавили нотки серого. «Хмм, кажется, у меня уже получается размышлять на тему тонов, – загордился про себя Наоки. – Очевидный прогресс в учебе!» Но его упоение собственной гениальностью прервал взгляд Этьена, который с явным вопросом в глазах повернулся к нему. И вопрос этот гласил не иначе как: «И чего ты на меня уставился?» Наоки, спохватившись, принял непринужденный вид и улыбнулся одной из своих самых обаятельных улыбок, будто молча отвечая: «А? Что такое? Кто уставился? Я? Да тебе просто показалось. На самом деле – это стоящий позади меня шкаф». Кажется, молчаливый ответ сработал, потому что Шалье перевел внимание художника на себя очередным вопросом: — Я слышал, вас очень ценят в университете как преподавателя, даже несмотря на молодой возраст. У вас же наверняка есть и личные ученики, помимо студентов? «А это уже поинтереснее, чем то, о чем они говорили раньше», – приободрился Наоки, внимательно следя за реакцией своего учителя. Скажет или нет? Ведь он уже в самом начале соврал, что Наоки просто помогает ему с каким-то выдуманным, несуществующим проектом. И почему для Этьена вообще так запретна вся эта тема с частными уроками? Еще этот Марсель, который будто пытается узреть в действиях Наоки что-то противозаконное, смотрит на него с каким-то подозрением – лишнее доказательство того, что и он, как коллега Этьена, знает о том, что эта тема нежелательна. «Скелеты в шкафу, – довольно пропел про себя Наоки. – Может, и удастся почерпнуть интересный сюжет для новой манги. Люди, вы же кладезь вдохновения!» — Я не даю частных уроков, – выдержанно ответил Этьен, чувствуя на себе взгляд юноши. «Так и думал», – Наоки закатил глаза. Не то, чтобы его раздражало поведение художника, просто юноша в принципе не любил ложь во всех ее проявлениях. Дальше тема разговора снова перешла в прежнее русло: картины, стили, методики… Этьен явно чувствовал себя в своей тарелке, как казалось Наоки – художник сидел с прямой осанкой, периодически поднося сигарету к губам, и отвечал Шалье в какой-то полуаристократичной выдержанной манере. Разговор длился не сорок обещанных минут, а чуть больше часа. Проводив Шалье до дверей галереи и распрощавшись с ним, все трое вернулись на второй этаж. — Надеюсь, он остался доволен встречей, – сказал Марсель, прежде чем разойтись. — Я уверен. Ладно, мы с Наоки продолжим, – отозвался Этьен, уже поднимаясь по лестнице наверх. Когда они оказались внутри, и молодой человек закрыл за собой дверь, Наоки даже спиной чувствовал, что тот хочет что-то сказать, поэтому удивился не самому факту прозвучавшего позади голоса, а именно смыслу фразы. — Извини, что пришлось соврать Шалье. Просто если бы об этом узнали в широких кругах, обязательно стали бы задавать вопросы. А учитывая, что ты исключение и больше никаких индивидуальных учеников не будет, я бы не очень хотел что-то на них отвечать. — Тебе вовсе и не нужно извиняться, – Наоки пожал плечами. – Это твое личное дело, кому говорить и что, так ведь? Хотя, не скрою, твое извинение мне приятно. — Считаешь меня странным? – Этьен прислонился спиной к стене и, забрав пальцами волосы, откинул их назад. — У всех нас свои странности и тараканы в голове. Разве ты меня не считаешь странным? Наоки посмотрел прямо на художника, и Этьен даже слегка поежился от этого откровенного острого взгляда. — Есть немного, – признался он. — Вот видишь? Тот человек, у кого нет странностей – либо наискучнейшая личность в мире, либо просто искусный лжец. Они какое-то время молчали, просто изучая друг друга взглядами, пока Наоки не повернулся на донесшийся из зала шорох. Его глаза округлились, губы изогнулись в улыбке, и он с видом ребенка, увидевшего долгожданное мороженое, вдруг заторопился по направлению к дивану. — Ой, какая красавица! Ничего себе! Настоящая сиамская? Этьен краем глаза успел заметить силуэт Марго, застывший на полу, но уже понял всю опасность ситуации. И как только он забыл запереть ее в спальне! А Наоки уже бежал к ней, наивно полагая, что эта добрая кошечка не окажется той бестией, которой была на самом деле со всеми чужими, превращаясь в сторожевого пса. — Нет, нет, нет! – Этьен побежал за ним следом, пытаясь остановить от рискованного поступка. – Не нужно! Она… Не успел. Наоки уже протянул руки, чтобы ее погладить… «Интересно, я купил новые пластыри?» – пронеслось где-то на краю сознания Этьена, но ответ отпал сам собой, когда он с искренним изумлением наблюдал, как вместо того, чтобы привычно зашипеть и выпустить когти, Марго прогнулась под скользящей по ее спине ладонью юноши и, подойдя к нему ближе, довольно заурчала. — Чего ты кричишь? – запоздало переспросил Наоки, продолжая гладить кошку. – Ты ее чуть не напугал. — Чуть не напугал? Да она… – Этьен постарался успокоиться. – Она не любит чужих. Всех расцарапала и покусала, поэтому я ее обычно запираю в спальне, когда кто-то здесь. Не понимаю, что с ней сейчас происходит. — Кажется, ты преувеличиваешь, – деловито ответил Наоки и поднял ее на руки – вот уж верх смелости! – Смотри, какая она ласковая. Марго спокойно сидела на руках юноши и жмурилась от почесываний за ухом. У Этьена создалось такое впечатление, что за время его отсутствия кто-то просто подменил домашнее животное, ведь раньше только ему было позволено так вот гладить ее. «Предательница», – обидчиво адресовал он Марго обращение. — Ты все равно поосторожнее с ней, – предупредил на всякий случай Этьен, совершенно сбитый с толку таким поведением кошки. Наоки сначала улыбнулся, а потом и вовсе рассмеялся, заставляя молодого человека почувствовать себя глупо, будто он придумал то, что Марго наводила страх на всех его знакомых. — Кажется, ты просто ревнуешь свою любимицу, – Наоки перевел взгляд на кошку, издал какой-то присвистывающий звук и опустил ее на пол. – Ладно, ладно. Не буду ее тискать. Ну, возвращаюсь к своему бесценному творению? Юноша подошел к мольберту и поднял вверх кисть. Марго засеменила за ним по паркету, села рядом с его ногами и наблюдала за движениями, игнорируя все еще недоуменный взгляд своего хозяина. — Этот Мишель, про чью выставку вы говорили, один из студентов? – спросил Наоки, поправляя пару мазков по замечанию Этьена. За последующий час он не продвинулся с этим злополучным яблоком даже наполовину, потому что то цвет должен был быть светлее, то темнее, то Этьену не нравилось то, как он нанес мазок кистью. Вчера рисовать было проще, потому что он делал это один, без учителя, стоящего рядом все это время. Признаться, количество неудач в размере десятка на квадратный сантиметр уже начинало раздражать, поэтому Наоки и решил сменить тему. — Да, учится на третьем курсе. — Молодой еще. — Но очень перспективный, – Этьен разговаривал с ним, не отрывая взгляда от движений юноши. — Ясно, – Наоки слегка нахмурился, продолжая вымерено рисовать. — Ты видел его работы? — Где? — В галерее. На первом этаже. — Нет, не видел. — Покажу тебе завтра. Они очень удачные. Вот здесь тон чуть темнее. Наоки недовольно покосился на него. — И что в них такого удачного? – спросил он, исправляя рисунок. — Техника и видение – они особенные. Казалось бы, уже все придумано в этом мире, но он будто новую жизнь вдохнул в известные всем стили. — Ты помогал их ему писать? — Нет, я только его преподаватель. Дал пару советов – не больше. Не вдавливай кисть так сильно. «Интересно, у него только других хвалить получается?» – раздраженно подумал Наоки. За все сегодняшнее занятие Этьен ни разу не похвалил его – только одни замечания и слышны. — Он твой любимчик в группе? — У меня нет любимчиков. Они все талантливы, каждый по-своему. — Такого не бывает. У любого сенсея есть любимчики. — Видимо, я исключение. Я стараюсь в каждом из них видеть что-то положительное, какую-то отличительную способность, талант… Здесь ты слишком увлекся с красным. Наоки резко опустил кисть, метнул раздраженный взгляд в сторону художника и, повернувшись к Этьену, бросил: — Слушай, а тебе не хотелось хоть раз за последние часа полтора найти что-то положительное во мне? Да, Наоки никогда не был сдержанным, он прекрасно знал за собой это качество – говорить все, что думаешь. Но для его учителя это явно оказалось сюрпризом, потому что тот воззрился на него, светлые брови чуть не сошлись на переносице. — Это что сейчас было? — Что, что?.. Я полтора часа пытаюсь нарисовать это злосчастное яблоко! А ты только и критикуешь! Сперва, несколько пораженный таким выплеском эмоций, Этьен просто молчал, анализируя ситуацию. Казалось, вот он – идеальный момент, которого он так долго ждал, прекрасная причина для того, чтобы распрощаться с навязавшим себя парнем, который на него еще и голос повышает. Так чего он ждет? — Ты сюда учиться пришел или повышать свою самооценку? – Этьен сложил руки на груди и выразительно оглядел юношу с ног до головы. – Или уже сдался? Быстро же ты спекся, и двух дней не прошло. — Я не… – Наоки даже сжал руки в кулаки от негодования, а потом вдруг отвернулся и тряхнул головой, будто отгоняя от себя наваждение. – Давай просто немного отдохнем. Дай мне минут десять. Юноша отошел к дивану, упал на него, поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях. Он так и замер, не двигаясь, и снова заговорил только через минуту. — Я знаю, что я эмоционален. И когда меня что-то раздражает, я просто говорю об этом вслух. Ты, наверно, не привык к такому, но я не сдался. Я по-прежнему хочу научиться живописи. Из-за того, что Наоки говорил куда-то в свои ладони, голос его слегка исказился и стал приглушенным. Этьен тоже сел на диван, откинулся на спинку и посмотрел на своего ученика. Может, он сам был не прав? Когда преподаешь в группе, внимание рассеивается, и ты не концентрируешь его на ком-то одном, осыпая несчастного замечаниями. Черт, надо пересмотреть и собственное поведение, раз согласился все-таки взять Наоки в ученики, найти к нему подход. А что нужно для того, чтобы найти подход к человеку? Этьен провел указательным пальцем по губам, потом полез за сигаретой – верной спутницей размышлений. Чтобы найти подход, нужно узнать человека лучше, понять, что его мотивирует или, наоборот, лишает стремлений. — Хочешь перекусить? Наоки убрал руки от лица и выразительно посмотрел на молодого человека. — Ну, не отказался бы… — Пройдемся до кафе? Если взялся за дело, выполняй его с честью. Да, Наоки был прав, бери на себя ответственность. Этьен сделал заказ, дождался, пока Наоки определится с выбором, и прикурил сигарету, заметив, как неодобрительно бросил на нее взгляд юноша. Этьен курил много. Попробовал впервые в шестнадцать и с этого же возраста увлекся вредной привычкой, но скорее не для получения какого-то мнимого удовольствия, а потому что сигарета стала своеобразным компаньоном в минуты одиночества. И, надо сказать, зачастую ей прекрасно удавалось заменять компанию других людей. Она была приятно молчалива, умела слушать даже мысли и хоть немного успокаивала. Тогда шестнадцатилетний мальчишка уже понимал, что в отличие от людей сигарета никогда не предаст. С тех пор, они не расставались: Этьен и сигареты. — Наоки, – окликнул художник, и юноша поднял на него глаза. Они были значительно темнее, чем у Эми, и сам цвет насыщеннее, похожий на жареные зерна кофе с горчинкой. Они смотрелись ярко еще и за счет светлой кожи, которая фоном оттеняла их. Довольно плавные черты лица юноши придавали ему некоторую женственность, но это впечатление уходило почти сразу, когда он начинал общаться – тогда можно было прекрасно понять, что перед тобой молодой мужчина. — Да? — Чтобы мы смогли нормально работать вместе, нам нужно лучше понять друг друга и быть терпеливее. У нас есть единая цель – научить тебя рисовать, поэтому предлагаю идти к ней бок-о-бок, вместе. Эти слова Этьен продумывал всю дорогу до кафе, пытаясь подобрать каждое из них. И, судя по выражению лица Наоки, они произвели должное впечатление – стрела попала точно в цель. — Красиво сказано, – юноша улыбнулся. – Прямо как настоящий сенсей. — Для тебя я и есть настоящий сенсей. — Ах, ну да. Тогда, сенсей, я с тобой согласен. Постараюсь себя контролировать. Этьену сложно было сказать, что он поверил нараз, потому что стараться – это одно, а делать что-то на самом деле – совсем другое. Ладно, видно будет… — Я рад, – художник стряхнул пепел с кончика сигареты. – Знаешь, ты уже не в первый раз говорил о том, что должен доказать свое умение рисовать. Ты можешь рассказать, что именно имеешь в виду? Как все это началось? Подошедший официант поставил перед ними стаканы с заказанным соком. Наоки взял свой и потянул оранжевый напиток из трубочки. Кажется, он сразу понял смысл вопроса Этьена: это не было простое любопытство, скорее – попытка первого шага к понимаю друг друга, о котором тот говорил раньше. И Наоки был вовсе не против поощрить такую инициативу, тем более, что скрывать по большому счету было и нечего. — Расскажу, – произнес он заговорщицким тоном, чтобы придать разговору интригу. – Ради меня ты нарушил свои принципы, взял учеником, так что мне нечего утаивать. Наоки закинул ногу на ногу и начал накручивать на палец волосы, передние пряди которых, как и прежде, были забраны назад, а остальные – распущены. — Как я уже тебе говорил, я рисую мангу, и она пользуется популярностью. С одним издательством у меня контракт на три года. И мне нравится это делать, но вопрос в личных принципах. Я не люблю, когда кто-то сомневается во мне. И я готов ему доказать, что он не прав, ради чувства собственного достоинства, ради гордости. — Значит, кто-то бросил тебе вызов? — Можно и так сказать, – Наоки взял вилку, лежащую на столе, и стал крутить ее в руке. – Человек, с которым меня связывают более чем дружеские отношения достаточно посредственно относится к моему увлечению мангой. Он ценит высокое искусство и живопись, отлично в этом разбирается, хотя и относится к разряду любителей, а не профессионалов. А я ценю его мнение, наверно, потому что уважаю как человека, достигшего очень многого в жизни, заработавшего себе высокий статус и признание. И как-то мы обсуждали мою новую мангу, которую как раз напечатали и пустили в продажу, и Ичиро-сан назвал ее «детскими рисунками». Он сказал, что они никогда не сравнятся с настоящей классической живописью, как во Франции. Этьен решил деликатно опустить тот факт, что в контексте «более чем дружеских отношений» звучало мужское имя. — И ты решил покорить этого человека тем, что научишься рисовать в классическом стиле? — Нет, я просто хочу сделать это для него. И показать, что я не ребенок, который только и умеет, что рисовать комиксы. Я повторюсь, я делаю это потому, что уважаю его и хочу ему соответствовать. — Он старше тебя, этот человек? Наоки кивнул и оставил вилку, наконец, в покое. — Намного? — Ему сорок. — Но ты не думаешь, что это нормально – то, что ты еще не достиг многого в свои двадцать три по сравнению с его сорока? — Ни у кого нет гарантий, что тебе уготовлены эти сорок. Я хочу делать что-то, пока могу. — Ты так говоришь… – Этьен усмехнулся и скомкал докуренную сигарету в пепельнице. – Видимо, ты очень любишь этого человека, вот и все. — Любовь – слишком бесформенное понятие, – Наоки чуть наклонил голову набок и закусил губу, размышляя и стараясь сформировать свое понимание этого слова. – Его можно разделить на несколько: и страсть, и одержимость, и преданность родителям за жизнь… И люди его опошлили, не находишь? — Есть немного, но обычно так как ты рассуждают люди, которые никогда не влюблялись. — У тебя есть девушка? – вдруг спросил Наоки, потом как ни в чем ни бывало добавил. – Ну, или парень? — Девушка, – поправил его молодой человек. – Есть. — Ты ее любишь? Этьен как-то неловко заерзал на стуле. Вроде и вопрос прозвучал просто и беспечно, но обсуждать такие личные и интимные темы с Наоки совсем не хотелось. Он вообще никогда не был любителем задушевных разговоров. Одно дело – говорить в общем, с философским посылом, и совсем другое – говорить о себе. Наверно, в этом была их с Наоки разница, ведь юноша ему спокойно выдал всю историю появления его желания рисовать, даже не скрыв то, что у него был любовник-мужчина. Но Этьену выплескивать собственные чувства из сосуда души с красивой гравированный крышкой было сложно – слишком много там смешалось за все годы, невыпускаемого наружу. — Если я с ней, то вполне логично, что у меня есть к ней чувства. — Вопрос в том, какие, – Наоки с заумным видом поднял вверх указательный палец. – Я мог бы быть для Ичиро-сан просто домашним мальчиком-любовником, которого он обеспечивает, но не хочу. Потому что я уважаю его, и себя тоже. Но у нас нет любви. У нас есть другие чувства друг к другу, просто мы подкрепляем их взаимным желаемым секса. Их беседу прервал подошедший официант. Он поставил перед ними по тарелке супа, разложил приборы и, улыбнувшись, ушел. — Мне кажется, ты слишком детализируешь понятия, – продолжил Этьен, когда они снова остались одни. – Не всегда нужно раскладывать единое целое на детали. Знаешь, как в живописи: есть картины, восприятие которых будет полным, только если ты отойдешь на определенное расстояние. — Да, но ведь изначально эта картина написана художником в деталях. — Я рад, что ты это отметил. Но в том-то и дело, что живопись и жизнь отличаются. Я уже говорил тебе про это. Наоки перевел взгляд с Этьена на свой суп с креветками и улыбнулся. — Знаешь, а с тобой интересно. Я думал, мне будет скучно. — Рассчитывал на занудного сенсея? – тихо засмеялся молодой человек. — Не рассчитывал, а опасался. Кстати, покажешь мне свои картины? — Конечно, они висят на втором этаже. — Там, где кабинет твоего коллеги, который смотрит на меня так, будто я собираюсь съесть его завтрак? От такого сравнения Этьен засмеялся вслух и громко, потому что это было так в точку! А ведь Наоки еще даже понятия не имел о никогда неугасающем аппетите Марселя. — Такое впечатление, что ты людей насквозь видишь, – сквозь смех выговорил Этьен. – Если бы ты знал, какой он любитель поесть! — Да? – улыбнулся Наоки. — Именно, но он просто не понимает меня. Ты тут ни при чем. — Ну, хоть посмешил тебя. — Да, этого давно никто не делал, – признался Этьен и взял в руки ложку. – Ну, приятного аппетита? Наоки кивнул и попробовал суп, который оказался вполне даже вкусным: недаром он придирчиво выбирал его минут пять. В темной комнате причудливо плясали тени, а приглушенный шум проезжающих под окнами машин периодически разрезал тишину комнаты. Легкий прозрачный тюль слегка колыхался от воздуха, пробирающегося через приоткрытую створку окна. Наоки лежал на спине, подложив руки под голову, и смотрел на полосы тусклого света фонарей, падающих на стену. Его пристанище на этом нешироком диване в гостиной было на удивление удобным, да и Наоки не был особо притязателен. Почему-то спать совершенно не хотелось. Из-за открытой двери соседней комнаты раздавалось сопение Люка – тот уже спал, как убитый. От нечего делать Наоки стал перебирать в пальцах висящий на шее серебряный кулон в форме иероглифа, потом и вовсе откинул плед, поднялся и пошел на кухню на цыпочках, чтобы не разбудить Люка. Он налил себе в стакан воды, вернулся в маленькую гостиную и присел на широкий подоконник, поставив на него одну босую ногу. В окне были видны крыши домов напротив. Город почти спал. Париж – мечта романтиков и кладезь искусства. Наоки хотел здесь побывать, но никогда не думал, что приедет сюда еще с какой-то целью, помимо прогулок по узким улочкам и набережной Сены. За все эти дни у него так и не было времени просто пройтись по городу и посмотреть на него глазами туриста, почувствовать тот самый французский шарм, о котором все говорят. Надо бы сделать это в ближайшие дни. Сделав пару глотков воды, Наоки поставил стакан на колено и почувствовал, как нотки холодка пробираются через легкую ткань спортивных штанов и касаются кожи. Сегодня они занимались с Этьеном до семи вечера, и Наоки с искренним облегчением выдохнул, когда узнал, что с этой картиной покончено. Конечно, не обошлось и без критики, но юноша уже понял, что не стоит воспринимать ее в штыки. Одно, по крайней мере, не могло не радовать – его сенсей в самом конце сказал о том, что завтра они будут писать что-то другое, потому что Наоки казалось, что на яблоки он теперь вообще смотреть не сможет. После обеденного разговора каким-то образом Наоки стал чувствовать себя с Этьеном проще. Вроде бы они и не стали друзьями, но как будто прежнее напряжение постепенно отступало. И, кажется, это ощущение наступило в тот момент, когда Наоки сказал эту простую шутку про его друга, когда Этьен рассмеялся звонко и искренне, и лицо его изменилось, будто стало светлее и мягче. Может быть, Этьен просто тоже стал чуть более открытым после того, как Наоки рассказал ему немного о себе. Странно, но художника нисколько не смутило то, что юноша упомянул об Ичиро-сан, но с другой стороны – это приятно, когда не натыкаешься на стену предрассудков при своей откровенности. Но даже несмотря на то, что стена стала спадать между ними, Этьен все равно казался Наоки человеком закрытым и, наверно, как прямое следствие, интересным. Упоминание об Ичиро-сан не отзывалось ноющей тоской в сердце, а скорее было похоже на слегка горьковатую, но вкусную клюкву в сахарной пудре. Любовник Наоки был не похож на других, и именно это привлекло юношу в нем два года назад, когда он случайно встретил его и своего отца после деловой встречи. Взгляд Ичиро-сан, задержавшийся на сыне бизнес-партнера дольше, чем следовало бы, заинтересовал и Наоки. Распрощавшись с отцом, юноша пошел в сторону университета, держа под мышкой учебник и тетрадь с лекцией, когда у края дороги затормозил черный отполированный «БМВ», тонированное стекло которого опустилось, открывая улыбающееся лицо мужчины в строгом деловом костюме. Уже тогда Наоки был уверен, что его брошенная вскользь улыбка еще при отце пару минут назад не прошла даром – о ней помнили, и помнили еще долго. Даже в постели Ичиро-сан говорил о том, что именно эта очаровательная и загадочная улыбка Наоки стала виной всему: тому, что он изменил своим деловым принципам, став любовником сына своего партнера по бизнесу. Конечно, об этом никто не знал, включая жену и дочь Ичиро, которые жили в роскошном небоскребе под самым небом и не были ничем обделены. Наоки всегда знал, что этот брак был просто фарсом и вынужденностью – в бизнес-кругах любой мужчина, достигшей такой высокой планки, должен был быть семьянином и отцом. Кажется, даже сама жена Ичиро-сан прекрасно все понимала, поэтому Наоки ни разу не слышал от нее звонков, когда отдавался любовным утехам со своим любовником. Нет, Наоки вряд ли скучал по нему сейчас. Скорее, просто хотел его присутствия рядом, и тех «взрослых», умных разговоров, которых он никогда не получал от своих сверстников. Единственное, чего никогда не хватало Ичиро-сан – это способности жить одним днем, одним моментом – так, как хотел Наоки. Ичиро всегда был рационалистом, четко представляющим, что произойдет через час или два, и какие шаги перед этим последуют. Он не мог позволить себе не думать о будущем, потому что мир бизнеса был завязан совершенно на других принципах: голом расчете и четкой стратегии. Но даже это не мешало Наоки относиться к своему любовнику так, как он к нему относился. И еще не хватало его крепких рук сейчас… За окном снова разорвал тишину звук проезжающего мимо автомобиля. Наоки допил воду из стакана и отставил его на подоконник, обхватив колено руками. Почему-то сейчас он чувствовал себя до безумия одиноким, будто плыл с косяком рыб по течению, но из-за шторма отбился и потерялся. Его родной город остался далеко за горизонтом, а время с каждой секундой по крупицам падало в прошлое, ведя свой неумолимый счет. Наоки так и просидел еще на этом подоконнике часа два, пока все окна в домах напротив не превратились из желтых в черные экраны, а веки стали медленно опускаться. Он добрел до дивана, лег на бок, отвернувшись к стене, прикрылся пледом чуть ли ни с головой и глубоко вздохнул: начался третий день еще одного месяца его жизни. — Спасибо, что позвал меня прогуляться. Мы давно просто так вот не ходили по парку, - Эми чуть крепче сжала руку Этьена и запрыгнула на бордюр, пытаясь идти ровно и сохранять равновесие. Она все еще была одета в деловой костюм: белую блузку и прямую серую юбку чуть выше колена. Черные лакированные туфельки тихо цокали по твердой поверхности, отбивая ритм пульса уставшего после рабочего дня города. — Потому что я давно никуда не приглашал тебя, – Этьен виновато улыбнулся и чуть приподнял локоть, чтобы Эми было удобнее за него держаться. — И потому что я совсем увлеклась работой, – с не менее виноватой улыбкой отозвалась девушка, потом повернулась к молодому человеку, и глаза ее погрустнели. – Я все время стала думать о своем проекте, совсем перестала уделять тебе внимание. Скоро уже выходные. Давай съездим куда-нибудь загород, побудем вдвоем, отдохнем? — Замечательная идея, – Этьен одобрительно кивнул. – Как насчет воскресенья? — И пикника? — И бутылки Шардоне? — Идет! – Эми порывисто спрыгнула с бордюра и обняла его за шею. – Я обещаю, что как только закончится мой проект, мы обязательно съездим куда-нибудь отдохнуть на пару недель, и я не дам тебе соскучиться. — Да я и не скучаю, – Этьен скрестил руки за ее спиной и прижал к себе. – Мои студенты, галерея, теперь еще и ученик… — Кстати, как ваши успехи? – девушка плавно отстранилась и не спеша пошла по дорожке, держа Этьена за руку. — Пытаюсь объяснить ему основы живописи. У него своеобразное видение окружающего мира, и это отражается и в работах. — Но ведь это неплохо, когда у художника свой стиль. — Да, но вопрос не в стиле, а в умении писать картины и доносить до зрителя все тонкости того, что ты изобразил. Сначала надо просто научиться грамотно рисовать, а уже потом делать акцент на своем стиле. — Знаешь, я бы хотела посмотреть на него. — Зачем? – Этьен полез в карман за сигаретой. — Интересно взглянуть на человека, который принудил тебя взять его в ученики и переборол твое упрямство. — Никто меня не принуждал. — Ты же сам так говорил, – засмеялась Эми. – Расскажи мне о нем. Какой он? — Хмм, – Этьен явно задумался над вопросом, пытаясь найти определение, и в итоге выдал: – Странный. — Странный? И чем же? — Сложно объяснить. Просто не похож на других. Говорит все, что думает, без разбора. Эмоциональный и вспыльчивый, привыкший жить одним днем. Наверняка избалованный сынок богатых родителей. — При том, что ты не назвал ни одной добродетели, не слышу в твоем голосе недовольства, – улыбнулась Эми. – Скорее похоже на размышления вслух, а это значит, что ты о нем вполне нормального мнения. Этьен покосился на подругу и выпустил дым тонкой струйкой из приоткрытых губ. На фоне темно-зеленых крон деревьев он выглядел как туман. — Ты снова решила вспомнить начальный курс по психологии? — Немножко. Так все же, ты нас как-нибудь познакомишь? – не унималась девушка, и Этьена почему-то такое поведение стало немного раздражать. — Это всего лишь моя работа, и не думаю, что мой ученик – это экспонат в музее, который нужно осмотреть, так что, – он закинул руку ей на плечо и шепнул на ухо: – Мы найдем, как провести время с тобой наедине без третьих лишних. — Просто ты всегда разделял работу и личную жизнь. Так и скажи. — Говорю, – Этьен усмехнулся. — Ладно, я тоже ни с кем не собираюсь делить тебя и наше общее время на двоих. Кстати, тебе привет от моей мамы, – как бы между делом заметила Эми, разглядывая перистые облака на горизонте. — Спасибо. Она звонила? — Да, но мы недолго говорили, так как мне нужно было бежать на совещание. Я все-таки надеюсь, что когда-нибудь вы познакомитесь лично: ты, мама, папа и братик. — Брат же не живет дома? – напомнил Этьен. — Ну и что? Ради такого случая, он бы пришел в гости. Правда, если бы нашелся. — В смысле? — Не знаю, мама сказала, что он куда-то пропал – видимо, опять загулял с друзьями. — Молодость… - вздохнул Этьен. — Ты так говоришь, будто тебе уже пятьдесят, – Эми с укоризной помотала головой. – Так, надо выводить тебя из затянувшейся меланхолии, милый. Так что воскресенье, пикник и отдых – то, что доктор прописал. И уж я об этом позабочусь! — Молодость… Это слово похоже на бутон розы. — Ты так говоришь, будто уже стар. А тебе ведь в следующем году будет только тридцать. — Ну, тридцать же, а не шестнадцать, как тебе. Улыбка, будто подаренная в красивой упаковке. Прикосновение пальцев к макушке, легкое, потом более настойчивое, чтобы взлохматить непослушные русые волосы. Мальчишка светится от счастья и сам подается под эту широкую ладонь – она всесильна. Она способна превратить пустой серый холст в яркий красочный пейзаж, среди которого хочется оказаться, как в зазеркалье. Она способна указать верный путь кисти, слегка подрагивающей в юношеской руке от неуверенности. Она теплая и надежная, особенно когда прикасается к коже. — Так ты собираешься дописать этот натюрморт? – еще одна улыбка, и серые глаза искрятся. — Конечно, – шестнадцатилетний парень берет в руку кисть, смотрит на ее кончик, потом на стоящего рядом мужчину. Его щеки покрываются легким румянцем, когда он заговаривает снова. – Если хочешь, я поделюсь с тобой своей молодостью. Мне не жалко – бери. Усмешка тонких губ. И очередное прикосновение к волосам, мимолетное, едва уловимое, хотя пара прядей даже всколыхнулась. — Какая щедрость… Но я пока, пожалуй, повременю. Итак, давай. Твой натюрморт весь в ожидании.