С обратной стороны

      Мама считает, это чудо, что у неё, с её-то общительностью, вообще есть друзья. Папа считает, что им нужно переехать в другой штат и сменить паспорта, чтобы избежать разоблачения. Бабушка считает, что ей пока рано делать что-то такое. Сама Мия ничего не считает, Мия устраивает пижамную вечеринку.       Она во втором классе, и уже бывала на них пару раз, но сама никогда не устраивала, так что всё это очень волнительно. Естественно, она хочет, чтобы всё было и-де-аль-но. Мия едет в молл и самостоятельно выбирает карамельный попкорн для ужастиков, требуя от отца только оплатить, со всей серьёзностью подходит к ассортименту мягких игрушек и достает свою любимую пижаму.       Луиза обещала принести фирменный пирог её матери, а Рокси - доску Уиджа, и у Мии подрагивают пальцы от нетерпения.       Бабушка запрещает ей даже приближаться к зеркалу, стоящему на чердаке, в котором тоже иногда отражается другой мир, и это очень нечестно, ведь она тоже умеет видеть, а ещё - уже достаточно взрослая, чтобы не творить глупости, но бабушке всё равно. Так что… Мия честно не знает, работает ли вообще эта доска, но это в любом случае обещает быть интересным. Даже если она не сможет увидеть какого-то призрака, она будет совсем как старшие, рассказывающие на переменах всякие байки о полтергейстах. Говорили они, конечно, всякую чушь, в основном, поэтому Мия их не слушала, только презрительно воротила нос, но перспектива самой побыть на их месте была слишком манящей, чтобы устоять.       Мия читает статьи в журналах, Мия смотрит фильмы, Мия вертится ужом и ждёт выходных больше, чем Рождества и дня рождения, а потом Рокси чихает на пороге, и Мия понимает, что дожидаться уезда бабушки было плохой идеей. Она не то чтобы паникует, вы не подумайте, она не трусишка, но её дар не пышет теплом кузнечной печи, он - едва тлеющая пока искра, и, формально, против существ она абсолютно бесполезна без предварительной подготовки. Которой у неё нет.       Мия действительно пытается не паниковать и убеждает себя, что у Рокси просто аллергия на крапиву, но, ладно, вы когда-нибудь видели человека, который чихает от засушенного, уже немного коричневого листика, висящего под потолком? Мия вот нет.       Но мама зовёт их перекусить для начала, папа достаёт коробку с настольными играми, и всё довольно быстро забывается. Мия просто наслаждается времяпровождением с подругами. Они заплетают друг другу короткие косички, с которыми походят на каких-то коренных жителей Африки, делают маски из глины и съедают под шумок все огурцы, слушают на плеере Дженнифер Лопес и гадают. Это, на самом деле, довольно весело, ведь даже у Мии нет к этому абсолютно никакой предрасположенности, у её дара - совершенно иная структура и иное направление, так что истории, которыми делятся карты, - бред от начала и до конца, но это не мешает им придумывать имена будущих мужей, детей и ручных попугаев. Формально, попугаев там даже не было, но, кажется, у Луизы на них какая-то фиксация, поэтому Мия и Рокси милостиво разрешают ей выбрать птичку.       Ночь опускается на город незаметно, родители тоже куда-то уезжают, предварительно удостоверившись, что у них достаточно еды, так что Луиза предлагает предлагает перебраться из комнаты в куда более просторную гостиную. Уже достаточно темно для просмотра ужастиков, но всё ещё слишком светло для призывов умерших и прочей дребедени, как авторитетно заявляет Рокси. Мие хочется громко фыркнуть. Не то чтобы у призраков было определенное время для появления, но сказать об этом даже лучшим подругам - не то чтобы хорошая идея.       Мия смотрит в газете телепрограмму на этот вечер, щёлкает пультом и без зазрения совести выбирает какую-то попсовую страшилку про оборотней, собираясь кидаться в экран попкорном каждый раз, когда монстр будет слишком неправдоподобным.       Всё, конечно же, идёт наперекосяк с самого начала. Ужастик почему-то оказывается действительно ужасным, а не смешным, как она рассчитывала, и Луиза уходит на кухню за тёплым молоком, бормоча, что она рассчитывает поспать сегодня спокойно, не вздрагивая от каждого шороха. Мия с лёгким интересом следит за развитием событий на экране, слишком привычная к виду крови, а Рокси смеётся, не обращая на вопросительный взгляд никакого внимания.       Рокси вообще часто смеётся, и они обе любят её смех, правда, но сейчас это действительно странно. Она явно болеет за монстров, оживляясь каждый раз, когда кого-то из людей снова настигает кошмарная участь. Мия действительно рада, что Луиза ушла на кухню. Потому что Рокси тихо воет каждый раз, когда на экране появляется оборотень, и Мия понятия не имеет, что с этим, хрен возьми, делать.       Мия действительно хочет верить в то, что у Рокси обычная аллергия на крапиву, привычка подвывать в унисон другим волкам из-за каких-то игр и обычная нелюбовь к овощам (последнее действительно нормально для их возраста, разве нет?). Мия смотрит исподтишка на лучшую (а лучшую ли?) подругу и не верит. Но молчит, оставляя крошечную искорку надежды. Мия молчит и уходит на кухню за своей порцией молока. Она заранее устала и так не хочет с этим сталкиваться.       Она - ребёнок, беспомощный, бестолковый, она знает это и без напоминаний бабушки, бесполезный, даже при учёте дара, потому что в восемь лет любой дар так убого бесполезен, если ты ведьма. Кем бы или чем бы ни была Рокси, она опасна даже в доме двух женщин с Силой, где на каждом шагу можно встретить оберег от чего угодно. Она опасна для этой самой ведьмы.       Мие не нравится сидеть на пороховой бочке, так что она уходит. Конечно, изначальная идея была в том, что ей нужно быть поближе к Луизе. Но Мия честна с собой. Мия просто не хочет ввязываться во всё это. У Мии дрожат руки,а сухость во рту не проходит даже после стакана теплой жидкости. Ведьма внутри не знает, что с этим делать, она то сворачивается калачиком, то ходит туда-сюда, беспокойно порыкивая и скаля клыки на неведомую опасность. Мия ещё плохо её чувствует, но кровь гонит по венам адреналин, и все ощущения, даже внутренние, обостряются. Всё её тело слишком напряжено для обычной ночёвки.       Рокси заглядывает к ним на кухню минут через пятнадцать. Она довольно улыбается и потягивается, хрустя суставами, будто провела чудесный день в спа-салоне, а не отсмотрела целый час крайне хренового ужастика с кучей совершенно ненужных подробностей.       – Вы зря ушли, там самое интересное началось, – сообщает она, беря свою порцию молока. Луиза морщится и тянет что-то о том, что не любит ужастики, а Мия смотрит на то, как Рокси пьёт, практически лакает молоко, и по спине бегут мурашки. Ей хочется обратно, к родителям, на колени к бабушке, где всегда уютно и спокойно, и ни одной опасности её не достать.       Она одна в этом холодном доме и понятия не имеет, что делать, кого звать на помощь. Успеет ли она вообще позвать на помощь, если что-то случится. «Звонок»? Не-а. Вот тут начинается реальный ужастик.       Она пытается отвлечься от всего этого, обзывает себя мнительной девчонкой и утягивает всех обратно в гостиную, одновременно хоть как-то пытаясь собраться с мыслями. Выходит, на самом деле, крайне тяжело, ей приходится сделать несколько глубоких вдохов, ненадолго остановившись в коридоре.       Сегодня довольно облачно, так что окна можно было и не закрывать, а просто зажечь несколько свечей и сесть в круг, чтобы начать призывать духа. Конечно, начинают обычно с Кровавой Мэри, но Мие всё ещё нельзя подходить к зеркалам, а Луизе просто не нравится слово «кровь». Так что они достают деревянную дощечку и собираются вызывать то ли брауни, то ли Зозо. Кто это, Мия понятия не имеет, если честно, ни в одном справочнике или энциклопедии не было упомянуто никого с таким забавным именем, в этом она действительно уверена, ведь бабушка заставила её выучить все от корки до корки. Но Луиза с праведным страхом в глазах поясняет, что это какой-то демон перекрёстков, и поводов отказываться от этого у Мии нет. Не говорить же им, что демонов не вызывают с помощью кусочка древесины…       Они действительно зажигают свечи, рассыпают вокруг соль, чтобы отгонять других злых духов, садятся поближе, хихикают и толкаются плечами, склоняясь над доской. Облака неспешно плывут по небу, делая ночь необычайно тёмной, пламя отбрасывая зловещие тени на стены. Луиза, как, очевидно, самая знающая из них, приказывает всем закрыть глаза и не открывать, пока она не скажет, а сама начинает бормотать что-то, отдалённо напоминающее не то детскую считалочку, не то молитву. Мия сидит с краю и послушно закрывает глаза, но, спустя несколько секунд, распахивает их. Внутренности будто скручивает в тугой узел от тошнотворного, сковывающего страха.       Луна, вдруг выглянув из-за облаков, заливает светом всю комнату.       Рокси воет и скребёт по полу слишком длинными для человека ногтями, оставляя на ковре короткие борозды. Её корежит, крючит, выгибает так, что она едва касается плечами пола. Луиза пищит что-то и падает назад - не то в обморок, не то просто чтобы оказаться подальше, но Мия замечает это лишь краем глаза, едва ли слыша что-то за стуком собственного сердца. Съеденное печенье подкатывает к горлу, будто её сейчас стошнит на пушистый ворс, она практически чувствует на корне языка горечь, а пальцы намертво впиваются в лёгкую кофточку Рокси, не то удерживая её на расстоянии, не то прижимая к себе. Голова абсолютно пуста, в ней нет ни единой разумной мысли, только бьющееся о черепную коробку бесконечной паникой «чёртчёртчёртчёртчёрт».       Она забывает, что чертей звать нельзя, она забывает абсолютно обо всём, время будто застывает, для неё нет остального мира, только уже даже не воющая, а тихо, сорванными связками, поскуливающая от боли Рокси. Она чувствует как под задубевшими пальцами вздымается её грудь, но не осознает этого. Мия просто смотрит прямиком в пожелтевшие глаза с вертикальным зрачком, и ей не хватает воздуха. Она задыхается, пытается открыть рот, но губы будто срослись в одну сплошную полоску, поэтому Мия молчит и смотрит в глаза оборотню, очередной твари, господионачтотакмногопросит.       Она растеряна, она без понятия, что делать, у неё, вероятно, паническая атака, весь мир плывет перед глазами, лёгкие горят, она плачет от страха и кусает до мяса губы, её всю трясет от ужаса. Тварь какое-то время лежит спокойно, приходя в себя, а потом вдруг ведёт носом, учуяв кровь, и голодно смотрит на Мию.       У Мии колет под ребрами откровенной ненавистью к миру, у Мии колет в пальцах, будто при долгом пережатии кровотока, она не чувствует ими буквально ничего, она лишь понимает какой-то частью себя, что слышит сердце твари, слышит чужой пульс, который будто смешивается с её собственным, приобретает единый ритм.       Мия не слышит ничего, кроме этого сумасшедшего, грохочущего камнепадом стука, и рыдает от страха, соленые капли бегут из уголков глаз по щекам вниз, застилая обзор. Тварь облизывается и дёргается вперёд, будто (будто?) напрыгивая на жертву, но Мия почему-то всё ещё может удержать её занемевшими руками, её пальцы почему-то всё ещё держат уже порядком изодранную кофту, её пальцы могут нащупать чужие, обтянутые кожей, шерстью и тканью, ребра. Мышцы напрягаются безотчётно, на рефлексах, и ее собственные ладони толкают тварь назад, на пол. В соляной круг.       Время слишком резко возвращает себе право на повелевание происходящим, Мию оглушают через чур внезапно проснувшиеся звуки мира, она слышит одновременно всё и ничего, а потом она видит. Не так, как видит обычный человек, смотрящий на мир, не так, как видит ведьма, смотрящая поверх реальности, куда-то в астрал. Она просто видит. Видит в твари Рокси, с которой весело кидать в море плоские камушки, делить ланчи и сплетничать о мальчиках. Видит в Рокси тварь, которая реагирует на её, Мии, кровь - голодным оскалом и утробным рыком.       Всё немного двоится, расслаивается, как если бы она действительно пыталась заглянуть в астрал, но застряла бы на половине, мир постепенно меркнет, хотя она и без этого не видела практически ничего из-за слез, её ведёт в сторону, но она крепко держит тварь, не позволяя ни себе, ни ей сдвинуться ни на миллиметр, и делает судорожный вдох, тут же кашляя, пропустив в горло слишком большую дозу кислорода с непривычки. Луиза что-то кричит и бьёт тварь, Рокси, РоксиРоксироксирокси подушкой по голове. Удар выходит едва ли болезненным, но её голова мотается, будто у тряпичной куклы, Рокси придушенно сипит и дёргается, извиваясь на полу.       Этот звук так контрастирует со всем происходящим, что Мия словно выныривает из воды, куда до этого не намерено ухнула с головой. Она, качнувшись вперёд, припадает на руки, точно сама является диким зверем, и движется к Рокси. По подбородку течёт что-то тёплое, кажется, кровь из прокушенной губы, смешанная с соплями и слезами, но Мие плевать, Мия отпихивает Луизу плечом, как и до этого, первым делом стараясь обезопасить самого беспомощного в комнате, а затем падает, не удержавшись на трясущихся руках, на грудь Рокси, надёжно фиксируя лапы своим телом. Сейчас не до её страхов. Сейчас перед ней, как и перед любой другой ведьмой, стоит задача: защитить тех, кто не может сделать этого сам. Защитить Луизу.       Кровь из губы продолжает течь, хотя должна была уже остановиться, но что-то пошло не так, ха-ха, как обычно, и это «что-то» Мия использует себе на благо. Она мотает головой, старательно размазывая жидкость по голубой фланелевой пижаме, и бормочет тихо, практически беззвучно, на выдохе, потому что даже на вдох её точно не хватит, она закончится, лопнет, как воздушный шарик, в котором слишком много кислорода. Её трясет, зуб на зуб не попадает, заговор не получается ни с первого, ни со второго, ни с пятого раза, но она продолжает бормотать, кусая губы удлинившимися клыками и сильнее вдавливая в пол Рокси собственным телом, которое та наверняка могла бы скинуть, если бы не соль. Оборотница гневно рычит, но Луиза ещё раз бьёт её подушкой по лицу, чудом не задев саму Мию, и она затихает, то ли слишком ошарашенная, то ли под действием наконец получившегося заговора, то ли из-за того, что подушка была вся в соли, уже давно размазанной по всему полу.       Мие всё равно. У Мии с новой силой капают слёзы, когда Луиза, самая простая человеческая девочка, оттаскивает её от тела твари, и Мия рыдает ей в плечо, пока Луиза заботливо гладит её по волосам и шепчет что-то утешающее, Мия даже не слышит слов, только интонации. Она не знает, сколько времени проходит, прежде чем её истерика затухает отсыревшей спичкой.       Ей всё ещё, до чёртиков, до трясучки страшно, её откровенно шатает, но у неё нет времени на рассусоливания и сопли, сейчас у неё нет времени ни на что, кроме происходящего с Рокси. Бабушка, наверное, смогла бы наконец скупо улыбнуться ей и похвалить за хорошую работу в таких обстоятельствах.