Рисуя линии жизни

Обрывки сна, прерываемые медленным осознанием реальности, все еще мелькали под сомкнутыми веками. Телу было тепло и уютно как никогда, и так не хотелось всплывать на поверхность из своих сновидений, но солнечные лучи щекотали лицо и не давали вновь заснуть. Едва слышно и коротко простонав то ли от досады, то ли от неги, Наоки собрал в складки ткань под пальцами и чуть опустил голову, уткнувшись лбом во что-то совсем не мягкое. Наверно, спинка дивана, на котором он спал у Люка. Только как-то слишком широко и комфортно. И знакомый запах рядом. Нет, совсем не постельного белья... — Этьен… По его губам скользнула легкая улыбка, будто произносить это имя доставляло ему удовольствие. И словно откликаясь в ответ, поверхность под его рукой зашевелилась, вслед за ней и преграда, в которую он упирался лбом. Наоки рассеянно открыл заспанные глаза, которые слегка резало от яркого утреннего света, и покосился наверх: светлые, рассыпанные по подушке волосы, словно золотые нити солнечных лучей, едва приоткрытые губы… Осознание того, что он спит рядом с Этьеном (точнее, в обнимку с Этьеном) заставило Наоки чуть ли ни подпрыгнуть на постели. И тепло, которым юноша был окутан, как оказалось, было вовсе не из-за одеяла, потому что только что он понял, что его плечо грела рука художника. Наоки проследил взглядом плавную линию пушистых светлых ресниц, веером обрамлявших веки, которые в одно мгновение поднялись, и яркие голубые глаза застыли, глядя прямо на него. — Кхм, доброе утро, – Наоки перекатился на спину, замечая, как и Этьен торопливо убирает руку с его плеча. Оба сделали вид, что ничего не произошло. — Доброе, – после сна голос Этьена был ниже, чем обычно. Наоки разглядывал голубое небо с проплывающими облаками сквозь стекла пологих окон перед ними. Потрясающее зрелище. — Как я тут оказался? – спросил он, с умилением слыша, как Этьен зевает, прикрыв ладонью рот. — Сказал, что пойдешь в туалет, а обнаружил я тебя уже тут. Наоки нащупал рукой свою голую грудь под одеялом и изогнул бровь. — А раздевал меня ты? — Что? – щеки Этьена порозовели. – Конечно, нет. Ты уже спал, когда я пришел. Разве ты этого не помнишь? — Нет, – Наоки закусил губу. – Сколько я вчера выпил? — Бокала три максимум. — Хорошо, что хоть голова не болит. — Это точно, мне же на занятия. — Ты сегодня работаешь? — Да, так что придется тебя оставить здесь одного. Можешь еще поспать, если хочешь. Но потом займись, пожалуйста, картиной. Не закончив ее, мы не сможем идти дальше. Этьен говорил со всей серьезностью, свойственной учителю, хотя строгости Наоки в нем больше не видел. Лежа и крутя в пальцах свой кулон, юноша наблюдал, как художник поднялся с постели, одернув простую серую футболку, и достал из шкафа свежую одежду. Уже перед самой дверью, Наоки задержал его, неожиданно вспомнив: — Ты говорил, что раньше никого не пускал в свою студию, кроме близких. Этьен остановился, уперев руку в дверной косяк. — Так и есть, – кивнул он. — Здесь кто-то ночевал? – Наоки показалось, что Этьен вот-вот поставит его на место и скажет о том, что он уже перегибает палку. — Только Марсель оставался пару раз, – молодой человек открыл дверь, и, прежде чем выйти, добавил с доброй усмешкой: – Он спал на диване в зале, потому что менее притязателен и более скромен. Оставшись один, Наоки расплылся в улыбке после этого открытого намека, ведь ясно было, что Этьен не сердится, а, наоборот, с долей юмора относится к тому, что они проснулись в одной постели. Радуясь хорошему настроению своего учителя, являющему полную противоположность вчерашнему, Наоки упал на кровать, согнувшись пополам, и засмеялся, даже сам особо не понимая чему. Одеяло и подушка, где спал Этьен, все еще были теплыми на ощупь, и Наоки уткнулся лицом в наволочку, лукаво глядя на небо в окнах. «Значит, никто здесь прежде не ночевал, сенсей?» – хитро произнес он в подушку, отчего речь была приглушенной и слегка картавой. Когда Наоки поднялся, подремав еще пару часов, солнце уже залило собой всю комнату. Как оказалось, Этьен даже оставил на кухонном столе легкий завтрак: круассаны и фрукты, так что Наоки смог перекусить, выпить кружку чая и вернуться к своей незаконченной картине. Сетуя на то, что ему снова приходится возиться с пейзажем, он все же принялся рисовать, чтобы сдержать данное Этьену обещание. Марго то и дело вилась у его ног, будто в такт тихой музыке, раздававшейся из музыкального центра. В ее компании было не так скучно, хотя Наоки то и дело ловил себя на мысли, что без его учителя рисование превращается в долгий, занудный процесс. Даже его критики и замечаний не хватало, и юноша был готов смириться с тем, что, так или иначе, слишком привык к присутствию Этьена рядом. Отдышаться так сложно от того, что внутри все бурлит, кипит, никак не может утихнуть. Лицо учителя, склонившееся над ним, взгляд серых глаз заставляют стыдиться наготы, о которой юноша не помнил и пять минут назад, впервые купаясь в поглощающих ощущениях сексуального наслаждения. Они не перешли грань, ограничившись другими ласками, но даже от этого мальчишка стонал во весь голос, что кажется, его было слышно далеко за пределами деревянного дома. Его подбородка касаются горячие пальцы, влажные после физических последствий оргазма. — Понравилось? – шепчет Ролан у самых дрожащих губ. Ему нравится смотреть в бездонные, слегка напуганные, но такие красивые глаза цвета ясного неба. Сейчас они блестят как никогда. Подросток неуверенно кивает. — Тогда продолжим? Рука учителя снова устремляется вниз, раздвигает ноги и скользит между ягодиц, дотрагиваясь до самого потаенного места, заставляя мальчишку вздрогнуть всем телом. Он вцепляется в плечи мужчины, глаза наполнены страхом. — Нет, не сейчас… Не надо... И снова падает назад на пол, когда палец оказывается в нем на одну треть, а неприятное, жгущее ощущение заставляет стиснуть зубы. — Ролан, пожалуйста! Не надо! – всхлипывает он, пытаясь отстраниться. — Тише, – по его лбу и волосам успокаивающе скользит широкая ладонь. – Разве ты сам этого не хотел? — Но не… – мальчишка зажмуривается что есть сил. – Не так, не сразу! — То дразнишь, соблазняешь, то не сразу? – усмехается мужчина. – Скажи мне еще раз. Повтори, что говорил до этого. — О чем ты? — Скажи, что любишь. Юноша упрямо мотает головой. — Скажи. Палец снова оказывается внутри, и мальчишка вскрикивает, оставляя покрасневшие следы на плечах учителя. Это становится похоже на пытку. — Пожалуйста, Ролан... – тихо просит он. — Скажи! Ослушаться невозможно. — Я… тебя… – мальчишка закусывает губу. — Ну же! — Люблю… И ровно в ту же секунду, когда вылетает последнее слово, он чувствует, как изнутри прожигает боль. Начинает брыкаться ногами, но только лишь делает себе еще больнее. Он совсем не рассчитывал на такое. По крайней мере, так быстро, так сразу, на холодном полу в чужом доме. Разве любовь начинается с боли? — И я тебя люблю, мой маленький талантливый котенок. Открой глаза. Палец двигается все быстрее, заставляя стонать сквозь зубы – слишком больно. — Открой глаза, я хочу видеть твои чувства. Мальчишка подчиняется, но только для того, чтобы в очередной раз хрипло попросить: — Не надо, Ролан… Слезы начинают рисовать дорожки по щекам: и от боли, и от того, что действительно хочется вырваться, а не дают. Но в то же время сомнение разрывает сердце: разве не так доказывают любовь? Когда мужчина оказывается внутри, юноше становится совсем нестерпимо. Комната заполняется криками и сорванным дыханием. Слишком глубокие и быстрые движения заставляют стиснуть зубы. Слезы то и дело попадают в рот, смешиваясь с привкусом крови на искусанных губах. А когда все заканчивается, мальчишка понимает, что едва может снова свести ноги вместе – так больно… Разве так должно было быть в первый раз с любимым человеком? Его мокрой щеки касаются сухие губы. — Поздравляю, теперь ты молодой мужчина. Поэтому прекращай реветь, как девчонка. Я в душ, а потом займусь кое-какими делами. Учитель поднимается на ноги, подхватывает брюки и уходит, оставляя мальчишку одного на полу, нагого, уязвимого, свернувшегося калачиком. И никаких теплых успокаивающих объятий, никаких утомленных поцелуев, как он себе представлял. Ничего. Только окутывающая вздрагивающее тело прохлада комнаты. Потухшие угли в камине. И безмерно горькое разочарование, все еще смешанное с таким же горьким привкусом первой искренней любви. — Посмотри здесь на тени, они слишком грубые, сделай их мягче, – Этьен показал рукой на то место на портрете, которое нужно было исправить. Одна из студенток кивнула, с готовностью начиная ретушировать. Обыкновенное занятие, его прежние студенты, то же здание и та же аудитория, наполненная солнечным светом. Но будто внутри что-то изменилось – Этьен не понимал, почему занятие казалось таким скучным, а время текло как сгущенное молоко, медленное, густое. «Наоки,» – имя юноши пронеслось в голове едва слышным эхом, похожее на шелест осенних листьев по сухому асфальту, когда золотая осень украшает своими теплыми красками деревья в парках. Мысль о том, что они проснулись вместе в одной постели, до сих пор не давала покоя. Еще вчера вечером Этьен не придавал особого значения, когда ложился рядом с юношей и засыпал под его тихое мерное дыхание, может, потому что голова была легкой от вина, или потому что не обнимал его сам, как оказалось наутро. Наоки. Парень, ворвавшийся в его жизнь и, похоже, оставляющий в ней яркий, несмывающийся след. Учащий его жизни, хотя по сути сам является учеником. — Антуа, посмотри на блики в волосах, они выглядят несколько неестественно. Он говорил это совершенно на автомате, хотя сам то и дело возвращался в мыслях к Наоки, чаще всего неосознанно, просто вспоминая какие-то моменты, связанные с юношей, или его слова, старательно избегая всего, что могло быть как-то связано со вчерашним поцелуем и тем, что говорил ему вечером Наоки. Этьен оправдывал его тем, что Наоки был пьян, но в душе отчего-то так хотелось верить в его искренность. Он сам не понимал, зачем ему становиться для Наоки кем-то особенным, и более того, опасался этого, снова начиная сравнивать ситуации со своим прошлым, которое в последнее время все чаще всплывало на поверхность обрывками кинопленки перед глазами. В такие моменты, Этьену было сложнее всего – целенаправленно держать себя на расстоянии от Наоки. — Этьен? Молодой человек так задумался, что потерял связь с реальностью, в которую его вернул Мишель, трудящийся над портретом и, как всегда, рисующий чуть лучше, чем другие. — Да? – художник остановился у его мольберта, рассматривая полные губы, изображенные на бумаге графитом. Их форма напомнила ему губы Наоки, и от этого осознания от груди вниз до живота поплыло волной тепло. — Я хотел, чтобы ты посмотрел. Может, надо что-то изменить? — Пока все в порядке, – художник отвел взгляд, даже не смотря на изображение полностью. Он сказал это только для того, чтобы отойти в сторону и, проведя ладонью по лицу, собраться и сконцентрироваться на занятии. Уже в перерыве, когда студенты покинули аудиторию, чтобы попить кофе, покурить или просто поболтать в коридоре, Этьен заметил, что Мишель был единственным, кто остался. Юноша стоял и мялся у своего мольберта, прикусывая губы. — Что такое, Мишель? – спросил он, подходя ближе. — Я… хотел извиниться за вчерашнее, – пятна румянца окрасили щеки студента, выдавая волнение. — Думаю, это я должен извиниться, – вздохнул Этьен, присаживаясь на край стола у окна. – Наоки рассказал мне, что наговорил тебе. Прости его, он бывает очень вспыльчив и говорит, не думая. — Наоки, – повторил за ним Мишель, глядя на то, как пальцы художника крутят сухую кисть. – Так его зовут? — Да, разве вы не представились? — Нет, он не представлялся. В серых глазах юноши застыл вопрос, о котором Этьен догадался, стоило лишь на него только взглянуть. — Хочешь спросить меня, кто он? – молодой человек слегка улыбнулся. Сейчас он снова соврет: другому, самому себе. Как надоело! – Наоки мой ученик. Я даю ему частные уроки по живописи. Оказывается, говорить правду было гораздо проще, чем лгать. Мишель с искренним изумлением приоткрыл рот. — Но ведь когда я тебя спрашивал об этом, ты говорил… — Да, так и было. Но Наоки – это исключение, одно и навсегда. Так что я прошу тебя особо не рассказывать об этом. Мне не очень бы хотелось отвечать на вопросы, которые непременно последуют. — Конечно, не беспокойся, – юноша снова замялся, заламывая себе руки. – Еще я… Просто хотел сказать, что то, что Наоки вчера говорил… Этьен прервал его, выставив вперед ладонь. — Мишель, я не знаю, что на него нашло, но те глупости, которые он сказал, я даже не воспринял всерьез, так что тебе не о чем волноваться. — Правда? — Конечно. Этьен отложил кисть на стол в специальную пластиковую коробку, а когда повернулся, Мишель по-прежнему стоял с ним рядом, будто хотел сказать что-то еще, но никак не мог решиться. Даже губы слегка двигались молчаливо. — Что такое, Мишель? — Этьен, – дыхание юноши участилось, стало почти поверхностным. – Вы с ним… с Наоки… любовники? Художник так резко дернулся от этого вопроса, что смахнул рукой коробку со всеми кистями, стоящую у него под боком. Глухой удар падения и мелкое дребезжание раскатившихся кистей наполнили аудиторию. Этьен поспешно наклонился, убирая беспорядок. Он постарался скрыть лицо за волосами, чтобы не показывать того, как растерялся от этого вопроса. — Что ты такое говоришь, Мишель? – он старался звучать максимально уверенно. – Откуда такие выводы? — Просто он так защищал тебя, что я подумал, что он ревнует. Этьен усмехнулся, доставая закатившиеся под стол кисти. — Мишель, у меня есть девушка, о чем ты прекрасно знаешь. Поэтому, думаю, нам надо закрыть эту тему. Наоки – мой ученик, и наши отношения с ним априори не могу быть другими. — Хорошо, извини, – Мишель наклонился, чтобы помочь навести порядок. — Ничего, все нормально. Этьен пытался не обращать внимания на взгляды, которые студент обращал к нему украдкой. Почему-то он впервые задумался над тем, что сказал ему вчера Наоки о Мишеле: действительно, в этих взглядах было что-то настораживающее. «Господи, Наоки и меня накрутил. Что за бред я несу?» – выругался про себя Этьен, устраивая коробку обратно на стол. Он постарался не задумываться о том, что еще ни разу за пять лет обучения в университете не видел Мишеля с девушкой – в конце концов, это было совсем не его дело. «Зато о своем подопечном Наоки ты знаешь все интимные подробности, начиная с его самоопределения и заканчивая его любовниками, – пробубнил дьяволенок на его плече. – Черт! Скорее бы уже второе занятие!» Наоки приоткрыл дверь рабочего кабинета, заглядывая внутрь. Как он и ожидал, Марсель в белой рубашке и сером галстуке сидел за рабочим столом и разговаривал с кем-то по телефону, откинувшись на спинку кожаного кресла. На самом деле, юноша вышел из студии только для того, чтобы захватить из мини-холодильника пару банок газировки, которые они часто здесь брали с Этьеном. Головной боли после выпитого вчерашним вечером у него не было, но организм то и дело требовал воды. Заметив его фигуру в щели двери, Марсель чуть нахмурился и продолжил заканчивающийся разговор. — Итак, мы с вами свяжемся, чтобы точно оговорить даты. Думаю, завтра утром уже точно. Да, и вам всего самого доброго. До свидания. Он положил трубку и выжидающе взглянул на Наоки. — И что ты там стоишь? Юноша прошел в кабинет, направляясь сразу к цели – к холодильнику, и стараясь игнорировать предвзятый тон коллеги Этьена. — Ждал, пока ты договоришь. Я за газировкой. Так что помешаю тебе всего одну минуту. — Помешаешь, – усмехнулся Марсель, разглядывая юношу, одетого в джинсы и светлую футболку, которая как-то подозрительно была ему велика, да и вообще напоминала… – Эй, а можно вопрос? Какого черта на тебе футболка Этьена? Наоки, сидя на корточках и доставая банки с напитками, обернулся на Марселя и полным уверенности и прямолинейности голосом ответил: — Моя уже несвежая, поэтому одолжил у Этьена, а тебе-то что? Молодой мужчина с явно раздраженным видом подался вперед, опираясь на обе руки. — Слушай, тебе не кажется, что твоя наглость уже переходит все границы? Мало того, что ты заставил Этьена вести частные уроки, так еще и ведешь себя здесь, как у себя дома. — Этьен сам мне разрешил остаться в студии. Я делаю это не без его ведома. И сказал, что пока его нет, я могу свободно себя чувствовать, что я и делаю. — Я не про газировку, – Марсель поднялся из-за стола и смерил Наоки не самым дружелюбным взглядом. – Ты уже вещи его носишь. — Я же сказал, что… — Послушай меня, – оборвал его блондин, подходя ближе. Он сложил руки на груди и серьезно посмотрел юноше прямо в глаза. – Этьен – не просто мой коллега, он мой близкий друг. И я не позволю ни тебе, ни кому-либо сделать ему плохо. Зная его доброту и творческую натуру, он зачастую не задумывается о многих вещах, но о них всегда помню я. И твое присутствие в его жизни мне совсем не нравится. — Меня не особо волнует твое отношение ко мне, – огрызнулся Наоки, поднявшись на ноги и прижав к груди две банки колы. – А если уж совсем честно, то мне до него вообще нет дела. — А зря… — Ты мне что, угрожаешь? — Я не какой-то бандит, чтобы это делать. Я просто хочу тебе напомнить о твоем месте. Ты – ученик Этьена, на один месяц. Не больше. — Что тебя так заботит мое существование? — Меня заботишь не ты, а Этьен. Все началось с живописи, а сегодня утром он уже сообщает мне, что ты у него ночевал. Сделай доброе дело – держись от него подальше. Еще вчера Наоки был в роли Марселя, когда в этом же кабинете подобным тоном разговаривал с Мишелем, а теперь все парадоксально поменялось. Но, в отличие от наивного Мишеля, Наоки не собирался принимать все то, что ему сейчас говорили. — Я сделаю так, как сочтет нужным Этьен. Он для меня не просто учитель, – твердо ответил юноша, не отводя взгляда. — Что? – Марсель нахмурился так, что брови сошлись на переносице. — Что слышал. Он прежде всего человек. А теперь вынужден тебя покинуть – мне нужно заниматься до возвращения Этьена. Наоки пошел к выходу, когда услышал сзади себя тихий голос блондина. — Не заставляй его вспоминать о прошлом. Не береди едва зажившие раны. Не сближайся с ним. Наоки обернулся, непонимающе глядя на друга его учителя, который вернулся за стол и начал разбирать лежащие на нем бумаги, будто это и не он сказал только что прозвучавшие слова. Немного помедлив, юноша вышел из кабинета, решая прекратить этот разговор, не суливший ничего хорошего. Марсель с самого начала был настроен к нему враждебно, а Наоки был не из тех людей, которые будут доказывать что-то человеку, который им абсолютно безразличен. «Надо сосредоточиться на картине», – твердил себе юноша, не желая разочаровывать Этьена, который должен был уже скоро вернуться. Но пейзажи явно не были сильной стороной Наоки и, глядя на свою работу, он прекрасно понимал, что ни в чем не продвинулся за сегодняшнее утро. Остановившись у лестницы, ведущей в студию, он посмотрел в сторону залов второго этажа, где висели работы Этьена. Сегодня в галерее было меньше народа, чем вчера, и расслабляюще тихо. Наоки наклонился, чтобы поставить банки с колой на лестницу, а потом прошел в один из небольших залов, где, как помнил, должен был находиться пейзаж, который писал Этьен. Он хорошо его помнил – Сена в утреннем тумане. Композиция чем-то была схожа с тем, что рисовал юноша, но исполнение совершенно разное. Наоки остановился перед картиной, найдя ее почти сразу. Потом сделал пару шагов назад и сел на мягкую кушетку, которую считал предметом антикварной мебели. Работа Этьена действительно его восхищала. Она приковывала к себе взгляд, и Наоки прямо чувствовал, как стоит на берегу набережной, а влажный утренний воздух окутывает его, пробираясь под одежду. Что надо, чтобы уметь так писать? Так чувствовать окружающий мир? Так выражать свои чувства на холсте? — Великолепная картина, да? Наоки настолько погрузился в созерцание Сены, что даже не увидел, как рядом с ним остановился мужчина, видимо, один из посетителей. На вид ему было лет сорок, может, чуть больше. Одетый в серый костюм, он смотрел на картину, сжав губы в тонкую линию. Наоки кивнул, переводя взгляд с него на Сену. — Да, действительно великолепная. — Так тонко переданы цвета и настроение. Юноша вздохнул, мысленно смиряясь с тем, что ему никогда не достичь уровня и таланта Этьена. — У него всегда получается чувствовать цвета, – тихо ответил Наоки, улыбнувшись самому себе. Он прослеживал взглядом небо над изображенным Парижем, поражаясь, сколько тонов было в нежных мелких мазках. — Любишь его работы? – мужчина слегка улыбнулся. — Он талантлив, разве могут такие картины не нравиться? Наоки скорее слышал, нежели видел, продолжая разглядывать детали пейзажа, как мужчина присел с ним рядом, закинув ногу на ногу. — Да, талант – это безусловно то, что сразу ассоциируется с Де Мони. И эта картина – лишнее тому доказательство. — Вы поклонник его творчества? – улыбнулся Наоки, повернувшись к мужчине. — Можно и так сказать, – тот поправил на переносице очки в тонкой оправе. – Смотрю, ты тоже? — Так и есть, – согласился Наоки, возвращаясь к созерцанию работы Этьена. – Мне так никогда не научиться писать. — А ты пробовал? — И пробовал, и пробую, но только, думаю, Этьен никогда не скажет мне, что все идеально. И тут даже вопрос не в его принципах, а в том, что просто у меня нет такого таланта. Наоки действительно понял это сейчас, и все его труды показались смешными по сравнению с тем, что он видел перед собой. — Ты говоришь о нем, будто о знакомом. — Я говорю о нем, как об учителе, – по губам Наоки скользнула неосознанная теплая улыбка. Почему-то с этим незнакомым человеком, которого он видит первый и последний раз в жизни, совершенно не хотелось скрывать что-то. Да и кому расскажет об их с Этьеном «тайне» простой посетитель? — Ты его студент? — Почти. Я его ученик. Он учит меня живописи. Поэтому я, наверно, как никто знаю, как тонко он чувствует цвета и настроение того, что рисует. Мой сенсей... - Наоки окончательно уплыл в какие-то свои собственные мысли, не замечая ничего вокруг. – А когда он пишет картины, глаз отвести невозможно. Не то, что я: выгляжу со стороны как полный растяпа. — Значит, он преподает тебе живопись? — Угу, – Наоки встряхнул волосами, возвращаясь в реальность. – Ладно, мне пора идти. Всего доброго. — Подожди, – мужчина задержал его за плечо, так что юноша так и не успел встать. — Да? — Расскажи мне немного о нем, как об учителе. Интересно, что представляет из себя художник, который тебе нравится, – мужчина опустил руку и слегка улыбнулся. — Ну, – Наоки облизнул губы. – Он строгий, и редко хвалит, когда я рисую, но не думаю что это потому, что он такой вредный или суровый. Просто он требовательный из-за того, что очень серьезно относится к искусству, а вообще, в жизни он совсем другой. — Какой? — Чуткий и добрый. Особенный. Мужчина тихо усмехнулся. — Особенный? — Да, он совершенно особенный, – Наоки чувствовал, как тепло внутри становится от озвученных слов, а в груди будто открывается что-то, похожее на распускающийся цветок. — Ты говоришь о нем, будто о возлюбленном. Юноша вздернул голову. — Нет-нет, вам показалось. То есть… Черт, с каких пор он стал заикаться? Наоки потер лоб, ругая себя за внезапную растерянность – чувство, которое в принципе его редко посещало. — Он мой сенсей. Я просто его уважаю… «И поэтому ты кидаешься и целуешь его как вчера?» – задал себе встречный вопрос Наоки. — … И я ценю его творчество… «И поэтому обнимаешь его во сне?» — … Как талантливого художника… «И как красивого, привлекательного мужчину…» — … Я не хочу его разочаровывать… «Я хочу видеть его улыбку». — … Но, кажется, у меня совсем нет способностей к живописи… «И шансов обратить на себя внимание». — … Но я буду стараться, пока могу… «Хотя бы просто чтобы заслужить его одобрение». — … Потому что это и есть знак моего уважения. «Потому что, кажется, он стал мне кем-то гораздо более важным, чем учителем». Наоки смотрел на свои руки и параллельно идущие мысли заставили сердце пропустить несколько ударов. Осознание того, что он только что проговорил про себя, показалось настолько абсурдным, но и таким правдивым, что кровь отлила от лица, и он побледнел. — Простите, мне действительно нужно идти, – юноша торопливо вскочил с кушетки, устремляясь в студию и пытаясь заглушить в себе чувства, всплывшие на поверхность – они яркими пятнами плясали в сознании, наводя панику. Он должен их спрятать, пока не стало слишком поздно. — Наоки! Внезапный голос Этьена раздался из узкого коридора с кабинетами, и стоило юноше обернуться, как молодой человек резко схватил его за руку и дернул на себя. — Эй, ты что делаешь? – возмущенно прошипел Наоки после такого обращения, но Этьен только лишь тащил его за собой, пока они не оказались в кабинете, а дверь хлопнула за спиной. Наоки оказался прижат спиной к стене, а глаза Этьена, блестящие и ставшие почти синими, обжигали его лицо. Юноша понятия не имел, что сделал, так разозлив своего учителя. Но вместе с этим, лицо художника выдавало что-то еще. Беспокойство? Тревогу? Страх? — Почему ты сейчас так торопился? — Что? – Наоки не ожидал услышать подобного вопроса. — Ты чуть ли не бежал, – повторил Этьен. – Почему? — И поэтому ты меня притащил сюда, чуть не вывернув запястье? – возмутился Наоки. – Чтобы узнать, почему я торопился? Ты совсем рехнулся что ли? — Наоки, ответь мне. Этьен не кричал, но требовательный и взбудораженный голос действовал на юношу как катализатор. — Что ответить? – Наоки отвернулся, не желая встречаться с ним взглядом: ему показалось, что Этьен сможет прочитать все мысли, которые у него возникли в голове пару минут назад. — Наоки! – Этьен встряхнул его за плечи. — Да что такое?! – не выдержал тот, скидывая с себя руки художника, но ладони снова легли на прежнее место. — О чем ты говорил с тем мужчиной? Что он тебе сказал? Как вы заговорили? Поток вопросов обрушился на Наоки, как холодный водопад. Он не понимал, что происходило, и почему вдруг Этьена так беспокоил его разговор с кем-то. — Я не на допросе! Даже если я с кем-то говорил, тебе-то что? — Что мне? – глаза Этьена сверкнули. – Какого черта ты разговариваешь здесь с незнакомыми людьми?! От такого наглого вопроса Наоки чуть не задохнулся от возмущения. — А я у тебя разрешения должен спросить, с кем мне общаться? И с каких это пор ты решаешь за меня? — Я буду решать! Потому что это моя галерея. А ты мой ученик. И не смей больше общаться с теми, кого не знаешь, в мое отсутствие! Это было слишком. Наоки совершенно не улавливал ни логики происходящего, ни причин, по которым с ним должны были так разговаривать. — Твоя галерея? – прищурился он, отталкивая Этьена от себя. – Иди ты к черту, вместе со своей галереей! Он подбежал к двери, открыл ее нараспашку и тут же захлопнул за собой. Ему показалось, что этот хлопок раздался эхом по всему зданию. Остановившись в тусклом коридоре и прижавшись спиной к стене, он закрыл глаза, поверхностно дыша, потом поднял ресницы и пространно смотрел перед собой, собираясь с мыслями. Этьен впервые так разговаривал с ним. Да еще и говорил такие вещи, что от обиды в горле образовался неприятный ком, а сердце затянуло. Разве Наоки заслужил такое отношение к себе? Что он такого сделал? Чувство несправедливости стучало вместе с пульсом в висках. — Наоки? – фигура Этьена показалась в открывшемся проеме двери, и, как успел заметить юноша, художник выглядел совсем по-другому, не как минуту назад. Он тяжело дышал, и рассерженное выражение лица сменилось на какое-то испуганное, будто его поджидала неведомая скрытая угроза и он прекрасно об этом знал. Не желая продолжать ссору, но все еще злясь, Наоки хотел было уйти, но Этьен снова поймал его, на этот раз за плечи, и вдруг крепко обнял, лишая возможности двигаться и всякого желания ретироваться. — Нао, – шепнул он где-то рядом с ухом, и Наоки слышал, как дрожал его голос, будто еще немного, и Этьен расплачется. – Прости меня, Нао… Так резко сменившееся поведение Этьена окончательно выбило Наоки из колеи. Он метался между желанием отстраниться, чтобы потребовать объяснений, и обнять Этьена в ответ, попытаться успокоить. Прижатый к груди учителя, Наоки чувствовал, как колотится его собственное сердце, потому что быть в руках Этьена было слишком приятно. — Прости, – шептал Этьен, так и не отпуская его от себя, и Наоки, сперва нерешительно, но все же обнял его за талию, прижимаясь щекой к русым мягким волосам. — Все нормально, – тихо ответил юноша, забывая про собственную обиду. – Я не обижаюсь. — Я кричал на тебя, – продолжал Этьен, как в бреду, спрятав лицо в его волосах. – Просто я не представляю, что бы было, если… Я так испугался за тебя! Он специально заговорил с тобой, будто чувствовал, кто ты. Нао, Нао… Наоки пытался проследить нить какого-то смысла в том, что тот говорил, но получалось с трудом, потому что все тело вдруг сконцентрировалось на ощущениях этих тесных объятий, отвергая мысли. Он купался в них, наслаждаясь, вдыхал в себя запах волос Этьена, чувствовал, как слегка дрожат его плечи – и голову вело, как вчера от вина. — Кто «он»? – опьянено спросил Наоки, опуская ресницы. — Учитель. — О ком ты? – Наоки едва смог снова открыть глаза, когда Этьен зашевелился и приподнял голову, чтобы тревожно заглянуть юноше в лицо. — Нао, – шепот сорвался, и они просто смотрели друг на друга. Наоки ощущал, как струятся по спине мурашки оттого, что теплое дыхание Этьена касалось его лица. Так близко… Приоткрытые губы. Голубые глаза, в радужке которых он тонул, как в бесконечной глубине. Он забыл, как дышать, как говорить что-то. Голова закружилась, и Наоки показалось, что он сейчас потеряет сознание от этой близости, сводящей с ума, заставляющей чувствовать себя сплошным оголенным нервом. — Вы чего тут делаете? Какого черта вы обнимаетесь посреди галереи?! Наваждение спало в один миг, как тяжелый занавес, и они оба повернулись, чтобы встретиться взглядами с Марселем, стоящим в конце коридора. Тот опирался одной рукой на стену и будто готов был вот-вот подбежать и оттащить их друг от друга. «Придурок», – выругался про себя Наоки, все еще чувствуя, как хочется поежиться от прикосновений Этьена, которые мягко и приятно щекотали, казалось, саму душу. — Наоки, отпусти его! «Вот это хамство!» — Я что, по-твоему, его держу? – рявкнул юноша и заметил, как Этьен неловко пошатнулся и отпустил его. Телу тут же стало холодно, неуютно. — Слушай, я тебя предупреждал. Убери от него руки! – Марсель направился к ним, намереваясь покончить с этим бесстыдством. — Марсель, перестань, – Этьен вытянул руку, загораживая Наоки. Вид у него был измученный и расстроенный. – Это я. Я его обнимал. Блондин перевел взгляд на друга. — С тобой мы отдельно поговорим. И прямо сейчас. А этот, – Марсель скользнул взглядом, полным неприязни, по Наоки, – пусть подождет наверху. — Я никуда не пойду, – твердо ответил юноша. – И хватит тут приказывать! Ты что, не видишь, в каком состоянии Этьен? Друг еще называется! Разобрался бы сначала. — Состоянии? — Не обращай на него внимания, Этьен, – Наоки взял художника за руку, крепко сжимая пальцами его ладонь, и полностью игнорировал полыхающий взгляд коллеги. – Пойдем в студию. Там гораздо спокойнее. И к удивлению и негодованию Марселя, Этьен не сопротивлялся. Он послушно пошел за своим учеником, даже не обернувшись. — Что за дела вообще? – оставшись один, блондин развел руками. – Какого черта происходит? — Садись, – Наоки отвел Этьена до дивана, как маленького ребенка. – Хочешь чего-нибудь? Сделать кофе или чая? Или, может, газировки хочешь? Этьен помотал головой и хрипло попросил: — Дай сигареты. Наоки подал ему пачку и зажигалку со стола и стоял напротив, глядя, как тот прикуривает. — Точно ничего больше не хочешь? — Хочу, – Этьен поднял на него пронзительно голубые глаза, поражаясь, как суетился Наоки. – Посиди рядом. Ему действительно хотелось, чтобы юноша остался. Почему-то с Наоки Этьен чувствовал себя гораздо спокойнее. И еще, когда знал, что с Наоки все в порядке. Диван рядом спружинил, и его ученик устроился под боком по-турецки. Этьену до сих пор было безумно стыдно за ту сцену, которую он устроил в кабинете и после, но он просто не мог себя контролировать. Вихрь эмоций затуманил разум и здравый смысл, и все, что он видел перед собой, поднимаясь на второй этаж – это его прошлое и настоящее, парадоксальным образом смешавшиеся вместе: Наоки и тот мужчина в сером костюме, рядом друг с другом, разговаривающие, как приятели, в его галерее. И тогда, вместе с нескрываемой злостью и пришло это чувство – он испугался за Наоки. Но только Наоки объяснить толком ничего не смог, да и не хотел – это значило бы снова погрузиться в прошлое и рассказать о том, что когда-то давно сломало его изнутри. Внутри до сих пор все болело, будто грудную клетку стянули тугими металлическими обручами. Горький привкус предательства, тянущийся годами, напоминал о себе. Этьен сидел, опустив глаза на тлеющую сигарету, которой затянулся от силы раза три, и пытался справиться со своими чувствами. В какой-то момент что-то теплое коснулось его левой ладони, и он рассеяно перевел взгляд на тонкие пальцы Наоки, взявшие его за руку. Он ничего не сказал, просто переплел их пальцы вместе. Так хотелось почувствовать поддержку. Именно от Наоки. — Ты ведь хочешь потребовать объяснений, – устало выговорил Этьен, прекрасно зная нетерпение юноши, особенно, когда дело касалось правды, но к его удивлению ответ был совершенно другим. — Нет, все в порядке. Ты не обязан мне ничего говорить. — Почему? Это на тебя не похоже. — Ну, у каждого могут быть какие-то личные вещи. Просто мне нужно научиться это принимать, – Наоки улыбнулся и чуть сильнее сжал руку художника. – Если захочешь, сам расскажешь. Этьен благодарно кивнул, рассматривая лицо напротив: густые черные ресницы, изящный миндалевидный разрез глаз, выразительные розовые губы, плавные скулы, обрамленные черными, как смоль, волосами. Наоки был очень привлекательным, даже красивым, и трудно было это скрыть. Взгляд скользнул на серую футболку, которая была ему явно велика, и Этьен поймал себя на том, что она ему очень знакома. — Я одолжил ее у тебя, она была среди чистого белья в ванной комнате, – будто прочитал его мысли Наоки, дергая себя за ткань на груди. – Извини, я куплю тебе новую, ладно? Просто моя уже была несвежая, а я чистюля, ничего не могу с этим поделать. — Не переживай. Забирай на здоровье, – Этьен глубоко вздохнул и откинул голову на спинку дивана, продолжая смотреть на юношу. – Не повезло тебе с сенсеем, да? Он грустно улыбнулся и попытался сглотнуть подкатившую к горлу тоску. — Это не так. Мне очень с тобой повезло, – Наоки повернулся к нему лицом, подтягивая под себя согнутые ноги. – Это из меня плохой ученик. Нет у меня таланта к живописи, как ни крути. — Кто тебе такое сказал? Наоки пожал плечами. — Ну, мне никогда не достигнуть твоего уровня, я же вижу. И ты верно делаешь, что критикуешь меня все время – так я быстрее пойму, что это не мое. — Это неправда. Наоки недоуменно приподнял брови. — Что ты имеешь в виду? — Я не хвалю тебя, потому что не хочу, чтобы ты останавливался на достигнутом. Если я буду постоянно хвалить, ты опустишь руки, считая, что у тебя все получается и перестанешь стремиться к совершенству. И у тебя есть способности, просто их надо развивать. Если бы не было, я давно бросил бы безуспешное дело. От таких слов Наоки весь засветился переполняющей радостью, даже не обращая внимания на то, когда это вдруг он успел так проникнуться живописью. Просто гораздо важнее был тот факт, что именно Этьен сказал ему, что не все так плохо. Юноша засмеялся и порывисто подался вперед, обнял Этьена, но объятия длились недолго, потому что он одернул себя уже через пару секунд. Поспешно отстранившись, Наоки вернулся на свое место и, все еще улыбаясь, решил начать полный курс реабилитации своего учителя – видеть его таким расстроенным отчего-то было больно. — Как насчет того, чтобы пообедать в кафе? Я слышал, еда помогает от хандры. Или заказать сюда, на дом? — Проголодался? — Есть немного, да и ты наверняка. — Мне не очень хочется куда-то выходить, – признался Этьен. — Хорошо, тогда закажем. Какую кухню хочешь: французскую, итальянскую, китайскую? — Пожалуй, вторую, – решил не разочаровывать Наоки художник, хотя на самом деле аппетита не было совершенно. – А поесть можно на террасе. Как Наоки ни пытался спрятать в себе вопросы о причинах поведения Этьена, они все равно то и дело жужжали в голове. Да, он сам сказал Этьену о том, что необязательно все объяснять, но только потому, что хотел доверия с его стороны без принуждения. Наверно, он желал слишком много, но ему казалось, что если Этьен сделает такой первый шаг, все между ними встанет на свои места, а доверие укрепит связь. Связь? Наоки чуть нахмурился, думая о том, что это слово слишком странное для обозначения отношений между учителем и учеником. Они обедали, изредка обращаясь друг к другу. Наоки хотел продолжить занятия, но какое-то время они еще просто сидели на террасе, наслаждаясь греющими кожу лучами. Этьен был молчалив и задумчив, и глаза его по-прежнему выдавали глубокую тоску, корни которой Наоки так хотелось вырвать и уничтожить. Вернувшись в зал, юноша прикладывал все свои усилия и, особенно, терпение, чтобы не расстраивать Этьена и рисовать так, как ему говорили. Как раз с терпением было сложнее всего: мало того, что он уже несколько дней потратил на этот скучный пейзаж, так еще и не получалось толком. Пару раз непреодолимое желание швырнуть кисть было настолько сильным, что он вцеплялся в нее пальцами так, что костяшки белели, но все равно упорно продолжал, находя в себе силы контролировать эмоции. Хотя бы ради Этьена. Наоки искренне надеялся, что не выдаст и свое беспокойство после звонка от Люка час назад. Двое расстроенных людей – это было уже слишком. Новость Люка заключалась в том, что по семейным причинам его девушка срочно переезжала в его квартиру, а соответственно Наоки нужно было найти другое временное жилье. Люк извинялся десятки раз и предлагал Наоки пожить у какого-то своего знакомого, но, помня, к чему привела последняя помощь друга, юноше не особо хотелось влипать в очередную историю. Деньги подходили к своему логическому завершению, и даже то, что Этьен не брал с него по-прежнему высокой платы, не сильно меняло положение дел. Но об этой проблеме Наоки решил подумать завтра утром: по крайней мере, наличных, которые он заработал в баре, должно было хватить на неделю в мотеле. Запах сигаретного дыма поплыл мимо в воздухе. Наоки уже успел привыкнуть к нему, особенно здесь, в студии, поэтому даже не обратил никакого внимания. Этьен сидел на высоком стуле, которые обычно стоят у барных стоек, и наблюдал за движениями руки своего ученика, хотя иногда взгляд неосознанно блуждал и по его лицу, и по стройной фигуре, и по выступающим ключицам над вырезом футболки, где сбоку прямо под косточкой виднелась маленькая родинка. Он пытался не думать о том, что сегодня застал Наоки с тем мужчиной, ведущих мирную беседу, но запрятать в себе желание разобраться в ситуации было слишком сложно. Он меньше всего хотел сейчас нарушать идиллию и тишину, которая витала в комнате, но так и не выдержал: — Нао. — Ммм? — Скажи мне, о чем вы говорили с тем мужчиной сегодня? Наоки метнул на него настороженный взгляд, но, не заметив на лице учителя ничего критичного, вернулся к своему пейзажу, отвечая: — Просто о той картине «Сена в тумане». И о том, что у тебя талант. — Он что-то спрашивал обо мне? — Ну, да. Так, пару вопросов, – Наоки вдруг вспомнил, что признался тому человеку в том, что был учеником Этьена. Почему он вдруг решил раскрыть все карты? Теперь юноша стал жалеть о том, что поддался необъяснимому импульсу. – Мы просто поговорили немного и все. — Пожалуйста, перескажи мне. Наоки опустил кисть и с беспокойством посмотрел на Этьена. — Ты уверен, что надо? — Надо. — Тогда сначала тоже ответь мне только на один вопрос. Он видел, как Этьен судорожно затянулся сигаретой. — Хорошо. — Ты знаешь его, этого человека? От Наоки не ускользнуло то, как слегка дрогнули губы художника, а в глазах отразилось сразу столько чувств, что стало не по себе. — Знаю, – голос словно треснул. Юноша кивнул, понимая, что его лимит вопросов исчерпан. — Я понял. Спасибо. Тогда моя очередь, – Наоки потер тыльной стороной ладони бровь, решая, стоит ли говорить все, как оно было. – Сначала мы говорили о той картине. Он сказал, что ты чувствуешь цвета, и я как-то ненароком стал говорить о тебе. И совсем случайно… у меня это просто вырвалось… В общем, я сказал ему о том, что я твой ученик. Я ведь подумал, что это простой посетитель, который вряд ли расскажет кому-то об этом. Наоки видел, как напрягся Этьен, как его пальцы с силой сжали сигарету, даже не замечая этого, но все равно продолжал, желая сжечь мосты: — Он попросил рассказать немного о тебе, объяснив тем, что, когда любишь чье-то творчество, интересно знать, каков человек на самом деле. Ну, я просто сказал, что ты строгий и требовательный как учитель, а в душе мягкий и чувствительный. Вот так я ему и сказал. — И все? – уточнил Этьен. — Ну, потом он еще задал мне пару вопрос и все. — Каких? — Глупости всякие, даже рассказывать не стоит. — Нао, пожалуйста… В голосе Этьена было столько переживаний, что Наоки просто не мог ему отказать. — Он сказал, что я говорю о тебе, как… – черт, как же сложно произнести это вслух. Пытаясь придать всему шутливый тон, Наоки закончил: – Как о возлюбленном. Такого взгляда у художника он еще не видел никогда: зрачки расширились, заполняя голубую радужку, лицо побледнело. — Этьен? – Наоки подошел и порывисто накрыл ладонью его плечо. – Это же полная чушь, так что я говорю, что не о чем даже было рассказывать. — Это все? – севшим голосом спросил тот. — Да, это все. Прости меня. Мне, правда, жаль, что я сказал ему о том, что ты мой сенсей. Я не думал о последствиях. — Не вини себя, – помотал головой Этьен. – Я тоже сегодня признался в этом Мишелю. Этьену больше всего хотелось сейчас сменить тему, чтобы Наоки не увидел того, как в душе все перевернулось вверх дном, взболталось и гремело. Днем ему помогли успокоиться объятия юноши, но сейчас он не мог позволить себе повторить их. Странная дилемма: он опасался Наоки так же, как его к нему и тянуло. — Мишелю? – нужная реакция последовала. – И зачем ты ему сказал? — Потому что я устал скрывать. — Но почему именно ему? — Потому что он спросил, кто ты мне. — Тебя об этом многие спрашивали. — Не злись, – Этьен слегка улыбнулся негодованию юноши, и поразился, как смог это сделать, ведь еще пару минут назад казалось, что улыбка исчезнет с его лица надолго. – Когда ты злишься, у тебя образуются морщинки на лбу. Наоки ощутимо вздрогнул, когда художник вдруг поднял руку и дотронулся указательным пальцем до его переносицы, ведя наверх. — Нао, – сказал он после небольшой паузы. – Обещай мне, что никогда больше не заговоришь с этим человеком. Что бы ни случилось. Кто угодно, но только не ты. «Опять говорит загадками, и хочется задать кучу вопросов, но, глядя на него, будто теряю дар речи и не могу спорить,» – с волнением подумал про себя юноша, поддаваясь, смиряясь. — Обещаю. — Спасибо. Их взгляды снова зацепились друг за друга, и Этьен потерял счет времени, купаясь в тонах оттенка темного молотого кофе. Наоки первым опомнился, закусив губу и возвращаясь к мольберту. — Давай рисовать. Я не хочу возиться с этим еще и завтра, – проворчал он. — Ты так нетерпелив, – улыбка снова коснулась губ Этьена. Он встал со стула, потушил сигарету в керамической пепельнице и подошел ближе. – Вот это дерево. Оно выглядит как неживое. Давай добавим темно-зеленого. Наоки опустил кисть к палитре, которую потом отложил на стол, чтобы полностью сосредоточиться на работе. Первый мазок вышел слишком грубым и сильным. — Подожди, – Этьен сделал шаг вперед так, что оказался вплотную к юноше, чуть позади его правого плеча. – Расслабь руку. — Как? — Просто расслабь. Из-за этого у тебя получаются тяжелые линии, – Этьен протянул руку и накрыл ею пальцы Наоки, держащие кисть. Только лишь от одного этого прикосновения юноша почувствовал, как из его мышц уходят все силы, и если бы Этьен не держал его руку, то она бы просто безвольно повисла. Художник тем временем подвел кисть к холсту и, аккуратно держа, стал наносить легкие мазки. Его дыхание касалось плеча Наоки, заставляя тонкие, незаметные волоски на коже ученика подниматься дыбом. И то, что спина юноши соприкасалась с грудью Этьена, казалось просто немыслимо интимным действием. Зрение не фокусировалось, и Наоки ощущал, как все его тело становится жидким, как воск, готовым растечься по деревянному полу. В животе закрутился вихрь осенних листьев, поднимая их вплоть до солнечного сплетения. Дыхание стало учащаться, будто воздуха не хватало. — Видишь, когда ты расслабляешь руку, получается гораздо… Этьен повернулся к юноше и осекся, глядя на то, как Наоки стоял, чуть ли не откинувшись на него спиной, и карие глаза превратились в глубокие, темные омуты. Приоткрытые губы жадно вдыхали воздух, а пальцы Наоки в его руке настолько расслабились, что еще секунда – и кисть выпала, пачкая в темно-зеленой краске пол. Слова кончились сами собой. Этьен чувствовал себя немой рыбой, не способной выговорить хоть что-то, потому что ему стало жарко и холодно одновременно, будто лед кинули в огонь, и он не знал, что произошло и кто был первым, но губы встретились, касаясь друг друга, лаская, распаляя, и он сам скользнул языком в соблазнительно приоткрывшееся пространство рта, тут же находя встречный жар и нетерпение. Лицо пылало, сердце колотилось о ребра, но Этьен совершенно ничего не соображал, он только углублял поцелуй, прижимая юношу к себе за талию, и чувствовал, как взаимные объятия обволакивают его тело. Тонкие пальцы скользнули сквозь волосы, и Этьен чуть не застонал от удовольствия, продолжая терзать послушные губы жадным поцелуем. Это было слишком прекрасно. Слишком волнующе и безумно. И то, как отвечал ему Наоки, окончательно заставляло терять рассудок, может, поэтому он даже не заметил, как ладони юноши уже гладили его по спине под футболкой, как скользили по позвонкам, сворачивая к ребрам. Тяжелое сорвавшееся дыхание вырывалось сквозь поцелуи. — Этьен… – шепот, чтобы набрать в легкие воздуха и снова приникнуть к губам. Когда Наоки открыл глаза, комната превратилась в раскаленный шар, окружающий их со всех сторон, а потом и вовсе перевернулась вверх дном. Почему, юноша понял только спустя пару минут, глядя в потолок и чувствуя под спиной что-то мягкое и в тоже время жесткое. Пол, мягкий пушистый ковер на полу – скользнула мысль где-то на грани сознания, а из горла вырвался несдержанный стон, когда губы Этьена коснулись его шеи, когда кончик языка проследил тонкую ключицу над вырезом майки. Наоки вцепился пальцами в футболку Этьена, порываясь стянуть ее как можно быстрее. Чувство слабости все больше сменялось настойчивостью, и в какой-то момент он даже умудрился перевернуть Этьена под себя, нависая сверху, щекоча своими волосами его лицо. Устроившись на его бедрах, как полноправный хозяин, Наоки провел языком по его нижней губе, снова проникая в рот и чувствуя, как ложатся на его талию горячие ладони художника. Низ живота полыхал, как зажегшийся комок бумаги. Сдернуть одежду, быстрее, скорее – все, что хотелось в следующую секунду, и Наоки ищущими пальцами спускался вниз к брюкам Этьена, ощущая, как тело под ним пробивает дрожь. Звяканье пряжки ремня и легкий прохладный воздух, попавший под ткань брюк, где уже все горело, будто вывели Этьена из состояния наркотического опьянения. Он приподнял голову, замечая, как устремляется вниз темная макушка. — Нао… – шепнул он жалобно, то ли пытаясь остановить, то ли умоляя не останавливаться. – Нао… Карие глаза, словно две черных жемчужины, блеснули и лукаво засмеялись. Наоки выглядел сейчас, как маленький, довольный, голодный хищник, поймавший свою жертву и решающий, как изощриться над ней в своих пытках. Его ладонь уверенно накрыла собой приподнявшуюся ткань черных боксеров Этьена, отчего того снова встряхнуло, так что пришлось сдавленно простонать: — Не надо… Но Наоки это не остановило. Кажется, его уже ничто не могло остановить. — Хочу, – горячо выдохнул Наоки в приоткрытые губы, и тут же снова спустился, дотрагиваясь кончиком языка до бугорка соска. Сознание Этьена снова поплыло. Какие-то кадры заплясали перед глазами, но ощущения тела сменили собой все, закрыли непроницаемым занавесом. Брюки оказались где-то за пределами обозримого пространства вместе с нижним бельем, и Этьен видел замутненным взглядом, как не менее чем он сам, возбужденный и взбудораженный Наоки смотрел прямо на него, неописуемо красивый и соблазнительный. Не отводя глаз, юноша провел ладонью по внутренней стороне бедра художника, потом легко коснулся пальцами напряженной плоти, которая отозвалась даже на такую малую ласку, резво спустился вниз и дотронулся до нее языком. Этьен шумно вдохнул воздух, кажущийся раскаленным и душным, и замер. Ему казалось, что все ощущения его тела сейчас сконцентрировались там – внизу живота, где все горело, полыхало и… Наоки приподнял лицо, с вызовом взглянул на Этьена, почти что развратно облизнулся и провел языком от основания члена вверх, поймав губами успевшую выступить влагу. Потом устроился удобнее и погрузил его в рот наполовину, чуть помедлил и начал двигать плотно сжатыми губами вдоль всей длины. Перед глазами Этьена потемнело: только какие-то яркие искры стали вспышками осветлять превратившееся в ночь пространство. И не потому, что с ним такого никто никогда не делал: просто то, как справлялись с этим девушки, даже и близко не стояло с Наоки, с его настойчивостью и ловкостью, и упругими губами, и неустающим кружащимся, словно в танце, языком. Этьен инстинктивно выгибал спину, пытаясь податься еще глубже, еще теснее, бездумно путаясь пальцами в темных волосах. Он чувствовал, как еще немного и задохнется, разобьется словно на безумной скорости без тормозов. — Нао, – и кислород кончился, потому что его губы накрыли губами, горячими, слегка распухшими от напряжения. Поцелуй уже был не таким требовательным, слегка уставшим, но таким чувственным, будто Наоки отдавался ему целиком. Юноша лег сбоку, закинув ногу ему на бедро, и Этьена бросило в жар, стоило только почувствовать чужую возбужденную плоть, притирающуюся к его животу, пытаясь вжаться сильнее, теснее. Он не раздумывая, опустил руку к паху юноши, обхватывая и скользя по всей длине в уверенном темпе, за что тут же получил в благодарность протяжный стон прямо в приоткрытые губы. Наоки дышал тяжело и прерывисто, уткнулся лицом в шею художника, на ощупь нашел рукой его член, пытаясь попасть в такт движениям. Этьен не заставил себя долго ждать, выплескиваясь в ладонь юноши и себе на живот. Он рвано хватал губами воздух, пытаясь прийти в себя, а потом вдруг подмял Наоки под себя, раздвигая его ноги и опускаясь ниже. Это было так неожиданно, что Наоки сперва опешил, удивленно глядя вниз. Но когда Этьен без капли сомнений обхватил губами его изнывающий от возбуждения член, затянул в рот, как в мучительный плен, юноша откинулся назад, упершись затылком в мягкий ковер, выгнул спину и застонал так громко, что ему показалось, завибрировали стены. Он поймал руку Этьена у себя на животе, сжал крепко, заставляя продвинуться вверх и коснуться пальцами нежного соска. Наоки метался под его ласками, будто сходил с ума, пока его сумасшествие не достигло апогея, и он, всхлипнув, почувствовал, как тело прошивают финальные судороги наслаждения. Проследив, как Этьен вытирает тыльной стороны губы, поднимаясь наверх, Наоки опустил ресницы, устало смахивая со лба прилипшую прядку волос. В горле пересохло. Стоило Этьену устроиться рядом, как Наоки перевернулся набок, закидывая на него одновременно и руку, и ногу, и утыкаясь лицом в шею. Они молчали, приходя в себя, выравнивая дыхание и чувствуя, как выплеснутые эмоции опустошают уставшие тела. Наоки прижимался к Этьену и всячески пытался отбросить от себя начинающие просыпаться мысли. Ему просто было хорошо и спокойно рядом с Этьеном, и так и хотелось остаться до самого утра. Он медленно провел указательным пальцем от ключицы художника по гладкой светлой груди, словно хотел нарисовать прямую линию, и, чуть повернув лицо так, что подбородок упирался в плечо Этьена, глубоко вздохнул. — Надеюсь, этот ковер был чистым для моего обнаженного тела, – усмехнулся юноша, томно открывая искрящиеся глаза. — Это не ковер, а натуральный мех, – с улыбкой заметил Этьен, дотягиваясь рукой до подушек и положив одну из них себе под голову, вторую – Наоки. — Ммм, да у тебя притязательный вкус! — Как и у тебя, – заметил Этьен. – Ты надеваешь нижнее белье под цвет футболок? Ведь вчера ты пришел в поло такого же салатового цвета. Наоки хихикнул и расслабленно обнял Этьена за шею. Ему хотелось купаться на волнах собственного счастья, которое порхало в груди мотыльком. Он еще никогда не чувствовал себя так свободно и умиротворенно. — Ты наблюдателен. Но эта привычка уже давно. Кажется, даже с детства. — А если одежда разноцветная? — Ты считаешь, что ныне текстиль ограничивается только черно-белыми расцветками? Этьен улыбнулся, глядя куда-то в деревянный потолок, а Наоки тихо, заговорщицки продолжил, касаясь кончиком носа мочки его уха. — Да, ты действительно чувствуешь цвета, раз даже смог запомнить оттенок моего нижнего белья в порыве страсти. Может, когда-нибудь ты и меня этому научишь, мой любимый учитель, ммм? Наоки даже не увидел, а почувствовал, как в одно мгновение Этьен напрягся всем телом так, что показалось, будто мышцы разорвутся. Светлые брови стали медленно сдвигаться к переносице, губы изогнулись в одну тонкую линию. — Этьен? – Наоки коснулся его щеки, чтобы развернуть к себе лицом, но тот только лишь поднялся, сел, забирая с пола свои брюки. – Куда ты? Юноша привстал на локте, обеспокоенно наблюдая, как Этьен поспешно одевался. Чувство непонимания и тревоги заполнило сердце. — Мне надо идти, – сухо ответил ему Этьен, поднимаясь на ноги и надевая футболку. — Куда идти? Что это значит? — Наоки, пожалуйста, собирайся, – Этьен отвернулся, не желая показывать юноше свои настоящие эмоции. – Если хочешь, я довезу тебя до дома. — До дома? Довезешь? – обида сквозила в его голосе наравне со странными нотками надежды. – Этьен, я думал, что… Давай останемся здесь. Побудем вдвоем. Как вчера. Наоки сам не понимал, почему упрашивал его, но он просто не мог позволить себе отпустить художника, будто в нем заключалось что-то, что он так давно искал и теперь никак не мог потерять. — Я буду ждать тебя в прихожей. Наоки проследил взглядом за удаляющейся высокой фигурой и сел, обхватив руками колени. Он ощущал себя настолько паршиво, что хотелось запереться, например, в ванной комнате, и не выходить оттуда, пока самому не захочется. Обида, горечь, чувство предательства и непонимания — все смешалось, как отравленный коктейль, который перед ним поставили и заставляли выпить. Он сидел так еще пару минут, пока окончательно не понял, что Этьен не вернется, поэтому ничего не оставалось, как одеться, пройти в спальню за своим поло и остановиться у дверей, привлекая шумом Этьена, который пустым взглядом смотрел в окно. Они, не говоря друг другу ни слова, спусились по лестнице, вышли на улицу. Этьен закурил, нервно выдыхая дым в воздух, а Наоки больше не мог выдерживать такого наэлектрирозованного напряжения, повисшего между ними после всего, что было. Он чувствовал, как они становятся все дальше и дальше друг от друга, несмотря на близость, которую еще недавно испытывали вместе, и от этого делалось невыносимо горько и больно. По-прежнему глядя себе под ноги, Наоки выдавил из себя: — Ты жалеешь? В ответ только звуки города: шорох шин проезжающих мимо автомобилей, ветер, запутавшийся в листве деревьев, отдаленные разговоры прохожих. — Ответь мне, ты жалеешь? – повторил Наоки уже требовательным голосом, поднимая на Этьена глаза. Художник убрал за ухо прядь волос и нажатием кнопки на пульте открыл двери машины. — Садись, я довезу тебя. Но Наоки даже и не думал двигаться с места. Осуждающий взгляд прожигал в Этьене дыры, но он старался не заострять на этом внимания, казаться равнодушным. — Я и сам дойду, ходить я умею, – бросил Наоки, поправляя на плече сумку. – Я тебе не какая-то дешевая подстилка, чтобы потрахаться, довезти до дома и забыть. Внутри все кипело, Наоки хотелось подойти к Этьену и просто ударить, заставить чувствовать хоть что-то сравнимое с той обидой, которая сейчас искусно проедала кислотой его сердце. Он видел, как исказилось лицо Этьена после его слов, но хотелось еще сильнее, громче, глубже. — Если тебе все равно, то мне нет. И я не сплю ни с кем для того, чтобы удовлетворить свои физические потребности. Ты, чертов эгоист! Мне ведь не было все равно! — Нао... — Не смей меня так называть! – дыхание стало частым, будто слезы подступали к горлу, но юноша ни за что бы не позволил себе при ком-то подобную слабость. - Можешь не переживать, я никому не скажу, что ты переспал с парнем. Хорошего вечера с твоей подружкой, сенсей. Уйти, пока не поздно. Пока он умело сдерживает в себе порыв подбежать к Этьену и обнять, попросить опомниться, не быть таким холодным. Сжав руки в кулаки, Наоки шел по тротуару, пару раз натолкнувшись на прохожих, удаляясь от стоящего рядом с машиной молодого человека. Он не знал, почему внутри было так больно. Встав в конце вагона метро и прислонившись лбом к прохладному стеклу двери, Наоки пустым взглядом смотрел на мелькающую темноту и провода туннеля подземки. Он был зол на Этьена, но вместе с тем всю дорогу он думал о том, что хочет вернуть все обратно, и, если бы у него была возможность прожить этот вечер заново, он ничего не стал бы в нем менять. Он никогда и ни с кем еще не чувствовал себя так, как с Этьеном, когда они занимались любовью — будто не только тело тонуло в наслаждении, но и сама душа. Удивительное ощущение окрыления, желания отдаться и обладать, трепета в каждой клеточке тела. Это было ново, непривычно. И стоило поддаться воспоминаниям, как в животе снова разливалось тепло, а голову начинало вести. Глубоко вздохнув, Наоки на пару секунд прикрыл глаза — хочет того Этьен или нет, но ему придется вернуться к этому разговору. Эми как раз вышла из душа, когда Этьен вернулся домой. Движением головы он отказался от предложенного ужина и чая, просто пройдя в спальню и упав поперек кровати. — Устал? – девушка вошла за ним следом, села рядом на постель, поправляя короткий подол шелкового халатика. – Выглядишь каким-то расстроенным. — Все нормально, – Этьен постарался надеть на себя самую прочную маску, которую только мог слепить по дороге домой. — Точно ничего не хочешь? – она погладила его колено и улыбнулась. Милая, добрая, понимающая. Его подруга. Лучшая подруга. Этьен перевел взгляд с ее глаз на губы, подсознательно сравнивая их с другими губами – теми, которые еще недавно отвечали на его поцелуи, ласкали, дразнили, сводили с ума... Он из последних сил старался заглушить в себе чувства и эмоции, которые взорвались сегодня, как огненный вулкан, выплескивая лаву из своего глубокого, молчавшего годами кратера. Забыть поцелуи, забыть руки и податливое, но упругое мужское тело в объятиях, вкус кожи с солоноватым привкусом юношеского пота и сильные мышцы под ней. И взгляд карих глаз, с горящим в них огнем, обжигающим, оставляющим ожоги. «Наоки». Забыть. Забыть! Забыть!!! Этьен протянул руку, подхватывая Эми за талию и роняя на кровать, склоняясь сверху, не давая ничего сказать и закрывая рот поцелуем. Пальцы потянулись к поясу, тут же ослабляя его и распахивая гладкую легкую ткань. Забыть. Не думать. Заменить новыми ощущениями. Тонкое тело с женственными изгибами, знакомое, послушное. Совсем не такое. Без той настойчивости и скрытой силы, которая была в Наоки. Без тех ощущений равенства, схожести и взаимных уступок силы. Взять, услышать знакомые стоны. Без тех хрипловатых низких ноток в мужском голосе. Двигаться в установленном ритме. Без ощущения взаимного ритма и пульсирования под ладонями. «Нао,» - Этьен чуть не всхлипнул, произнося про себя это имя и в последний раз вталкиваясь в мягкое, женское тело. К собственному стыду он прекрасно знал, зачем сделал такое сейчас, и от этого осознания было противно от самого себя: он хотел, чтобы секс с Эми заглушил собой следы от секса с Наоки, но теперь прекрасно понимал, что, кроме физической усталости, не получил больше ничего. Но даже ей он был рад, потому что она быстро увлекла его в сон, позволяя хотя бы немного расслабиться и не возвращаться в мыслях к темноволосому парню, который смотрел на него с таким чувством обиды в глазах, что хотелось встать на колени и просить у него прощения. Его ученику, позволившему Этьену оступиться и неизбежно шагнуть в прошлое, где было так легко погрязнуть, как в зыбком иле.