Рисуя линии жизни

Пожилой администратор с длинными бакенбардами поприветствовал Наоки и улыбнулся одной из тех отеческих улыбок, которые часто бывают у людей в возрасте по отношению к молодым. «Интересно, Этьен будет так же приветлив, увидев меня, или после моей выходки даже не взглянет в мою сторону? Хотя, прежде всего, нам надо поговорить, и, если он признает, что я для него не больше, чем возможность изменить свое прошлое, то пусть пеняет на себя,» – с таким противоречивым настроем Наоки поднимался по лестнице. Незаметно заглянув в кабинет, он увидел только Марселя, поэтому сразу направился в студию. Он долго решался, открыть ли дверь своим ключом или постучаться, в итоге предпочел первое – пусть это и более бесцеремонно, зато создает эффект неожиданности. Но заставать врасплох, как выяснилось, было некого: только Марго заспешила к нему на встречу. — Привет, Королева, – Наоки быстро почесал ей за ухом и, скинув кеды, прошелся по студии, убеждаясь в том, что она пуста. – И где твой хозяин? Юноша остановился посреди зала, глядя на кошку, будто ждал от нее ответа. «Значит, это только я переживаю, а ты шатаешься непонятно где!» – молча обратился он к Этьену и пнул ногой диван, будто тот был виноват в этом факте. — Небось, всю ночь опять простоял у мольберта и даже не подумал о том, что меня нет рядом, – уже вслух начал вскипать юноша, забывая то, о чем говорил Ичиро-сан, и свой собственный настрой часом ранее. – Картины, картины, картины… Рисуешь только мой силуэт, и кому это вообще нужно, если там нет лица?! Если там нет лица того, которому ты говорил, что любишь! Очередной удар ногой по дивану был слабее, потому что эмоции копили силу в словах. — Черт возьми! – Наоки в последний раз наградил диван пинком, потом повернулся к стоящим мольбертам и скептическим взглядом окинул занавешенный тканью холст. Сделав пару стремительных шагов вперед, он сдернул ткань, являя свету незавершенную картину, и брови практически сошлись на переносице. Это был тот же сюжет: силуэт юноши под дождем, раскинувшего руки навстречу небу. Но только он был закончен ровно на том месте, где Этьен и остановился несколько дней назад. — И что ты тогда рисовал ночами? – сощурился Наоки, откидывая ткань и оглядывая комнату в поисках других холстов. Пара из них стояли у стены – пустые. Ближе к окну был еще один холст – законченная картина, на которой были изображены ладони юноши, держащие ягоды малины. Наоки метался по залу, как разъяренная пантера, заглядывая в каждый угол в стремлении найти то, на что променял его Этьен, да еще и соврал, что дописывал предыдущую картину. Но его поиски были тщетны, пока он вдруг не вспомнил о том, что как-то Этьен упоминал еще об одной комнате, где хранились его старые работы. Она была просторной и широкой, на удивление убранной – видимо, его няня и здесь прибиралась время от времени. Именно там, около окна, Наоки увидел стоящий на мольберте холст, явно спрятанный от посторонних глаз и накрытый тканью. Он сразу понял, что это именно то, что он искал, потому что другие работы просто были аккуратно поставлены вдоль стен или размещены на стеллажах. Он приблизился к мольберту, нетерпеливо оглядывая серую невзрачную ткань. В душе кольнуло что-то: может, не стоит этого делать? Он был почти уверен, что то, что там было, не принесет ему удовольствия и радости, а, наоборот, разрушит последнюю надежду. Поэтому рука поднялась и замерла, будто боялась против воли хозяина сделать последнее движение и открыть то, что скрывалось под тканью. Но он так и не успел. Потому что на пороге зала вдруг появилась знакомая фигура, отбрасывающая на деревянный пол, залитый солнцем, длинную тень. — Наоки? Этьен смотрел на него, потом перевел взгляд на мольберт, и глаза его округлились. — Что ты здесь делаешь? Вот и первый вопрос во время такой желанной встречи. — Отлично, значит, ты даже и не ждал меня? – выпалил Наоки. Когда он там хотел спокойно выяснить отношения? В прошлой жизни? – Что ж, извини, что нарушил твой покой! — Нао, ты не так меня понял, – Этьен снова покосился на мольберт. – Я имел в виду эту комнату. — Просто захотел найти то, ради чего ты не спал несколько ночей. И вот, кажется, нашел. Этьен дернулся, когда Наоки схватился за ткань, и крикнул почти умоляюще: — Нао, не надо! Но юноше это только доказало, что художнику есть, что скрывать, поэтому он со всей силой метнул ткань на себя так, что мольберт покачнулся. Юноша застыл, задержав дыхание. Картина не была законченной, но большая часть работы сделана, поэтому надо было быть слепым, чтобы не увидеть на ней то, чего Наоки ожидал в самую последнюю очередь. Себя. Обнаженным по пояс до края светлого одеяла. С блестящими карими глазами и расслабленной полуулыбкой на губах. С разметавшимися по подушке черными волосами. И это не был силуэт или что-то призрачное, образное. Это был он настоящий – Наоки. Когда он все же смог отвести глаза от портрета, так умело написанного, несмотря на то, что его автор не писал их уже более десяти лет, Наоки заметил, как Этьен стоял, потупив взгляд. Даже издалека было видно, что щеки художника порозовели, и вся ситуация явно ввела его в полную растерянность. «Черт возьми, какой же ты идиот, Наоки Рюзава!» – выругался юноша на самого себя. — Ты… ты же не рисуешь портреты, – сглотнул Наоки, стараясь не звучать слишком пораженным. Этьен как-то невнятно пожал плечами, ссутулился и положил руки в карманы джинсов. — Не рисовал, – потом он подозрительно покосился на друга. – Подожди, откуда ты знаешь? — Какая теперь разница, – Наоки нервно усмехнулся. – Этьен, ты знаешь, что я успел себе напридумывать? А оказывается… – он потерялся в эмоциях, помотал головой, а потом спросил тихо. – Значит, ты любишь меня, а не его? — Его? – непонимающе переспросил Этьен. – Нао, я совсем запутался, я не понимаю, о чем ты гово… В ту же секунду ему в грудь ударился Наоки, крепко обняв так, что, должно быть, расцепить было бы крайне сложно, да Этьен и не хотел. Он только вернул объятия, положил ладонь на его затылок и прижался щекой к гладким волосам. — Я думал с ума сойду, пока тебя не было рядом, – признался художник. – Нао, что происходит? — Ты написал мой портрет. Ты написал его! — Я хотел сделать тебе подарок, а теперь ты увидел его незаконченным. — Это не имеет значения. — Я действительно не писал портреты уже очень давно, потому что… – Этьен закрыл глаза – так не хотелось сейчас ворошить прошлое. — Я знаю почему. — Знаешь? — Если бы ты показал мне его раньше или хотя бы сказал, я бы не слушал никого, верил бы только тебе. — О ком ты? — И прости, что оставил тебя вчера. — Ничего, просто… Если ты обиделся из-за того, что я остановил тебя, – щеки загорелись. – Я не хотел делать это там, в такой обстановке. И в том доме. Я хотел, чтобы в этот раз у меня все было по-другому. Наоки чуть отстранился, заглядывая в глаза другу. — То есть ты… не был против, чтобы я?.. – Наоки со всей силы хлопнул себя по лбу. – Боже, какой же я придурок! Просто полный идиот! Я повелся на все эти лживые слова, когда на самом деле ты был готов отдать всего себя! — Какие слова? — Ролана. — Что?! Причем тут опять он? — Он говорил, что я просто его замена для тебя. Он рассказал про портреты. — Почему ты мне ничего не говорил? – теперь Этьен требовательно смотрел на юношу, разозлившись. – Почему ты не сказал мне, что он снова говорил с тобой? Каким образом он нашел тебя? — Это случайно произошло, в книжном. — Наоки, – Этьен провел рукой по волосам, потом серьезно посмотрел на друга. – Таких случайностей не бывает. — Не отчитывай меня, – тихо попросил юноша. – Я не виноват в том, что он решил наговорить всех этих гадостей. — Он делал это специально. Только я не понимаю, как он узнал, что мы вместе. — Видел нас в воскресенье. Видимо, это действительно было случайно. — Что ему надо? Он решил отомстить? — Думаю, да. — И ты поверил в то, что он говорил? – с сожалением сказал Этьен. — Ичиро-сан помог мне разобраться в себе. — Твой бывший любовник? – в голосе Этьена скользнула ревность. – Причем тут он? — Помимо того, что мы были любовниками, он, прежде всего, мой друг. — Ты обратился за помощью к нему, а не поговорил со мной – замечательно! — Этьен, – Наоки примирительно взял его за руку. – Я не хочу оправдываться и спорить. Я хочу сказать тебе только одно: я люблю тебя больше всего в жизни. Эти слова тут же заставили Этьена измениться в лице, черты лица стали мягче, губы чуть дрогнули в полуулыбке. Он притянул Наоки к себе и тепло обнял. — И я тебя, Нао. И я тебя. Они стояли так посреди комнаты еще минут пять, просто обнимая друг друга. И казалось, что ничего не нужно больше: последние слова решили все за них, объяснили и привели к пониманию. — Когда ты его допишешь, мой портрет? – Наоки поднял глаза на Этьена. — Осталось немного. Думаю, пара дней. Наоки счастливо улыбнулся и оглянулся на мольберт. — Ладно, тогда оставлю его, пока не закончишь. Я проголодался. Давай перекусим что-нибудь? Они ушли на кухню, где Наоки с энтузиазмом взялся за приготовление ужина. Этьен, выкурив сигарету, присоединился, чтобы помочь ему. — И где же ты все-таки ночевал? – задал мучивший его вопрос Этьен, пока мыл овощи по указанию юноши. — Твоя интуиция тебя не подвела. — В смысле? — Я был у Анри. От Наоки не ускользнуло, как Этьен нахмурился, и постарался сгладить обстановку. — Я попросил его соврать тебе. Я хотел побыть один. — И ты снова спал с ним в одной кровати? — Этьен, – Наоки положил ладонь ему на плечо, – между нами ничего не было. Во-первых, потому что я бы не позволил, а во-вторых, мне было не до этого. — Я не хочу, чтобы ты оставался у него, даже если мы поссорились. — Кстати, он неплохой парень, – решил вступиться юноша. – И, заметь, он не распускает руки, так что с ним вполне можно дружить. Не знаю почему, но я ему доверяю. Наверно, у меня тоже неплохо развита интуиция. — Боюсь, что не всегда. Когда ты пошел работать к Карлу… — Но у меня же оказался заботливый сенсей, который спас меня из цепких рук опасности, – засмеялся Наоки и потерся носом о щеку друга. – Зато когда я выбрал тебя в свои учителя, интуиция точно перехлестнула все другие чувства. — Тогда еще ты говорил, что любовь – из области фантастики. — А ты не рисовал портреты. Они посмотрели друг другу в глаза, видя напротив каждый свое отражение. Сколько изменилось за этот месяц! Или этот месяц так изменил их жизнь. Сколько сломалось внутри, сколько восстало из пепла, выросло, как росток, переродилось. — Можешь мне попозировать? — Ммм? – Наоки перевел взгляд на губы Этьена, потом снова посмотрел в глаза. — Коль уж ты видел мой будущий сюрприз, думаю, если я буду рисовать с натуры, то смогу лучше ухватить все детали и сделать портрет живым. — Ну, тогда, так уж и быть, пожертвую собой ради искусства. — А про Анри… – после паузы вернулся к предыдущей теме Этьен. — Не ревнуй, – улыбнулся Наоки. – Давай научимся доверять друг другу. «Доверие – мне ли произносить это слово? – с жалостью подумал юноша. – Я до сих пор не признался тебе в самом главном. Так почему бы просто не сделать это сейчас? Не сжечь мосты?» — Ты прав, нам обоим нужно этому учиться, – Этьен выключил воду и вытер руки о полотенце. – Я больше не буду говорить про Анри. Наоки кивнул, хотя услышал его краем уха, размышляя о своем. — Этьен, мне надо сказать тебе кое-что. — Слушаю, – художник не придал особого значения серьезному виду юноши и продолжил возиться с овощами, складывая их на доску и начиная резать тонкими кругляшками. В одно мгновение нож соскочил и резанул по пальцу так, что Этьен зашипел от боли. – Ах, черт! Он поднял руку, разглядывая масштабы бедствия. Порез на подушечке пальца начал набухать красным, и капля крови не удержалась и скатилась алой струйкой вниз. — За тобой нужен только глаз да глаз. Такими темпами, ты себе все руки изрежешь, – засуетился Наоки, доставая из ящика вату и пластырь. – Иди сюда, я вытру кровь и заклею. — Там пустяк, царапина. — Ага, и поэтому ты так скривился? Наоки аккуратно взял ладонь друга, рассматривая рану, потом промокнул ватой кровь и быстро заклеил пластырем. — Так-то лучше, – резюмировал он. — Спасибо, – глаза художника улыбались. – Думаю, обо мне будет кому позаботиться в старости. Наоки медленно помотал головой. — Боюсь, я не смогу это сделать, – горло сжалось. — Нао, вода бежит! Юноша обернулся на характерный звук, где из-под крышки булькала и вырывалась пузырьками вода для спагетти. — Да что ж это такое? – простонал он, подпрыгивая к керамической плите. «Неужели каждый раз будет происходить что-то, стоит мне заговорить на эту тему?» — Давай я помогу, – вмешался Этьен. — Не нужно, я сам. Юноша быстро справился с кипящей водой, чуть не обжег себе руку паром, засыпал длинные спагетти и облегченно выдохнул. — Все, теперь пусть варятся. Он только сейчас заметил умилительную улыбку на лице Этьена, который стоял чуть поодаль, чтобы не мешаться, и наблюдал за ним. — Что такое? – Наоки выразительно приподнял левую бровь. — Никогда не думал, что ты так очаровательно смотришься в роли моего личного повара. — Личного? Что за посягательство? Но Этьен ничего не ответил, просто притянул Наоки к себе за талию и прижался губами к его рту. Только в какой-то момент отстранившись на пару секунд, он ответил: — Потому что ты – мой. Заяви кто-нибудь еще пару месяцев назад о том, что Наоки принадлежит кому-то, он бы прочитал несчастному целую лекцию о свободе личности, правах и демократии, а теперь просто млел каждый раз, когда Этьен так или иначе упоминал ему о своем собственничестве. Хотелось принадлежать, пусть как вещи или как бездомному щенку, но, только ощутив, как это может быть приятно, даже самый свободолюбивый человек забудет о своих догмах. Наоки сделал полшага назад, упираясь в стол – пути назад нет. Опустив руки с плеч друга он быстро подтянулся и присел на его край, обхватывая бедра Этьена ногами, и потянулся за новым поцелуем. Пальцы тем временем поймали пуговицу на рубашке, ловко расстегнули петлю, затем еще одну. — Мы сегодня доберемся до обеда? – шепнул Этьен куда-то в шею юноши. — Наверно, спагетти переварились. — И овощи недорезаны. — А может, и черт с ними? — Только плиту выключу. Этьен на ощупь дотянулся, нажал кнопку и тут же снова поймал Наоки за талию. — Я сегодня буду твоим обедом, – обхватил его за шею юноша, облизывая и без того влажные губы. — Десерты нынче подают на первое? — Нет, это кое-что остренькое. Наоки коснулся губами пульсирующей жилки на шее друга, потом аккуратно прикусил ее зубами, довольно услышав, как Этьен шумно втянул носом воздух. Как он соскучился по их поцелуям, по их объятиям и игривым ласкам, по запаху светлой кожи с нотками парфюма, сейчас свежему и слегка пряному после секса. Сейчас Наоки считал, что похож на кошку, которая преданно любит своего хозяина и хочет тискаться с ним, прижиматься, подставляться под руки, которые гладят, передавая свою особую энергию, заставляющую все внутри вибрировать. Он прекрасно понимал Марго: делить Этьена с кем-то ему тоже совершенно не хотелось. И всех поцелуев и касаний все равно было мало, будто он никак не мог до конца утолить жажду. Они хотели обедать за этим столом, а теперь занимались здесь же любовью, и Наоки с широко разведенными ногами, подавался бедрами навстречу плавным толчкам, чувствуя, как еще немного, и, несмотря на твердую деревянную поверхность под его спиной, у него вот-вот начнут прорезаться крылья. По виску медленно стекала капелька пота, щекоча кожу. Волосы разметались и перепутались, липли к телу. Его собственная плоть горела под пальцами Этьена, и юноша уже не понимал, где больше сконцентрировались все ощущения. Его тело слегка вздрагивало, ресницы то опускались, то снова поднимались наверх, чтобы встретиться взглядами, зацепиться и утонуть друг в друге, утонуть в эмоциях, чувствах, в пространстве и возродиться вновь. — Не могу есть сам, – заныл Наоки и отложил вилку на стол. Они сидели на крыше под открытым небом, перенеся весь обед туда. — Почему не можешь? Ты же говорил, что безумно голоден. — У меня все болит, – с капризным видом заявил юноша и откинулся на спинку скамейки. – Мы делали это не на самой мягкой поверхности, знаешь ли, да и бедра болят от такой растяжки. Мне скоро можно будет в балете выступать. — То есть ты хочешь сказать, что больше мы не будем заниматься любовью? — Не говори глупостей, – фыркнул Наоки. – Даже и думать о подобном забудь. — Тогда что же нам делать? — Покорми меня. — А? – Этьен удивленно посмотрел на друга. — Ну, покорми меня, – повторил тот и придвинулся под самый бок Этьена. — Кто-то решил поиграть в ребенка, – улыбнулся художник, закидывая руку юноше на плечо. — У меня было сложное детство, за мной мало кто ухаживал, я был полностью самостоятельным, так что теперь вот захотелось внимания к своей скромной персоне. — Ладно, придется потешить твое самолюбие. Этьен потянулся за вилкой и наколол на зубчики нарезанные овощи, протягивая их Наоки. Тот с готовностью принял порцию, тщательно пережевывая и жмурясь от удовольствия. — Еще, – отчеканил он, едва сдерживая усмешку. Этьен послушно поднес к его рту очередную порцию салата. — Вкусно? — Из твоих рук гораздо вкуснее. — Только, боюсь, переваренные спагетти тебе придеться есть самостоятельно. — До них еще долго. Пока я хочу салат, – улыбнулся Наоки и выжидающе показал пальцем на тарелку, но поесть ему не дал зазвонивший мобильный Этьена. Это был первый раз, когда юноша стал свидетелем разговора художника и своей сестры. До этого так получалось, что Этьен разговаривал с ней без его присутствия, и, признаться, Наоки даже считал, что так было лучше. Но теперь он слышал, как сдержанно начался разговор. Обмен стандартными фразами, вопросы о том, как дела, сухие ответы – это походило на деловую беседу, но не как уж на двух людей, которые еще недавно были вместе. Наоки почувствовал острый укол вины, которого не ощущал уже несколько дней с тех пор, как закрутилась эта история с Роланом и он думал только о себе и их отношениях с Этьеном. Он молчал, когда художник отложил телефон. Прежняя игривость исчезла, да и аппетит поугас. — Она передавала тебе привет, – глядя на тарелку, сказал Этьен, потом повернулся к юноше. – Наоки, не переживай. Осталось три дня до ее возвращения. У нее все удачно складывается с проектом, поэтому хоть одна ее цель воплотится в жизнь. — Она хотела завести семью. С тобой. — Я знаю. Но кто мог подумать, что жизнь повернется таким образом. Эми замечательная, и если когда-нибудь она меня простит, я очень хотел бы остаться с ней друзьями. — Ты думал когда-нибудь о детях? — Думал. — Ты понимаешь, что со мной ничего этого не будет? — Значит, это моя судьба, – Этьен поднял руку и провел ладонью по волосам друга. – Мое желание быть с тобой осознанно. Неужели ты еще этого не понял? Наоки закусил губу и, подавшись вперед, обнял художника. — Спасибо. — И за что ты меня благодаришь? — За то, что рядом с тобой, я испытал самые счастливые моменты в своей жизни. Теплые губы легко коснулись виска юноши. — И это только начало. Этьен не видел, как взгляд Наоки на какие-то секунды стал блеклым. Он просто смотрел перед собой и думал о том, что впереди у них еще много светлых, счастливых дней, а, значит, ради этого определенно стоило жить. Часы перестали существовать для Наоки с того самого момента, как они сидели на крыше с остывающим обедом на столе. Почему-то именно тогда Наоки полностью отдался происходившему и просто стал жить одним моментом, как и прежде. Разница была только в том, что теперь он делил эти моменты с Этьеном, и чувство поглощающего одиночества исчезло из его души, словно никогда там и не поселялось. Этьен занимался организацией закрытия выставки, которая была уже на носу, проводя много времени с Марселем, а Наоки в это время мог заниматься в студии, помня про свое обещании все-таки выучиться живописи. Периодически он возвращался и к своей манге, продолжая витиеватый сюжет и надеясь, что к следующему месяцу сможет закончить первую часть. Их совместные вечера были самым любимым временем суток Наоки. Они могли просто разговаривать, сидя на террасе, или заниматься каждый своим делом (Этьен продолжал писать портрет юноши, а тот погружался в свои комиксы), но все равно атмосфера вокруг менялась, и даже брошенные вскользь взгляды в сторону друг друга тут же приводили к улыбкам. Наоки чувствовал, что Этьен, хоть и весь в работе, но как минимум наполовину все же с ним, и, стоит встать с дивана, потревожив Марго, пройти за чаем, якобы случайно коснувшись художника плечом, как юноша тут же окажется в объятиях, его губы поймают в плен поцелуя пусть даже и ненадолго, а когда отпустят, чтобы вернуться к картине, лицо Наоки будет сиять, а в солнечном сплетении поплывут волны томительного трепета. «Это и значит быть влюбленным,» – плавал в облаках Наоки, лежа в постели поздно вечером и глядя в темные окна. Завтра должно было быть закрытие выставки, и весь вечер предстояло поддерживать Этьена, хотя бы морально. Шум воды в ванной комнате прекратился, и через пару минут в спальню вышел Этьен в белом полотенце, обмотанном вокруг бедер. — Я уже заждался, – улыбнулся Наоки, протягивая руку, и, как только их ладони соприкоснулись, тут же дернул художника на себя. Тот приземлился рядом на кровать, и юноша в одно мгновение оказался над ним, с хищной улыбкой склоняясь все ближе, пока его губы не оказались так близко, что Этьен сам сократил дистанцию и увлек друга в поцелуй. От желания уже кружилась голова, но этой ночью Наоки чувствовал, что что-то идет не как прежде, потому что Этьен будто предоставлял юноше всю инициативу, а сам только поддавался его действиям. Художник по-прежнему лежал под ним, светлые волосы разметались по подушке, частое дыхание вырывалось из приоткрытых губ. Глаза, ставшие ярко-голубыми, смотрели прямо на Наоки, будто хотели сказать что-то. — Что такое? – юноша провел тыльной стороной ладони по горячей щеке друга. — Я хочу, чтобы сегодня ты завершил то, что начал делать тогда в машине. Голос Этьена звучал ниже, чем обычно, он и сам это слышал. Возможно, потому что произнести вслух эти слова было все еще сложно. Он был уверен, что с Наоки не произойдет ничего из того, что делал с ним Ролан, но сознание, полное шрамов из-под осколков прошлого, все же таило в себе инстинктивные страхи. — Хочешь? – неуверенно переспросил Наоки. — Хочу, – кивнул Этьен и улыбнулся. – Я доверяю тебе. Ответная улыбка коснулась губ юноши, а дальше все было без слов, потому что бывают моменты в жизни, когда даже слова кажутся грубыми и ненужными, а вместо них говорят прикосновения, взгляды, язык тел. Ничего сравнимого с тем, когда ему было шестнадцать. Хотя были и первые вспышки боли, и чувство дискомфорта внутри. Но все это прошло, открывая путь совсем другим ощущениям, которые Этьен никогда прежде не испытывал. Наоки двигался в нем аккуратно и так вымерено, будто боялся любой неосторожностью сделать ему больно, и такая забота только заставляла Этьена отдаваться еще больше, в ответ приподнимаясь навстречу, ловя губы юноши и вдыхая в себя его сорвавшееся дыхание. По позвоночнику устремлялись импульсы удовольствия, странного, непривычного, но такого яркого, что слепило глаза. Стоны не сдерживались в горле, вылетая наружу, пока очередной безумный прилив удовольствия не оказался последним, выбрасывая их на пустынный берег мягкой постели без сил и каких-либо мыслей. Наоки приютился рядом с его боком, уткнулся лбом в шею и замер, переводя дыхание. Должно быть, он ждал, пока Этьен первым скажет что-нибудь после того, что произошло между ними, и художник его не подвел. — Нао? – шепнул он в темную макушку. — Да? — Теперь я точно тебя никуда не отпущу. Наоки улыбнулся, плотнее прижался к другу и так же тихо ответил: — Спасибо. Проснулся Наоки оттого, что замерз. В комнате было приоткрыто окно, одеяло сползло вниз, и тело покрылось мурашками. Он сонно зевнул, потом повернулся к Этьену: тот мирно спал, лежа на боку к нему лицом. На улице уже было светло, и раннее утро постепенно окрашивало Париж золотом первых солнечных лучей. Наоки поднялся с постели, подошел к окну и потянулся, ничуть не стесняясь своей наготы. Глядя на еще тихий и пустой город, он улыбнулся: новый день его жизни медленно просыпался вместе с ним. Тихо скрипнув дверью, он направился на кухню, чтобы сделать пару глотков воды. Встретив по дороге Марго, которая последовала за ним, он насыпал в ее миску немного сухого корма на случай, если она проголодалась. Юноша налил себе в стакан воды и вернулся обратно в зал, по дороге решив заглянуть на стоящий на мольберте портрет, который Этьен уже практически закончил. Сонливость прошла, и теперь он просто стоял, глядя на себя со стороны. Только Этьен мог так чувственно передать образ и наполнить картину особой притягательной атмосферой. Наоки казалось, что он окончательно стал поклонником творчества художника. Улыбнувшись, он сделал пару глотков и отставил стакан на столик, когда в прихожей послышался какой-то шорох. Наоки был уверен, что это Марго решила вдруг с утра пораньше поиграть со своим мягким плюшевым зайцем, но вместо домашнего животного встретился взглядами с женщиной. Она была в возрасте, немного полновата, и смотрела на него большими, округлившимися глазами. До Наоки не сразу дошло, что это может быть няня Этьена, о которой художник ему рассказывал, равно как и то, что он стоял перед ней, в чем мать родила. Когда осознание наконец накрыло его реальностью происходящего, выругавшись вслух на японском, он дернулся в сторону, хватая первое, что попалось под руку – какую-то одежду на диване – и порывисто прижимая ее к своим бедрам. Отличное знакомство! — Вы… Вы кто? – оторопело спросила женщина, как-то подозрительно косясь на то, как Наоки скрывал свои интимные части тела. — Я… ну… – юноша пытался подобрать слова. – Ученик. Ученик Этьена. — Ученик? – казалось, эта новость огорошила женщину еще больше. – Какой такой ученик? Да еще в подобном виде. «Вот черт, и как теперь быть? И надо же было так влипнуть!» — Как бы вам объяснить, – растягивал слова юноша. – Я его ученик. Но я ему позировал. Поэтому я в таком виде. — Так это твой портрет? — Мой, – кивнул Наоки. — И зачем позировать для портрета полностью голым, когда вы изображены там по пояс? «Гениально, тетушка». Женщина сделала пару шагов ближе, посмотрела на картину, будто хотела удостовериться в том, что там действительно был изображен стоящий перед ней человек. — И вообще, с каких это пор Этьен работает в спальне? — А вас больше не удивляет, что он снова пишет портреты? – задал встречный вопрос Наоки, замечая, как женщина бросила на него встревоженный взгляд. — Знаете, молодой человек, мне бы все же хотелось скорее понять, кто вы такой. На вора в таком виде вы явно не похожи, скорее на какого-нибудь извращенца. Что вы здесь делаете таким ранним утром в месте, куда, мальчик, никого не пускает? – требовательно отчеканила няня. Обращение «мальчик» видимо относилось к Этьену, но Наоки было сейчас не до иронии. Нужно было включить всю свою фантазию и придумать хоть что-то убедительное! — Софи, все в порядке. И юноша, и женщина резко обернулись на стоящего в дверях спальни Этьена. Он был в одних джинсах, одетых впопыхах так, что незастегнутый ремень болтался, с перепутавшимися после сна волосами. — Этьен! – воскликнула женщина. – Мальчик мой, мне кажется, я поймала этого парня за каким-то преступлением. — За каким же? – улыбнулся художник и двинулся им навстречу. – Разве что только за тем, что он прикрывается твоим вязаным джемпером. Наоки ошеломленно уставился вниз, только сейчас понимая, что той вещью, которую он схватил с дивана, оказалась светлая женская кофта. — Твою мать, – тихо выругался он себе под нос, не зная, что сделать: отдернуть джемпер и предстать во всей красе или продолжить порочить вещь пожилой дамы. Заметив его дилемму, Этьен поторопился и протянул свою рубашку, оставленную на столике. Загородив юношу собой, художник дождался, пока тот обмотает рубашкой бедра и вернет джемпер. — Прости, Софи, мы все постираем и вернем. — Этьен, но кто этот мальчик? — Я объясню тебе все позже, хорошо? – обратился к женщине Этьен, потом обернулся на Наоки. – Пожалуйста, иди. Я провожу няню и вернусь. — Этьен, я ничего не понимаю. Кто это? – вздохнула Софи, как только они остались одни. — Ты будешь сегодня в особняке? — Да. — Я забегу к тебе на чай и мы поговорим. Часов в одиннадцать будет нормально? — С тобой все в порядке? – забеспокоилась та. — Более чем. Спасибо тебе за то, что продолжаешь обо мне заботиться, – Этьен поцеловал ее в щеку. – Но давай оставим все до нашей встречи. — Как пожелаешь, мой мальчик, – няня погладила его по щеке – совсем как в детстве. — И что ты ей скажешь? – Наоки сидел в постели и разглядывал свои пальцы ног. — Что мы вместе. — Считаешь, она тебя поймет? — Скорее, надеюсь. Она всегда меня понимала, – Этьен лег рядом, закинув руки за голову. — Думаю, это не тот случай, особенно после всего, что с тобой произошло прежде. Она возненавидит меня. Да еще эта ее кофта… Откуда я знал, что это ее вещь? – жалостливо простонал Наоки. – Всего лишь вышел воды попить, а вляпался по самые уши! — Ты так и будешь причитать? – усмехнулся Этьен, словно произошедшее его нисколько не беспокоило. – Сейчас только седьмой час, утро раннее. Почему бы нам не поспать? Этьен приподнялся и потянул друга за талию на себя, пока тот не упал на мягкие подушки. — Не хмурься, – Этьен коснулся губами его лба. – Няня – очень дорогой мне человек, и я уверен в ней, – он лег рядом и сладко зевнул. – А теперь спать. Чашка с черным чаем была все из того же сервиза, что и в детстве. Няня всегда доставала ее именно для Этьена, и даже спустя годы продолжала относиться к молодому мужчине, как к ребенку. Родной дом, где он родился и вырос. Высокие своды потолков, предметы антикварной мебели, которую так ценил отец при жизни. Теперь за ним присматривала его няня по просьбе Этьена. За все годы художник так и не решился продать его. Софи поставила на середину круглого стола тарелку со всевозможными сладостями. — Угощайся. — Спасибо. Женщина села напротив Этьена, сделала глоток горячего чая и улыбнулась. — Ты так давно здесь не был. Да и ко мне домой не заходил. — Извини, в последнее время закрутился. Я исправлюсь, обещаю. — Ничего, ничего. Зато надеюсь в скором времени увидеть твои новые картины. Кстати, о картинах… Я видела портрет того мальчика, – няня чуть понизила голос, будто говорила о какой-то тайне. – Это ведь ты его написал? — Я, – кивнул Этьен, глядя на то, как пар скользит по поверхности чая. Он понимал, что няня просто задала тон разговору и больше не будет задавать вопросов, а просто терпеливо ждать, пока художник сам не расскажет то, что захочет. – Его зовут Наоки. Все началось с того, что я взял его к себе в частные ученики на месяц. Не знаю, как это произошло, но зашло все гораздо дальше. Он оказался братом Эми. Но это не предел. Он стал очень дорог мне. Этьен посмотрел из-под ресниц на няню. Женщина не шевелилась, просто слушала его внимательно. — Так значит он не просто так был сегодня утром у тебя? Щекам стало жарко от вспыхнувшего румянца. — Софи, мы… — Любовники, – закончила за него няня, и было так непривычно слышать подобное слово из уст пожилой дамы. – Да, много всего произошло за это время. И ты очень изменился. Пустил чужого человека в свою студию, позволил ему быть твоим учеником, написал портрет. Значит ли это, что ты решил наконец жить настоящим и будущим? — Я не решал. Просто Наоки, сам того не сознавая, сделал так, что я задумался о настоящем. Я во многом переступил через себя, но ни капли не жалею. — Ты влюблен, – улыбнулась женщина с умилением. – У тебя даже взгляд изменился. — И тебя не смущает то, что Наоки – мужчина? — Главное, чтобы ты был счастлив. Если нашелся человек, который смог так повлиять на тебя, мне не важно, мужчина он или женщина. Ведь даже Эми не смогла, а ты хотел связать с ней всю свою жизнь. — Софи, – Этьен накрыл ее руку ладонью. – Ты удивительный человек. — Как отнеслась ко всему Эми? — Она еще не знает. Сейчас она в Ницце по одному проекту. Я скажу ей, когда она вернется. — Это будет ударом для нее. — Я не хочу врать ни ей, ни себе. Она замечательная девушка, но… Я хочу быть с Наоки. Няня понимающе закивала, потом тихо усмехнулась. — А он симпатичный, этот мальчик. У тебя есть вкус, мой милый. Кстати, почему бы тебе не позвонить ему и не пригласить на чашку чая? Мы могли бы познакомиться ближе, а нашу утреннюю встречу вряд ли можно назвать полноценным знакомством. Заодно покажешь ему дом. Наоки согласился приехать достаточно быстро, возможно потому что Этьен и не упомянул в разговоре, куда именно он его приглашал. Через час юноша уже стоял рядом с ним перед лестницей и разглядывал двухэтажное здание, будто интересный памятник архитектуры. — Где мы? – спросил Наоки, опуская голову и жмурясь от солнца. — Там, где прошло все мое детство и юношество. — Хочешь сказать, – Наоки выгнул бровь, – это твой дом? — Он самый. — Ничего себе! Целый особняк. — Он не такой уж и большой, но, должно быть, сейчас стоил бы кучу денег. Такие частные дома стали редкостью в Париже. — Ты же хотел ехать к няне. — Она сейчас тут. Идем. Этьен сперва нерешительно коснулся пальцами запястья юноши, потом более уверенно взял его за руку и повел за собой вверх по лестнице. Находиться здесь с Наоки было несколько странно. Этьену казалось, что этим шагом он открывает юноше себя до конца, до самого остатка, показывая как на ладони всю свою жизнь. И он сам хотел этого: впервые в жизни открыться человеку. Может быть, потому что чувствовал в глубине души, что Наоки примет его таким, какой он есть. — Здесь два этажа. Наверху две спальни, внизу две комнаты и столовая, – объяснил Этьен, когда они оказались посреди просторной прихожей. — Прямо как во дворце, – очарованно произнес юноша. — Не преувеличивай. — Видел бы ты квартиры в Японии. Там даже зачастую кровать поставить некуда. А почему ты здесь не живешь? — Просто думал, что лучше начать с чистого листа, поэтому мы с Эми договорились снимать квартиру. Ведь дом – это тоже часть прошлого. — Тогда почему ты позвал меня сюда? — Думаю, ты и сам знаешь ответ, – Этьен загадочно улыбнулся и крепче сжал его руку. В прихожую вышла из столовой Софи, отвлекая их друг от друга. — Здравствуй, Наоки, – она подошла ближе и неожиданно обняла юношу. — З-здравствуйте, – опешил тот и по японскому обычаю поклонился. — Пойдемте, чай остывает. Было стеснительно сидеть перед женщиной, которая еще утром наблюдала его наготу, и Наоки практически не поднимал на нее глаз, разглядывая что угодно, начиная от поверхности стола, заканчивая пальцами Этьена, лишь бы не встречаться взглядами с Софи. Он, конечно, был не из робкого десятка, но воспитание в традиционной японской семье напоминало о себе. Няня задавала ему вопросы, на которые Наоки давал исключительно односложные ответы, и только когда женщина отошла, оставив их наедине, он шумно выдохнул и откинулся на спинку стула. — Почему ты так напряжен? – Этьен положил руку ему на колено. — Она твоя няня. Я – твой парень. Утром она лицезрела меня во всей красе до мельчайших деталей. А сейчас я сижу и пью чай с ней и с тобой. Я еще не переварил все это, – буркнул юноша, чем вызвал улыбку художника. – И вообще, с тобой все как-то по-другому. Раньше я бы и не задумался о таких мелочах, а сейчас беспокоюсь из-за каждой ерунды. — Может, потому что серьезно относишься к нашим отношениям? Наоки посмотрел Этьену в глаза и прислонился щекой к его плечу. — Потому что я люблю тебя, и такое со мной впервые. Конечно, я серьезно к этому отношусь. Слова юноши разливались бальзамом на сердце Этьена. Художник ласково провел ладонью по его щеке, остановился у уголка рта и подался вперед, легко касаясь послушных, мягких губ, которые в одну секунду раскрылись навстречу, приглашая углубить поцелуй. Отказаться от такого искушения было слишком сложно. — Кхм, – тихо и будто невзначай прокашлялись вдалеке, оповещая о возвращении, и Этьен тут же отпрянул назад. Няня Софи всегда была деликатна. Наоки вытер тыльной стороной ладони губы и заерзал на стуле. — Софи, мы пойдем, посмотрим сад, – Этьен встал из-за стола и похлопал Наоки по плечу. – Должно быть, там до сих пор все цветет. — Конечно, идите. Я пока здесь все приберу. Стоило выйти на веранду, с которой открывался вид на небольшой, но благоухающий цветами сад, и остаться вновь одним, как они оба тут же снова прильнули друг к другу, будто не виделись целую вечность. Поцелуй вышел долгим, наполненным ароматом цветущих по близости хризантем и приближающегося октября. — Так бы и стоял тут с тобой вечно, – Наоки крепче обнял Этьена за талию. – И целовался. Обожаю целоваться. Особенно с тобой. От твоих поцелуев у меня голова кружится. — Ты в своих желаниях не одинок, – Этьен прижался щекой к его волосам, пахнущим сладковатым шампунем. — Идея посмотреть сад была ради этого? — Пять баллов за догадливость. — Нехорошо обманывать няню. — Я очень раскаиваюсь. — Что-то не видно, – усмехнулся Наоки. – Ладно, отпускай меня. А то еще немного и я спрошу тебя, есть ли в этом доме еще более укромное место. — Могу устроить экскурсию. — Покажешь свою комнату? — Конечно, – Этьен в последний раз поцеловал Наоки и повел за собой обратно в дом. Она оказалась почти такой, какой Наоки и представлял: небольшая спальня с голубыми стенами, комодом, шкафом и рабочим столом, на котором одиноко стояла настольная лампа. И несмотря на пустоту комнаты, все здесь было убрано и вычищено до блеска, будто каждый день ждали хозяина. Наоки прошел до кровати, сел, откинувшись на руки, и похлопал рядом с собой по покрывалу. — Иди сюда. Какое-то время они просто молча сидели рядом друг с другом, пока Этьен не заговорил первым. — Если здесь сделать ремонт, мы могли бы переехать из студии. Наоки повернул голову и удивленно посмотрел на друга. — Но... – он сделал паузу. – Разве этот дом не ассоциируется у тебя с прошлым? — Мы можем наполнить его настоящим. — Не узнаю тебя. Это я так обычно говорю. — У меня есть очень хороший сенсей, – усмехнулся Этьен и упал спиной на кровать, положив руки под голову. — Я что ли? — А кто же еще? — Да уж, мы поменялись ролями. — Хочешь переночевать здесь? Мы могли бы вернуться сюда после закрытия выставки. — Думаю, ты так устанешь, что единственным желанием будет подняться наверх в студию и рухнуть в кровать. — Наверно, ты прав. Но мы вернемся сюда. — Обязательно. Здесь очень уютно. — Тогда доведем экскурсию до конца и в галерею? — Да, я помогу тебе с подготовкой, – Наоки развернулся к Этьену лицом и протянул руку. – Поднимайся, сенсей. — Ты давно меня так не называл. — Тебе это нравится? — Из твоих уст – да, – Этьен сел на кровати, выпрямил спину и потянулся. – Мне все в тебе нравится. — Не подлизывайся, – звонкий смех юноши раздался в стенах комнаты. Он встал, взглянул на себя в зеркало над комодом, откинул назад волосы и посмотрел в отражение на Этьена. «Это еще один замечательный день. Рядом с тобой.»