Рисуя линии жизни

Этьену все еще снилось, как они проводили с Наоки вечер, ужиная вместе, разговаривая и то и дело переходя на тактильный контакт, будь то просто касания или поцелуи, будто оба испытывали в этом недостаток. Даже во сне он чувствовал это легкое волнение, и пытался найти на ощупь спящую рядом фигуру, чтобы обнять и почувствовать ее присутствие рядом. Но чем дальше пробирались по простыни пальцы, тем прохладнее она становилась, так что перемешанные реальность и сон заставили открыть глаза и упереться взглядом в пустую соседнюю подушку. Не понимая, где Наоки (ведь засыпали они вместе, обнимая друг друга), он привстал на локте: в кровати он один, равно как и в комнате. — Нао? – Этьен хотел потереть лицо, забыв про бинты на левой руке, но стоило слегка нажать ладонью, как неприятная тянущая боль напомнила о себе, заставляя выругаться. – Черт! В ту же секунду зазвонил его мобильный, оставленный на тумбочке. Этьен отбросил одеяло, сел на кровати, спустив босые ноги на пол, и ответил: — Да, Эми, доброе утро. — Милый, привет. Звоню проверить, не проспал ли ты судя по тому, что ты собирался рисовать полночи. — Нет, конечно, – Этьен почесал затылок. – Я помню. Буду у тебя через полчаса. Ты готова? — Да, так что до встречи. Целую. — Угу, – Этьен откинул телефон на постель. Он сам вчера обещал отвезти Эми в аэропорт, и даже несмотря на все происходившее в его жизни и связанное с Наоки, он не собирался нарушать обещание. Поднявшись, он нагишом побрел в ванную, думая, что юноша может быть там. — Нао? – заглянув за дверь, он никого там не обнаружил. Та же участь постигла и в зале, и на кухне и даже на террасе. Тревога, как змея, стала скручиваться в животе и шипеть. Вещей Наоки тоже нигде не оказалось, как и чехла с его работами. Мобильный предательски был выключен, сообщая о том, что абонент временно недоступен. «Может, он решил приехать домой пораньше, чтобы Эми не заподозрила ничего?» Ворвавшись в квартиру, первым делом Этьен задал мучивший его вопрос: — Наоки здесь? Эми, встретившая его в прихожей, как-то невнятно дернула плечами. — Нет, его уже нет. — То есть он был здесь. Слава богу, – выдохнул Этьен с чувством облегчения. — Конечно, был. Ему же нужно было забрать вещи. — Какие вещи? – сердце пропустило удар. — Свои. Он пришел еще рано утром, собрал чемодан и… — Где он? — Уехал в аэропорт. Этьен ничего не понимал. Сознание просто отказывалось логически думать. Еще вечером они были вместе и, казалось, что все наладилось, Этьен разобрался в себе, сделал выбор, и Наоки был счастлив. — Поехали! Он схватил небольшой чемодан Эми и открыл дверь. Девушка обескуражено вышла за ним. — Этьен, что происходит? Разве Наоки не сказал тебе, что улетает домой? Он не отвечал. Просто быстро кинул чемодан в багажник и задал вопрос, не относящийся к теме. — Во сколько у него рейс? — Я не знаю. — Когда он уехал? — Где-то час назад. Казалось, что Этьен перестал реагировать на предупреждающие сигналы светофора. Он просто гнал на полной скорости по шоссе, обгоняя машины и не обращая внимания на обеспокоенные взгляды Эми. Впереди маячила только одна цель – догнать Наоки, любым способом. Если нужно – купить билет на тот же чертов самолет, а там схватить юношу и, посмотрев ему в глаза, потребовать объяснений. — Этьен, не гони так. Нас же оштрафуют, – не выдержала Эми, упираясь рукой в переднюю панель. — Плевать, я должен догнать Наоки. — Я ничего не понимаю. Вы что, поругались? — Нет, то есть… Скажем так, осталось кое-какое недопонимание. — Но из-за чего? — Эми, хватит. Это мужские дела, – нетерпеливо ответил Этьен, обгоняя очередную машину. — Он мой брат. — Мне это прекрасно известно. Как и то, что твой брат сегодня никуда не улетит – это я ему обещаю. Эми еще некоторое время смотрела на него, не узнавая. — С тех пор, как Наоки стал твоим учеником, ты так изменился. Ты всегда был спокойным и сдержанным, а теперь… — Я стал проявлять эмоции? Да, ты права. Раньше я был амебой, но теперь все по-другому. — Что по-другому? — Я не хочу скрывать то, что чувствую. Надоело быть хладнокровным снаружи. — Этьен… — Мы поговорим, когда ты вернешься, – перебил тот. – А пока я просто хочу остановить твоего брата от дурацкого поступка. Эми опустила глаза, явно переживая. — Будь с ним поласковее, я прошу тебя. Ты многого о нем не знаешь. — Вот и узнаю, – Этьен заметил впереди указатель на поворот к аэропорту. – Можешь быть за него спокойна. Я присмотрю, чтобы он не наделал очередных глупостей. — Хотелось бы верить, – шепотом ответила Эми, уже теряя всякое желание уезжать. Толпящиеся люди с чемоданами, суета и беспрерывный голос в динамиках, объявляющий рейсы заполнили собой все пространство, превращаясь в муравейник. Этьен быстро помог Эми с чемоданом, дождался, пока она получила посадочный талон и, попрощавшись, вернулся в середину зала. Он пытался разглядеть на табло среди кучи строчек нужный рейс в Японию – лишь бы не опоздать. Но, как показывали цифры, посадка на рейс еще не началась, а время отлета было только через четыре часа. «Значит, решил сбежать пораньше, пока я не проснулся?» Этьен понятия не имел, как искать Наоки среди этой тысячной толпы. Поэтому просто решил начать с номеров указанных стоек и располагающегося вблизи зала ожидания. С полчаса он тщетно заглядывал в чужие, незнакомые лица, пока его внимание не привлекла сидящая в стороне фигура длинноволосого юноши. На нем были черные брюки и черная безрукавка с капюшоном. Рядом стоял чемодан, а сам юноша сидел, крутя в пальцах карандаш. На коленях лежал закрытый блокнот. Он будто не замечал всей суеты вокруг, торопящихся людей и гомона. «Успел», – выдохнул Этьен и направился к одинокой фигуре. Он остановился в нескольких шагах и дождался, пока Наоки, почувствовав, что кто-то рядом, поднимет на него глаза, в которых тут же, как в зеркале, отразилась паника. — Что ты тут делаешь? – от волнения он сжал карандаш в пальцах, чуть не переломив его пополам. — Я тебя о том же спросить хотел, – ответил Этьен, сел рядом и, заметив, что Наоки хотел вскочить, тут же задержал его рукой, не позволяя подняться. – Даже не вздумай сбегать – бесполезно. — Ты посягаешь на мое личное пространство! — Я на него уже давно посягнул. И более того, вчера мы его слишком нарушили, так что не думаю, что есть смысл возмущаться – ты сам дал согласие. — Что тебе надо? – огрызнулся Наоки, стараясь скрыть свое смущение от неожиданного появления Этьена. — Для начала, объяснений. Какого черта ты сбежал утром, ничего не сказав, и я узнаю от Эми, что ты улетаешь домой? — Я не обязан ничего тебе объяснять. — Да? – нахмурился Этьен. – Ты говорил мне, что любишь. И когда я решил изменить всю жизнь, признать свои чувства и то, что хочу быть с тобой, ты сбегаешь, оставляя меня барахтаться в непонимании происходящего. — Потому что мне нет места в твоей жизни, – Наоки отвернулся, вздохнул, потом опустил голову, разглядывая дырки на коленях в черной джинсовой ткани. — И каким образом ты пришел к этому выводу? – Этьен поражался способности Наоки переворачивать логику вверх тормашками. — Ты не можешь забыть его, – упавшим голосом ответил юноша. – Не можешь забыть своего учителя. Я не хочу, чтобы из-за меня ты возвращался в прошлое, которое явно причиняет тебе боль. А я – просто замена. Я не хочу быть заменой, Этьен. — Ты никогда не был заменой, – художник развернулся к нему полубоком. – Да, я знаю, что я во многом был не прав, и что, наверняка, производил впечатление полусумасшедшего, но, Нао, сейчас дело не в моем прошлом. Теперь я хочу думать только о настоящем, а в нем все пространство занял ты. — В нем еще есть Эми. — Пока есть. Но как только она вернется в Париж, я поговорю с ней. При всем моем хорошем отношении к ней, я больше не могу быть рядом и врать и ей, и себе. Я люблю ее как друга, как сестру, но это все. — Ты не понимаешь, – Наоки весь напрягся. – Ты не понимаешь, что я чувствую. Она же моя сестра. А я… Я люблю тебя, и не знаю, как с этим справиться. Знаешь, чего мне стоило уехать сегодня утром, оставить тебя одного? Капелька влаги не удержалась на ресницах и потекла по щеке. Наоки больше не мог сдерживаться, копить все в себе, а Этьен впервые задумался о том, какие на самом деле переживания таились в душе юноши. Раньше ему казалось, что Наоки проще относится ко всему – ведь именно так выглядело внешне, но на самом деле было совсем по-другому. — Я как дурак сидел на краю постели и смотрел на тебя полчаса, пока ты спал. А потом просто решил уйти и все — закрыть дверь между нами. И то, что вчера случилось… Я не хочу быть причиной твоей боли. Ты чуть не искромсал себе все руки, а ведь ты художник. И эти постоянные воспоминания про твоего учителя, черт бы его побрал! А я даже понятия не имею, чем тебе помочь – ты же молчишь все время! Дыхание сорвалось от потока вылившихся водопадом слов, и Наоки замолчал. — Нао… Юноше хотелось закрыть руками уши, лишь бы не слышать такого ласкового и нежного голоса, которым сейчас позвал его Этьен. — Ну что? – обессилено шмыгнул он носом, стирая слезы со щеки. — Прости меня. В следующую секунду Наоки оказался в кольце рук. — Не говори ерунды. — Это не ерунда. Я был зациклен только на себе и своих проблемах. Пытался уберечь тебя от себя же, не желая знать, что ты сам об этом думаешь. Но все изменилось, Нао. Я должен научиться жить без прошлого. И только ты мне сможешь помочь в этом. Потому что ты тот, кого я еще никогда в жизни так не любил. От собственного признания в горле пересохло. Этьен прикрыл глаза: он впервые сказал эти слова именно с таким глубоким значением кому-то за последние одиннадцать лет. И звучали они даже совсем по-другому, не как в первый раз, а более осознанно и взвешенно. Он почувствовал, как пытается отстраниться Наоки, и когда ему, наконец, удалось это сделать, он смотрел на Этьена, будто тот сказал какую-то неправдоподобную вещь. — Повтори, – коротко, но твердо сказал он. — Наоки, – вздохнул Этьен. — А ну, повтори, – юноша требовательно вцепился пальцами в воротник его рубашки. — Я не отпущу тебя, любимый, – улыбнулся Этьен и провел ладонью по густым темным волосам. – Ни домой, ни куда еще либо. Поэтому сделаем так. Этьен вынул из нагрудного кармана на безрукавке Наоки авиабилет и разорвал его на четыре ровных части, а потом притянул юношу к себе за шею и поцеловал, не обращая внимания на людей вокруг. Язык плавно скользнул между тут же открывшихся навстречу губ, находя ответное движение. — На нас же смотрят, – пробурчал Наоки, когда они отстранились друг от друга. Он покосился по сторонам, потом снова остановил взгляд на губах Этьена. Желание противоречило его собственным словам. — Тогда пойдем отсюда, – Этьен поднялся, взял за ручку увесистый чемодан юноши, потом закинул забинтованную руку ему на плечо и улыбнулся. — Нет, подожди, – Наоки нерешительно замялся. — Что такое? Этьену показалось, что лицо юноши на секунду исказилось, будто от боли. — Ты не все обо мне знаешь. — Звучит почти как угроза, – Этьен усмехнулся и заглянул в глаза цвета молотого кофе. – У меня еще будет возможность узнать, да я и не представляю, что должно произойти, чтобы я изменил свое мнение о тебе. Пойдем. Дорога тянулась прямо вперед ровной серой полосой, и до города оставалось еще минут двадцать пять, но на одном повороте Этьен свернул направо, разглядывая окружающий лес и загородные домики, словно пытался понять, нужное ли это оказалось место. — Ты что-то ищешь? – уточнил Наоки. — Угадал, – улыбнулся Этьен. – Только ехать еще минут десять. — Разве мы не собирались в галерею? — Да, но перед этим я просто хочу расслабиться и побыть с тобой. — Ммм, а я мечтал о тех вкусных круассанах в студии, – мечтательно протянул Наоки. — Проголодался? — Немного. — Ладно, тогда заедем в одно маленькое кафе по дороге. До него как раз меньше километра. Пока Наоки ждал в машине, Этьен принес им по стаканчику горячего шоколада и ароматную теплую выпечку, на которую Наоки набросился, как голодный волк. — Так все-таки, куда мы едем? – спросил он с набитым ртом, отчего слова исказились. — В одно красивое местечко, где мы пару раз были с Марселем. Пока он сидел и ел как раз эти вкусные крендели, я рисовал. — А как же твой рабочий день? — Честно-честно, я сегодня последний день бездельничаю, а потом, с понедельника, посвящаю всего себя галерее. Ты прав, я совсем свел свою ответственность за нее на нет, оставляя на плечах Марселя. Пора браться за дело. Они остановили машину на проселочной дороге, а сами стали спускаться вниз сквозь высокую траву к реке. На другом ее берегу стоял небольшой старинный каменный дом, скорее похожий на замок и, наверняка, несущий историческую ценность. Чуть дальше справа через реку раскинулся такой же серый каменный мост. — Какая-то достопримечательность? – спросил Наоки, когда они оказались в пяти метрах от воды и Этьен остановился. — Нет, это просто одна из бывших усадьб. Специально сюда не водят экскурсии, хотя иногда и можно увидеть людей с фотоаппаратами. Но они все равно там – на другом берегу, а здесь тишина, красивый вид и мы с тобой одни. Этьен сел на траву, которая казалось еще сочнее и ярче, чем у дороги и посмотрел вдаль. — Звучит так, будто ты решил меня похитить, – Наоки кинул сумку на землю, опустился на колени сзади него и обнял со спины, положив подбородок на плечо и тоже созерцая красоту здешней природы. По сравнению с городом тут было так спокойно и тихо, и даже запахи были совершенно другие: пахло водой, свежей травой и землей. – Красиво. — Очень, – Этьен накрыл ладонь Наоки своей. – На самом деле, я не хотел сразу возвращаться в город. Я хочу с тобой поговорить нормально, не как в аэропорту, сумбурно и впопыхах, и подумал, что это место располагает к подобному. Наоки подался в сторону и лег, согнув колени и положив голову Этьену на ноги так, что он видел над собой склонившееся и улыбающееся лицо художника в нитях светлых блестящих волос. Не удержался, дотянулся пальцами до одной из прядей, потянул на себя, заставляя наклониться до самых губ. — Если бы ты знал, как у меня сейчас свободно на душе! — Думаю, что знаю, – улыбнулся Этьен. – Но мне для полной свободы нужно сделать еще пару дел. Он легонько коснулся губ Наоки, к разочарованию юноши отстранившись слишком быстро. Но ему действительно нужно было сказать то, что лежало пластом на сердце. — Что за дела, о которых ты хотел сказать? – поинтересовался Наоки, прищурившись от яркого света. Он смотрел на голубое небо сквозь спускающиеся волосы художника и думал о том, что его цвет очень похож на глаза Этьена. — О нашем будущем. — Я не люблю говорить о будущем, – юноша поморщился. — Но придется. Когда Эми вернется, я расскажу ей о нас. Я хочу, чтобы ты был уверен, что готов к этому сам, ведь ты ее брат. Лицо Наоки стало сосредоточенным, он поднес палец к губам, зажимая ноготь между зубов. — Ты прав. Но я не люблю врать, а рано или поздно она все равно узнает. Конечно, велика вероятность того, что она меня возненавидит, – Наоки сглотнул неприятный ком в горле. – Но все же врать ей я не смогу. — Думаешь, есть шанс того, что она поймет? — Не знаю. Она любит тебя. Это видно. — И повезло же мне с семьей Рюзава, – Этьен улыбнулся, перебирая пальцами черные пряди друга, потом вздохнул, снова становясь серьезным. – Я буду помогать Эми платить ренту за квартиру, пока она не решит съехать, не собираюсь бросать ее просто так. — Мы можем снять другое жилье. Я устроюсь на работу, и тогда с деньгами будет проще. — Нет смысла. — Почему? — Потому что мы можем жить в студии. Там предостаточно места, а если еще и разобрать соседнюю со спальней комнату, где все завалено моими старыми или неудавшимися картинами, то можно вообще сделать полноценную огромную гостиную. — Но ты же сам говорил, что студия – только для тебя, и ты не хочешь, чтобы туда кто-то приходил. — Нао, тебе не кажется, что ты уже давно стал исключением? – улыбнулся Этьен. — То есть мы можем прямо там жить? — А почему бы и нет? — Ну… — Тебе не нравится эта идея? — Смеешься? – Наоки расплылся в улыбке. – Да это самое потрясающее место во всем Париже – твоя студия! И наконец-то я смогу вовремя кормить Марго, а то ты ее голодом замучаешь. — Ее Софи кормит. — Няня? — Да. — Кстати, она же приходит к тебе ранним утром, прибирается и все такое. А что ты ей про меня скажешь? — Что живу с тобой. — Ты это всем собрался говорить? – Наоки снова посерьезнел. – Ты же знаешь, что не все лояльно и терпимо относятся к отношениям двух мужчин. И я уверен, что в первых рядах, которые нас осудят, будет твой друг и коллега Марсель. — Ты его плохо знаешь. Он будет на нашей стороне. — Ну, посмотрим, – без энтузиазма отозвался Наоки, закидывая ногу на ногу. – А вообще, давай пока не особо распространяться всем о наших отношениях. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. — Но рано или поздно все больше людей будут узнавать. — Ты боишься этого? — Нет, просто… Если честно, я тоже не хочу, чтобы об этом знал, кто угодно. Это моя личная жизнь, а я… — Не любишь выносить ее на всеобщее обозрение, – договорил за него Наоки. – Я запомнил это. — Признаться, меня больше волнует Эми. Я не хочу становиться камнем раздора твоих с ней отношений. — Наши отношения все равно не смогут быть, как раньше, учитывая то, что я украл у нее парня, – Наоки больно было говорить, но ведь это была чистая правда. — Я надеюсь, что ее доброта, с которой я все время сталкивался, и в этот раз откликнется. — Будем надеяться, – хотя в душе верилось с трудом. — А еще я хочу вплотную заняться живописью. Пока у меня появилось вдохновение, благодаря тебе, я должен не упустить этот момент. Пора бы уже задуматься и о собственной выставке. — Правда? – Наоки даже подскочил, выпрямляясь и упираясь ладонями в колени художника. — Ну, если удастся написать новые работы... — У тебя будет своя собственная выставка! Наоки был похож на ребенка, которого такое заявление повергло в настоящий восторг. Он обнял Этьена, путаясь лицом в его волосах. — Вообще-то я художник, – засмеялся Этьен. – И у меня бывают выставки. — Я хочу быть на ней. Ты ведь пригласишь меня? — Конечно. Тебе будет особое приглашение. — Этьен? – Наоки прижался лбом ко лбу Этьена, заглядывая в глаза. – Почему я так в тебя влюбился? Я же всегда отрицал любовь. — В нас есть что-то похожее в этом плане, разве нет? Так что я вряд ли смогу ответить тебе на этот вопрос. — Знаешь, я так хочу поверить в то, что все это на самом деле: ты рядом, и мы можем быть вместе. Хотя бы немного, – карие глаза посветлели, и блики тревоги задрожали в уголках зрачков, будто Наоки боялся, что реальность настолько хрупка, что может разбиться в любую секунду. — Нао, но ты же обнимаешь меня сейчас. Значит, это настоящее. Юноша согласно кивнул, потом невесомо коснулся губ друга и улыбнулся. — Этого мало. — Мало? — Я хочу тебя, всего, – последние слова были сказаны с придыханием, а в следующее мгновение Этьен уже прикрыл глаза в наслаждении от поцелуя, который дарил ему Наоки. Прохладные пальцы юноши оказались на боках под футболкой, собирая ткань, двигаясь уверенной траекторией к пояснице и опускаясь вниз за пояс джинсов. Стройное, но упругое тело прижималось вплотную к Этьену и будто умоляло обнять, прижать еще ближе, владеть, как только пожелаешь… Невидимые волны возбуждения побежали в крови наперегонки, когда Наоки переместился и начал ласкать шею художника, то щекоча ее губами, то проводя по коже языком, то оставляя легкие, но чувствительные укусы. — Нао, мы же не дома. — Ну, и что? – прошептал тот с таким хитрым выражением лица, будто задумал что-то хулиганское. – Ты же сам говорил, что мы здесь одни. Ладонь, оказавшая на паху и поглаживающая сквозь джинсы, оказалась убедительнее слов, и Этьен только лишь выдохнул, притягивая Наоки к себе за талию. На что он соглашался? Казалось, рядом с ним здравый рассудок вообще переставал существовать, оставались только голые, как провода, чувства и ощущения. Наоки стянул с него футболку, покрывая грудь поцелуями, прихватывая губами сосок, а пальцы настойчиво искали пряжку ремня, справились с ней с завидной скоростью, равно как и с молнией на джинсах, как партизаны пробрались под джинсовую ткань, поглаживая сквозь нижнее белье уже явный признак возбуждения. Спустившись ниже, Наоки заправски сдернул джинсы с бедер Этьена, медля с черными боксерами, чтобы продолжить свои небыстрые пытки, словно хотел отомстить за вчерашнюю неторопливость друга. Коснулся губами его плоти сквозь ту же легкую ткань, заставляя Этьена дернуться всем телом и набрать в легкие побольше воздуха, пробежался губами до широкой резинки и посмотрел вверх с очевидным удовольствием в глазах. Он чувствовал себя хозяином положения, и это не могло не вселять еще большего возбуждающего трепета, так что внутри Наоки все пульсировало вместе с биением сердца. Не желая больше растягивать момент, он избавился от последней преграды, открывая сентябрьскому воздуху и солнечным лучам вызывающе красивый и ровный член Этьена, чтобы уже через пару секунд втянуть его губами, как можно глубже, пробежаться языком вдоль дорожки венок и, ненадолго освобождая из плена рта, чуть сжать головку. А потом услышать в благодарность едва сдерживаемый грудной стон, почувствовать, как длинные пальцы Этьена, умело изображающие на полотнах столько чувств, сейчас вздрагивают и ложатся на его плечо, ведут к шее и затылку, перебирая длинные пряди, гладят так ласково, что хочется заурчать, как кошке. Наоки видел, как в голубых глазах, смотрящих прямо на него, застыло совершенно обескураживающее восхищение, будто один только взгляд Этьена мог ласкать. Неужели у них все время теперь будет такой сводящий с ума секс, когда все тело сводит, будто в судорогах, от желания, томления, упоения? Разве такое бывает? Наоки улыбнулся своим мыслям, и вновь погрузил плоть в рот еще глубже, чем прежде, стараясь сдержать неприятный рефлекс и расслабляя гортань, постепенно нашел нужный, уверенный темп, время от времени замедляясь и передыхая, пока не почувствовал сам, что еще немного - и окончательно потерявшийся в тумане экстаза Этьен придет к финалу. Не желая терять момента, он буквально за пару секунд стянул свои джинсы, оседлал бедра друга, пытаясь не обращать внимания на собственную эрекцию, ставшую уже болезненной. — Нао, ты что, собрался прямо так?.. — Все с собой, не волнуйся, – достав маленький флакончик, юноша вылил себе густое содержимое на пальцы, опуская руку вниз. – Я предусмотрительный. — До такой степени, что взял это в самолет? — Не ревнуй, я собирался в спешке и просто забыл его выложить, – захихикал Наоки, приподнялся и снова стал медленно опускаться. Улыбка сменилась на сосредоточенное и терпеливое выражение лица. — Больно? – Этьен успокаивающе провел ладонью по его щеке, убирая прилипшие волосы. — Нормально. Только не очень быстро. Вчерашний раз был первым за длительное время, да и без подготовки, – Наоки прижался виском к щеке художника, зажмурился, прогоняя неприятные ощущения первого вторжения. Опустился полностью, шумно выдохнув и крепко обняв Этьена, дал себе немного привыкнуть. Тонкие нити боли, прорывающиеся внутри, перекрыли другие ощущения – Этьен осыпал поцелуями его шею, перемежая с легкими касаниями языка, целовал ключицу, горячие ладони скользили по бедрам, по бокам и плечам, концентрируя внимание Наоки на себе, а не на чем-то другом. — Все хорошо, – улыбнулся юноша, накрывая губы Этьена своими и чуть приподнимаясь, чтобы снова опуститься. Еще раз. И еще… Дыхание стало срываться, вырываясь из грудной клетки шумными выдохами, а когда Этьен вошел в него чуть под другим углом, прижимая к себе за прогибающую поясницу, Наоки откинул назад голову, наконец, почувствовав те самые ощущения, будто внутри дергают за позолоченную нить и она звенит надрывно и в то же время так сладко, что все тело начинает дрожать вслед за ней. — Да, – выдохнул он куда-то в небо. – Да, да, да! Наоки сильнее вцепился пальцами в плечи Этьена – наверняка потом останутся пятна, но так он хотя бы держался… или Этьен держал его. Он уже и сам толком не понимал, только двигаясь бедрами, ощущая встречные движения бедер друга. Он с лихорадочным блеском в глазах суетливо потянулся к собственному члену, который уже изнемогал от нехватки внимания, сжал его, когда руку вдруг отодвинули, и горячая ладонь обхватила сильно и уверенно. — Я сделаю сам, подожди, – шепот из губ в губы. — Аххх… Наслаждение со всех сторон заставляло стонать во весь голос, и Наоки было уже совершенно плевать, слышал ли их кто в округе. Он абсолютно забыл про то, что еще утром собирался улететь домой навсегда, а даже если бы и вспомнил, то назвал бы себя полным идиотом. Это единение, слияние наполняли его такой неимоверной силой и желанием жизни, будто он рождался заново. — Этьен, – голос срывался, казался слишком высоким. – Этьен… — Люблю тебя, – закрыли его рот поцелуем и следующий стон растаял в чужих губах. Тело вздрогнуло спазмом экстаза, окропляя руку художника горячим доказательством оргазма, и Наоки, инстинктивно сжимаясь, почувствовал, как вслед за ним пик удовольствия накрывает и Этьена, бросает его в дрожь, заставляет прижимать юношу к себе так тесно, будто кожа становится одной на двоих. — И я тебя, – успел шепнуть Наоки в ответ, тяжело дыша в надежных объятиях, ощущая, как ветер подсушивает влажное тело и капельки пота на ложбинке поясницы. Этьен обессилено упал на траву, утягивая юношу за собой. Он улыбался, глядя в далекое небо с редкими полупрозрачными как дымка облаками, пока обзор не заслонил склонившийся над ним и такой же довольный Наоки. — Теперь ясно, зачем ты затащил меня в такое безлюдное место, – заключил он. — Что? – опешил Этьен. – Да у меня даже и мыслей подобных не было! Я просто хотел поговорить. — Ну, конечно! То есть в твои планы не входило меня соблазнить и воспользоваться моей беззащитностью? – не унимался Наоки. — Еще кто кем воспользовался, – Этьен обхватил Наоки за талию и перевернул под себя. Черные волосы вензелями рассыпались по густой зеленой траве. Этьен, любуясь красивым лицом юноши, задержал взгляд на его нижней губе и невесомо дотронулся пальцем до зарубцевавшейся ранки, которой стал виной сам еще вчера. – Прости. — Ты уже говорил это, – губы под подушечкой его указательного пальца улыбнулись. – Я простил. Наоки слегка поежился от прохлады земли под спиной и потянулся за футболкой. Потом, поняв, что они оба были не вполне чистые, сложил ее вдвое и принялся вытирать живот Этьена, затем свой. — У меня же целый чемодан с вещами в машине. Не идти же нам в таком виде, – привстав, он натянул белье и джинсы. Его же примеру последовал и Этьен, чтобы на всякий случай не попасться кому-то на глаза нагишом. — Твой шоколад уже, наверно, остыл. Этьен потянулся за сигаретой, прикурил, положив правый локоть на согнутое колено. — Ничего страшного. Кожу юноши покрывали мурашки, видно было, что ему зябко, но терять ощущение этого уединения совершенно не хотелось. — Замерз? — Нет, все хорошо, – попытался скрыть очевидное Наоки. — Иди сюда, – не поверил художник и усадил его перед собой, прижав спиной к груди и обхватив двумя руками. – Я тебя согрею. Если бы так было каждый раз, когда Наоки чувствовал, как неприятно холодеют руки и ноги, когда кровь внезапно начинает отливать от них. Он поудобнее устроился в теплых, уютных объятиях, положив голову Этьену на плечо, а тот еще и накрыл его своей собственной футболкой. Они сидели так какое-то время, оба молчали, наслаждаясь тишиной и слабым ветром в волосах, запахами скошенного где-то неподалеку сена и близостью друг друга. — Нао, – наконец, тихо окликнул Этьен. – Можно тебя попросить кое о чем? — Проси, – юноша провел пальцем по груди художника. – Даже если это что-то неприличное, я обещаю подумать. — Опять ты начинаешь, – усмехнулся тот и потрепал его по затылку, потом остановился, глядя в небо над собой. – Научи меня тоже кое-чему. — Чему же? — Жить этим моментом. Жить сегодняшним днем. Жить здесь и сейчас. Я всю жизнь бежал от прошлого, даже не понимая, что жил в нем постоянно. Я хочу все изменить. Ты ведь умеешь так. Научишь? Наоки улыбнулся, не отрывая щеки от его плеча. — Хочешь этому научиться? — Очень. — Тогда, – юноша поднял голову и посмотрел Этьену в глаза, – сделай то, что хочешь, что, возможно, никогда не мог себе позволить. Прямо сейчас. Сперва Этьен просто задумчиво разглядывал лицо Наоки, будто плавал в своих собственных размышлениях, потом протянул руку и убрал прядь волос юноши за ухо, наклоняясь чуть ближе. — Есть две таких вещи. — Не имеет значения. — Во-первых, я хочу сказать тебе, что никогда никого не любил так, как тебя. Искренне, взаимно, до пресловутых бабочек в животе, – он коснулся губами щеки друга, потом снова посмотрел в глаза. - А еще я хочу тебе рассказать о своем прошлом. Рассказать то, что до конца не знает и не узнает никто. Я хочу, чтобы ты мне доверял и знал, что произошло одиннадцать лет назад. Наоки весь напрягся, должно быть, это было ощутимо, но слова Этьена значили только одно: сейчас он сможет услышать и понять, почему все это время его любимый человек прятал от себя свои чувства, почему так закрывался и не позволял никому видеть больше того, что представлял из себя снаружи. — Ты уверен? – с волнением переспросил Наоки. — Да. — Тогда я слушаю, – Наоки для верности обнял Этьена за талию и опустил глаза, чтобы тот не смущался его взгляда во время рассказа. – Говори, все, что сочтешь нужным. Начал Этьен не сразу, только после того, как прикурил сигарету — неотъемлемую спутницу подобных воспоминаний. Сложнее всего было именно начать, как будто он поднимал с глубокого дна годами накопленный вязкий ил, с полусгнившими водорослями и останками растений. Но когда первые слова были выдавлены, дальше стало немного легче. — Я начал учиться живописи у репетитора с пятнадцати лет. До этого изучал ее в лицее с самого детства, но отец захотел нанять частного преподавателя, считая, что индивидуальные занятия помогут мне больше лицейских. Он уже тогда видел во мне известного художника в будущем, поэтому занялся поиском преподавателя через свои связи, налаженные годами благодаря владению галереей. Уж не знаю, как отец выбирал учителя, но мне казалось, что он устраивал целый кастинг, и в итоге однажды познакомил меня с тем, кто, по его словам, должен был сделать из меня настоящего профессионала. Мой будущий учитель тогда стоял посреди холла в нашем доме и изучающе смотрел на меня, а я думал о том, что, наверняка, этот человек снова заставит меня рисовать то, что я не хотел. В чем-то похоже на тебя, да? Наоки кивнул, не желая голосом прерывать рассказ. — Я приходил к Ролану на занятия в студию пять дней в неделю. Отец не скупился деньгами, ведь я был его единственным сыном и он всегда меня баловал. Поначалу я был скептически настроен и откровенно не понимал, зачем мне все это, предпочитая просто рисовать по вечерам у себя в комнате любые вещи, которые приходили в голову. Но постепенно то ли смирился, то ли увлекся, и занятия действительно стали мне казаться полезными. Я изучил различные техники и школы, и Ролан обучил меня практически всей истории живописи, которую я не особо жаловал в лицее. Он тоже был художником, достаточно известным в богемных кругах. Я не знаю, что стало причиной и сколько именно времени прошло с начала его преподавания, но в какой-то момент я понял, что меня тянуло к этому человеку, и это влечение было вовсе не похоже на дружеское или что-то подобное. Он нравился мне как... мужчина. Наоки было неприятно слышать то, как Этьен говорил о своей любви еще к кому-то. Он прекрасно понимал, что ревнует, и то и дело ловил себя на мысли, что воспроизводит в памяти образ того человека, с которым говорил в галерее около недели назад: лет сорок на вид, очки в тонкой оправе, серый костюм и серые глаза. Ему сложно было назвать этого мужчину приятным, но он не решался показывать Этьену своих эмоций. Только не сейчас, когда тот наконец-то решился на самое ценное — доверие. — Я не говорил об этом вслух, просто переживал в себе. Мне нравилось чувствовать это — странное ощущение, будто носишь в себе какой-то дорогой алмаз, которого никто не видит, но ты знаешь, что он там, внутри тебя. И занятия стали для меня не просто стремлением научиться живописи, а быть рядом с этим человеком. Тогда он казался мне идеальным во всем. Я понял, что это не так, только когда все зашло слишком далеко. Как-то он отвез меня на виноградники — мы собирались их писать. Там и случилось то, что он поцеловал меня в машине, впервые за всю мою жизнь. На следующий вечер он лишил меня девственности, – Этьен сглотнул и облизнул пересохшие губы. – Знаешь, это было совсем не так, как … как я думал бывает у тех, кто любит друг друга. А он ведь тоже говорил мне, что любит. Не так как у нас с тобой, не так как с кем-либо другим. Наверно, я просто не был морально готов к такому. Когда все кончилось, он оставил меня одного, и я понятия не имел, что думать, что теперь делать. Вернувшись в Париж, я продолжил ходить на занятия, потому что уверял себя, что Ролан — тот человек, который мне нужен, никто больше. То, что произошло на виноградниках, повторялось вновь и вновь. Два или три месяца. Два или три месяца я возвращался домой с синяками на теле, разбитый изнутри его словами, поведением. Только потом, став взрослее, я понял, что был просто его игрушкой. Его любимой игрушкой, с которой ему нравилось играть по его правилам. Наверно, он думал, что игрушки не испытывают боли, но она копилась во мне вместе с пониманием того, что моя любовь — это вовсе не светлое, чистое чувство, которое нужно в себе лелеять. Оно было порочным и грязным, потому что воспринимать его иначе, когда тебе дают пощечину, а потом тут же заставляют заняться сексом, было невозможно. Но однажды наступила точка. Его невеста узнала обо всем. В тот день я умолял его не трогать меня, отпустить, но он не слушал. А потом вошла она, его невеста... Она подумала, что во всем был виноват я. Большего скандала и унижения я не помню в своей жизни. Не знаю, как смог добраться тогда до дома, как не попал куда-то по дороге, потому что просто не знал, куда иду, а ноги, видимо, довели на автомате. Няня Софи прибежала, потому что слышала, как я рыдал. Это не были слезы, а скорее крики — когда из сердца пытаешься вырезать то, что еще когда-то называл любовью, а теперь считал ненавистью. Она просидела со мной часа три, не меньше, баюкая в руках, как маленького ребенка. Порывалась вызвать врача, потому что заметила пятна крови на джинсах, которые оказывались там постоянно в течение уже нескольких дней. Сам я боялся обращаться к врачам — не представлял даже, что скажу им. Мне было настолько плохо, что я рассказал ей все. Она ведь заменила мне мать, а кому еще можно рассказать о таком, как не человеку, близкому, как родная мама. Я говорил все, не думая, да и вряд ли она поняла целую историю по тем обрывкам бессвязной речи, но вечером обо всем узнал отец. Я тогда лежал у себя в комнате, когда он влетел, что-то бормоча, с лицом, преисполненным тревоги, обнял меня так крепко, что показалось, кости хрустнут, и плакал. Я тогда впервые в жизни видел отца плачущим. Как сказала няня, это был второй раз, первый — на похоронах мамы. Не знаю детально, что произошло потом, я не был свидетелем разговора отца и Ролана, но отец не хотел, чтобы моя будущая жизнь была связана с таким позором и черной славой, поэтому сделал все, чтобы слухи не просочились в круги знакомых, друзей и коллег. А Ролана с тех пор я не видел, равно как и не слышал о нем ничего. Внезапно он просто исчез из всех кругов, где так или иначе вращался, его картины больше нигде не встречались, и, насколько я понял, отец сделал все для того, чтобы создать ему такую репутацию, из-за которой он стал никем, хотя даже и не заикался обо мне. Целый год я не выходил из дома, и лицейские преподаватели приходили ко мне, давая уроки только в присутствии кого-то из домашних: няни или отца. Да я и сам не стремился выходить из своей комнаты, ну, дальше уж дома — точно. Я думал, что моя жизнь тогда остановилась на каком-то промежутке и больше не сдвинется с места. Единственное, что я все еще мог делать — это рисовать. Наверно, только благодаря рисованию я смог пережить ту боль, и понять, что я должен добиться того, чего всегда хотел отец — стать хорошим художником. Я поклялся себе, что больше никогда не обращу внимания на мужчину. Я обещал себе, что женюсь и заведу ребенка. Но как оказалось никогда нельзя зарекаться. Этьен замолчал, переводя дух. Ему казалось, что он говорил несколько часов, выливая из себя все, что накопилось. — Значит, ты поэтому не брал частных учеников? – тихо спросил Наоки, хотя прозвучало скорее как утверждение. — Именно поэтому. От всего услышанного у Наоки щемило сердце. Он не знал, что сказать, что сделать, поэтому просто так и продолжал сидеть, глядя в одну точку, пока наконец не шепнул. — Прости. — За что? — Я и понятия не имел, как больно делал тебе все это время. Ведь ты ассоциировал себя с ним, а меня с собой, да? — Так и было. — И тогда, когда ты увидел меня и своего учителя, ты испугался, что он может мне что-то сделать? – Наоки поражался тому, чего он только не напридумывал в тот день и как только не злился на поведение Этьена, а оказалось, что художник о нем только лишь заботился. — Это было инстинктивно. — А до этого он заходил к тебе в галерею? Почему он вообще там появляется после всего, что было? — Я видел его спустя пару лет, как отца не стало, а галерея перешла ко мне. Думал, это какая-то случайность. Но потом Марсель говорил, что тоже наталкивался на него пару раз. Я понятия не имею, зачем он приходит. — Твоя сигарета… – заметил Наоки, глядя на руку друга с зажатым между пальцев окурком, – она прогорела. Этьен опустил глаза, будто только что ее обнаружил, и отложил в пустую пачку. Когда он снова повернулся, Наоки смотрел на него глазами, полными сочувствия и переживаний, а потом порывисто поймал за щеку и поцеловал, будто хотел через этот поцелуй разделить с ним все то, что Этьен чувствовал, рассказывая о своем прошлом. — Не жалей меня, – попросил художник, ласково глядя на юношу. – Я просто хочу забыть об этом. Давай жить сегодняшним днем и делать друг друга счастливыми? Я хочу всегда быть рядом с тобой. Обещай мне. — Что обещать? — Что всегда будешь рядом. Наоки прикрыл глаза, чувствуя, как пальцы Этьена гладят его щеку. Под веками стало жечь. Этьен рассказал ему о себе всю правду, но он и понятия не имеет, что Наоки скрывает от него. — Этьен… — Просто обещай, – такая искренняя просьба. Губы Наоки тронула то ли болезненная улыбка, то ли просто нервный импульс. — И пока смерть не разлучит нас… – процитировал он приглушенно, во рту стало сухо. — Нет, никакой смерти, – улыбнулся Этьен. – Мы больше никогда не будем говорить о смерти. Обещаешь? — Ты не… – попробовал воспротивиться Наоки, но художник приложил к его губам указательный палец, заставляя замолчать. — Все будет хорошо, Нао. Мы не для плохого встретились в этой жизни. Обратный путь казался легким, возможно, потому что в душе было светло и спокойно, будто солнце пропустило сквозь кожу солнечные лучи, и они коснулись самой души. Этьен наконец избавился от тяжелого груза, который нес в себе все одиннадцать лет, и поймал себя на мысли, что после того, как слова вылились вместе с воспоминаниями, он действительно избавился от их бремени. Припарковав машину у галереи, Этьен достал чемодан Наоки и показал ему рукой за угол здания. — Предлагаю пройти через второй вход, чтобы не мешать посетителям. — Второй вход? – удивился Наоки. — Да, я им редко пользовался в последнее время, – Этьен улыбнулся и достал ключи, один из которых точь-в-точь подошел под замочную скважину в двери, находившуюся с обратной стороны галереи и выходящую на маленькую узкую улочку с парой лотков и магазинчиков, тихую и спокойную по сравнению с лежащей с другой стороны авеню. Лестничный проход тоже оказался достаточно узким, но, поднявшись на второй этаж, Наоки узнал коридор со знакомыми кабинетами. — Ничего себе лабиринт, – усмехнулся он. — По крайней мере, так мы живем своей жизнью, а галерея в рабочее время – своей. Ладно, идем наверх. Это было так приятно — возвращаться в студию снова, будто Наоки убегал из нее не сегодня утром, а вечность назад, так что успел соскучиться по ее деревянному полу, залитому светом пространству и атмосфере царящего в воздухе творческого духа. Поспешно скинув кеды, он первым делом заторопился в зал. — Марго! Марго! Сиамская красотка вылезла из-за дивана и беззвучно и грациозно подошла к юноше, оказываясь в его руках и притираясь мордочкой о плечо. Наблюдая за этой сценой, Этьен вспомнил, как еще недавно ревновал свою питомицу к Наоки. Как глупо это было. Ведь даже его любимая кошка одобрила выбор своего хозяина. Подойдя к ним и сев на корточки рядом, Этьен с умилением смотрел на двух милующихся и не мог сдержать улыбки. — Вы чудесно смотритесь вместе. — Да, но не так, как она с тобой, – заметил Наоки, продолжая гладить Марго. – Все-таки у вас даже характеры чем-то похожи. — И чем же это? — Не подпускаете к себе всех подряд. И любите яблоки, – Наоки отпустил кошку и, упав на колени, обнял Этьена за шею. – Я так рад снова здесь оказаться, ты не представляешь. Твоя студия для меня как какое-то райское место, а когда еще и ты наполняешь ее своим присутствием, я готов сидеть в ее стенах и вообще никуда не выходить хоть несколько лет. Художник, перебирая пряди волос юноши, тихо засмеялся. — До твоего присутствия она вообще была одинокой и пустой. Равно как и я. — Больше не будешь, – Наоки сел напротив, положив ладони на колено Этьена, и его глаза загадочно блеснули. – А как ты смотришь на то, чтобы нам пообедать где-нибудь, а потом вместе поработать над картинами? Ты же так и не закончил последнюю работу. — Смотрю на это более чем положительно. Тогда спустимся в кабинет, найдем телефон ресторана и закажем столик. Мне самому не терпится взяться за кисть и масло. — Мне нравится, когда ты такой. — Какой? — Решительный, полный энтузиазма, – Наоки отпустил Марго, поднялся на ноги и расправил на груди чистую футболку в цветную полоску. – Хотя не отрицаю, что в минуты задумчивости и умиротворенности ты тоже неимоверно притягателен. Кабинет оказался пустым, хотя царящий на столе беспорядок явно говорил о присутствии Марселя. — А где твой друг-троглодит? – поинтересовался Наоки, сев на край стола боком к Этьену, пока тот искал в Интернете номер телефона ресторана. — Не знаю, вышел куда-то, – пробегаясь взглядом по строчкам, ответил художник и только потом опомнился. – Нао, я же просил не называть его так. Этьен поднял трубку и быстро набрал найденный номер. Сделав заказ, он закрыл интернет-страницу и повернулся к юноше. — Готово. — Отлично. Пожалуй, закажу себе устриц, – Наоки оттянул прядь волос, а потом встал со стола, пересел Этьену на колени, приняв достаточно вальяжную позу, и обнял его за шею. – Говорят, они полезны для потенции. Оранжевый огонек в глазах юноши подсказал Этьену, что у него снова игривое настроение. — Тогда закажи сразу две порции. — Собираешься меня так использовать сегодня ночью? – Наоки приблизился к его лицу, так что дыхание касалось губ художника. — Посмотрим на твое поведение. — Тогда сначала допишешь картину, а потом в качестве приза можешь забирать меня. — Ставишь условия? Казалось, эта своеобразная игра нравилась им обоим. — Беру тебя под свой контроль. — А как же вдохновение художника? — Могу станцевать стриптиз, но, боюсь, это будет вдохновение явно не для твоей фантазии, а для другого… кхм… органа. — Тебе не говорили, что ты слишком много болтаешь? – усмехнулся Этьен. — Тогда сделай так, чтобы я замолчал, – изящно выгнул бровь Наоки и приоткрыл губы, которые тут же оккупировали чувственным поцелуем. Недолго думая, он сам скользнул языком в рот Этьена, выгибая спину, прижимаясь ближе и чувствуя, как ладонь друга медленно скользит вниз по пояснице. — Нет, это что такое?!! – взревел голос, от которого, казалось, затряслись стены. – Вы совсем свихнулись? Этьен… Нет, то есть… Наоки! Ты какого черта с ним творишь?! Марсель стоял посреди кабинета, раздувая ноздри, и его возмущению не было предела. — Опять ты, – вздохнул Наоки, даже не думая слезать с колен художника. – Боже, ты будто следишь за нами и улавливаешь момент уединения, норовя сделать из этого целую трагедию. Не видишь, людям хорошо? Сходи, посмотри, может, в булочной испекли свежие круассаны. — Наоки, – тихо одернул его Этьен, едва сдерживая смешок, потом стал подниматься, принуждая и Наоки встать. – Марсель, послушай… — С тем, что он мне хамит, мы разберемся отдельно, – перебил его коллега. – Но какого черта он тебя целует?! — Успокойся. Он целует меня на вполне законных основаниях. — Это каких таких? — Мы вместе. — Что вы вместе? – непонимающе помотал головой Марсель. — Ну, просто мы вместе. — Вместе что? – снова переспросил блондин. – Рисуете, ужинаете, пироги печете – что? — Опять о еде, – театрально закатил глаза Наоки, стоящий рядом. — Нет, мы любим друг друга. Марсель открыл рот. Наоки, вскинув голову от гордости, так что волосы рассыпались по спине, посмотрел на Этьена, встал к нему вплотную и показательно взял за руку. — Именно так, – заключил он. – Так что и рисуем, и ужинаем, и пироги печем, и сексом занимаемся. Вместе. — Наоки, – Этьен чуть крепче сжал его руку в своей, прося тем самым быть помягче. Марсель тяжело вздохнул и стал водить ладонью туда-сюда по своему короткому ежику. — Уму непостижимо. Этьен, у тебя же девушка есть! И между прочим – это ее брат, – он показал пальцем в сторону юноши. — Я поговорю с Эми, а то, что Наоки оказался ее братом, значит, это наша судьба. — Нет, ты что такое говоришь? Какая судьба? Это же наверняка твоя минутная прихоть. Или какой-то очередной творческий взрыв мозга. — Это не прихоть, Марсель. Ты помнишь, чтобы я когда-либо жил прихотями и сиюминутными желаниями? — Нет. — Видишь? Поэтому все серьезнее, чем ты думаешь. — Но... – блондин посмотрел на художника, будто не решался сказать это вслух, потом перевел взгляд на Наоки. – Оставь нас. Пожалуйста. — Говори при нем, – ответил Этьен. – Если ты хочешь напомнить мне о прошлом, то Нао в курсе всего. Казалось, эта новость огорошила Марселя посильнее предыдущей. — Ты ему рассказал? – буквально по слогам выговорил он. – Но ведь даже Эми не знает! — Много всего изменилось, – Этьен отпустил пальцы Наоки, обнял его за плечо и прижал к себе, коснувшись носом темноволосой макушки. Его губы плавно изогнулись в улыбке. – Благодаря этому человеку перед тобой. Поэтому, пожалуйста, примите друг друга. Наоки бросил быстрый взгляд на Марселя, потом шмыгнул носом и обратился к блондину. — Хочешь пообедать с нами? Он мог поспорить, что Этьен столько же удивился этому предложению со стороны юноши, сколько оно его и обрадовало. В конце концов, если Наоки хочет быть с Этьеном в полном (и серьезном, как он называл про себя) смысле этого слова, то нужно учиться быть гибким. Марсель – друг Этьена, а, значит, то же играет в его жизни немаловажную роль, и надо принять этот факт. — С вами? – удивился Марсель, глядя на Наоки с явным подозрением, будто тот собирался подсыпать ему в еду крысиный яд. — Мы заказали столик в «La blancheur», так что будем рады, если ты присоединишься, – поддержал Этьен. — Хмм, «La blancheur»? Там чертовски вкусные антрекоты с кремом из спаржи, – почесал затылок Марсель, а Этьен почувствовал короткий смешок в области ключицы, куда на пару секунд прильнул лицом Наоки. – Ну, пожалуй, я составлю вам компанию. — Замечательно, я как раз еще хотел обсудить с тобой наши рабочие дела. С понедельника я полностью включаюсь в дела галереи. Марсель улыбнулся и похлопал его по плечу. — Ладно, пойдем уже. Есть хочется, – и, подхватив с вешалки свой пиджак, блондин заторопился к выходу. — Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, – с нарочито серьезным видом сказал Наоки и, прикрыв ладонью рот, засмеялся. — Да, в случае с Марселем это выражение подходит как нельзя лучше, – присоединился к нему Этьен. Может быть, антрекоты и спаржевый крем настолько захватили Марселя, что он заметно подобрел и сменил свой гнев на милость. Или же пара бокалов вина позволили смягчиться его сердцу, но Этьен не мог не отметить, что весь обед прошел в вполне дружеской атмосфере. Даже Наоки почти не задирал больше Марселя, а в какой-то момент они вовсе разговорились на тему экономики так, что остановить было невозможно. К концу обеда Марсель, довольный и сытый, развалился на стуле и предложил продолжить уже начатый вечер и купить по дороге еще бутылку вина. На том и порешили. Наоки практически соизволил и разрешил Этьену не заниматься сегодня живописью, хотя художник все равно был настроен на то, чтобы дописать картину, пусть даже ночью. Уже спустя полчаса Марсель полулежал в кожаном кресле кабинета, закинув ногу на подлокотник. Его щеки порозовели после алкоголя, и он вдарился в воспоминания об их с Этьеном молодости, чем вызвал нескрываемый интерес Наоки. И когда юноша в очередной раз заливался смехом, держась за живот, а Марсель рассказывал про то, как Этьен бегал от какой-то девчонки в университете, а та всячески пыталась его добиваться не самыми гуманными способами, художник окончательно понял, что эти двое наконец-то поладили. — Расскажи еще что-нибудь! – попросил Наоки, едва отойдя после предыдущей истории, и Марсель широким жестом с бокалом в руке, будто актер на подмостках театра, соблаговолил. — Могу рассказать про то, как однажды мы с Этьеном решили сбежать из дома на выходные и поехать путешествовать. — Ох, это слишком долгая история, – засмеялся Этьен. – И вообще, что вы все обо мне говорите? — Ты – наша точка соприкосновения, – улыбнулся Наоки, сидящий рядом по-турецки, и пару раз качнувшись из стороны в сторону, прижался к боку художника, а потом и вовсе распластался на диване во весь рост, устроив голову на его коленях. Казалось, присутствие Марселя его нисколько не смущало, но самое удивительное, что и Этьена тоже. Будто все было так, как и должно было быть. — Точно, – согласился Марсель и наполнил свой бокал. – А вообще, Наоки, ты вполне даже сносный парень. Я-то думал, чего в тебе Этьен нашел… — Спасибо за комплимент, – усмехнулся тот. – Просто все дело в Этьене – он сплачивает. — Да, так же, как и вино. Видишь, оно объединяет людей. Бокал красного бургундского, и мы здесь втроем вполне неплохо проводим время, хотя признаться, еще вчера я и подумать не мог, что сяду с Наоки за один стол. А сегодня уже все изменилось, и мой лучший друг объявляет о том, что этот мальчишка украл его сердце, – Марсель усмехнулся. — Я не крал его сердце. Оно всегда при нем, – Наоки, глядя на Этьена, протянул руку вверх, касаясь щеки друга. – Просто оно стало чувствовать совсем по-другому. — Хмм, ладно, пойду-ка я отойду по нужде, – Марсель отставил бокал с вином и слегка неуверенной походкой вышел из кабинета. Оставшись наедине, Этьен улыбнулся и подхватил одну прядь юноши, давая ей свободно скользить меж пальцев. Волосы Наоки были настолько гладкие и шелковистые, что Этьен буквально медитировал, перебирая черные длинные пряди, что уже, кажется, стало входить в привычку. — Вижу, вы находите с Марселем общий язык. Не могу скрыть, что я очень рад этому. — Ну, по сути, он неплохой человек. Просто о тебе беспокоился. Наверно, с какой-то стороны я даже могу быть спокоен, что у тебя такой надежный защитник. — Спасибо тебе, ведь это была твоя идея пригласить его с нами на ужин. — Не благодари меня. Надеюсь, мы еще как-нибудь устроим романтический ужин вдвоем, – Наоки положил ладонь на шею Этьена, потянул на себя, заставляя наклониться, и поймал его губы своими, приглашая. Губы встретили губы, отдаваясь медленному танцу поцелуя с замысловатыми па, непредсказуемыми, но тут же встречающими ответное понимание. Как прекрасно, что теперь можно не делать это украдкой, не брать хитростью или неожиданностью, не целоваться на грани, а просто получать удовольствия от ласк любимого человека. Они так увлеклись, что не заметили возвращения их друга, пока тот не присвистнул. — Эй, любовная парочка, вы теперь будете себя так вести, никого не стесняясь? И вообще, если вам хочется уединиться, так и скажите. Время уже вечернее, так что я, пожалуй, вас покину до понедельника. И надеюсь, ты, Наоки, за эти полтора дня оставишь на Этьене хоть немного живого места, а не вернешь его изнеможденным, без сил. — Обещать не могу, но постараюсь, – иронично улыбнулся Наоки, поднимая голову с колен друга и садясь рядом, и очень вовремя, потому что в кабинет постучали и после приглашения к ним зашел администратор. Пожелав доброго вечера, он сообщил, что галерея закрыта и все посетители ушли, передал ключи Этьену и уже хотел уходить, когда Марсель, прихватив свой пиджак, предложил составить ему компанию. — Ладно, до понедельника, – при выходе блондин подмигнул художнику, и только потом закрыл за собой дверь. — Значит, ты в моих руках полтора дня, – Наоки быстро перебрался поближе к Этьену, закидывая одну ногу между его колен и обнимая. – Великий соблазн: воспользоваться этим по полной или все же вспомнить о просьбе твоего коллеги и помиловать тебя. — Кажется, устрицы уже напоминают о себе, – тихо засмеялся Этьен, прижимая юношу к себе за талию. – Но у меня есть предложение: хочешь, прежде чем мы удалимся в свои покои, прогуляться по пустой, тихой галерее? Раньше, бывало, я специально дожидался, пока все уйдут, и ходил по залам. Что думаешь? — Звучит заманчиво. В этих стенах будто таилась какая-то магия, искусно сотканная из тишины, духа творчества и тонкого звенящего ощущения прекрасного – искусства. Без посетителей галерея засыпала своим спокойным сном, и в ней не было ничего кроме умиротворения, которое Наоки ощущал как снаружи, так и в себе самом. Оно пришло само собой в его душу ровно с того момента, когда он согласился поверить в то, что у них с Этьеном может быть что-то хрупкое, единое на двоих. Что-то, что было сплетено из шелковых нитей чувств. Раньше ему казалось, что когда в галерее закрываются двери за последним посетителем, в ней оживают призраки, но ничего потустороннего не оказалось. — Ты уже знаешь, кто будет твоим следующим протеже из начинающих талантов? – спросил Наоки, закидывая ногу на ногу. Они присели на один из антикварных диванчиков, стоящих посреди зала, Этьен закинул руку юноше на плечо, притянул к себе. — Была одна мысль. На третьем курсе учится одна очень талантливая девушка. Единственное, ей, как и тебе, не хватает терпения, чтобы довести свои навыки до совершенства. — Терпения? – усмехнулся Наоки. – Да, я никогда им не отличался. — Надеюсь, ты все же запасешься этим качеством и вытерпишь меня, потому что я не собираюсь тебя отпускать. Наоки поднял глаза и улыбнулся. — Тогда я могу задать тебе встречный вопрос: вытерпишь ли ты меня? — Будем учиться друг у друга, и тогда нам не придется терпеть, мы просто станем целым. — Красиво звучит. Этьен коснулся губами виска юноши. — И ты красивый. — Мне кажется, или ты заигрываешь со мной? — Нет, просто говорю правду. Наоки подался вперед, оставляя на губах Этьена след быстрого поцелуя. — Тогда я тоже кое-что скажу: я люблю тебя, Этьен де Мони. Карие глаза юноши блестели при искусственном свете, и художник подумал о том, как было бы прекрасно изобразить на холсте эти оранжевые блики на радужке и выразительный взгляд на холсте. Вместо ответа, Этьен просто чуть наклонился и увлек Наоки в поцелуй. Через пару минут, ладони юноши уже пробрались под его одежду и ногти слегка царапали бока. — Думаю, нам пора наверх, – улыбнулся Этьен, поймал юношу за руку и, поднявшись, повел за собой. По дороге до студии они еще останавливались несколько раз, прижимая друг друга к стенам и пылко целуясь сквозь тихий смех от собственных действий. Белье на постели оказалось смято в считанные секунды. Обнаженные тела повторяли изгибы друг друга, увлекаемые страстью и желанием доставить удовольствие. Слияние тел, единение душ, нагота встречных чувств. Наоки чувствовал, как дрожит его тело, будто руки и губы Этьена заставляли все мышцы вибрировать, и впервые понял, что с ним занимался именно любовью, а не сексом, отдаваясь без остатка и даря ответное наслаждение. И это было так сладко, так упоительно, что, казалось, он даже забыл свое имя, да и вообще все материальное потеряло свое значение, превратившись в ничего не значащие вещи, и оставляя только ощущение полного счастья в области груди.