Рисуя линии жизни

Пока Наоки отошел в туалет, Этьен задумчиво смотрел на нарисованный юношей городской пейзаж и в который раз за этот день пытался понять, что именно в ней было не так. Вроде бы и пропорции соблюдены почти что идеально, и с цветами на этот раз получилось очень натурально, но рисунок выглядел скорее как обыкновенная фотография, снятая на простую мыльницу. Кажется, и придраться особо не к чему, перспектива городских улиц получалась у Наоки гораздо лучше натюрморта, но Этьен явно чувствовал, что этой картине чего-то не хватало. Сегодня он не просил Наоки рисовать, а просто рассказывал ему про различные техники рисования. Эту теоретическую часть он придумал по ходу, но ведь без нее любое рисование будет просто безвкусными штрихами. Когда юноша вышел из ванной комнаты, одергивая на ходу белую футболку с рисунком, на которой были изображены какие-то мультяшные звери, Этьен отвлекся от разглядывания нарисованного Парижа и потянулся к рабочему столику за сигаретой. Пачек там было несколько: сигареты разных марок, одна из них с ментолом. Выбрав более легкие, молодой человек прикурил и посмотрел на подошедшего Наоки. Волосы у того снова были забраны, но на этот раз тонким обручем. Мешковатые джинсы будто были на размер больше и еще сильнее подчеркивали его худобу. Они висели низко на бедрах, поддерживаемые разве что ремнем, а когда Наоки засовывал руки в карманы и оттягивал их вниз, из-под пояса даже виднелась широкая резинка белого нижнего белья. И вообще, вид у него сегодня был немного странный, как успел заметить Этьен с самого утра. Будто Наоки не выспался или сильно устал. Но художник не мучил его вопросами, а просто предложил кружку крепкого кофе или чая. В этот раз, на удивление и противореча своим словам, Наоки выбрал кофе — видимо, точно не выспался. — Все еще не можешь понять, что не так в моей картине? – юноша подошел к ней ближе, минуя учителя, чуть наклонился, разглядывая вблизи, будто под лупой. Он снова положил руки в карманы и оттянул джинсы, словно хотел потянуться или заскучал. — Да нет, просто смотрел… – зачем-то соврал Этьен. – Думаю, нам надо сделать перерыв. А то ты уже четыре часа слушаешь мою лекцию. Помнишь о том, что хотел посмотреть мои работы? — Помню, конечно! – темно-карие глаза Наоки загорелись любопытством, и Этьен поймал себя на мысли, что такое выражение лица у юноши было не впервой, и было в нем что-то такое ребяческое и искреннее, поистине красивое… — Тогда предлагаю сделать это сейчас. — Отлично! – Наоки распрямил плечи и поднял вверх указательный и средний палец в пацифистском знаке. — Что это значит? – усмехнулся Этьен. — Что? – непонимающе вздернул плечами юноша, а потом, будто поняв, о чем шла речь, повторил предыдущий жест. – А, это? Просто… хмм, ну как тебе объяснить… Не знаю, привычка. Он улыбнулся и посмотрел на свои пальцы, будто хотел разгадать смысл собственных жестов. «Привычки отражают индивидуальность», – вдруг вспомнил Этьен слова Наоки. Как у этого парня получалось придавать давно устаканившимся, привычным, обыденным вещам какой-то новый оттенок, заставлять задуматься и посмотреть на них с другого ракурса, будто с изнанки? Наоки с внимательным видом переходил от одной картины к другой, которые были развешаны вдоль периметра второго этажа. Этьен в основном молчал, только отвечал что-то, если Наоки комментировал или задавал вопросы. — А эта… – юноша встал перед очередной работой и чуть прищурился, – мне нравится! На картине был изображен силуэт маленького мальчика в светлых шортах и майке на берегу моря, который держал за стебель воткнутую в ровный светлый песок ярко-красную герберу. Небо над морем было соткано будто из тонких шелковых нитей нежных цветов и оттенков, олицетворяющих закат. Лица мальчишки не было видно, его наполовину прикрывали светлые вьющиеся волосы. Но сама атмосфера картины и ее цвета поглощали целиком, навевая какое-то блаженное умиротворение и вызывая улыбку. — Ты сам это придумал? — Да, когда ездил на море, смотрел на играющих на песке детей и этот образ как-то пришел в голову. — Мне кажется, он на тебя похож в детстве, – Наоки повернулся к стоящему позади художнику и всмотрелся в его лицо, словно хотел сравнить ребенка на картине и молодого человека. — Да? Может, из-за цвета волос. — Может и из-за этого, хотя мне кажется, сходство в чем-то другом, – Наоки снова повернулся к картине. – Я тоже не могу до конца уловить… Но, знаешь, теперь я понимаю, что ты подразумевал, когда говорил «чувствовать цвета». Ты их чувствуешь настолько глубоко… — Поверь, у тебя тоже успехи в этом. — О, ты решил меня похвалить? – иронично отозвался Наоки и обернулся, взгляд приобрел лукавые нотки. – Не захвали своего ученика, сенсей. — То не критикуй, то не хвали… Ты бы уж определился, – таким же ироничным тоном ответил Этьен. — Ко мне сложно найти подход, да? — Ну, признаться, ты не самый простой человек, которого мне приходилось встречать. — Так же, как и ты сам. Неожиданный женский голос прервал их разговор. Оба обернулись, чтобы встретиться взглядами со стройной белокурой девушкой в легкой шелковой накидке. — Катрин? – удивился Этьен. – Какими судьбами? — Проезжала мимо и решила навестить своего милого друга, – девушка сделала пару шагов навстречу, которые отдались в пространстве галереи цоканьем высоких каблуков, и поцеловала его в обе щеки. А потом все ее внимание сконцентрировалось на Наоки. Этьен прекрасно знал этот ее взгляд, который говорил о том, что Катрин нашла новую жертву для обольщения. Кажется, с Мишелем у нее особо ничего не вышло, зная его природную застенчивость. — Катрин, – девушка протянула руку, не дожидаясь представления Этьена. — Наоки. — О, какое красивое имя. Редкое и так мелодично звучит… «Начинается, – закатил глаза Этьен. – Хоть бы придумала какие-нибудь новые способы совращения малолетних». — Ты ведь не француз? — Нет, я из Японии. — Ах, страна восходящего солнца! Как удивительно! А ты новый протеже Этьена, его ученик? Наоки бросил быстрый взгляд на своего учителя. — Нет, я просто помогаю ему с одним проектом… — Да, это мой ученик. Юноша изумленно уставился на Этьена: и с каких это пор тот признает это? — Как мило! Значит, скоро мы сможем лицезреть в этой галерее твои работы? – обратилась Катрин к Наоки. – Кстати, на каком курсе ты учишься у Этьена? — На последнем, – опередил художник, прежде чем Наоки что-то сказал. Кажется, юноша оказался догадливым, потому что подхватил этот разговор. — Да, именно, на последнем. В этом году заканчиваю университет. — Наоки, Катрин – художественный критик, – решил сменить тему Этьен и полноценно представить девушку. — Мне кажется, моя профессия звучит несколько пугающе, – засмеялась та и поправила на плече накидку. – Этьен, не пугай своего ученика, а то у него сложится обо мне неверное мнение. — Меня это вовсе не пугает. Любая профессия заслуживает уважения, – заверил ее Наоки. – Особенно, если ее представителем является такая очаровательная особа. Этьен многозначительно посмотрел на юношу: «Нет, он что, флиртует с ней? Вот так новость! Видимо, недолго скучал по своему любовнику. Очередной мой ученик в ее сетях, причем еще и по собственной инициативе». — Спасибо за комплимент, Наоки, – Катрин засветилась, будто на нее повесили новогоднюю гирлянду. – Ты очень любезен, поэтому не потерплю отказа присоединиться к нам сегодня вечером на мероприятии в честь Жака Фелуа. — О, че-е-ерт! – протянул Этьен, накрывая ладонью лоб. – Я совсем забыл об этом! — В последнее время ты стал каким-то рассеянным, – улыбнулась Катрин. – Но это не извиняет тебя, поэтому через полтора часа мы должны быть на Монмартре. Машину оставляй здесь, я вас подвезу. А пока простите меня, мальчики, я попудрю носик в ванной комнате, а заодно повидаюсь с Марселем. Напоследок Катрин одарила Наоки плотоядным взглядом и упорхнула в кулуары галереи, лишь оставляя за собой тонкий шлейф сладковатого парфюма. — Можно вопрос? – после некоторой паузы спросил Наоки, поворачиваясь к Этьену. — Давай. — Кто такой Жак Фелуа? — Известный в богемных кругах художник-авангардист. — А Монмартр? — Это очень интересный район Парижа, самое творческое место города. Наоки кивнул, о чем-то размышляя. — Что-то еще хочешь спросить? – заметил замешательство юноши Этьен. — Ей можно доверять? — В каком смысле? — Ты сказал ей, что я твой ученик. Не полную правду, конечно, но другим ты и этого не говорил. — Она моя хорошая знакомая, так что все нормально. — На твое усмотрение, – пожал плечами Наоки. – Ладно, видимо, экскурсия по твоей галерее отменяется в связи с тем, что тебе нужно уезжать. Во сколько мне завтра приходить? Этьен сложил руки на груди и откинулся спиной на стену. Он пространно посмотрел куда-то перед собой и, наконец, спросил. — Значит, не примешь приглашение Катрин? — Не думаю, что мое появление будет там уместно. Да и тебе врать лишний раз тоже не доставит комфорта. Ты ведь тоже так думаешь, почему бы не сказать об этом вслух? Такая прямолинейность Наоки заставила Этьена испытать неприятный укол вины где-то внутри. Ведь в глубине души он действительно так думал. Юноша стоял напротив и смотрел на него абсолютно спокойным и ровным взглядом, будто сказанные до этого слова не произвели на него самого никакого впечатления. — Ладно, я пойду. Извинись перед своей знакомой за меня. Скажи, что у меня оказались срочные дела, – Наоки коснулся деревянных перил балкона и пошел по направлению к лестнице, добавляя на ходу: – Знаешь, тебе надо научиться быть немного более открытым. Людей гораздо больше обижает ложь, нежели правда, пусть даже если она и не совсем приятна. Этьен смотрел ему в спину. На белой футболке юноши образовалась тонкая складка ровно посередине лопаток. Внутри скрутилось скользкое, неприятное ощущение, но оно не было похоже на обиду от сказанных слов, а скорее на понимание собственной неправоты, а признавать ошибки Этьену было всегда самым трудным. Подошвы черных кед Наоки ступили на первую ступеньку вниз, бесшумно и мягко, но шаг, который должен был последовать через секунду, прервал оклик. Рука юноши замерла на перилах, потому что это прозвучало слишком неожиданно. И даже не сам голос Этьена, сколько обращение… — Нао! Юноша резко обернулся так, что волосы на плечах всколыхнулись. Этьен так и не поменял позы, но выражение его лица изменилось. И взгляд – он словно стал более осознанный и глубокий. — Если твои срочные дела все же могут подождать, то я лично приглашаю тебя пойти с нами. Хотя все-таки придется соврать на тему того, что ты один из моих студентов, – Этьен улыбнулся одним уголком губ, будто молчаливо извинялся. — Ты не обязан, Этьен. Не думай, что меня это как-то задело. До завтра, сенсей. Буду к двенадцати. На улице оказалось прохладно, и судя по низким свинцовым облакам собирался дождь. «Черта с два, не задело, – усмехнулся Наоки, стоя на пороге и глядя в серое небо, готовое вот-вот разразиться слезами. – Да, я ненавижу ложь, но еще больше ненавижу показывать собственную слабость. И ты ее никогда не увидишь, сенсей». Наоки заторопился по направлению к метро, надеясь, что успеет до дождя оказаться в шумной подземке, где поезда-гусеницы перебрасывают людей с одного конца города на другой. И уже спускаясь по ступеням мимо встречных прохожих, Наоки вдруг резко остановился и похлопал себя по карманам джинсов. — Черт! – выругался он вслух и, закатив глаза, повернулся, глядя на лестницу, ведущую обратно в город. «Да уж, подход к тебе действительно не найдешь. И что у тебя в голове творится? Точнее нет, что творится в голове у меня? Почему я вообще обо всем этом до сих пор думаю?» Этьен в очередной раз чертыхнулся, потушил сигарету в пепельнице и подошел к окну, глядя в небо, где кучкующиеся облака оттенка пепла рисовали свой пейзаж. Все шло нормально, пока Катрин не ворвалась в его галерею со своими необузданными нимфоманскими желаниями. Хотя нет, винить другого в собственной глупости означает, что ты сам еще больший глупец. По большому счету Наоки бы нисколько не помешал ему сегодня вечером, а, может быть, и наоборот, разбавил компанию. Просто Этьену было неприятно то, что ему снова придется лгать всем вокруг, признаваясь в том, что Наоки студент университета. А стоило бы сказать, что это его личный ученик, то последовало бы слишком много вопросов, или еще хуже – новость бы разошлась достаточно быстро, и желающих взять себе в репетиторы Этьена оказалось бы немало. Ему уже неоднократно предлагали стать частным учителем до появления Наоки в его жизни. Неподалеку раздалось мурлыканье, и Этьен обернулся на диван, замечая Марго, лениво потягивающуюся на подлокотнике. — Хочешь яблоко? – он подошел к ней ближе, опустился на колени и почесал за ухом, а потом взгляд наткнулся на черную сумку, лежащую рядом с диванной подушкой – сумку Наоки. – И что ты в нем нашла? Марго, конечно, не ответила, только спустилась с подлокотника и потерлась о руку хозяина. Этьен снова перевел взгляд на тряпичную сумку: учитывая, что Наоки ушел без нее, это значит, что очень скоро он обнаружит пропажу и вернется – ведь там, наверняка, и ключи, и бумажник, и телефон. А пока есть время выкурить еще одну сигарету. Он уже зажал ее губами, чтобы прикурить, когда в дверь раздался аккуратный стук. Пришлось отложить зажигалку, а вместе с ней и сигарету. Дернув на себя дверь, Этьен даже не особо удивился, когда увидел на пороге Наоки, который прислонился к стене рядом и скрестил ноги. — Кажется, я знаю, зачем ты вернулся, – Этьен добродушно улыбнулся. Ему искренне хотелось растопить лед напряжения, вызванного недавним разговором. — Я сумку забыл, а там все деньги. Не могу даже на метро уехать, – Наоки неловко пожал плечами. — Заходи, – Этьен пропустил юношу в прихожую. – Сейчас принесу. Он вернулся к дивану, взял сумку, чтобы вернуть ее, когда в дверь вдруг раздался очередной стук, вовсе не аккуратный и тихий, как до этого, а частый и настойчивый. Этьен вышел к юноше, протянул ему сумку и настороженно посмотрел на дверь, когда из-за нее вдруг раздался голос Катрин: — Этьен! Ну, открывай же! Я знаю, что вы здесь. Нам пора ехать! — Настойчивая женщина, – констатировал Наоки, тоже глядя на дверь. — Так и есть. Так что ты бы с ней поосторожнее, она уже на тебя глаз положила, – предупредил Этьен как бы между делом. — Учту, спасибо. Губы Наоки изогнулись в легкой улыбке, и отчего-то Этьену при виде нее стало гораздо легче на душе. — Ну Этье-е-ен! Так ты откроешь? – уже по-детски обидчиво. Ничего больше не оставалось, как отпереть замок, но Этьен загородил собой вход в студию так, чтобы Катрин не смогла туда даже протиснуться. — Посторонним вход сюда воспрещен, ты же знаешь, – спокойно напомнил он девушке, которая недовольно сверлила его взглядом. — Зануда, – надула губки Катрин. – Ладно, не нужна мне твоя студия. Просто отдай Наоки. Мы будем ждать тебя в машине. — Я боюсь, что пока я к вам выйду, ты уже успеешь сделать с ним что-то такое… — Перестань, – прервала его блондинка и широко улыбнулась. – И не утрируй. Я белая и пушистая. Так где Наоки? — Я тут. Этьен почувствовал, как ему на плечо легла теплая ладонь, убирая его руку с дверного косяка. Он обернулся на Наоки и сделал шаг в сторону. — Я могу постоять с тобой внизу, пока ты будешь ждать Этьена, но у меня не получится с вами… — Наоки! – в одно мгновение Катрин подхватила юношу под руку и, дернув на себя, повела вниз по ступеням, не давая даже вставить и слова. – Ты слышал, о чем говорил Этьен? Не обращай внимания! Это все его больная фантазия. Знаешь, художники… у них фантазия так бурно развита, что иногда они начинают выдумывать что-то просто так…. Но все равно Этьен – душка, хотя почему-то мне кажется, что как учитель он может быть довольно строгим и требовательным… Ее голос поглотили стены галереи и расстояние. За все время, пока они не исчезли за поворотом, Наоки не сумел вставить и слова. Этьен проводил их взглядом, усмехнулся и вернулся в студию, чтобы выключить свет, подхватить сигареты и ключи и пойти вслед за Катрин и Наоки, пока его знакомая окончательно не вошла в раж. Наоки не понимал, как поддался на это, но его практически запихнули в машину. Причем не кто-то, а девушка почти его же комплекции! И откуда в такой хрупкой девице столько силы? Наверняка на руках еще и синяки останутся. И еще эта улыбочка подходящего к автомобилю Этьена, который созерцал всю сцену спланированного похищения и даже не предпринял попыток ему помочь. Наоки сердито покосился на сидящего рядом молодого человека, который дымил своей сигаретой так, что уже дышать было нечем. Юноша привередливо помахал рукой перед лицом, стараясь разогнать дым, и нарочно прокашлялся. — А можно хотя бы окно открыть? – язвительно спросил он. – А то у меня чувство, что я в камере пыток. Можно было конечно пересесть на переднее сидение к Катрин, но в том-то и дело, что там была эта женщина-вамп, да и место было занято громадной корзиной с цветами, которую она везла в подарок. Вся эта обстановка уже стала порядком раздражать. Маленький «Форд» казался слишком тесным, прокуренным воздухом невозможно было дышать, и Наоки, прикрыв глаза, обессилено откинул голову назад. Буквально через мгновение в лицо ударил поток свежего воздуха. Он пах дождем и прибитой к асфальту влажной пылью. И нотками, непонятно откуда взявшегося мужского парфюма… Наоки распахнул глаза, упираясь взглядом в Этьена, который, перекинувшись через него, открывал окно автомобиля. — Тебя укачало? – его голубые глаза повернулись к Наоки и отчего-то показались слишком яркими, так что юноша даже заморгал. — Укачает тут… с вами… – пробубнил он. – С чего ты взял? — Ты бледный. — Я всегда такой. Этьен распрямился и вернулся на свое место. Сигарета из его пальцев исчезла – видимо, потушил ее. — Я говорил, что не хочу никуда ехать, – Наоки показательно отодвинулся к дверце. — Я тут ни при чем, – помотал головой художник. – Все вопросы к ней. Он показал в сторону водителя, стараясь звучать тише. — И тем более я тебя предупреждал, чтобы ты был с ней аккуратен. Она любит молодых парней, – почти шепотом сообщил он. — Одни извращенцы кругом, – продолжал ворчать Наоки, подперев рукой голову и глядя в окно, из которого теперь дул приятный свежий ветер. — Не обобщай. Наоки скорчил недовольную гримасу и замолчал до конца пути, смирившись со своей судьбой до конца сегодняшнего вечера. Наверно, Наоки подсознательно ожидал увидеть некое подобие «Фабрики» Энди Уорхола, когда переступил порог старого дома с лепнинами и оказался в огромном зале со старыми колоннами. Он был практически пуст, не считая диванов и столов. Ну и людей, конечно. Казалось, что все голоса смешивались вместе и отдавались в бетонных стенах гулким эхом. Но только никакой «Фабрики», даже ее подобия, Наоки не увидел. Он так и не понял: разочаровало ли его это или успокоило. Никаких кокаиновых дорожек, странно одетых людей и расширенных зрачков. Никаких парочек, занимающихся сексом в непристойных позах у всех на виду. Вполне нормальные люди, сидящие компаниями за деревянными столиками, в вполне приличной одежде. Кто-то пьет вино, кто-то коктейли, кто-то более крепкие напитки. Закуски и фрукты на столах выглядят довольно аппетитно. — И это называется вечеринкой? – с иронией спросил он у Этьена, который шел рядом с ним по направлению к одной из компаний. — Не нравится? — Да нет, я другого ожидал. — Чего же именно? — Ну, что-то в стиле Уорхола. На это заявление Этьен только тихо засмеялся. — Такое тоже бывает, если всех сильно напоить. — Правда? — Ну, видел пару раз. Только я не любитель подобных шоу, поэтому не дожидался разгара вечеринки. Я вообще не очень комфортно чувствую себя на таких мероприятиях и нечасто их посещаю. Может, поэтому и был не особо настроен на твое присутствие. Ты ведь, наверняка, ожидал, что я здесь буду душой компании. Этьен смотрел куда-то перед собой, но будто бы не замечал этих людей вокруг, и Наоки был уверен, что сейчас его учитель был абсолютно искренен с ним. Это было заметно и по голосу, и по выражению его лица, и даже по некоторому смущению, которое сквозило в глазах. «Так значит, дело было вовсе не во мне?» – виновато подумал юноша. — Наоки, Наоки! – прервала их Катрин, подбегая и хватая его за руку. – Пойдем, я представлю тебя нашим друзьям. Этьен, возьми букет. Она всунула корзину с цветами в руки художнику и потащила Наоки за собой. — Эй-эй, – запротестовал тот к удивлению Этьена. – Подожди, пожалуйста. — Что такое? – Катрин остановилась и непонимающе посмотрела на него. — Все, конечно, замечательно, – Наоки аккуратно вынул свою руку из ее пальцев, – но я все же пойду с Этьеном. Даже если он и не горел желанием вести меня сюда с собой, - юноша бросил быстрый взгляд на молодого человека, – все же он мой сенсей. — Но… – девушка даже поперхнулась воздухом. — Катрин, думаю, самое время вручить букет виновнику торжества, – Этьен передал его обратно ей в руки. – Мы следом за тобой. Она приняла корзину и расстроено вздохнула, отворачиваясь и поправляя упаковку, а Этьен улыбнулся Наоки одним уголком губ и кивнул. — Что ж, это действительно моя ответственность – познакомить тебя со всеми. — Дело не в этом, я не напоминал о твоей ответственности, – карие глаза юноши смотрели на него неотрывно и в сумрачном желтоватом свете плафонов казались светлее, чем обычно, и мягче. – Просто я тоже не очень комфортно чувствую себя на таких мероприятиях, а из всех присутствующих ты здесь единственный близкий мне человек. И еще я не хотел оставлять тебя одного. Что промелькнуло тогда во взгляде Наоки, Этьен не понял – словно по дну радужки пробежала едва заметная золотистая искра. Она была похожа на хвост крошечной кометы, и так же быстро исчезла, будто ее и не было. И вместе с ее исчезновением Этьен подумал о том, что, может, и неплохо, что Наоки находился с ним здесь и сейчас, потому что, если признаться, юноша тоже был для него здесь самым близким человеком, несмотря на то, что он его знал всего четыре дня, а остальных – целые годы. Он никогда не любил столпотворения, а уж толпы незнакомых людей – подавно. Они его пугали. Так происходит и сейчас, и даже широкая спина стоящего рядом учителя не избавляет мальчишку от неприятного ощущения того, что эта толпа может его раздавить. Лица кажутся фальшивыми, и вся ситуация превращается в спектакль, где неудачные актеры исполняют роли этого фарса. Ему хочется спрятаться за стоящего рядом мужчину, который кажется единственным близким среди массы чужих лиц, и попросить: «А давай уйдем отсюда? Сбежим. Вдвоем. Куда-нибудь, где не будет всех этих людей». — Соберись. Все же это твой первый выход в свет. Его учитель плавным жестом, пока никто не видит, поправляет на груди мальчишки темный галстук, и не замечает, как под белой выглаженной няней рубашкой гулко бьется молодое сердце в грудной клетке. А оно ведь там подпрыгивает как резиновый мячик: бам-бам-бам! — Ты ведь не оставишь меня, Ролан? – голос отчего-то ломается, дрожит. — Перестань, ты уже не ребенок, – достаточно строго отрезает учитель. – От того, какое впечатление ты сегодня произведешь, зависит и мнение окружающих обо мне. Так что держи себя в руках. Ты ведь мужчина. Если только выдержать этих людей ради него, ради учителя… Мальчишка набирает побольше воздуха глубоко в легкие. Ему даже чудится, будто он чувствует его прохладное касание внутри где-то в области солнечного сплетения. — О, Ролан! Как давно мы с тобой не виделись! Следы от ярко-красной помады образуются с завидной скоростью на щеках мужчины и даже в уголках его губ, и мальчишка сжимает руки в кулаки, потому что в нем вдруг просыпается необъяснимое чувство всепоглощающего раздражения. Эта расфуфыренная девица готова отдаться учителю прямо здесь – по крайней мере, так это выглядит со стороны, и ее выпирающая из декольте грудь явно не говорит о сдержанном целомудрии. — Ах, ты привел с собой своего ученика? Какой милый мальчик! Она заглядывает в голубые глаза парнишки и скалится в улыбке, потом треплет его по волосам, как щенка. До невозможности противно! Хочется ударить ее по рукам, оттолкнуть. Ему шестнадцать лет, а она ведет себя с ним как с маленьким ребенком. — Да, познакомься, Джулиана, это… — Его любовник. Откуда находятся эти слова? Он в жизни не произносил ничего подобного. Да еще и звучат из его неопытных уст так сексуально, почти что развратно. Юноша прекрасно знает, что сейчас сотворил сразу несколько грехов: солгал, опорочил имя учителя, нагрубил и… выдал свои самые тайные желания… — Что ты такое?.. – серые глаза Ролана смотрят на него, не отрываясь, и мальчишке хочется спрятаться от этого взгляда: в нем столько всего и сразу, от ярости до восхищения. Учитель хватает его за локоть, поспешно извиняется перед девицей и тащит за собой в какой-то закоулок, толкает к стене со всей силой так, что юноша больно ударяется затылком. — Ты что творишь?! Что это было?! — Не кричи на меня. — Не кричать?! – Ролан захлебывается возмущением. – Ты хоть понимаешь, что сказал ей? — Я не сдержался, она меня раздражала. Прости, – юноша опускает глаза, которые начинают жечь непрошенные слезы. – Я… Слова заканчиваются сами собой. — Садись на такси и поезжай домой, – голос учителя твердый, не терпящий возражений, он будто не слышит тихих всхлипов. – Твоему отцу скажем, что ты себя плохо почувствовал. Идем, я провожу тебя до дверей. Юноша хочет сказать ему что-то, но губы будто сшили нитями, они не двигаются. Он только послушно идет за своим учителем, который по дороге еще и улыбается встречным гостям, и думает о том, что больше всего на свете ненавидит публичные мероприятия и этот проклятый день. Дефиле вдоль практически всего периметра затянулось на час, и это притом, что они не задерживались подолгу у столиков, обходясь приветствиями, представлением и парой слов. Наоки уже вполне вжился в роль выпускника художественно-графического факультета, но в глубине души весь этот фарс его уже порядком вымотал. Поэтому когда он с удовлетворением отметил, что вроде бы со всеми они поздоровались, то прямиком направился к длинному столу, на котором находились фрукты и маленькие пирожные. Положив на тарелку несколько сладостей, юноша растянулся в улыбке предвкушения: они же даже не обедали сегодня. Кстати, а где Этьен? Наоки огляделся, замечая мужчину одиноко стоящим у стены. Он откинулся на нее спиной, в поднятой руке тлела сигарета. Подхватив еще пару пирожных, юноша подошел к учителю и протянул ему тарелку. — Угощайся, я и на твою долю взял. Этьен посмотрел на сладости и с равнодушным видом потянулся за одной. — У тебя скучающий вид, – заметил Наоки, тоже откинувшись спиной на стену с ним рядом. — Я же говорил, что… — Я помню. Может, я и не знаю тебя так хорошо, но я видел, что ты не был полностью искренен со всеми ними. Но я тебя не сужу. Держи, – Наоки вручил тарелку с пирожными Этьену в руку и улыбнулся. – Сейчас вернусь, где здесь туалет? — Перед лестницей направо. Этьен проводил юношу взглядом и посмотрел на тарелку в своей руке. Неужели то, что ему здесь некомфортно, настолько сильно заметно, что Наоки даже смотрит на него с какой-то долей жалости во взгляде? Или это просто так кажется, и он сам себя накручивает? Пирожные выглядели аппетитно и так и манили сменить горечь табака во рту на их сладость. — И что ты на них просто смотришь? Их есть надо! – радостная Катрин будто выросла из-под земли перед ним. – Где Наоки? Боже, какой раз за сегодняшний день Этьен услышал эту фразу? Терпение подходило к концу. — Слушай, Катрин, ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь, но, думаю, ты уже перегибаешь палку. Оставь парня в покое, а? — Ну что ты занудствуешь, Этьен? Я ему плохо, в любом случае, не сделаю. Он такой красивый и милый, ты только посмотри на него! Просто воплощение природной красоты и изящества!.. — Катрин. — …он словно лилия, расцвевшая в поле колосьев… — Катрин. — …а его глаза… Этот взгляд просто заставляет мурашки струиться по всему телу… — Катрин! — …восточный принц, заброшенный на другой конец света… — Катрин, он мой личный ученик. Он не учится ни в каком университете. — Что?! – девушка наконец-то остановилась от своих восхищенных речей и округлила глаза. – Как ты… Как он… Этьен! – в итоге выкрикнула она, не найдя других слов. — Поспокойнее, не привлекай к себе внимания. Об этом знаешь только ты и Марсель. И никто больше знать не должен. — Вот так новости, – уже тише вздохнула Катрин, все еще до глубины души шокированная таким поворотом событий. – Но твои принципы… — Да, я их нарушил. Но это одно большое исключение из правил всего лишь на месяц. Поэтому я не хочу поднимать шум. — Я тебя поняла, – девушка согласно закивала головой, а потом серьезно посмотрела на друга, будто обнаружила какой-то подвох. – Но погоди. А причем тут это и то, что он мне нравится? Не заговаривай мне зубы. Этьен повел бровями, делая последнюю затяжку. — Только не начинай сначала, прошу тебя. Что-то в голосе мужчины показалось Катрин настолько умоляющим, что она сбавила обороты и, обидчиво надув губки, почти сдалась. — Сделаем так: я не буду предпринимать активных шагов, но и бегать от него не собираюсь. Если я ему понравлюсь, то это его выбор. — Хорошо, по рукам. — По рукам, – Катрин пожала ладонь Этьена своими аккуратными пальчиками и, увидев среди гостей какое-то очередное знакомое лицо, извинилась, и заторопилась прочь. Этьен всегда удивлялся, насколько Катрин легко и свободно чувствовала себя с любыми людьми и в любых количествах. Она могла уболтать кого угодно, растопить даже самое холодное сердце своей улыбкой, и когда-то проделала то же самое с Этьеном. В их отношениях никогда не было флирта, только искренняя дружба, и обоих это более чем устраивало. Этьен не жалел, что рассказал ей о Наоки. Почему-то ему казалось, что на душе стало легче, и он не несет в себе такой тяжелый груз тайны, как прежде. Он стоял так еще минут пять, вспоминая то, как они впервые познакомились с Катрин на выставке. Прошло уже четыре года… Кстати, а куда запропастился Наоки? Он ушел ведь уже минут пятнадцать назад. Внезапное чувство беспокойства за юношу скрутилось внутри, и откуда росли его корни, понять было сложно. Просто опять эта ответственность! Казалось, с тех пор, как Наоки уверенным шагом вошел в его жизнь и напомнил об этой самой ответственности, Этьен стал постоянно о ней думать. Он убрал неприкуренную сигарету обратно в пачку и оглядел толпу: Наоки нигде не было среди гостей. Не раздумывая, он направился в сторону туалета, но, уже практически подходя к двери, услышал тихий оклик из темноты с краю: — Эй! Этьен обернулся, пытаясь различить в каком-то темном узком коридоре фигуру Наоки, потому что это точно был его голос. Юноша держал тяжелую занавеску, прикрывавшую небольшую арку, и кивал ему: — Иди сюда. Этьен непонимающе и с немалой долей любопытства сделал шаг внутрь, и занавеска тут же опустилась за его спиной. В коридорчике было темно, только свет фонарей из окна тускло освещал пространство. — Что ты тут делаешь? — Провожу разведку. — В чужом доме? — Ну и что? – Наоки усмехнулся. – Не думаю, что кому-то есть до нас дело. — До нас? — Ну да. Ты же говорил, что тебе не по душе все эти тусовки, так что я взял закусок и немного пунша и притащил их сюда. — Куда? – не понял Этьен, все еще пытаясь привыкнуть к сумеркам. — Вон туда, – Наоки показал пальцем в сторону, где открывался проем небольшой комнатки. – Там, конечно, куча какого-то хлама. Зато подальше от людей. Идем! Это оказалась маленькая задняя комната, забитая старой мебелью и коробками с посудой. В широкое окно с видом во внутренний двор светил одинокий белый фонарь. Он был единственным освещением всей комнаты. Краска на старой раме потрескалась от времени. Силуэты наваленной мебели на фоне бледного освещения приобрели причудливые формы. Полосы света на деревянном полу лежали ровно под ногами Наоки, вырисовывая тень от его фигуры. — Зачем ты это придумал? – все еще не понимал Этьен, обращаясь к юноше. Наоки прошел до окна и сел на какую-то старую деревянную тумбу. — Катрин мне рассказала по дороге от студии до машины, что ты не хотел идти сюда, но был вынужден. Ты уже провел с гостями какое-то время, поэтому не думаю, что ты и дальше обязан скучать в общем зале. Я посижу с тобой полчаса и пойду. Этьен замешкался, не решаясь сделать движение вперед. Он пытался понять, чем руководствовался Наоки в своих действиях и намерениях. Что это было: жалость, сочувствие? И то и другое казалось глупым и даже обидным – Этьен был взрослым и самодостаточным человеком, чтобы решать свои трудности самому. Никаких других мотивов в голову не приходило. С чего вдруг такая забота, даже если Катрин и наговорила ему что-то, что юноше знать было совсем не обязательно? — Почему ты так на меня смотришь? Этьен даже не заметил, что действительно все это время не сводил с Наоки глаз, будто хотел просканировать его взглядом и добраться до того, что творилось в сознании его ученика. — Ничего, – Этьен вздохнул и, скользнув пальцами между передними прядями, убрал их назад. – Просто в который раз не совсем тебя понимаю. Реакцией юноши стала только лишь тихая, едва заметная усмешка. — Ты слишком все усложняешь. Так ты сядешь уже, или мне есть и пить в одиночестве? И я не собираюсь озвучивать свое приглашение несколько раз. Вот это уже было гораздо больше похоже на того Наоки, которого Этьен знал до этого, поэтому он ощутимо расслабился и, пройдя до окна, сел в какое-то старое потрепанное кресло, гадая, сколько слоев пыли он сейчас собрал на свои темные брюки, ведь при таком освещении все равно не увидишь. — А ты не пробовал поискать тут выключатель? — Пробовал, но тщетно, – Наоки развернулся к нему лицом и протянул стакан с пуншем. – Знаешь, пока мы ходили по всем этим гостям, я даже сам устал. Не представляю, как ты выдерживаешь такие тусовки часто. Этьен вытянул ноги в свободное пространство и полностью откинулся на спинку кресла, в глубине души испытывая облегчение оттого, что ему не нужно было сейчас находиться среди шумных компаний гостей. Он пригубил пунш: тот оказался приятно горьковатым на вкус, с ярким привкусом цедры. — Я не посещаю их часто. — А как же твоя галерея? — Выставки – это совсем другое. — Чем же? — Ты открываешь для людей что-то новое, прекрасное – это приятно. Наоки взял с тарелки маленькую тарталетку с фруктами и, покрутив ее в руке, отправил себе в рот, и продолжил, не дожидаясь, пока прожует: — Как ты стал владельцем этой галереи? — Прежде ее хозяином был мой отец, – Этьен чуть приподнялся, доставая из кармана брюк пачку сигарет, потом, вспомнив недовольство Наоки в машине, уточнил. — Не против, если я покурю? — Нет-нет, кури. Эта комната все же больше той машины. Этьен кивнул и прикурил тонкую сигарету, глядя на то, как в сумерках дым приобрел синеватый оттенок. Оранжевый кончик сигареты стал еще одним светом, помимо того, который шел из окна. Подняв глаза, он заметил, что Наоки тоже наблюдал за сигаретным дымом, задумчиво наматывая на указательный палец прядь волос. Должно быть, и его завлекло это странное гипнотизирующее зрелище, но спустя минуту юноша проморгался, будто очнулся от транса, оставил в покое свои волосы и перевел взгляд на Этьена. — Твой отец тоже был художником? — Нет, хотя и посвятил себя искусству, открыв галерею. Он всегда говорил, что мечтал об этом с юношества. — А твоя мать? — Ее уже давно нет в живых. — О, извини… — Все нормально, – Этьен сделал еще один глоток пунша и поставил стакан на подлокотник. – А твои родители, они в курсе того, что ты поехал учиться живописи? Наоки помотал головой и отставил тарелку с закусками на коробку, стоящую рядом с ними так, чтобы Этьен тоже мог взять. — У нас с ними… сложные отношения. Отец и мать руководят своей собственной фирмой, и в основном все свое время посвящают работе. Так было с детства. Нам с сестрой никогда не уделяли много внимания, позволяли все, что мы хотели. Когда мы уехали от них, чтобы жить отдельно, родители позвонили только спустя три дня, чтобы вообще узнать, где мы. — Так ты живешь с сестрой? — Нет, один. Снимаю маленькую квартирку в Осаке. Того, что зарабатываю на своей манге и во время разных подработок вполне хватает. — Разве родители не помогают? — Нет, я отказываюсь от их помощи. Ни к чему она, – Наоки прислонился головой к стоящему рядом высокому платяному шкафу. – Они все равно каждый месяц кладут мне на карточку деньги, но я воспользовался ими только один раз, когда совсем приспичило. — Это неплохо, что ты стал самостоятельным. Обычно в обеспеченных семьях происходит несколько по-другому. Прежде Этьен думал, что Наоки избалованный сынок богатеньких родителей, а теперь, когда оказалось по сути так и есть, он увидел юношу совсем в другом свете. Даже при богатых родителях, сын хотел быть самим собой и добиваться чего-то сам. — Получается, они даже не знают, что ты сейчас в Европе? — Нет, скажу им, когда уже вернусь. — А чем займешься по возвращению? Продолжишь рисовать мангу? — Знаешь, – Наоки слегка нахмурился. – Я не хочу думать о будущем. Поэтому даже об отъезде особо и не размышлял. — Но ведь все так или иначе думают о будущем, – удивился Этьен. Юноша взял свой стакан с пуншем и посмотрел на его поверхность, прежде чем сделать пару глотков. — Все думают о нем, а я просто живу здесь и сейчас. Прядь волос упала на его лицо, коснувшись щеки, такая темная по сравнению со светлой кожей. В темноте Этьену казалось, что Наоки выглядел еще более стройным, чем обычно, даже каким-то хрупким. — У тебя максималистские взгляды на многие вещи, – с улыбкой ответил Этьен. – Думаю, ты их поменяешь рано или поздно. — А я так не думаю, – ответно улыбнулся Наоки. – У тебя же есть свой взгляд, например, на картины. Твои работы индивидуальны, ты выражаешь в них свое восприятие, которое отличается от других. У тебя своя жизненная философия, а у меня своя. Просто мы разные, и у нас разные жизненные пути, которые пересеклись на какой-то параллели. Хотя, – Наоки поднял глаза на молодого человека, – я рад, что познакомился с тобой. — Хмм, ну хоть на этом спасибо, – усмехнулся Этьен, перебивая вкус табака пуншем. – Хотя, признаться, наше первое знакомство было весьма странным. — Ты разозлился. — На то были причины, – напомнил художник. На самом деле, он уже даже и подзабыл о том, как все было в их первую встречу, просто сейчас почему-то вдруг безобидно вспомнил. — И все же… ты изменил своим принципам, – Наоки будто льстила сама только мысль о том, что именно он оказался тем человеком, кто разбил убеждения Этьена. — Кстати, я рассказал Катрин. — О чем? — О том, что ты не просто студент. Какое-то время Наоки просто заинтересованно изучал его взглядом и молчал. — И почему же? — Во-первых, устал от ее мании завлечь тебя в свои сети. Во-вторых, в какой-то момент мне просто надоело ей врать, тем более, я уверен в том, что она сохранит все в тайне. — Ты оплетаешь себя тайнами как паук, – тихо засмеялся Наоки. – Зачем? — Ничем я себя не оплетаю, просто я не такой как ты, ты сам об этом говорил. Я не могу так открыто проявлять свои эмоции и говорить первое, что приходит на ум, вслух. — А ты пробовал? — Что? – Этьен приподнял брови. — Ну, ты пробовал говорить о том, что чувствуешь, вслух? — Слушай, ты решил провести со мной психологическую реабилитационную беседу? – Этьен помотал головой и улыбнулся. – Лучше не стоит. — Почему же? – Наоки распрямил спину, встал с тумбочки и прошел до окна, прислонившись к раме плечом. – Боишься, что подумаю о тебе что-то плохое? — Это тут ни при чем. — Да? Тогда просто попробуй, – не отставал юноша. — Я пробовал, – не выдержал Этьен, повысив голос. Такой напор со стороны Наоки уже порядком стал надоедать. – Когда-то давно. Поэтому больше не хочу. Доволен? Последнее слово приобрело явный грубый оттенок, но Этьену не было стыдно – раз юноша не понимает иначе, что не нужно лезть в душу человеку, тогда нужно действовать такими методами. Наоки какое-то время просто изучал его взглядом, и было непонятно, обиделся ли он или нет. А потом он и вовсе отвернулся, глядя за стекло. Его темный силуэт плавно вырисовывался на фоне бледного окна. Когда эмоции схлынули, Этьен искренне пожалел, что не смог сдержать этот выплеск в себе. И зачем он вдруг нагрубил юноше, ведь по большому счету, тот не сказал ему ничего особенного и уж точно не был виноват в чужом прошлом. Этьен поднялся с кресла, отставил стакан и встал у противоположной рамы, опираясь на нее одной рукой. — Извини, – тихо сказал он, глядя, как за окном слегка колышутся ветви раскидистого дерева. — Кажется, я тебя до сих пор раздражаю, да? Ничего по сути не поменялось с тех пор, как ты увидел меня впервые. В голосе Наоки не было осуждения, он говорил ровно, если не считать тусклого оттенка тоски. — Нет, дело не в этом. — Опять не говоришь правду в лицо? – Наоки, наконец, повернулся к нему, карие глаза блеснули в сумерках. — Сейчас я говорю правду. Ты сам сказал, что мы индивидуальности. Ты не любишь говорить о будущем. А я о прошлом. Губы вдруг дрогнули в улыбке. — Квиты? — Выходит так, – Этьен протянул ему руку, надеясь, что никакой обиды не останется. Наоки посмотрел на ладонь учителя, потом нерешительно коснулся ее пальцами. Во время этого недолгого рукопожатия Этьен заметил, как юноша замер на какое-то мгновение, рука слегка напряглась. Замешательство прервала мелодия мобильного, которая зазвучала так неожиданно и резко, что Этьен чуть ли не отдернулся. Судя по звонку, это была Эми. — Привет. Да, конечно, могу, – молодой человек отошел на пару шагов, а Наоки повернулся следом за ним, провожая взглядом. Юношу все еще не покидало странное ощущение после их недавнего рукопожатия. Было сложно объяснить словами, но почему-то Наоки всегда думал, что у Этьена другие руки. Они представлялись ему прохладными, крепкими и слегка шероховатыми от воздействия краски, но никак не теплыми, гладкими и… почти что нежными. Наоки вообще всегда считал, что только прикосновение может рассказать о человеке многое. Знакомые смеялись и говорили, что он просто был законченным кинестетиком. Возможно, так и было, юноша и не отрицал, но просто за касанием всегда пытался увидеть что-то еще. Например, прикосновение рук Люка было несколько неуклюжим и торопливым, и ведь в жизни он тоже являлся таким: добродушным недотепой, который частенько разводил панику из ничего. Прикосновения Ичиро-сан были уверенными и властными – такими, что Наоки чувствовал себя ребенком по сравнению с ним. А Этьен… Юноша пытался описать про себя это прикосновение, но так и не мог, а художник продолжал говорить по телефону, очевидно, со своей девушкой, судя по доносившимся фразам. Когда Этьен снова вернулся к окну, будто никуда и не уходил, он закурил очередную сигарету и потянулся за стаканом пунша. — Твоя девушка? – поинтересовался Наоки. — Да. Вспыхнуло пламя зажигалки, осветив профиль молодого человека оранжево-желтым: ровный нос, светлые пряди волос, высокий лоб и плавные линии губ. Потом огонь резко потух, снова окрашивая Этьена в цвета вечерних сумерек. — Какая она? — В смысле? Ох уж эти вечные вопросы Наоки, на которые Этьен понятия не имел, как отвечать. — Ну, какая она? Опиши ее. — Хмм, добрая, милая, в тоже время целеустремленная, немного упрямая… А с чего ты это вдруг спрашиваешь? — Просто пытаюсь создать образ девушки, которая может быть с тобой. — Странное желание. — Я развиваю фантазию, для будущего художника это полезно, – усмехнулся юноша и взял с коробки тарелку, на которой осталась одна тарталетка с ягодами. Он оглядел ее с разных сторон, потом подхватил губами малину, которая лежала на самом верху. – Давно вы с ней вместе? — Год. — Недолго, – после малины Наоки выискал новую жертву – ягоду черной смородины. — А ты, сколько вы вместе с твоим… – Этьен постарался подобрать подходящее слово, - бойфрендом? — Четыре года. И он не мой бойфренд. Он мой любовник. — А в чем разница? — Не знаю, просто мне кажется, что это разные вещи. — В чем же? — Ну, с бойфрендом наверно как-то все по-другому. Не так официально что ли… Очередным предметом поедания у Наоки стала вишня. — И давно ты понял, что тебя привлекает свой пол? — Лет в четырнадцать. — А девушки были? — Было пару раз, но как-то совершенно равнодушно. Меня, по крайней мере, не впечатлило. «Так, и в какое русло вообще зашел разговор?» - проворчал Этьен, поражаясь внешнему спокойствию Наоки, который снова подцепил губами ягоду ежевики. — Что ты делаешь с этим пирожным? — Растягиваю удовольствие. И потом, ягоды вкуснее, чем тесто, – Наоки лукаво улыбнулся и стал искать новую жертву на тарталетке. – А у тебя парни были? Где-то внутри Этьена дернули по ржавой струне, и она завибрировала, издавая неприятный лязгающий звук. — Нет, – он опустил глаза, стараясь скрыть секундное смущение, и глубоко затянулся сигаретой. — Обычно творческие личности более раскрепощенные во всех этих делах, – заметил Наоки и посмотрел на художника из-под ресниц. – А девушке своей когда-нибудь изменял? — Нет, даже в мыслях такого не было. — Боже, да я и не думал, что ты такой правильный, – засмеялся юноша. — В этом я тоже от тебя отличаюсь? – с иронией отозвался Этьен, снова устраиваясь в старом кресле и закидывая ногу на ногу. — Хмм, ну, есть немного. — Немного? — Ну, да, признаюсь: я спал с другими несколько раз. Но я не считаю это изменой. — Потому что не считаешь своего любовника бойфрендом? – напомнил Этьен. — Ну да, как-то так, – Наоки убрал за ухо прядь волос, его пальцы коснулись ряда тонких колечек в ухе. — Как у тебя все запутано. Или наоборот, слишком просто. Юноша оттолкнулся плечом от оконной рамы, подошел ближе и присел сбоку от кресла на корточки. — Знаешь, я и сам иногда в себе путаюсь, – сказал он с самоиронией. — Ну, хоть признался, – Этьен допил пунш и отставил пустой стакан вниз на пол. — Ты тоже. — Я? — Да, ты и сам не заметил, как рассказал о себе многое. Значит, ты все же можешь быть открытым. «И он, черт возьми, прав. Только получилось это как-то само собой…» – ответил про себя художник. Наоки так и сидел рядом, и взгляд его глаз, которые в темноте казались черными, против воли притягивал к себе. Этьен поймал в юноше что-то заговорщицкое, будто он участвовал с Наоки вместе в каком-то заговоре против всех, сидя в этой каморке. Забавно, ведь за ее стенами проходит вечеринка, играет музыка и вино льется рекой, а они сбежали от всех сюда, как… Странная шальная мысль пронеслась в голове Этьена, заставляя чуть ли не покраснеть. «Как любовники». Придет же всякая ерунда в голову! Этьен снова взглянул на юношу: прядь черных волос упала на его лицо, касаясь черных ресниц, и казалось, что сейчас Наоки чем-то был похож на Эми. А потом Этьен слегка прищурился, будто приглядывался к чему-то, и протянул руку к лицу юноши, подаваясь вперед. Он даже не заметил, как удивленно расширились глаза Наоки, как тот застыл и напрягся всем телом – еще немного, и ударит легким разрядом тока. Пальцы художника коснулись черной пряди волос, упавшей на лицо, скользнули по ней вниз… Дыхание замерло в легких, и Наоки, казалось, вообще перестал дышать, не понимая, что происходит и почему Этьен вдруг делает так, будто собирается… По губам молодого человека скользнула легкая улыбка. — Надеюсь, ты не боишься насекомых? — Что? – у Наоки от удивления даже приоткрылся рот. Такой вопрос он сейчас ожидал услышать меньше всего. Какие, к чертовой матери, насекомые?! А Этьен как ни в чем ни бывало вытянул вперед ладонь и показал сидящего на пальцах маленького паучка. — Он был у тебя в волосах. Не удивляюсь, что среди всего этого хлама еще и паутина. Наоки ничего не оставалось, как нервно усмехнуться и обозвать себя идиотом. И о чем он только подумал?! — Нет, конечно, не боюсь! Что за ерунда? – проворчал он, убирая за ухо прядь волос, к которой еще недавно прикасались пальцы его учителя. – Что я, девчонка что ли? — Ну, мало ли… Многие боятся насекомых, – Этьен опустил руку, коснувшись пола, и паучок переполз на старый паркет, теряясь в темноте. Наоки снова поднялся на ноги, стараясь стряхнуть с себя непривычную пелену легкой тающей слабости, которая окутала тело. Не найдя ничего лучше, он стал медленно ходить взад-вперед по небольшому свободному пространству комнатушки, положив руки в карманы джинсов и глядя на белые мыски кедов. Его плечи снова ссутулились, пояс мешковатых джинсов съехал вниз. — Ты сегодня не в черном, – неожиданно заметил Этьен, поворачивая голову из стороны в сторону в след за движением юноши. — Намек на то, что я выгляжу неподходяще для такого мероприятия? — Нет, просто наблюдение. — Кстати, а почему ты не в галстуке и не в костюме, как многие тут? Он заметил, как Этьен немного нервно откинул назад волосы и скривил губы. — Я не считаю, что сюда нужно приходить в таком официальном виде. — А мне кажется, тебе бы пошел костюм, – Наоки вынул левую руку из кармана и посмотрел на наручные часы. – Ладно, мне пора бежать. Оставляю тебя здесь одного. Не скучай. Завтра в одиннадцать я снова у тебя. Наоки взял свою сумку с одной из коробок, закинул ее на плечо и вышел из комнаты, сворачивая в коридор, когда услышал оклик Этьена. — Наоки. Он остановился и, откинувшись назад, высунул голову в комнату. — Да? — Спасибо тебе. Темная фигура Этьена, сидящего в кресле, казалась тенью, которую написали на картине. — Не за что, – Наоки улыбнулся и исчез за занавеской, оставляя художника наедине с тишиной и сумерками. Через пару минут, Этьен снова закурил, поворачиваясь к широкому окну и глядя на одинокий фонарь, окутывающий холодным бледным светом окружающий двор. Казалось, что на улице наступили заморозки. Последние слова, с которыми Этьен обратился к Наоки перед его уходом, были сказаны от чистого сердца. Он действительно был благодарен юноше за то, что тот избавил его от необходимости улыбаться всем, когда делать этого совершенно не хочется. Этьен уже давно так относился ко всем подобным мероприятиям и не мог перебороть в себе это чувство, но его присутствие иногда действительно было необходимо – в мире искусства ты все равно вынужден поддерживать нужные связи. Удивительно, как Наоки сумел отыскать эту комнату во всем доме, и, если быть честным, несмотря на всю абсурдность ситуации (ведь они оба были взрослыми людьми), Этьену здесь понравилось. Даже такая захламленность и пыль придавали каморке какое-то загадочное очарование. Опустив глаза, Этьен посмотрел на стоящую внизу белую маленькую тарелку с пустой тарталеткой из сладкого песочного теста. Когда-то в ней горкой лежали ягоды. «Как ребенок, ей-богу», – улыбнулся Этьен, вспоминая то, как Наоки выбирал ягоды, а потом художник снова повернулся к окну. Если бы нарисовать его… Это окно и холодный свет старого фонаря. И даже этот стакан из-под пунша, стоящий на коробке придает особое очарование. И это потертое кресло, в котором наверняка сидела какая-нибудь пожилая француженка и вязала внуку теплый шарф на зиму… Вот оно! То, чего так долго не хватало! Четкого, прочувствованного образа для новой картины. У Этьена было такое чувство, что лед, застоявшийся в течение целой декады лет, наконец, сдвинулся с места, и течение вдохновения подхватило его, унося вперед с нарастающей скоростью. Этьену захотелось бросить здесь все и побежать в студию, схватить кисть и изобразить все то, что он сейчас видел, на холсте – дать этому образу длинную красивую жизнь. Эти коробки и старую мебель когда-нибудь выбросят, комнату отремонтируют или завалят каким-нибудь другим хламом. Даже этот фонарь, возможно, заменят новым и современным, или сменят перегоревшую лампочку и свет станет желтоватым, а не таким холодно-бледным, напоминающим луну. Все уйдет в прошлое, но на картине она останется такой, какая сейчас была в глазах Этьена – уютная, теплая, как убежище, скрытое от чужих глаз, суеты и шума/ Быстрый набор номера на мобильном. Гудки. — Эми? Ты не обидишься, если я поеду в студию? — Что-то случилось? — Можно и так сказать. Хочу написать одну картину. — Вдохновение? — Еще какое! — Конечно, иди, милый. Позвонишь? — Да-да. — Целую. — И я тебя. На пороге Этьен обернулся в последний раз, чтобы еще раз запомнить атмосферу и вид комнаты, и выбежал в коридор.