Воспоминание седьмое
— Что значит «отложено до конца весны»? — спросил Ибрагим у Аяза Паши. Жалкий червяк из Парги. Всё ещё думает, будто вся империя крутится вокруг него. Кафир. Ибрагим слышал его истинные мысли, но на лице Аяза Паши увидел лишь деланно равнодушную улыбку. Как он ни пытался заставить этого прощелыгу подумать о связи с заговорщиками — тот никак не поддавался на провокации, чтобы Паргалы мог узнать правду. — Мне неведомо, паша. Прежде Визирь-и-Азам Хазретлери выдвинул вашу кандидатуру на пост наместника Каира вместо Абдулла Паши. Но мне только что в руки передали фетву о том, что это решение откладывается до конца Рамадана. Горло вмиг пересохло, и Ибрагим с трудом сглотнул вязкую слюну. Руки сами собой затрусило от сладостного предвкушения. — Мне казалось, Повелитель склонен принять это решение, — осторожно заметил бывший Великий визирь, изображая задумчивость. Аяз ничего не заметил и безразлично пожал плечами. — Повелителю виднее, когда решить вашу судьбу, паша. Подумать только: его жадность не знает границ даже тогда, когда его низвергли в самую грязь. Хюррем Султан явно потешается над ним. Отложит решение, а затем бросит отказ ему в лицо. Это будет забавное зрелище… Так, получается, решение приняла Хюррем? После их волнительного ночного рандеву? Получается, ход козырной шестеркой стоил риска. — Наш мудрый государь понимает, что нуждается во мне здесь, в столице, — ухмыльнувшись, заявил Ибрагим, заметно повеселев. — Возможно. Или же Повелитель просто хочет закончить положенный учебный материал до начала ускоренной подготовки к походу, — подчёркнуто бесцветно добавил Аяз, еле подавив злорадную усмешку. — Вы ведь всё ещё занимаете почётную должность его челеби, паша. Многие в Диване хотели бы оказаться на вашем месте, будучи на закате жизни. После сложения полномочий. Ибрагим одарил его колючей улыбкой и приблизил своё лицо к Аязу. — Тебе ведь известно, что паши и челеби получают эти позиции в старости, потому что падишахи проявляют к ним милосердие и уважение к их опыту и мудрости. Старики любят чувствовать себя нужными. — Вы не старик, Паша Хазретлери, — заметил Аяз, выгнув бровь. — Вот именно. Вместо того, чтобы казнить меня за поддержку покойного шехзаде Мустафы, Повелитель наградил меня назначением на должность высочайшего доверия, — высокопарно выдавил сквозь зубы Ибрагим, подняв кверху палец. — Даже без печати Визирь-и-Азама я всё ещё так или иначе управляю этим государством, потому что Повелитель безоговорочно доверяет мне. Неужели ты ещё этого не понял, Аяз Паша? Поганый высокомерный раб. Да чтоб Иблис утопил тебя в собственной крови! Впервые мысли визирей Дивана распаляли Ибрагима, а не раздражали. — На какой бы я ни был стороне, я ценнее для этого государства, чем ты когда-либо станешь, даже в старости. Для тебя ничего не изменилось, Аяз Паша, и это угнетает тебя, не так ли? — усмехнувшись прямо в лицо Аязу, которое застыло с выражением презрения, Ибрагим завёл руки за спину и равнодушно прошёл мимо него. Вдогонку он услышал тихое, скрипучее: — Клянусь Аллахом, паша, вам бы стоило огорчиться отложенной поездке в Египет. Ибо если во время допросов всплывёт ваше имя, ничто вас не спасёт. Иншаллах. И с этими вздорными речами Аяз Паша покинул коридор. Ухмылка тотчас погасла на лице Паргалы. Он крепко сжал руки в кулаки. — Кафир. Это тебя ничто не спасёт. Значит, Хюррем всё же отложила принятие решения об его отправке в ссылку. Получается, она огрызалась и брыкалась, как дикая кошка, а всё же поступала так, как он хотел? Удивительная покладистость с её стороны. Недобрый знак. Ибрагим дошёл до своего кабинета, неподалёку от которого его уже поджидал Малек. Кивнув ему, Паргалы зашёл внутрь и дождался своего шпиона. Двери закрылись. Ибрагим прислушался и понял, что под дверьми никто не грел уши. Это позволило хоть немного расслабиться. — Ну? Что сказать мне можешь? — спросил Ибрагим, повернувшись к Малеку и принявшись нервно крутить перстень. — Вчера в казематы дворца конвоировали Доган-бея. Аяз Паша завтра приступит к первому допросу. Ибрагим раздражённо нахмурился. — Ждёт не дождётся… Что ещё? — Я слышал, что Валиде Султан решила приобщить к этому делу ещё и Малкочоглу Бали-бея. Его срочно вызвали в столицу ради этого. Кажется, завтра он должен прибыть. Возможно, поэтому допрос и отложился на день. Сердце Ибрагима сделало кульбит. Перед Аязом, который умел только сыпать громкими словами и не имел ни малейшего представления о грамотных техниках допроса, Доган, возможно, и не сразу бы выдал Абдуллу или Ибрагима. Потому что согласись он сотрудничать сразу и выдай своих хозяев, Хюррем распорядится обязательно сохранить его жизнь до суда. Пленник понимал, что в таком случае и Абдулла, и Ибрагим успеют добраться до него и сделать всё, чтобы он пожалел, что на свет родился. Потому и молчал. Тянул время. Выторговывал себе наилучшие условия. — И ещё на рынке ко мне подошёл чауш с венецианским акцентом. Сказал передать вам письмо. Ибрагим вонзился взглядом в протянутую депешу. Печать не сломана. Дешёвенькая, как и бумага, — скорее, нарочно. Ибрагим схватил её и быстро развернул. Это было сообщение от Абдуллы, Ибрагим узнал их маленький опознавательный знак в углу пергамента — крошечную капельку чернил. «Убей Догана. Так ты докажешь свою преданность. И принеси мне слепок государевой печати», — гласило сообщение. У Ибрагима кровь стыла в жилах от наглости и жестокости этого выродка Абдуллы. Нужно было избавиться от пленника, но сделать это так, чтобы тот не успел пощебетать на ушко Аязу. Тот поди облизывался на предстоящий допрос, как голодный шакал. Сперва Ибрагим хотел сжать письмецо в кулаке да бросить в жаровню, но помедлил. В крошечной записке не было никаких компрометирующих деталей. Она могла стать замечательной приманкой. Ибрагим задумчиво погладил бороду. Аяза нужно было убрать с дороги, а прежде — убедиться, что он мог иметь какую-то связь с Абдуллой. Если следовать логике, то и Аязу должны были поступать разного рода записки с указаниями. — Малек, у меня к тебе несколько новых поручений, — обратился к своему мальчику на побегушках Ибрагим, убирая записку в карман кафтана. — Как можно быстрее разузнай, не поступали ли к Аязу Паше в последние дни письма от необычных адресантов. Малек боязливо кивнул. — Как прикажете. Надо было управиться до приезда Бали-бея. Или же воспользоваться им. Малкочоглу был мужем прозорливым, но что хуже того — имел свою голову на плечах, его было трудно отвести от выбранного пути. Никогда не знал, когда просто склонить голову и, прикусив язык, делать, что прикажут. Пользоваться такой фигурой стоило с умом. — Кто сейчас начальник тюрьмы? — Капитан бостанджи Имрам-ага, паша. Он и ответственный за караулы. Ибрагим скрипнул зубами. Имрам-ага, по-видимому, был среди тех многих лояльных лично Хюррем и Селиму янычар, которых она приблизила к себе во время Смуты. Они не знали Ибрагима, а он не знал их слабых мест, чтобы помыкать. Но оставался ещё один вариант. Достаточно избитый и тривиальный, на самом деле. — Спустись в темницу и немедленно позови его ко мне. Затем, спустя время, подзови ко мне и Аяза Пашу. Всё понял? Малек принялся заламывать руки, до крови зажевав внутреннюю сторону щеки. — Да, господин. Я… я всё сделаю. Это же… — он прочистил горло и робко, словно мышь на кобру, поднял взгляд на Паргалы. — Это же никак не навредит Хюррем Султан или Повелителю? Ибрагим свирепо сверкнул глазами на мальчишку. — Ты смеешь думать, что я могу навредить солнцу и луне Османского государства, Малек? У тебя помутнение рассудка? Или же… — Он надменно вздёрнул подбородок и окинул юношу презрительным взглядом. — Ты просто струсил? — Паша, простите… Я совсем не это имел в виду, я просто… — виновато пробормотал Малек, зажмуриваясь и кидаясь в ноги визирю. — Я заслуживаю наказания за свои сомнения. Ибрагим громко хмыкнул и похлопал по плечу Малека. — Хорошо, что ты это понимаешь. И треволнения твои весьма объяснимы. Ты ещё юн и неопытен, а уже приставлен товарищем по играм к нашему государю. Это большая ответственность. Поступал бы ты опрометчиво и клялся, что ничего не боишься, я бы казнил тебя, — глумливо посмеялся в конце паша. Малек затрясся. — Но вместо этого я многое доверяю тебе. Хвалю тебя, Малек. Встань. Встань, я тебе говорю. — Ибрагим сжал плечо своего доходяги-шпиона, и тот неуклюже выпрямился. Паргалы схватил его за подбородок. — Смотри мне в глаза и слушай. Я был таким же, как ты. Греческим рабом, который своими руками построил свою судьбу. Я бегал по поручениям, общался с государем, был почтительным и полезным… И я стал Визирь-и-Азамом этого государства, Малек. Мальчишка поджал губы и сглотнул. Но всё же глубоко в его глазах Ибрагим увидел проблеск надежды и интереса — и сразу же зацепился за это, как за крючок. Отпустив подбородок мальчишки, Ибрагим отряхнул его кафтан, смахивая невидимую пыль. — Я вижу в тебе потенциал. Продолжишь быть таким послушным и преданным, заслужишь достойное место подле султана. Когда мы изловим всех мышей и гадюк в этом дворце, что угрожают государю и его Валиде, я назначу тебя сокольничим при Селиме. А ещё кратно увеличу жалование, которое оставит тебя и твою семью безбедной до конца жизни. У тебя ведь нет родителей, верно? Только младшие брат и сестра в Стамбуле? Малек сглотнул и кивнул. — И сколько им? — спросил Ибрагим. — Брату одиннадцать. А сестрёнке три годика исполнилось в конце зимы, — прошептал Малек. — Совсем ещё малыши, — посетовал паша и задал вопрос, ответ на который знал, но решил проявить внимание: — Ты, должно быть, переживаешь за них… Кто же следит за ними? — Они сейчас в приюте при вакуфе Хюррем Султан. Я их единственный кормилец. — Наша госпожа, конечно же, уделяет огромное внимание приютам, но за всеми детьми не уследишь. К тому же они бывают жадными и жестокими… Хм... — Ибрагим задумался на мгновение, а затем ободряюще кивнул. — Я прослежу, чтобы о них позаботились. Подойдя к своему столу, Ибрагим достал пергамент, обмакнул перо в чернильницу и быстро написал указ, скрепив его затем своей печатью. Засушив чернила, Ибрагим повернулся и протянул документ Малеку — но не отдал, лишь позволив прочитать то, что в нём было. — Я прикажу забрать их из приюта и переселить в отдельный дом. Приставлю няньку и челеби. По мере того, как Малек изучал указ, глаза его наполнялись слезами восторга и благодарности. Наконец он сгорбился в три погибели и подобострастно раскланялся. — Храни вас Аллах… Благодарю вас, Паша Хазретлери! Малек по наивности потянул было руки к приказу Ибрагима Паши, но тот ухмыльнулся и дёрнул на себя пергамент. — Пока не за что, юный бей. Сам знаешь: бесплатный сыр только в мышеловке. Если исполнишь мой приказ добросовестно, вечером же я отдам тебе этот приказ, а ты, в свою очередь, передашь его Матракчи. Он обо всём позаботится. О тратах на свою семью тебе больше не придётся волноваться. Малек чуть стушевался, но разочарованным он не выглядел. Напротив: мальчишка был прозорливый — всё прекрасно понимал с первого раза. Несколько раз охотно кивнул. — Я не подведу вас, мой господин. — Не сомневаюсь. Я, знаешь ли, всегда забочусь о тех, кто избирает мою сторону. Если ты зарекомендуешь себя как преданного лично мне, то, пожалуй, я даже распоряжусь, чтобы твоего брата взяли в Эндерун на обучение. Малек едва не захлебнулся от восторга, захлопав густыми чёрными ресницами. Неудивительно: для любого мальчишки это означало заиметь билет в надёжное будущее. — Эн… Эндерун? Паша, это будет великая честь! — Всё в твоих руках, — пожал плечами паша и вскинул бровь с многозначительным видом. — Ты знаешь, что делать. Не мешкая ни секунды, Малек опустился на одно колено и поцеловал сперва подол кафтана Ибрагима, а затем и перстень на его мизинце. — Я до последнего вздоха буду предан вам и османской династии, Паша Хазретлери. Приоритеты были указаны верно, хмыкнул про себя Ибрагим и со вздохом повелел мальчишке вновь подняться. — В таком случае помни о цене моего доверия. Тебе нужно разузнать про письма, затем позвать ко мне Имрама-агу и Аяза Пашу, последнего с небольшой задержкой. Всё запомнил? — Да, паша. Я всё сделаю, не извольте беспокоиться. С вашего позволения. Ибрагим напутственно махнул ему рукой, позволяя ретироваться. Затем глубоко вздохнул и подошёл к маленькому столику, на котором стояли шахматы. Ясное дело, что это был всего лишь патетичный жест, отвечающий драматизму ситуации, но всё же Ибрагим сдвинул одну из фигур. Он всё ещё был на стадии дебюта, задачей которого было грамотно расставить фигуры на поле боя. Ближе к центру, задействовать каждую, чтобы захватить контроль над полем. И вот сейчас он наконец дошёл до Ферзя, сдвинув свою любимую и самую опасную фигуру к сердцу поля. Лишишься Ферзя — утратишь темп и контроль над ситуацией. А рискнёшь — утопишь в крови часть фигур соперника, пока тот и сам оценивает обстановку. Ибрагим всегда предпочитал атаку защите.***
Имрам-бей застал Ибрагима Пашу за въедливым изучением шахматных фигур. Поклонился со всем пиететом, хоть и немного фальшиво. — Паша. Вы звали меня? Какое-то время Паргалы не удостаивал его вниманием. Наконец он поднял кверху Ферзя и принялся рассматривать его. — Как служба проходит, Имрам-ага? Должно быть, непросто тебе от той огромной ответственности, что сейчас возложена на твои плечи. В темнице сидит один из возможных причастных к этому мелочному заговору против государя. Птица пролетит иль хворь какая приключится с осуждённым — и твоя голова с плеч полетит. — Ибрагим сверкнул глазами на Имрама. — Понимаешь, что это значит? Имрам гордо вскинул голову и терпеливо вздохнул. Ибрагим мягко скользнул в его мысли и тотчас понял, что тот ни капли не признавал его. Более того: Имрам сразу подумал, что Паргалы позвал его, чтобы провернуть скользкий план по освобождению своего — наверняка! — «союзника». Тем лучше, тем лучше. — Что не то что птица — муха незамеченной не пролетит, пока Хюррем Султан доверила мне начальствовать над темницей Топкапы, — твёрдо заявил Имрам. — Хорошо, хорошо… Это я и хотел услышать. Ты-то, скорее всего, думаешь, что предатель, плетущий интриги за спиной государя, — это я, Имрам-ага. Что я позвал тебя сюда, чтобы вызнать что-то полезное и затем освободить пленника. Ведь так? — Ну что вы, паша. Повелитель и Валиде Султан доверяют вам. Как я не могу? — Имрам даже и не скрывал полного отсутствия искренности в голосе. Мог бы — глаза б ещё закатил. Ибрагим поднялся со своего места и принялся расхаживать по кабинету, крутя в руках Ферзя и рассматривая его. — Ну что ты, этот вывод же на поверхности лежит. Я ведь в прошлом был на стороне шехзаде Мустафы. Это ведь достаточное основание для того, чтобы закрыть глаза на то, что я обучаю падишаха управлению этим государством. Или сверх того — что именно я спас ему жизнь от того шакала, посмевшего покуситься на него. В голове Имрама вдруг зароились сомнения. На лице его чуть треснула маска напыщенного высокомерия, сменившись проблесками озадаченности. Неужели кто-то и впрямь тщательно скрывал участие Ибрагима в спасении Селима? Аяз Паша? Нико? — Мне было неизвестно, что вы спасли жизнь Повелителю, паша… — пробормотал Имрам-ага и чуть склонил голову. — Аллах да благословит вас. Первый крючок закинут. — То, что на государя напали прямо посреди дворца, Имрам-ага, говорит об одном: предатель находится очень близко к султану, — Ибрагим понизил голос до грозного шёпота. — Затаился, словно волк в овечьей шкуре. И этот пленник — Доган — знает его имя. — У вас есть догадки, кто мог бы им быть, паша? Ибрагим поставил Ферзя на шахматный столик и приблизился к Имраму. — Тот, кто попытается выставить меня убийцей, хотя именно я спас жизнь государю. Тот, кто всячески скрывал этот факт от всех, включая тебя, одного из ближайших людей государя и Хюррем Султан. Тот, кто попытается убить пленника до того, как сюда приедет Бали-бей, ибо лишь в его преданности я не сомневаюсь ни на йоту. Ты, Имрам-ага, можешь доверять ему — и только ему. Ты меня понял? — Паргалы легонько ткнул в грудь пальцем начальника тюрьмы. Тот помешкал какое-то время, не понимая, доверять ли столь убедительно сплетённым словам или нет, но в конце концов кивнул. Всё-таки у Малкочоглу Бали-бея и впрямь была безупречная репутация при дворе. — Предатель, — голос Ибрагима стал едва-едва слышен, — это тот, кто всполошится больше всех, едва узнает, что я позвал тебя к себе, чтобы предупредить. Будь осторожен, Имрам-ага. Этой же ночью предатель попытается убить Догана… Ты должен быть во всеоружии, чтобы не оплошать перед государем. — Я приставлю вдвойне больше охраны, — заявил Имрам, довольный, что его предупредили о готовящейся крамоле, но осёкся, увидев, как замотал головой Ибрагим. — Не будь дураком, тогда ты спугнёшь предателя. Так не пойдёт. — Тогда что вы предлагаете, паша? — насупился Имрам-ага, чуть наклонившись к Ибрагиму. Если бы его уши могли встопорщиться, как у каракалов, ей-богу, так бы и получилось, подумалось Паргалы. — Нужно заманить предателя в ловушку! — Можно поступить хитрее. Прикажи сегодня ночью тайно от всех, даже от государя, перевести Догана в старые казематы около Мраморного дворца. И вот уже там усиль охрану. А в его прежнюю камеру посади другого приговорённого. Убийца нападёт на подставного пленника, и вы его схватите. А завтра, я уверен, Бали-бей выжмет из этих шакалов правду. Уж кто-то из них двоих точно расколется. Глаза Имрама-аги загорелись радостью и предвкушением. Он облизнул пересохшие губы и со всей истовостью закивал. — Благодарю вас, что предупредили, Паша Хазретлери. — Да, и вот ещё что, — вдруг вспомнил Ибрагим, задумчиво нахмурившись и указав пальцем на начальника охраны. — Семья у тебя есть? — Только мать, паша, — слишком быстро признался Имрам-ага и тут же насупился, закусив язык. — А что? Ибрагим тотчас сосредоточился на мыслях аги и увидел сморщенное, измученное лицо престарелой матери Имрама-аги. А также хаотичные мысли о его любви к ней, о беспокойстве за шаткое здоровье, о местоположении… кажется, Ибрагим узнал мелькнувший в мыслях Имрама пейзаж. Дом был недалеко от рынка, который частенько посещал Ибрагим, переодетый в купца. — Приглядывай за ней. Если предатель поймёт, что его прижали, он попытается добраться до твоей матери, чтобы шантажировать тебя. Не допусти этого. Лицо Имрама побледнело. Взгляд его забегал по лицу Ибрагима Паши. Благодарный, встревоженный. — Паша… Ибрагим с раздражённым видом вскинул ладонь. — Просто делай свою работу, Имрам-ага. Если не хочешь лишиться головы, постарайся сделать так, чтобы пленнику ничего не угрожало, покуда Бали-бей не развяжет ему язык. — Да, паша, я… В двери постучали, и Ибрагим с шипением втянул носом воздух. — Войдите. В его кабинет вошёл Аяз Паша. Имрам уставился на него в недоумении, но быстро погасил свою озадаченность, поймав тяжёлый взгляд визиря. — Паша, — прохладно поздоровался с ним Аяз Паша, сузив глаза, и затем повернулся к начальнику тюрьмы. — Имрам-ага, а ты что здесь делаешь? О чём это вы беседовали? — Что это ты так встревожился, Аяз Паша? — спросил Паргалы с искренним любопытством. — Мы же недавно виделись, ты был спокойнее удава. Имрам-ага, ты можешь идти. Мы всё обсудили. — Паргалы взмахнул ладонью, и начальник тюрьмы, раскланявшись, спиной прошествовал к выходу из кабинета и ретировался. Лишь напоследок их с Ибрагимом взгляды встретились, и подговорённый Имрам догадался, о ком ему только что намекал Паргалы. Аяз наморщил нос, смерив Ибрагима убийственным взглядом. — Что-то ты воду баламутишь, паша. Уж не ты ли тут испугался, раз начальника тюрьмы позвал, когда стало известно о допросе пленного? Паргалы издал угрюмый смешок и, убрав руки за спину, подошёл к Аязу. — Но скрипят здесь зубы у тебя, а не у меня, Аяз Паша. Скажи-ка… может, это ты — та змея, что проскользнула к Повелителю и виновна в покушении на него? Лицо Аяза пошло красными пятнами, и он по-звериному оскалился. Рука его взлетела, чтобы отвесить Паргалы пощёчину, но он вовремя остановил себя и медленно опустил её. — Грязный кафир… Помяни моё слово, недолго тебе осталось радоваться, будучи пригретым на груди у нашей госпожи. Недолго. Совсем скоро государь и Валиде Султан увидят твоё истинное лицо. — Увидят, — согласился Ибрагим, легко пожав плечами. — Увидят мою преданность османскому престолу. И твою слепоту. Как и желание избавиться от меня из зависти. — Зависти? В день, когда я стану завидовать рабу и кафиру, вроде тебя, солнце сядет на востоке, — фыркнул Аяз, выпятив подбородок и наклонившись к своему визави. — Ты всё тот же желчный и зарвавшийся раб, Паргалы Ибрагим. Как и много лет назад, подобрался к государю с помощью своего льстивого языка… Но ничего. Иншаллах, однажды я лично отдам приказ о твоей казни. Ибрагим в ответ ухмыльнулся и прошептал ему в лицо: — Или я отдам приказ о твоей. И случится это очень скоро. — Ты ради этого позвал меня сюда, кафир? — процедил Аяз. — Нет, — отстранившись, вздохнул равнодушно Ибрагим и повернулся к своему рабочему столу. Пошуршав бумагами, он вытащил нужный указ и протянул Аязу. — По просьбе государя я составил подробный план военной кампании по окружению Багдада. Передай ему. — Я тебе посыльный, что ли? Такая дерзость… — Повелитель очень ждёт этот документ, а мне пора возвращаться к важнейшим в настоящий момент делам — делам похода, которые отлагательств не терпят, — сухо отрезал Ибрагим и всучил приказ Аязу, который нехотя принял его. — Ступай и отдай ему. Не мешкай. Стража! От рявканья Ибрагима содрогнулись стены, и даже обычно равнодушный Аяз Паша поневоле вздрогнул. На долю мгновения он поёжился, вспомнив, что перед ним стоял бывший Визирь-и-Азам, один из самых суровых и могущественных из когда-либо занимавших эту должность. И даже без печати он умел внушать ужас и почтение. Даже против воли. В покоях показались привратники, и Аяз, покосившийся на них, скрипнул зубами. Более красноречивого приказа убираться к дьяволу из его кабинета не придумать. Сжав приказ в руках, словно посыльная гончая, он развернулся и тяжёлым шагом удалился из кабинета Ибрагима. Дверь не скрипнула. Через несколько секунд внутрь вошёл Малек и низко поклонился. — Ты молодец, Малек, — с ухмылкой похвалил его Ибрагим, пропуская бороду сквозь пальцы. — Сработано превосходно. Аяз Паша забеспокоился, как мне и было нужно. — Каковы ваши следующие поручения, паша? Ибрагим удивлённо посмотрел на юношу, в чьих чертах появилось больше серьёзности и зрелости, чем ещё некоторое время ранее. Это были хорошие изменения. Паргалы улыбнулся краешком губ и, пальцем показав подождать пару минут, принялся за написание нескольких записок. Сложив их в конце в маленькие свитки и перевязав верёвочками разных цветов, он разложил их на столе и посмотрел на Малека. — С красной нитью — для Матракчи. Отыщи его в городе и помоги найти дом Али Мехмеда-аги. Это капитан моей стражи в прошлом. Живёт неподалёку от улицы кожевенников, рядом с лавкой сапожника. Приди к нему, скажи, что ты от меня, и передай вторую записку, с синей верёвочкой. Пусть наведается после заката к чёрным воротам дворца вместе с Матракчи. Оттуда ты проведёшь обоих внутрь, в яблоневый сад у Мраморного павильона. Малек моргнул. — Это рядом с казематами? Ибрагим сощурился с ноткой угрозы во взгляде. — Именно так. — Я немедленно отправлюсь, — тотчас отозвался Малек без тени прежней боязливости в голосе и без лишних вопросов убрал послания в рукаве. Ибрагим даже на мгновение подумал, что его предыдущая робость была обыкновенным фасадом. — И последнее, что тебе нужно сделать, — наведаться в одно порочное заведение. Зовётся оно «Ракшаси». Это публичный дом недалеко от рынка. Отыщи там хатун по имени Айне. Передай ей вот это. Ибрагим достал из ящика увесистый мешочек с золотыми монетами, взвесил его для драматизма в ладони и кинул Малеку, который ловко его поймал. — И скажи… чтобы сегодня, когда у них с Аязом Пашой случится ночь любви, — Ибрагим растянул губы в гнусной театральной улыбке и спрятал нижнюю часть лица за пальцами, — она подложила в его одежды вот эту записку и слепок. «Пора разыграть эту карту», решил Ибрагим. Вслед за мешочком Малек забрал кусочек пергамента, сложенный свитком, в котором узнал послание, которое сам же паше и передал, а затем и слепок государственной печати. И всё это под аккомпанемент внимательного, пытливого взгляда Ибрагима, который тотчас влез в мысли к своему шпиону и почувствовал его ужас. — Это точно начало, Малек. Под этим куполом творятся страшные вещи… но все они — ради будущего Османского государства. И ради славного будущего твоей семьи, конечно же. Помни об этом всегда. — Паша показал ему собственный указ, касающийся брата и сестры своего протеже. Малек покорно вздохнул, и Ибрагим одобрительно хмыкнул, когда ощутил смирение в мыслях мальчишки. Он понимал. Неглупый был малый. И впрямь ведь далеко пойдёт, если не струсит и не предаст. А предать того, у кого твои мысли на ладони, — едва ли выполнимое действо. — Позвольте откланяться, Паша Хазретлери. Я всё исполню. Ибрагим напутственно указал ладонью на выход, затем, когда юноша покинул его, откинулся на спинку стула и раскинул руки на подлокотники. Впервые он чувствовал себя окрылённым. Азарт и риск кипятили ему кровь, возбуждали — даже физически. Он почувствовал сладкое предвкушение, растёкшееся по телу, и почему-то под веками сразу представилась картина, как они с Хюррем-хатун пьют вино и предаются жаркой страсти на подушках под луной, упиваясь проигрышем всех, кто покусился на их власть. Возбуждение не утихло, а только распалило его. Паргалы облизнул губы и расстегнул пуговицы на воротнике кафтана. Эта власть принадлежала ему. Ему и, быть может, этой бестии. Когда она поймёт, кому обязана, её благодарность будет неизбывна — а Ибрагим знал, что Хюррем ценила тех, кто был ей предан. Улыбнувшись своим мыслям, Ибрагим поднялся, перевернул большие песочные часы и снова сел напротив столика с шахматами. Передвинул ещё несколько фигур, защищая позиции Ферзя. Соединил руки шпилем и, повернув голову, усмехнулся, наблюдая за тем, как неумолимо посыпалось в часах последнее отведённое Аязу время.***
Завязав потуже узел платка, которым бостанджи-конвоиры закрывали лицо, Ибрагим повернулся к Насуху-эфенди. Тот был бледен, как моль. — Перестань трястись, Матракчи, — шикнул на него Ибрагим, поправляя перчатки и остальную броню. — Вы и в прошлый раз так говорили, — пробормотал поэт, опасливо озираясь. — Аллах… до чего мы докатились… Зачем вам нужен Аяз Паша? — Он — препятствие между мной и Повелителем, — ровным голосом объяснил Ибрагим, выглядывая из-за угла. Из укрытия ему была хорошо видна дорога через сад до старых казематов под Мраморным павильоном. Ещё и ночь была безлунной, всё складывалось как нельзя лучше. Аллах явно благоволил ему. — И я подозреваю, что именно он — та крыса, которая снюхалась с Абдуллой и подставила меня в богадельне. — Паша, ну если бы он знал, то сразу же доложил бы Хюррем Султан, — покачал головой Матракчи с видом, будто Ибрагим не понимал очевидных арифметических уравнений. — Не думай, что все такие же бесхитростные, как ты, Матракчи, — огрызнулся Паргалы. — Аяз не дурак. Он умеет выжидать. Иначе бы не стал первым кандидатом на пост Визирь-и-Азама после Нико. А теперь тихо! Кажется, идут. За углом показались конвоиры. Ленивым шагом, каким они обычно топтали дороги вокруг дворца ночи напролёт, они следовали к Мраморному павильону, ведя под руки закованного в кандалы пленника. — Почему не слышно шума? Где наёмник? — зашипел Ибрагим, заметно занервничав. — Не знаю, паша… — Матракчи сглотнул. — Али Мехмед-ага обо всём позаботился. Передать броню бостанджи, отыскать наёмника, передать через него письмо в бордель, он всё сделал как на… Проклятье, паша, разве это не Имрам-ага? Ибрагим облизнул губы, почувствовав сухость в глотке. В ногах растеклась вата. Какого дьявола Имрам здесь забыл? Решил сам проводить пленника и успокоить свою совесть? Чёрт возьми, если они выйдут на освещаемую дорогу у павильона, то его план рухнет. Времени было мало. Какой, какой может быть альтернативный план? Как ему спасти себя? Может, напасть и перерезать конвоиров? Ему хватит сноровки и искушённости в бое на мечах… Но схватка оставит следы. В первую очередь на теле. Но позволить пленнику заговорить Ибрагим не мог. Решившись на отчаянный шаг, Паргалы шагнул из тени, как вдруг вдали раздался грохот и выстрелы из аркебуз. Стражники вздрогнули, и начальник тюрьмы, Имрам-ага, обнажил ятаган, словно только и ждал этого. — Паша не солгал! Это ловушка! Уведите пленных в темницу и заприте! Никого не подпускать без моего приказа! — рявкнул Имрам и кивнул одному из своих товарищей. — Прикроешь меня, вперёд! Вы — шагайте! От облегчения Ибрагим едва не возвёл руки к небесам. Едва Имрам и один из конвоиров скрылся за высокой живой изгородью, Ибрагим выскользнул из темноты и с гибкостью хищной кобры накинулся на самого последнего бостанджи. Ловким движением свернул ему шею, пока бедолага не закричал, и столкнул труп в объятия подскочившего вслед Матракчи. Тот оттащил тело в кусты и напоследок кивнул своему другу. Конвоиры между собой жарко шептались о происходящем во дворце. Ибрагим был так напряжён, словно ходил по острию ножа, и сосредоточился только на одном — как бы добраться до Догана. Подмены никто, к счастью, не заметил — бостанджи ускорили шаг, явно намереваясь быстрее добраться до безопасных стен казематов. Внутри павильона один из бостанджи отворил старую скрипучую дверь, которая тотчас взорвалась россыпью древней, как династия византийских императоров, пылью — и конвой спустился вниз. В процессе Ибрагим умудрился ловко поменяться местами с одним из бостанджи, напутственно кивнув тому и грубо схватив Догана за локоть. — Приказано Имрамом-агой отвести его в дальнюю камеру, — не своим голосом приказал Ибрагим, кивнув на развилку. — Выстройте караул в коридоре. Пойдём, шакал. — И он потянул за собой Догана, который в ответ что-то неслышно прошипел, явно недоброжелательное. Втолкнув Догана в одиночную темницу, Ибрагим повернулся к двум бостанджи. — Почему камера не подготовлена? Те переглянулись. — Имрам-ага не отдавал приказа. — Значит, вы глухие, — рявкнул Ибрагим. — Потому что я совершенно точно слышал, что Аяз Паша и Бали-бей не собираются столько цацкаться с этим предателем. Принесите жаровню, чёрт возьми! Или завтра собираетесь тратить время господ? — Имрам-ага приказал не отходить от пленника… Ибрагим достал из мыслей второго бостанджи прозвище идиота, подошёл и грубо ткнул его в грудь. — А я, по-твоему, собираюсь спать здесь прилечь, Бубнящий? Вперёд! Если не хочешь, чтобы я доложил начальству о твоей тупости! А ты принеси углей, да тех, что суше будут. Второй бостанджи подозрительно покосился на Ибрагима. — А что это у тебя с голосом стало, ага? — Посмотрим, что с твоим станет, когда Имрам-ага прикажет выжечь тебе миндалины, — с шипящим звуком проклятье вырвалось сквозь зубы Ибрагима. То, что подозрение чуть улеглось, уступив место привычному недовольству, говорило о том, что Ибрагим выбрал себе правильную жертву, чтобы поменяться с ней местами. Играл свою роль он идеально. Впрочем, не то чтобы играть приходилось. Бостанджи всё же ушли. Ибрагим повернулся к Догану и снял с него повязку. Затем опустил платок на подбородок, являя ему своё лицо. Глаза пленника широко распахнулись, и он толкнулся назад, рухнув на задницу и скрипнув цепями. — Ибрагим Паша! Паргалы тотчас зажал ему рот. — Хватило же тебе скудного ума, чтобы согласиться поторговаться с рыжей ведьмой, Доган, — скрипучим тоном процедил Ибрагим, скалясь в лицо перепуганному пленнику. — Ну и что же ты собирался поведать ей? Обо мне и Абдулле? Думаешь, после этого она бы помиловала тебя? Когда Доган принялся что-то возмущённо мычать, Ибрагим убрал руку. — Вы выдали меня ей! Меня должны были казнить там, где вы сказали мне спрятаться! — Не я выдал тебя, идиот, — покачал головой Ибрагим. — Это сделал Абдулла. Он спелся с Аязом Пашой, который спит и видит, чтобы избавиться от меня. Вместе они сообщили Хюррем Султан имена ближайших к покойному шехзаде людей, чтобы заручиться её доверием. — Тогда почему печать Визирь-и-Азама у вашего брата? Почему вы всё ещё живы и при дворе ведьмы Хюррем? Убийцы нашего шехзаде?! — Когда ты хочешь нанести удар в спину, ты предупреждаешь об этом? — сощурившись, спросил Ибрагим тоном, от которого сквозило сарказмом и могильным холодом. — Абдулла заседает в Диване и целует ножки Хюррем Султан и Селиму. Он и Аяз оба ненавидят меня — ещё с тех времён, когда я служил шехзаде. Тебе известно, что я был предан ему с его первого до последнего вздоха. И только я способен нанести ведьме такой удар, от которого она никогда не оправится. Страстные, убедительные слова Ибрагима проникали в голову к Догану прямо через кожу и кости черепа. Он хлопал глазами, слушая Ибрагима, пока тот ловко парировал любой контраргумент, который рождался в его голове. И самым весомым оказался тот, где Ибрагим напомнил Догану, кто спас его родных от репрессий Хюррем во время Смуты. В конце концов глаза Догана наполнились слезами, и он, всхлипнув, опустил плечи. — Простите, паша… Я всё испортил… — сокрушался он. — Я должен был умереть, когда пришли люди ведьмы Хюррем, но струсил… Аллах не простит мне предательства нашего шехзаде. А этот Абдулла… — Руки Догана сжались. — В Смуту он не был подле шехзаде, всё носу не казал из столицы, а сейчас… — Ты ещё можешь всё исправить, — оборвал поток его самоистязаний Ибрагим. — Отомстить за шехзаде и приструнить предателя Абдуллу, который бросил тебя в лапы врага ради собственной шкуры. — Что я должен делать, паша? — весь вид подобравшегося Догана кричал о твёрдой решимости и фанатичной вере в Ибрагима. Тот улыбнулся и наклонился к уху Догана. Пленник в какой-то момент рвано выдохнул и опасливо кивнул. — Но не выдавай всё сразу… Бали-бей не верит показаниям, которые не вымучены кровью. Перед пытками выпьешь вот это. — Ибрагим достал из кармана крошечный пузырёк и положил его под соломенную подстилку. — Это сильное обезболивающее. Позволит тебе продержаться достаточно, чтобы Бали-бей поверил. Доган поджал дрожащие губы и сжал ладони Ибрагима. — Паша Хазретлери… спасибо… спасибо вам. Но… что со мной будет потом? — Скажи Бали-бею, что в обмен на свои показания хочешь гарантию своей жизни и свободы. Попроси отослать тебя подальше. Дальше я позабочусь о тебе… — Ибрагим услышал вдалеке эхо голосов и принялся суетливо пристёгивать Догана за запястья и лодыжки цепями. — Помни о своей семье. Это может быть твой последний шанс встретиться с ними и зажить в мире. Доган закусил до крови губу и, глотая слёзы, кивнул. Когда в камере показались бостанджи с жаровней и мешком угля, судорожный вздох ужаса сорвался с его уст, но Ибрагиму было наплевать. Не озаботив себя ненужными беседами с конвоирами, он быстрым шагом покинул темницу. Предстояло сжечь одежду, предоставленную ему Али Мехмедом, и избавиться от трупа. Ибрагим снова подумал о том, что дар Мефистофеля в кои-то веки начал служить ему. При правильном подходе он мог манипулировать каждым, кто решил бы встать на его пути. Вот она, власть — знать слабости человека, за которые, как за ниточки, можно потянуть, чтобы заставить его плясать под твою дудку.***
Когда в двери постучали, Ибрагиму пришлось оторваться от созерцания пейзажа за окном. Холодные от волнения руки трусило, и он разминал их за спиной, пытаясь совладать с тревогой. Оплошал ли Доган? Обнаружили ли труп бостанджи? Догадался ли обо всём Аяз? Идут ли за ним немые палачи? Обхитрила ли его Хюррем, памятуя об её удивительной способности иногда предугадывать его шаги, будто это она умела читать мысли?.. Тряхнув головой и бросив короткое «войдите», он схватил со стола военную сводку и нацепил на лицо равнодушную маску. В мыслях было тихо. Он не знал, как реагировать на это. В кабинет плавной походкой вошла Хюррем Султан. В дорожной одежде. Без сопровождения. Сразу же закрыв за собой дверь. Она посмотрела на него со странным выражением, словно и впрямь не знала, с чего начать. Редкое зрелище. Ибрагим так засмотрелся на это, что опомнился только тогда, когда та встала напротив его стола с многозначительно вздёрнутой бровью. — Ибрагим Паша, — слабо улыбнулась Хюррем, легко кивая визирю. Она улыбнулась. Потешалась перед его смертью или это было искренне? — Госпожа, — учтиво склонив голову, произнёс бархатным голосом Ибрагим и ответил ей той же улыбкой. — Чем обязан удовольствию видеть тебя? Он обошёлся без классического обмена любезностями, отсутствие которого в прошлом вполне можно было посчитать за оскорбление и инициировать очередную жалобу Повелителю. В конце концов, прошлая их встреча была... слишком необычной, чтобы вести себя не как обычно. Хюррем принялась ходить по комнате, осматривая убранство, будто видела его впервые. И Ибрагим бы поверил в это, если бы не заметил её привычный жест нервозности — прокручивание перстня на мизинце. Это же как ей было неловко находиться с ним после произошедшего на террасе? — Тебе ведь, наверное, доложили, что утром прибыл Бали-бей. Пленник заговорил. Не сразу, но заговорил. Ибрагим убрал пергамент на стол и устало вздохнул. — И что же он сказал? Судя по виду Хюррем, она была удивлена его беспечности, словно бы Ибрагима и впрямь не волновало ничего из услышанного. — В обмен на защиту он готов не просто назвать имена заговорщиков, но и привести нас в их логово. Прямо сейчас. Так что собирайся, Ибрагим. Ты поедешь туда с нами. Ибрагим изобразил притворное удивление, а на деле едва с восторгом не облизнулся. «Умница, Хюррем Султан», подумалось ему. «Хоть в чём-то ты остаёшься сладостно-предсказуемой». Паргалы пожал плечами, не изменившись в лице, и взял с дивана аккуратно сложенный кафтан. — Ваша воля — закон, госпожа. Что ж, поедемте, — он указал ладонью на дверь, пропуская вперёд женщину. — Стража, откройте двери! Хюррем окинула его внимательным взглядом и зашагала вперёд. — Ты не задаёшь ни одного вопроса. Даже не знаю, радоваться мне или начать переживать. Я как будто ступаю прямо в расставленные силки. — Ты всё ещё бдительна и мнительна, даже когда мы договорились о мире и, так сказать, совместной охоте? — вскинул бровь Ибрагим и, поймав сердитый взгляд Хюррем, которая уже будто бы приготовилась к прыжку, доброжелательно улыбнулся. — Это правильно, госпожа. Поэтому я и испытываю к тебе слабость. Всё благодаря твоему острому уму. Хюррем отвернулась от него, ускорив шаг, и в последний момент Ибрагим успел заметить расцветший на её лице румянец и неловко поджавшиеся губки. Внутри него разлилось азартное предвкушение. Он собирался на увлекательное представление, в котором намеревался занять места в первом ряду, чёрт возьми. — А почему ты решила отправиться туда самолично? Это небезопасно. — Я не беспокоюсь за свою жизнь, — лениво отозвалась она, в её голосе Ибрагим не услышал фальши и насупился. — Но мне важно увидеть, что слова этого изменщика правдивы. Своими глазами. — Для чего? Хюррем посмотрела на него из-за плеча и оставила его вопрос без ответа. Он пару раз окликнул её, но больше она не разговаривала с ним до самой кареты. Ибрагим сперва помешкал, когда Сюмбюль-ага помог госпоже взобраться внутрь, решив, что он нежеланный спутник, но, увидев пригласительный жест евнуха, последовал за Хюррем. Всю поездку она промолчала, периодически прожигая его внимательным — ему хотелось верить, что раздевающим, — взглядом. Словно она предпринимала последние, отчаянные попытки сопротивляться его обаянию и искусно расплетённой лжи. Ибрагим позволял ей это делать, будучи якобы поглощённым созерцанием вида за окошком, но иногда косился на женщину напротив и ухмылялся, видя, как та резко отводит взгляд и закусывает губу. Её скулы розовели. Ибрагим едва не облизывался, глядя на это. Хюррем заламывала руки, костяшки которых были краснее нужного, и Ибрагим вдруг подался вперёд и пересел на место рядом с ней. — Не помню, чтобы приглашала… — начала было она, но захлебнулась последним словом, когда её ледяные руки окружили его горячие ладони. Приятные мурашки тепла тотчас прошлись по всему её телу, и она задохнулась этим чувством. — Что ты делаешь? — Согреваю вас, госпожа. Вы, полагаю, забыли перчатки. Впрочем, немудрено: на дворе май, — улыбнулся Ибрагим тонкой, светской улыбкой, за которой потешались, кувыркаясь и хохоча, демонята. Она попыталась высвободить руки, но тщетно — вернее, не то чтобы она сильно старалась. Взгляд султанши запрыгал по карете, словно в поисках спасения, но поздно: она была в ловушке. О чём она могла закричать? «Ибрагим Паша домогается до меня, пытаясь отогреть?» — Перестань, — прошептал он, медленно, как крадущаяся пантера, подвигаясь ближе к султанше с каждым камушком, на который наезжала их карета. — Ты уже можешь перестать делать строптивый вид, Хюррем Султан. Теперь он смотрел ей прямо в глаза, имея возможность наклонить шею лишь слегка — и укусить эту зарвавшуюся дьяволицу за нос. Так, игриво. Просто чтобы увидеть, как та заверещит от возмущения. Или смущения. Хюррем вздохнула, чуть склонив голову набок, а затем мягко улыбнулась и потянулась к нему. Когда их дыхания почти перемешались, и Ибрагим приготовился завладеть её губами, она остановилась. — Как это тоскливо… — прошептала Хюррем задумчиво. — О чём ты? — Тоскливо, наверное, пользоваться своими чарами, словно хатун из Дома Отдохновения, когда ничего другого не остаётся, Паргалы Ибрагим. Взгляд её наполнился едкой насмешкой, и она стряхнула невидимую пыль с его кафтана, наслаждаясь его растерянным видом. — Госпожа, мы прибыли! — донёсся до неё голос кучера, и их процессия остановилась. Хюррем облизнула губы, высвободив свои руки, надела паранджу и совершенно невозмутимо покинула карету, опершись на протянутую Сюмбюлем руку. Когда евнух помог госпоже, он посмотрел внутрь и удивился, увидев Ибрагима не на своём месте. Ещё и злого, как чёрта. — П-паша? — робко обратился к нему Сюмбюль и тут же вздрогнул, словно подстреленный в упор, когда в него вонзился свирепый взгляд. Затем визирь вскочил со своего места и рывком выскочил из кареты. — Обойдусь без протянутых ручек! — рявкнул он на бедного евнуха и последовал за Хюррем Султан. Она и впрямь подготовилась. Взяла с тобой две дюжины преданных янычар и дворцовых бостанджи для охранения, которые постепенно приближались к процессии. Ибрагим огляделся и, поняв, как много было вокруг народа, скривился. Мыслей было много, хаотичных, громких и тихих, и он принялся напевать себе под нос какую-то греческую песенку, стараясь обратить посторонние голоса в голове в белый шум. Приехали они туда, куда Ибрагим и планировал. В богадельню. Самого Абдуллы уже в городе не было, но это и не страшно. План заключался совсем в другом. Начальник стражи тем временем вместе с остальными бостанджи сопроводили пленника к высоким господам. — Госпожа, паша, — низко поклонился Имрам-ага и толкнул в спину шатающегося, полумёртвого Догана. Тот смотрел куда-то в пустоту, весь истерзанный, с гноящимися рваными ранами по всему телу. От синяков и опухолей половина лица его заплыла, а потому и глаз-то толком не было видно. — Доган-ага указал на это место. Здесь должны укрываться заговорщики. — Скрываться в месте, которое благословил Аллах на помощь страждущим, чтобы устроить покушение на падишаха… — Хюррем наморщила нос и сощурилась. — Презренные люди. Да покарает их Всевышний. Но где Аяз Паша? Я не вижу его, — она осмотрелась. — Я его тоже не видел сегодня, госпожа, — хмуро заметил Шахин-ага, глава дворцовой стражи. — Во дворце его сегодня не было. Мне бы доложили. — Как не было? — нахмурилась она. — Допрос проводили только вы, Бали-бей? Малкочоглу, доселе внимательно наблюдавший за всеми, но не встревавший в разговор, вежливо поклонился. — Да, госпожа. Я ожидал Аяза Пашу, чтобы начать допрос вместе, но он не пришёл. — Что значит «не пришёл»? — теперь уже возмутился и Ибрагим. — Ему было доверено дело государственной важности — допрос того, кто может привести нас к заговорщикам. Как он мог не прийти и ещё и не уведомить об этом? — Когда вернёмся, отыщите его и приведите ко мне, — потребовала Хюррем у Шахина-аги и кивнула на здание богадельни. — Обыщите там всё! Но если есть невинные люди, не трогать их. Глава стражи тотчас отдал соответствующие распоряжения и, обнажив ятаган, двинулся вместе с янычарами и бостанджи на зачистку здания. Хюррем зябко поёжилась, тревожно поглядывая на разваливающийся вход в здание, где только что скрылись её воины. Ибрагим едва не облизывался от предвкушения спектакля, который готовился показать собравшимся зрителям. Ещё чуть-чуть — и жизнь предателя, который поспел спеться с Абдуллой, чтобы избавиться от него, станет зависеть от одного его слова. К Паргалы сзади подошёл Малек. — Паша Хазретлери. Я должен вам кое-что сообщить... — Малек, это срочно? — лениво отозвался Ибрагим. — Да, паша. — Малек осторожно наклонился к уху визиря, и тот, закатив глаза, принялся слушать донесение своего протеже. — Я разузнал по вашей просьбе, не присылали ли Аязу Паше в последнее время необычных писем. — Отлично. И что же ты узнал? Кто-нибудь с венецианским акцентом? — хищно ухмыльнулся Паргалы. — Нет, — помотал головой Малек и грустно посмотрел на напрягшегося Ибрагима. — Никаких странных писем и адресантов, паша. Абсолютно. Исключительно государственные депеши — и обо всех вы знаете. Ухмылка погасла на лице Ибрагима. Из его горла вырвался разочарованный вздох. Значит, не Аяз Паша был предателем, который снюхался с Абдуллой? Но тогда кто? — Неважно, — проворчал Ибрагим и нетерпеливо махнул ладонью. — Можешь возвращаться во дворец. Вернусь — у меня к тебе будет ещё пара заданий. И Малек, раскланявшись, удалился, оставив Ибрагима Пашу рассуждать об услышанной информации... Впрочем, рассуждал оный всего пару минут. Меняло ли это дело, так уж если? Нет. Аяз Паша встал ему костью в горле. А окажись тот взаправду замешан в связях с заговорщиками — это стало бы вишенкой на торте, но не более. — Куда мог запропаститься Аяз Паша? — спустя какое-то время спросила Хюррем, кажется, у пустоты. — Это на него не похоже. Он никогда не нарушал моих приказов... Ибрагим подошёл к женщине и фыркнул за её спиной. — Только пока те были ему выгодны. — Что ты сказал? Паргалы оставил её слова без ответа и, нахмурившись, сделал несколько шагов к богадельне. — Что-то не так, — сказал он напряжённо и резво обнажил ятаган. Вслед за ним это сделали и конвоиры, и Бали-бей. — Госпожа, оставайтесь здесь. Хюррем попыталась поспорить, но Фахрие-калфа, бледной тенью следовавшая повсюду за госпожой, робко остановила её за рукав платья и отрицательно покачала головой. Поджав губы, Валиде Султан позволила решить дело мужчинам. Ибрагим вместе с Имрамом-агой и Бали-беем вошли в здание. — Именем Всевышнего Аллаха… — задохнулся от ужаса начальник тюрьмы, едва удержавшись, чтобы не зажать себе рот рукой. — Кто… Какой дьявол мог устроить это? Перед ними распростёрлось полотно из чёрной запёкшейся крови, на котором возлежали множественные тела умерщвлённых стариков, мужчин, женщин и детей. Все в лохмотьях. Это были нищие, пришедшие сюда за милостыней и пищей для выживания. Ибрагим посмотрел на Шахина-агу. Тот едва сдерживал дрожь в теле и рвотные позывы. И он, и остальные воины на своём веку повидали немало ужасов из-за постоянных войн, но такая жестокость не могла не отозваться ужасом. — Спуститесь вниз. Здесь ещё есть нижние этажи, — приказал Паргалы глухо и указал на лестницу в дальнем углу. — Проверьте там всё. Шахин-ага был в таком шоке, что не нашёл в себе сил спорить и просто молча направился туда с остальными янычарами, в чьих мыслях в кои-то веки наступила могильная тишина. Которую прервал только оглушительный женский вопль. Ибрагим повернулся и увидел Хюррем, зажавшую себе рот обеими трясущимися ладонями. По выражению ужаса, застывшему в её округлившихся глазах, можно было понять, что у неё едва сердце не остановилось. — Госпожа, вам не стоило приходить сюда. Ваши глаза не должны это видеть, уходите, — мягко попросил её Ибрагим, направившись к султанше. Её всю трясло. — И что? Где заговорщики? — Имрам-ага опомнился от своего шока и ткнул в спину Догана. — Куда ты нас привёл? — В мышиное гнездо, — глухим голосом отозвался Доган. — Вы ж хотели найти его. Вот, любуйтесь. — Здесь должны были быть заговорщики, жалкий червь, — зловеще надвинулся на пленника Ибрагим, прокручивая ятаган в мощной руке. — Откуда здесь море крови и тела невинных? Доган хищно сверкнул глазами на Паргалы. — Это всё тебе за предательство воздаётся, греческий кафир. Взволновал ты воды, чтобы выслужиться перед ведьмой, предал память нашего благословенного шехзаде — так получи! Малкочоглу схватил пленника за локоть и ловким движением выкрутил ему истерзанную, и без того выломанную руку за спину. Доган захлебнулся громким, жалким воем. — Ещё раз твой грязный рот исторгнет оскорбление в адрес Валиде Султан, и прежние пытки покажутся тебе щекоткой. — Что здесь случилось? Где заговорщики? — обманчиво спокойно спросился Паргалы. Доган захныкал, рыча проклятия и мольбы. — Здесь они! — вымученно выдавил он. — Здесь... безвинные... женщины... дети... старики... все они — изменники! Вот они, да! Враги отродья шайтана на троне — невинные правоверные мусульмане! — Доган повернул голову и вонзился в Хюррем заплывшими от побоев щёлочками, что у него были вместо глаз. — Ну же, смотри на них, ведьма! Смотри! Смотри и умойся их кровью, чтоб омолодиться! Хюррем в ужасе уставилась на пленника, не в силах выдавить из себя ни звука. Доган что-то ещё промычал, а затем разразился хохотом, показывая, как он доволен спектаклем, что разыграл. Затем он осторожно покосился на Ибрагима Пашу, как бы спрашивая, достаточно ли он убедителен для драгоценного Паши Хазретлери. — А ты, паша... — только и успел вякнуть свою последнюю «реплику» Доган, прежде чем рот его наполнился собственной кровью. Ибрагим стряхнул с ятагана кровь на землю и брезгливо поморщился, глядя на кульком упавшее тело. Малкочоглу нахмурился. — Вы не имели права лишать жизни ценного пленного, Ибрагим Паша. Паргалы уставился на него со вселенской скукой во взгляде. — Его ценность исчерпала себя тогда, когда его паршивый рот посмел... Раздался свист. И тут же часть лежащих на полу постояльцев богадельни «восстала из мёртвых»: откинув капюшоны, они обнажили кинжалы и бросились на Хюррем, Ибрагима, Имрама и Бали-бея с их двойкой оставшегося охранения. — Это ловушка! — закричал Бали-бей, обнажая оружие. — Уведите Валиде Султан, скорее! — Госпожа!!! — возопил во всю глотку Ибрагим, когда увидел рядом с ней, всего в одном жалком метре, одного из убийц — «убиенного», который выглядел наиболее мёртвым из всех всё это время. Ахнув, Хюррем повернулась в тот момент, когда над ней сверкнул острый, несущий смерть кинжал. Инстинктивно зажмурившись, она закрыла лицо руками и сжалась в комочек, ожидая, что лезвие пронзит её плоть и безжалостно рассечёт от сердца до пупа, но ничего не произошло. Вместо этого она почувствовала стальные объятия, после чего под тяжестью чужого тела полетела вниз, больно ударившись об землю и кашлянув от вышибленного воздуха. Ужас сковал её лёгкие, и она почувствовала, что её буквально парализовало. Открыв глаза, она увидела перекошенное от боли лицо Ибрагима. А затем — кинжал, воткнутый в его бок по самую рукоятку. Затем кровь плеснулась из его рта, окрасив ей платье, и Хюррем закричала его имя. Взметнулись и схлестнулись в смертельной схватке ятаганы, закружились в кровавом вихре сцепившиеся янычары и заговорщики, коих становилось меньше с каждым искусным взмахом сабли Бали-бея. На звук слетелись и вернувшиеся с нижних этажей бостанджи Шахина-аги, и через несколько долгих мучительных минут кровавой битвы всё было кончено. Всё, кроме ужаса Хюррем Султан, на руках которой истекал кровью Паргалы Ибрагим. Хрипел, стенал с широко распахнутым от боли ртом. И неотрывно смотрел ей в глаза, будто пытаясь этим что-то ей сказать. — Береги… Повелителя… от Аяза… Паши… — прохрипел он напоследок и, закатив глаза, выдавил предсмертную молитву, пока не лишился чувств. — Нет Бога, кроме Аллаха, и Пророк Его…