Воспоминание второе
Нелепо и нежданно — но прятаться Хюррем от него перестала. Даже с первого раза удалось попасть к ней на аудиенцию прямо в святая святых — покои Валиде Султан. От неожиданности Ибрагим даже позабыл все остроумные фразы, которые припас для их следующей беседы. Или же так влияла лихорадка — ведь он и вправду заболел после той ночной вылазки в ливень. Оказавшись на ковре, он решил не ёрничать. — Простите меня, госпожа. Моему поступку нет прощения, я приму любое ваше наказание, — склонив голову в привычном за столько лет жесте покорности, от которого уже даже позвонки в шее не хрустели, Ибрагим произнёс своё задушевное извинение. Хюррем не ответила, только мазнула по нему равнодушным взглядом поверх пергамента, который внимательнейшим образом изучала. За окном только недавно забрезжил рассвет, а она уже была вовсю погружена в работу — Ибрагим видел, что рядом с большой стопкой неизученных документов лежала другая, внушительная и вычитанная. Стоя напротив её стола в окружении двух стражников, Ибрагим зацепился проницательным взглядом за испачканные в чернилах и смолах сургуча пальцы. Она корпела над документами уже довольно давно. — Мне действительно жаль, госпожа, — повторил он спустя минуту тишины. Молчать со значением она, очевидно, научилась у покойного Повелителя. — Я смиренно жду вашего решения относительно судьбы вашего покорного раба. Услышав нотку привычного сарказма, Хюррем раздражённо вздохнула, спрятав это за необходимостью сдунуть с листа пергамента тонко просеянный песок для высушивания чернил. — Ты спас мою жизнь. Я пощадила твою. Мы в расчёте, Ибрагим. Это всё, ты можешь идти, — сухо отрезала она и махнула ладонью на дверь. Стражники сжали его предплечья, готовясь вывести за дверь, но Ибрагим дёрнулся всем телом, освобождаясь. Хюррем подняла голову с таким видом, будто он уже битый час докучал ей с чтением стихов. — Что-то сказать хочешь? — Да, — гордо заявил Ибрагим, не тушуясь под её прожигающим взглядом. — Это ты зря. Видишь ли, я не уверена, что в этот раз твоё путешествие по дворцу закончится покоями или лазаретом, — протянула Хюррем, откинувшись на своём роскошном стуле и прищурившись. — Возможно, это будет темница. Так что подумай как следует, Ибрагим. Паргалы пренебрежительно покосился на евнухов. — Отзовите их, Хюррем Султан. Если, разумеется, не хотите, чтобы я рассказал нечто, касающееся только ваших ушей, — медово-ядовитым тоном посоветовал он. Хюррем выгнула тонкую рыжую бровь и затем, сморгнув своё секундное удивление, всё же кивнула евнухам. Те отступили на безопасное расстояние. Они всё ещё держали Ибрагима под пристальным наблюдением, но больше не слышали разговора. — Ну, излагай. Я тебя слушаю. — Хюррем сложила руки шпилем перед собой, старательно скрывая раздражение. — Ты ведь ищешь того, кто подделывает печати и грамоты в Стамбуле, не так ли? — поинтересовался он небрежно. Дежурная ухмылка медленно сползла с губ Хюррем, и её нежные черты стали постепенно наполняться напряжением и злобой. Она не выглядела удивлённой, скорее раздражённой. Будто он только что подтвердил её худшие опасения. — После того, как я жизнь твою пощадила, у тебя всё ещё хватает дерзости вновь говорить об этом? — произнесла она низким, угрожающим шёпотом. — Когда это ты лишился всякого здравомыслия, Ибрагим? Паргалы победно усмехнулся и потеребил свой перстень на мизинце. — Тогда, когда всего лишился. Мне нечего терять, я же говорил. Но Османское государство, которое построили мы с Повелителем, не должно пострадать. А коль уж мы на одной стороне, я приложу к тому все силы. — Мы на одной стороне? — вздёрнула бровь Хюррем. — Да неужели? — А ты позволила своему сыну учиться у своего злейшего врага? — уточнил Ибрагим и вдруг сам же посмеялся со своих слов. — А впрочем, иронично, да. Понимаю. — Вот именно. Я это делаю только потому, что отдаю должное твоему опыту. Но без этого твоя шея для меня тоньше волоса. Поэтому знай своё место. И впредь не лезь в дела, которые тебя не касаются. — Даже если это поставит под угрозу твоего сына? Мне казалось, ты бережёшь и государя, и его султанат как зеницу ока. Он пошёл с козырей и не прогадал: Хюррем напряглась, как самка львицы, засевшая в засаде. Взгляд её стал острым, колючим и грозным. Но, не дожидаясь её остроумного ответа, Ибрагим со вздохом продолжил: — Я действительно сожалею, что не сдержался, однако... Скажи, госпожа, ты же не думала, что твои ночные вылазки долгое время будут оставаться тайной, не так ли? Слишком многие уже перешептывались. Это был только вопрос времени, прежде чем я бы выяснил, что ты… Хюррем прервала его, подняв ладонь. — Будь сейчас очень осторожен в том, что собираешься сказать, Ибрагим. Я не шучу: отсюда ты попадёшь только за решётку. Света белого больше не увидишь. — …что ты так самозабвенно тревожишься о делах государства, оттого и пытаешься выявить врагов своего сына… нестандартными методами. Разумеется, я намеревался сказать именно это, — сощурился, продолжая ухмыляться, Ибрагим. — Интересно, о чём подумала ты? Хюррем откинула волосы с плеча и подняла брови в невпечатлённом выражении. Ибрагим поневоле скользнул взглядом на её обнажившуюся шею — на то место, где ещё вчера смыкались его пальцы. Он увидел лёгкие потемнения на нежной коже и почувствовал, как внутри поднимается восторг. И удивление: он ведь едва коснулся, откуда там взяться кровоподтёкам? Его пальцы всегда были огрубевшими и жёсткими — в конце концов, он был воином, а не шутом придворным, — но Ибрагим более чем себя контролировал. И тут в памяти вспышкой блеснуло её лицо. Вернее, та её часть, которую он не зажимал своей ладонью. За всеми этими знакомыми просто до оскомины эмоциями гнева и страха он увидел и другую, погребённую под ними. Эту же эмоцию он увидел и в зале заседаний, когда их взгляды встретились. Любопытство. Она словно где-то там, в глубине души, не осталась равнодушной к тому, что он причинял ей боль. Догадка была безумной, но он чувствовал, что верной. Идея ошпарила его грудную клетку и пропустила мурашки по спине, которые распространились до кончиков дрогнувших пальцев. Как же он мечтал залезть к ней в голову. Под кожей зудело от невозможности дотянуться до её мыслей, окунуться в них, как в прохладную воду, узнать все… — Так ты собираешься как-то подвести к логическому концу свою высокопарную речь или намерен просто продолжить стоять здесь и действовать мне на нервы? — сердито спросила Хюррем. Ибрагим сделал глубокий вдох, чтобы унять сердцебиение, клокочущее в глотке, и вернулся к своей изначальной цели. — Я дам тебе имя человека, который делает фальшивые печати и грамоты, — заявил бывший визирь вкрадчивым тоном. — На него и работает Махмуд, о котором ты узнала. Они все покрывают незаконную работорговлю в империи. Обогащаются, не передавая часть прибыли в казну. — И зачем же тебе это делать? — Хюррем издала тихий издевательский смешок, в котором не было ни грамма веселья. — Я управлял этим государством больше пятнадцати лет. Раньше эти псы не могли даже тявкнуть без моего на то дозволения, но сейчас всё, как ты догадываешься, изменилось. Псы станут бешеными без меня. А поскольку они скорее съедят свои цепи, чем будут слушаться Нико, не остаётся иного варианта: их нужно истребить, — беспечно и равнодушно пожал плечами Ибрагим. — Ради блага и процветания государства. По мере тирады Паргалы брови Хюррем поднимались всё выше и выше. — Мы сейчас говорим об одном и том же ничтожном глупце, который зарабатывает, подделывая печати кадиев? О каких таких бешеных «псах» идёт речь? Глаза Ибрагима плутовато улыбались, и всё же от него веяло жутью, которая, судя по тому, как дёрнулась Хюррем, будто бы осела на её коже чёрной плесенью. — Я говорю не только о том, кто покрывает Махмуда, Хюррем Султан, — Ибрагим приблизился на один шаг к столу Хюррем, сверкнув чёрными глазами. — Есть множество псов, о существовании которых ты даже не догадываешься. Поверь мне. Хюррем выгнула бровь, затем закусила кончик пера и подняла уголок губ. — И ты думаешь, мне помощь твоя понадобится, чтобы найти эту твою псарню? Полно тебе, Ибрагим. Я просто найду её по вони. — Не сомневаюсь, что у тебя выйдет. Разумеется, прежде тебе придётся облюбить, должно быть, все бордели в городе и искупаться в тамошних ароматах, чтобы взять след… — Ибрагим, следи за языком. Ты ходишь по очень тонкому льду, — тотчас осклабилась Хюррем, тем не менее не отнимая ото рта кончик пера, щекоча им свои пухлые вишнёвые губы. Ибрагим задержал на этом движении взгляд и почувствовал, как кровь врезалась в голову, когда она снова заговорила: — Тебе подобных я отыщу и сама. А теперь можешь идти и возвращаться к своим обязанностям, за которые ты получаешь кров и пищу. У Селима вот-вот начнутся занятия. — Госпожа-госпожа. Ты никогда не умела видеть по-настоящему выгодные возможности. Всё ерепенишься, — сокрушённо покачал головой Ибрагим, тем не менее отступая на один шаг, затем другой, не отводя хитро блестящих глаз от лица Хюррем. — Но не тревожься: я не стану смеяться и глумиться, когда увижу тебя просящей о помощи, светлейшая Валиде. Хюррем сжала руку в кулак и отняла наконец перо от лица. По спине её прошлась дрожь от напряжения, повисшего между ними. Казалось, даже воздух заискрился от непримиримости враждебности между ними и неуклюжих попыток играть во взаимовыгодное сотрудничество. — В мечтах твоих, — прошипела ему вдогонку Хюррем, презрительно сощурившись. — Стража! Препроводите Ибрагима Пашу в учебную комнату. Ибрагим сохранял насмешливое выражение лица ровно до момента, пока за ним не закрылись двери. Он действительно рассчитывал, что она заглотнёт наживку, но Хюррем, как обычно, оказалась крепким орешком. Что ж, тем интереснее будет надломить эту скорлупку. Нужно было лишь немного… подтолкнуть события. В конце концов, теперь у него был помощник в лице этого простодушного поварёнка Малека. Одиночество и желание боли, значит? Чудесное слабое место, Хюррем Султан. Слишком манящее.***
— Удивительно прекрасная погода для позднего Шаабана, не правда ли, Валиде? И впрямь последний месяц зимы радовал аномально высокой температурой. Но, несмотря на это, Хюррем была закутана в плотную шаль и частенько тянулась к чашке с горячим чаем. На его голос, низкий и бархатистый, Хюррем Султан даже не повернулась. Разумеется, она была просто очень занята и ни капли не вела себя по-детски, делая вид, что его не существует. Ибрагим, конечно, был гордым, но терпеливым — ещё больше. — Пожалуй, мне стоит выставлять стражу по периметру сада, когда я выхожу на прогулку, — холодно отозвалась Хюррем, продолжая читать указы, которые держала на коленях. — О, простите, что тревожу вас, госпожа. Но у меня для вас важные новости. — Вот как? Очень интересно, — голос Хюррем говорил о чём угодно, но не об интересе. С похожим энтузиазмом она смотрела бы на полёт полудохлой мухи. — Ну, подойди, коли так. Ибрагим усмехнулся и направился к ротонде, где расположилась Хюррем. Сторожившие вход евнухи угрожающе зыркнули на него, и Ибрагим протянул им свои ятаганы, с которыми упражнялся в полезном для крепости тела и духа боевом танце. Затем шагнул по ступеньке в беседку. Пройдя чуть вперед, он остановился и вежливо поклонился, внутренне ликуя от той реакции, которая должна была последовать. Разумеется, он специально подобрал момент, чтобы поупражняться в одних шароварах без верха. Как бы много его недоброжелатели ни скалились, обвиняя Визирь-и-Азама и сераскера армии в том, что тот отсиживается в тылах, физическую форму Ибрагим Паша сохранял абсолютно идеальной. Безродный греческий раб-отступник Паргалы утёр нос всем, возвысившись до небес: он был красив, хорошо сложен, блестяще образован, коварен и властен, пользовался фавором Повелителя и снискал себе признание и уважение даже среди врагов Сулеймана Кануни. Ибрагим знал, какое влияние оказывал на людей. Пользовался этим, чтобы потешить себя ещё больше. Он женился на сестре султана, помыкал жизнью наивной и сгоревшей от страсти к нему калфы, ещё и правой руки Хюррем, — и ему всё сошло с рук. Он сохранил статус и печать. Остался мужем Хатидже и Великим визирем. Всё потому, что он был незаменим. Конечно, его мутило от одной мысли, что приходилось прибегать к гнусному и жалкому приему в отношении этой мерзкой женщины, но раз уж её слабое место оказалось таким ничтожным, то и чтобы победить её, сломать — опуститься предстояло на её уровень. Но она сама была виновата, раз показала ему свою слабость… пусть и непредумышленно. Ибрагим готов был лопнуть от самодовольства, увидев, как застыла в замешательстве Хюррем, едва подняв на него наконец взгляд. Даже привычное раздражение испарилось из него, уступив место удивлению. Не то чтобы Хюррем-хатун не видела его полуобнаженным — взять хотя бы дни, когда он в беспамятстве лежал в постели, а она потешалась над ним, воркуя о скорой смерти, — но всё же ему удалось застать её врасплох. Вот только спустя долю мгновения в голубых глазах вспыхнули поочерёдно насмешка и презрение — и он ничуть не сомневался в искренности этих эмоций, ибо султанша даже постаралась их немного скрыть ради приличия. Она окинула его долгим, многозначительным взглядом. — Ибрагим, кажется, я уже говорила, что твой отчёт для меня столь же важен, как и отчёт совета Дивана, который я прямо сейчас изучаю, — криво улыбнулась Хюррем. — Или ты думал, что если таким образом вырвешь себе аудиенцию, то я отложу все свои дела и брошусь слушать тебя? Ибрагиму стоило усилий сохранить снисходительное выражение на лице. Поневоле он бросил взгляд на стражников и калф в услужении Хюррем. Губы Сюмбюля-аги плотно поджались, плечи его затряслись — он едва сдерживал смех. Гнусный шут. Помнится, были времена, когда он с потрохами выдавал информацию о своей любимой светоликой султанше, страшась его, Визирь-и-Азама, гнева. А сейчас позволял себе потешаться над ним. Когда Ибрагим вернёт себе власть, он позаботится о том, чтобы этот потешный червяк отчитывался перед ним, стоя строго на коленях. — Ну? Что же ты воды в рот набрал? Раз твои новости касались зарядки, которую ты успешно закончил, я за тебя рада. А теперь можешь идти, Ибрагим. — Хюррем погасила усмешку, вернув внимание пергаменту, и лениво махнула рукой. После упражнений он пришёл к ней весь мокрый от пота. Но сейчас по спине его вдруг прошёлся холодок. Ибрагим не мог признаться себе в том, что за паршивая эмоция это была. Должно быть, зимний ветер. Его уже в который раз Хюррем отталкивала так, словно он был бесполезным и никчёмным. Но ведь он совершенно точно видел в её глазах тогда, после событий в доме Саида, не равнодушие и не насмешку. А Ибрагим был слишком опытным лицедеем, чтобы не научиться читать эмоции на лице Хюррем. До этой минуты Ибрагиму удавалось медитациями и контролем над эмоциями утихомиривать головную боль, которая сопровождала его всякий раз, стоило ему всерьёз прислушиваться к мыслям людей вокруг себя. Поганый рой мух. Громких, назойливых, примитивных. Он их всех ненавидел. За то, что они думали. Даже за то, как снисходительно дышали, пока он был в таком унизительном положении. Каждая их мысль вонзалась ножом в его разорванное эго. Ибрагим резко сдвинул взгляд на подобравшегося Сюмбюля-агу, и невидимые клешни его дара потянулись к нему и рванули полотно мыслей несчастного евнуха, обнажая его чаяния, буквально вспарывая его ум. Мысли сирийца всегда были хаотичными, наполненными шквалом разнообразных эмоций, а потому воспринимались как сплошная какофония, давящая на мозг. Но всё же этот паршивец был преданнейшим и ближайшим из союзников Хюррем Султан, а значит, что-то да знал. И игральные кости упали идеально. Он услышал, как сквозь эхо мыслей евнуха в его расставленные силки скользнули нужные знания. Как единственный след к тому, кто занимается незаконной работорговлей на территории империи и наживает на этом караваны с золотом, используя подложные грамоты и фетвы, просто испарился ровно после того, как Хюррем отказалась от его помощи. Он услышал негодование и тревогу Сюмбюля. Услышал, как он прокручивает в голове злые слова Хюррем о никчёмности работы её лазутчиков и следопытов. Услышал, как обрадовался Сюмбюль размолвке, произошедшей между Хюррем-Серканией и этим шакалом Саидом, хоть и в письменном виде. А потянувшись за уголочек нужного воспоминания, он даже будто своими глазами увидел, с какой досадой Хюррем сжимает письмо своего любовника и бросает его в камин, выкрикивая какое-то проклятие. А перед ним хорохорилась. Ибрагим вылез из головы Сюмбюля и повернулся к Хюррем, едва удержавшись от того, чтобы не облизнуться. Разумеется, Хюррем-хатун, след оборвался, стоило мне узнать о твоих происках. Ведь человек, который этим занимается, всё это время находился под моим непосредственным покровительством. И только мне решать, найдёшь ты его или нет. — Ты ещё здесь? — выгнула бровь Хюррем и тут же гаденько улыбнулась. — Ибрагим, неужели ты так наслаждаешься моим обществом, что расстаться со мной никак не можешь? Ибрагим несколько секунд молча рассматривал лицо Хюррем, с которого медленно сползала насмешка. Его взгляд вдруг стал серьёзным и проникающим. — Я никогда не выказывал, что мне доставляет неудовольствие ваше общество, Валиде. Как можно? Едва ли в этом дворце кто-то мог бы сравниться с вами в уме и великолепии. Что говорить, если корона на вашей голове и тела ваших врагов в земле говорят красноречивее всего, — усмехнулся Ибрагим, бросая взгляд на Топкапы. Брови Хюррем поползли вверх. — Ещё не все тела в земле лежат, — тихо произнесла она голосом, который так и предупреждал подбирать выражения. — Разумеется, — в тон ей отозвался паша, растянув губы в хитрой улыбке, как будто не понял, что речь шла в том числе о нём самом. — И я более чем заинтересован в том, чтобы сократить их число. Наш Повелитель доверяет мне. Попробуйте и вы, Валиде. В конце концов, цель мы преследуем одну. Выражение лица Хюррем стало более задумчивым, усталым. Вздохнув, она жестом руки отозвала своих стражей, чтобы остаться с Ибрагимом наедине без лишних ушей, а затем кивком пригласила бывшего визиря присесть в ротонде, но подальше от себя. Ибрагим без труда скрыл торжество на лице и изобразил покорность. Это был первый шаг: она впервые за долгое время не погнала его прочь. Стоило затаиться и дать ей возможность привыкнуть к нему. Словно читая мысли госпожи без её озвученного приказа, слуги принесли им обоим чай, а Ибрагиму — кафтан. Паргалы, разумеется, принял подношение, хотя и не преминул бросить на Хюррем прехитрый взгляд, вздёрнув бровь. И уж какого ему стоило труда не расхохотаться, стоило заметить, как быстро она отвела взгляд. — Мне интересно уже очень давно, — вдруг начал Ибрагим, набросив на плечи кафтан и закинув руку на деревянную спинку лавки. — Почему ты не казнила меня? Ты избавилась от большинства лояльных шехзаде Мустафе пашей и их близких во время Смуты. Возможностей убить меня у тебя было десятки, если не больше. А уж после того, что я сделал недавно... Хюррем скосила на него недовольный взгляд и прищурилась. — Это ты сейчас на аудиенции у меня, или я на аудиенции у тебя, Ибрагим? — И всё же? Можешь ответить? — не унимался он. На лице её отразилось вполне бесцветное, даже скучливое выражение, от которого ему на мгновение стало не по себе. Почему-то внутренний голос начал гаденько нашёптывать ему, что он, в самом деле, придавал слишком большое значение произошедшему в Доме Саида и в коридоре, ибо Хюррем стремительно теряла к нему интерес. — Не обязана, — со вздохом сказала она. — Но запомни собственные слова: возможностей у меня было множество. И остаётся по сию секунду. Я могу сделать с тобой всё, что захочу, и наутро твоё имя даже никто не вспомнит. Держи это в голове и не докучай мне более. Его любопытство засвербело в грудной клетке ещё сильнее. Он ведь бросился на неё в том коридоре по двум причинам: во-первых, ему хотелось нащупать границы дозволенного после того, как она позволила ему обучать сына; а во-вторых, потому что после увиденного в Доме Отдохновения он действительно лишился рассудка и хотел отвлечь её внимание на себя. Его невыносимо злила мысль, что и без того отвратительно скользкий и жалкий план по совращению одинокой, тоскующей Хюррем Султан мог провалиться, потому что она уже находила утешение в объятиях какого-то раба в подпольном Содоме. — Полагаю... однажды я всё же докопаюсь до ответа, отчего же моя жизнь для тебя столь... ценна, — мягким, вкрадчивым тоном предположил Ибрагим, побарабанив пальцем по щеке, и сверкнул горящими глазами на султаншу. — Она не ценна, — отрезала она. — И ты мне нужен живым из прагматических соображений. — А ведь когда-то ты упивалась мыслями о том, как узришь мой хладный труп, — напомнил он. Ответ Хюррем удивил его. Она вяло пожала плечами, как если бы он спросил её о впечатлениях относительно утреннего завтрака. — Вид твоего хладного трупа ничем меня не впечатлит, поверь. — О? И откуда же такие познания, госпожа? — Из ворот, откуда весь народ, — съязвила она и смерила его холодным взглядом. — А теперь, коли уж у тебя есть какая-то полезная информация, я тебя слушаю. — Хюррем наклонилась к столику, чтобы взять чашку с чаем. — Только прежде сотри это самодовольное выражение с лица. Ибрагим ухмыльнулся, откинулся на спинку лавки и закинул ногу на ногу, как хозяин ситуации. Тем не менее взгляд его заметно потеплел, обращённый к госпоже перед ним. Это была важная часть игры. — Итак. Махмуд-бей, на след которого ты наткнулась, работает на зятя покойного Капудана Паши, супруга Михринисы-хатун. Его зовут Альп, он сын второго стамбульского кадия. Как ты уже догадалась, этот достопочтимый муфтий и потворствует распространению поддельных грамот и фетв. Хюррем злобно сжала руки в кулаки. — Так и знала, что стоило избавиться и от выводка Капудана Паши, а не только от него самого, — безжалостно прошипела султанша, вонзившись цепким взглядом в визиря. — Откуда тебе это известно? — Из самых надёжных источников, — хмыкнул он, посмотрев на свои перстни. — Ибрагим, не советую играть со мной в эти игры. Он вздохнул и разочарованно покачал головой, словно ему не дали воплотить невинную шалость. — Этот источник — я сам, — ответил Ибрагим, погасив ухмылку и смерив Хюррем серьёзным, снисходительным взглядом. — Госпожа, это ведь очевидно. Ни одна из этих сделок мимо меня не проходила. — И наш покойный Повелитель, догадываюсь, был абсолютно не в курсе этого, — сузила глаза султанша. — Поразительно, как много грязи я не успела выкопать из твоих делишек и показать Сулейману твоё истинное лицо. — Стоило стараться лучше, — ухмыльнулся Ибрагим и наклонил голову. — Или ты думаешь, госпожа, мне было не известно о той грязи, что ты скрывала от нашего Повелителя? Я в курсе всех тех дел, которые проворачивались тобой и преданными тебе пашами. Если бы государь знал, сколько коррупционных сделок было тобой провёрнуто под видом благочестивых дел вакуфа, он пришёл бы в ужас. Хюррем выгнула бровь. — Вот как? И почему же ты не выдал их все Повелителю? Ибрагим посмотрел на неё со всей серьёзностью, зная, что её это почему-то подкупало и вводило в замешательство. — Потому что я действительно не хотел, чтобы Повелитель страдал. Потому что я беспокоился о твоих детях, которые могли остаться без матери. Потому и покрывал тебя. Где-то даже приходилось прикладывать к тому усилия, — заявил он ровным, спокойным голосом. Он и не особо-то и врал. Просто, может, чуть-чуть приукрашивал: например, он знал, что, даже вскройся вся эта подпольная деятельность Хюррем Султан, ей бы грозила разве что временная ссылка, после которой Повелитель всё равно бы простил её и вернул во дворец. А за это время, будучи в тени, она могла успеть озлобиться да набрать ещё больше силы. Да и разве стоило Хюррем знать, что о большей части её коррупционных сделок он узнал после того, как она стала Валиде? Не стоило. И это действительно произвело впечатление: Хюррем застывшим взглядом буравила его лицо, но в глазах её не было прежней враждебности. Ибрагим скучливо вздохнул и отвернулся. — Я уже говорил тебе, госпожа: всё, что я делал, было ради Османского государства. Ты всегда видела во мне врага, а я защищал тебя чаще, чем ты когда-либо сможешь представить. Хюррем одарила его улыбкой, так и сверкающей язвительностью. — О, не сомневаюсь. А обманывал и нарушал данное мне слово — ещё чаще. Или скажешь, это тоже способствовало благосостоянию Османского государства? Ибрагим быстро мазнул по ней изучающим взглядом и внутренне усмехнулся: вот наконец они и зашли на тонкий лёд. Она не доверяла ему и была права, но сейчас эти слова были скорее эмоциональными, чем рациональными. Она словно бросала ему возможность разубедить себя. И Ибрагим не намерен был разочаровывать её. — О каких нарушенных словах ты говоришь? Когда я Фирузе-хатун вернул во дворец, чтобы насолить тебе? Так это твоя вина: нужно было сразу убить её на корабле, сбросить за борт, а не рассчитывать на мою честность. К слову сказать, я был удивлён твоему решению пощадить её жизнь, — надменно фыркнул он. — Да к тому же всё сложилось как нельзя лучше: хатун ведь оказалась лазутчицей, а ты — самой преданной женщиной государя. Сложись всё иначе, падишах бы тебе это с рук не спустил и докопался бы до истины. А что за этой чертой тебя ждало? Ссылка в лучшем случае. Так что лучше поблагодарила бы. Гляди, куда тебя это привело, — он обвёл взглядом сад и дворец, позволив себе ухмылку. Хюррем проследила за его взглядом и, закатив глаза, скрыла скривившийся рот за чашкой чая. Произнесла ли она этими губами проклятье или просто обиженно надулась, он не знал. Но решил проявить неожиданную мягкость, пользуясь её нестабильностью в настоящий момент. Отставив чашку на стол, он посмотрел на Хюррем внимательным, менторским взглядом. — Играя во власть, можно доверять лишь поступкам и мотивам. А наши мотивы сейчас схожи, госпожа. Поэтому вот, я протягиваю тебе руку доверия и дружбы, — в доказательство он показал ей свою ладонь тыльной стороной вниз. — Альп-бей и Махмуд-бей — вот люди, которых ты ищешь. Махмуд скрылся, но Альпа ты можешь арестовать хоть сейчас и самой во всём удостовериться. Он в своём особняке в Силиври. Скорее всего, со своей женой Михринисой-хатун. Хюррем недоверчиво сощурилась, но всё же пальцем подозвала к себе Сюмбюля-агу. Она озвучила ему имена и местоположения, которые ей только что сообщил Ибрагим. Раскланявшись, кызляр-ага стрелой метнулся исполнять поручение. Паргалы наблюдал за этим действом, не скрывая удовольствия. Хюррем с сомнением сощурилась. — Интересно всё складывается, Ибрагим. Михриниса-хатун — дочь Капудана Паши, а этот Альп-бей — её супруг. А Капудан Паша некогда был твоим добрым другом. — Он мне не друг. Капудан Паша был моим союзником, но он ныне мёртв. Как и наш шехзаде. Что тебя так тревожит? — Ты выдаёшь мне своих союзников, — криво улыбнулась Хюррем. — Стоит ли доверять такому человеку? Что, если завтра ты так же предашь меня? Ибрагим вздохнул. — Михриниса-хатун ещё при жизни отца своего занималась нелегальной перевозкой незарегистрированных рабов, многие из которых были больны или негодны для служения правоверным мусульманам. И тем не менее они оказывались полезны там, где нужен тяжёлый труд, сопряжённый с опасностью. Например, в шахтах. И за них не нужно платить налоги. Всё это я покрывал только ради поддержки флота Капудана Паши. А флот, как ты знаешь, был сильнейшим ресурсом покойного шехзаде Мустафы. Для него это была мизерная цена. — Не думала, что ты так бестрепетно относишься к смерти Хызыр Рейса. Мне казалось, вы не просто союзники, но друзья. Вы ведь были вместе с шехзаде Мустафой на корабле «Хайреддин», когда его не стало. Улыбка Ибрагима стала фальшивой и острой. Он не сумел скрыть замешательство на лице. — Твои источники донесли тебе недостоверную информацию, госпожа. Меня не было на этом корабле. — Мне известно, что там была также твоя семья. И Николас, и ваш отец, Манол… — Госпожа, довольно бесполезных воспоминаний, — вдруг в голосе его звякнул металл. — Не знаю, кто тебя ввёл в заблуждение, но на корабле меня совершенно точно не было. В этот момент я уже был на пути в Анатолию. По известным тебе причинам. — О да. По очень известным, — скривилась Хюррем. — Вы готовили восстание среди санджак-беев восточных земель. — Именно так, — небрежно кивнул Ибрагим, будто бы они и не вспоминали, что некоторое время назад воевали по разные стороны баррикад. — Поэтому, полагаю, ты можешь себе представить моё удивление, когда ты отыскала меня в моём последнем убежище и не просто не казнила, но и вернула во дворец. — Держи друзей близко. А врагов — ещё ближе, — отозвалась равнодушно Хюррем. — Чтобы контролировать каждый их шаг, — закончил мысль Ибрагим, понимающе кивнув. Вдруг его озарило догадкой. — Хм... Тогда я понимаю. Ты используешь меня как рычаг давления на Нико, чтобы он исполнял роль твоей послушной гончей? Раз уж он выглядит, как я, то для большей части народа, скорбящего по Мустафе, это достаточный повод не бунтовать против нашего юного государя. Что ж, умно. Хюррем ничего не ответила, продолжив молча изучать его взглядом. Ибрагим посчитал это своей маленькой победой и снова пригубил чашку с чаем. Тот был омерзительным на вкус — слишком приторным. Но он вытерпел. Теперь ему стало понятнее, для чего Хюррем держала их с Нико во дворце. Впрочем, Нико не выглядел сильно опечаленным своим присутствием во дворце. Он, конечно, ходил, как в воду опущенный, но как будто это было скорее фасадом для брата. Ещё бы: носить печать Визирь-и-Азама и делать вид, будто это непосильная и отвратная ноша, было бы лицемерием, думал Ибрагим. — Расскажешь, как ты вообще вышла на этот след с Махмудом, госпожа? — спросил Ибрагим беспечным тоном, переводя тему в нужное русло. — С чего бы вообще? — Подумай о том, сколь много ещё пользы я могу тебе принести, если буду знать некоторые детали, — сообщил Ибрагим игривым тоном, потянувшись к нарезанным мандаринам и затем проглотив сразу несколько. Кислинка спасла ситуацию и погасила чрезмерную приторность чая. Хюррем одарила его презрительной усмешкой. — Наивысшая польза, какую ты мне можешь принести, Ибрагим, это перестать маячить у меня перед глазами и докучать мне своим присутствием. Он скопировал выражение её лица и не остался в должниках, сверкнув такой же улыбкой. — А ты рискни довериться мне, госпожа. Ты в любой момент можешь передумать и казнить меня. Вдруг он потянулся к поясу за спиной и резко вытащил оттуда тот самый кинжал, который всё же забрал из Дома Отдохновения. Лезвие сверкнуло в солнечных лучах. Стражи моментально обнажили ятаганы и кинулись к ротонде, но их остановил резкий взмах ладони, приказывающий остановиться. Это была её единственная реакция. В остальном Хюррем даже не вздрогнула, что не на шутку удивило Ибрагима. Он знал, что, оставшись с ним наедине, она предпочитала ожидать от него чего угодно и при случае бежать. А сейчас ни один мускул на её лице не дрогнул. Даже чашку, которую она держала в руках, не тряхнуло. Равнодушный взгляд голубых глаз мазнул по лезвию, затем по лицу Ибрагима. Тот ухмыльнулся шире и ловким движением перехватил кинжал обратной стороной, взявшись за лезвие, а ей протянув рукоять. Хюррем закатила глаза, но ничего не сказала. — Я мог бы напасть на тебя и убить, госпожа, с дюжину раз, если бы захотел. Но я этого не сделал. Потому что, как я и сказал, у нас одна цель. Хюррем глядела на него скучливо и одновременно насмешливо, как если бы одними глазами показывала ему, что не верила в его слова. Как будто на самом-то деле она уже с дюжину раз и оказывалась им заколота, а он прямо сейчас ей врал в лицо. Ибрагим сжал лезвие, пустив себе кровь, и затем отшвырнул от себя кинжал в сторону. — И эта цель — благо Османского государства, — по слогам отчеканил он. Хюррем какое-то время внимательно наблюдала за ним в полной тишине, пока в конце концов не сдалась: — До меня дошли… некоторые слухи, что враги Селима собираются подготовить для него рабыню, которая попадёт к нему на хальвет и убьёт его, — сухим, мрачным тоном рассказала Хюррем то, что Ибрагим желал услышать. — Но Сюмбюль-ага контролирует всех рабынь, которые попадают в Стамбул легальным путём. И уж тем более во дворец. Ибрагим недоверчиво выгнул бровь. Он об этом плане ничего не слышал. Вернее, это было абсолютно логичным ходом, хоть и несколько предсказуемым, наивным и банальным, но он бы точно знал о таких идеях среди заговорщиков Абдулла Паши. Впрочем, Ибрагим был бы против такого плана в любом случае. Хотя бы потому что знал о всех мерах безопасности, которые предпринимала Хюррем. С ней стоило действовать хитрее. — Это значит, что мимо Сюмбюля никакая рабыня бы не проскользнула. По крайней мере, легальным путём. Углубившись в это дело, я не без труда выяснила, что в Стамбуле есть и чёрный рынок рабов. И что действует он без каких-либо проволочек и проблем с законом. — Покупка рабов должна осуществляться с помощью специальной грамоты совета кадиев, — подтвердил Ибрагим. — И ты поняла, что чёрному рынку покровительствует кто-то из кадиев. — Из досточтимых кадиев, да, — язвительно уточнила Хюррем, скривив губы. — Я связалась с Эбусуудом-эфенди и убедилась в том, что ему об этом ничего не известно. Затем установила слежку и выяснила, что на рынке из рук в руки гуляет грамота с печатью Кадия-эфенди. Печать была настоящая, но Эбусууд-эфенди не мог такое одобрить, я в этом убеждена. Вскоре мы напали на след связного этого подделывателя, выяснили, что зовут его Махмуд. Саид с помощью своих пташек выяснил, в каких тавернах и борделях он проводит досуг. Оставалось лишь заманить его в ловушку и допросить, не прибегая к открытому задержанию и допросу в казематах Топкапы. — Поздравляю, госпожа. Я всегда восхищался твоей хваткой, — с уважением похвалил её Ибрагим, шутливо склонив голову пред её следопытским нюхом. — Однако, судя по тому, что дело не продвинулось, полагаю, след этого Махмуда был потерян? Хюррем нехотя кивнула. — Кто-то предупредил его, — прошипела она тихо. — Я в этом не сомневаюсь. — Скорее всего, — согласился Ибрагим, изобразив задумчивость. Поймав мрачный взгляд женщины, он фальшиво фыркнул. — Мне это делать бессмысленно, учитывая, что я только что сообщил тебе разгадку этой тайны, госпожа. Можешь не искать Махмуда, только время зря потратишь. Советую сразу задерживать супруга Михринисы-хатун и её саму. — Я сомневаюсь, что она во всём сознается так просто, — сощурилась Хюррем, побарабанив пальцем по щеке. Она не сводила с Ибрагима внимательного взгляда, будто надеялась не упустить ни малейшего намёка на ложь. — Ты же понимаешь, что мне понадобятся доказательства твоих слов, Ибрагим. В противном случае поднимется лишний шум. Михриниса-хатун всё ещё любима простой чернью на верфях и среди беев османского флота. А мне ни к чему, чтобы на меня и Селима упала лишняя тень, если слова твои не подтвердятся "вдруг"... — Сюмбюль-ага! — набрав воздуха в грудь, громогласно позвал старшего евнуха Ибрагим. От неожиданности тот вздрогнул всем телом и, увидев кивок своей госпожи, засеменил к ротонде. Ибрагим элегантным движением снял со своего мизинца дорогущий перстень, который узнал бы любой вельможа в Стамбуле, и протянул его удивлённо заморгавшему Сюмбюлю. — Что это значит? — спросила Хюррем. — Найди какого-нибудь неприметного юношу, отдай ему этот перстень и скажи, чтоб наведался к Михринисе-хатун в её особняк в Силиври. Да пусть хоть… — Ибрагим лениво обвёл глазами потупивших глаза в пол евнухов вокруг ротонды и указал пальцем на "случайного" персонажа, которым оказался Малек. — Вот этот юноша. Неприметный, запуганный, лицом ещё не светил нигде. Михриниса-хатун решит, что это мой посыльный, и впустит. Пусть этот мальчишка пороется в её бумагах и найдёт фальшивые накладные и поддельные фетвы. Особняк ей от Капудана Паши остался, я его знаю. Все бумаги хранятся в его кабинете на первом этаже. — Зачем доверять такую важную миссию какому-то мальчишке-поварёнку, госпожа? — забеспокоился Сюмбюль-ага, делая вид, что Ибрагима тут не было. — Он же и двух слов ещё связать не может! Давайте отправим Перчема-агу или... — Сюмбюль-ага, — снова позвал его Паргалы тоном, от которого старый плут обычно покрывался холодным потом, — мозгами пораскинь, прежде чем говорить. Перчема-агу знают все союзники покойного шехзаде Мустафы. Едва они его завидят, то тут же сожгут все доказательства. Точно такой же исход ждёт, если ворваться в дом Михринисы-хатун с янычарами. — Он повернулся к Хюррем. — Поверь мне, я хорошо знаю дочку Хызыр Рейса. Это очень умная и осторожная женщина. Голубые глаза Валиде Султан загорелись предвкушением, явно против воли своей хозяйки. Кажется, Хюррем из последних сил пыталась вести себя надменно и отстранённо, но яростное желание разобраться с мятежниками было сильнее. Она кивнула Сюмбюлю, и тот, огорчённо вздохнув, движением пальца подозвал парнишку. Другие евнухи растолкали Малека в бока и кивнули на ротонду. Перепуганный мальчишка не старше годков пятнадцати бросил опасливый взгляд сперва на безразличного Ибрагима, затем на Хюррем и, войдя в беседку, низко-низко поклонился. — Г-госпожа… Валиде Султан Хазретлери… Чем я м-могу вам помочь? Ибрагим внутренне чертыхнулся. Почему мальчишка не умел скрывать эмоции? Видимо, возраст сказывался. Он так побледнел, когда его позвали — кажется, решил, что Хюррем выяснила, кто был его сообщником в ту ночь. — Как твоё имя? — спросила Хюррем довольно мягко. — Малек, госпожа, — пробурчал себе в воротник рубахи мальчишка, заламывая трясущиеся руки. Хюррем, конечно, заметила, как он нервничал, но это скорее разжалобило и расслабило её, нежели чем насторожило. И хорошо. Значит, Ибрагим не ошибся в нём. — Я где-то видела тебя? — задумчиво обведя его взглядом, Хюррем вдруг улыбнулась. — Ах да. Ты, кажется, играешь с моим сыном в матрак, верно? — Да, Валиде Султан. — Что ж, в таком случае ты можешь сослужить хорошую службу мне, Повелителю и всему Османскому государству, Малек. Но задача твоя будет очень непростой, — вкрадчиво добавила Хюррем. — Ты умеешь хранить тайны? — Да, Валиде Султан, — ещё ниже склонил голову юноша. — Я готов умереть за вас и Повелителя. Ибрагим едва не закатил глаза от всех этих набивших оскомину фраз про сумасшедшую преданность. А по факту эти слова не стоили и выеденного яйца. — Хорошо. В таком случае Сюмбюль и Ибрагим Паша объяснят тебе всё, что тебе нужно знать. Если сделаешь всё, как нужно, я тебя озолочу и даже введу в свиту своего сына, — важно заявила Хюррем. — А будешь служить верой и правдой — станешь компаньоном и сокольничим государя. История показывает, что от этой должности можно дорасти до самого Визирь-и-Азама... — Хюррем криво улыбнулась и покосилась на усердно изображавшего невозмутимость Ибрагима. — Правда и упасть можно так же быстро, как возвыситься, поэтому будь благоразумен. — Я сделаю всё, как вы скажете, Валиде. — Сюмбюль, займись им. Можете идти, — приказала Хюррем, и они с бывшем Великим визирем вновь остались в ротонде одни. — Что ж, посмотрим, сколько пользы ты мне принесёшь, Ибрагим. Ибрагим послал ей глубокий, чрезмерно говорящий взгляд и вдруг растянул губы в улыбке, от которой выражение лица Хюррем незримо изменилось. — Может, я смогу и больше, чем это, госпожа, — тихо сказал он, накрыв губы пальцами и скрывая загадочную улыбку. Хюррем фыркнула, не сводя с него глаз. — Что ж... Полагаю, мне и впрямь стало очень интересно, что у тебя ещё есть. Наверняка ведь что-нибудь против меня. — Или же что-нибудь для тебя. Откуда тебе знать, госпожа? — Я слишком хорошо тебя знаю, Ибрагим, — поспорила Хюррем, чуть насупив брови. — Ты знаешь лишь одну мою сторону, госпожа, — тут же парировал он, продолжив улыбаться ей. — А разве у тебя есть ещё какая-то сторона, кроме той, у которой чёрное алчное сердце? — Как и у тебя, госпожа, помимо стороны, с которой мы всегда враждовали, есть и сторона, которая беззаветно любит своих детей, скорбит по умершему Повелителю... — начал он елейным тоном и понизил голос: — А также жаждет чего-то для себя самой. В холодные часы, когда тоска становится просто невыносимой. И, возможно... Паргалы загадочно замолчал. Он не глядел на неё ни враждебно, ни надменно. Возможно, умей она действительно читать по глазам, то поняла бы, что прямо сейчас пред его взором Хюррем с закованными в кандалы запястьями попала в ловушку и вопила во всю глотку, а он наслаждался её беспомощностью и проигрышем. Он не мог отказать себе в удовольствии перестать думать об этом и одновременно глядеть на неё. Он играл с огнём, когда делал так. И вдруг сердце Ибрагима сделало кульбит, а по спине прошлись мириады мурашек, стоило ему увидеть лёгкий румянец на её щеках, услышать чуть сбившееся дыхание. Ротик Хюррем слегка приоткрылся, и меж зубов скользнул крошечный язычок, чтобы быстро облизнуть пересохшие губы. Взгляд лишь на долю секунды подёрнуло поволокой, прежде чем на лице защёлкнулась равнодушная, высокомерная маска. — Аудиенция затянулась. Можешь идти. — И лишь на толику мгновения Ибрагим услышал желаемое: голос её дрогнул. Зверь внутри Паргалы облизнулся и выпустил когти, протяжно урча и предвкушая, что же случится дальше. Давно он уже не чувствовал этого охотничьего азарта, буквально с тех времён, когда был сокольничим при молодом шехзаде Сулеймане. Поднявшись с деревянной скамьи, он со всем пиететом раскланялся, задержав взгляд на её лице. — Валиде Султан, доброго вам дня, — чуть хрипло попрощался он и, бросив ей короткую улыбку, удалился прочь. Торжествуя. Зная, в какое замешательство её наверняка завёл. Первый шаг был сделан. Она ерепенилась, выказывала надменность, но всё же наживку заглотила. Выслушала. Хоть и на мгновение — но зарделась. И хорошо. И пусть придётся пожертвовать дочерью Капудана Паши, это была всего лишь маленькая фигура на шахматной доске. Иногда приходилось жертвовать пешками, чтобы добраться до Короля.