Девчонка

Краткий миг удивления сменяется едва ощутимым раздражением: она ведь говорила Арси, чтобы та лежала. Слушать её, как и ожидалось, не собирались. И это злит — она привыкла контролировать всё, но не может этого сделать с одной женщиной. Она может контролировать шлаковых инсектиконов, но Арси ей не подчиняется. А Эйрахнид ненавидит бессилие. Потому и злится так сильно, видя, что её не слушают, хотя объективно она права. Хотя Арси всегда «перлась против течения», из-за чего и попадала в неприятности, рискуя собой. Эйрахнид делает быстрые шаги к автоботке, хватая за плечи — но не позволяет себе утащить женщину на кровать. Это будет слишком грубо и рана может открыться. Она только сжимает её плечи, пристально глядя в глаза. — Ляг, Арси, — фемконка сверкает глазами гневно, — пожалуйста. В ответ едва слышно фыркают, и Эйрахнид закатывает глаза — ну конечно, это ведь Арси. Но это упрямство начинает бесить. До покалывания в кончиках пальцев и лёгкой тряски лапок до хорошо слышного лязганья. И это неожиданно действует: женщина уходит к постели, ложась на неё. Сама же фемконка чувствует желание высказать ей всё, что она думает — нет, не о ней — о её поведении. Потому что она больше не выдерживает. Потому что кто-то должен сказать это автоботке, раз уж она не слышит ничего и не собирается. Стул стоит на своём привычном месте. Женщина его и не убирала с тех солциклов, которые проводила около раненой Арси, сидя у её постели. Тогда она выглядела более беззащитной, чем когда-либо ещё. Даже в Академии такого не было. Неужели расслабилась, доверившись врагу? Нет, вряд ли автоботка могла думать об этом, находясь в опасном состоянии. Эйрахнид садится напротив Арси, закидывает ногу на ногу и смотрит на неё строго и с ощутимой жалостью; неуместное тепло спрятано в глубине лиловых глаз. Нет, ей не жаль автоботку, эта эмоция — лишь иллюзия. Арси жалость ненавидит, кому, как не ей, об этом знать — и потому это должно заставить её слушать, если конечно она до сих пор так же хорошо знает женщину. Помнится, и в бытность молодой девчонкой та не любила, когда её жалели. — Если о себе не думаешь, то подумай хотя бы о своём напарнике. Как думаешь, он будет очень рад, когда на базу притащат твой труп? Или твоя команда? Предположу, что, увидев тебя мёртвой, они будут в восторге. Как считаешь? — Эйрахнид начинает холодно и хлестко, глядя на Арси пристально, глаза в глаза. — Думаешь, ты бессмертная или можешь себе позволить так рисковать собой, зная, что есть вероятность попасть в ещё большие неприятности? Или так торопишься к Праймусу? А стоило ли тогда Тейлгейту, — она делает упор на это имя, — жертвовать собой, чтобы ты жила, а? Арси отводит взгляд и впервые за время, когда она при каждом удобном случае напоминала об этом, Эйрахнид не чувствует торжества, видя в голубых глазах отблески боли. Но от своей линии она не отступает, продолжая говорить. — Стоило ли ему бросаться тебя спасать, раз сейчас ты не дорожишь собственной жизнью? Стоила ли его жертва твоей безответственности, ответь мне? Арси поджимает губы — фемконка знает этот жест: так она пытается скрыть то, что задета. Значит, слушает её внимательно. — ... Сколько ему было, когда он погиб — за тебя?.. — Заткнись!.. — Арси вскакивает на ноги, сжимая руки в кулаки и Эйрахнид хмурится — всё же перегнула палку. — Сядь, пожалуйста. Я имею в виду, что тебе стоит больше думать о своей безопасности. Иначе, стремясь защищать других, ты причинишь им же больше боли своим исчезновением из их жизней. Арси тяжело дышит, глядя на неё, но садится на кровать, ложась обратно под одеяло. Эйрахнид может лишь догадываться, что она чувствует сейчас, но в одном она уверена — это явно не что-то приятное. Впрочем, сейчас, упоминая первого напарника Арси, она не преследовала цели уязвить, задеть побольнее — лишь сделать упор на то, что автоботка делает то же самое, что и её первый напарник. Забывает о себе, думая о других. Но несмотря на это, у неё всё равно вырывается тихое: — ... Извини... Арси не двигается, не реагируя на её слова. Ожидаемо. Как и то, что фемконка видит чуть вздрагивающие плечи. Снова хочется броситься на защиту от боли, как в прошлом, но Эйрахнид давит это желание, поднявшее голову из-под корки крови и кислоты. Автоботка должна справиться с этим сама. Но тонкое одеяло на её плечи всё равно опускается — это всё, что она может сделать. И ей... Пусть и не хочется признаваться в этом даже себе, но хоть она и не чувствует вины за убийство Тейлгейта — она делала то, что должна была, — но чувствует вину за то, что причинила бывшей подруге этим боль. Лишь за это — и вина скребется где-то в углу Искры, скрытая за пренебрежением, презрением и насмешками. Так проходят ещё три солцикла — они молчат в основном. Общаются редко, лишь по делу. «Доброе утро», «Где достать тарелку?», «Ляг на кровать, хочу осмотреть рану», «Спокойной ночи», «Полежи, пожалуйста, смирно», «Снова кошмар приснился?» — вот и все фразы, которыми они обмениваются. Когда Арси снятся плохие сны, она просыпается с криком. Фемконка уже привыкла к этому, как и к тому, что не проснувшаяся до конца женщина цепляется за неё, стоит ей лишь приобнять — почему-то в такие моменты хочется быть рядом. На четвёртый солцикл Эйрахнид вновь осматривает затянувшуюся рану, хмурясь — автоботка не спорит и не сопротивляется. Вот и всё. Уже можно её отпускать, зная, что добраться до своих женщина сможет: она починила её комлинк. Не хочется отпускать её. Знание, что они всё равно вернутся на свой путь врагов после этого, слишком сильно режет Искру, до боли её сжимая, а в носу почему-то щипет, будто перед подступающими слезами. Перед глазами всё начинает плыть. — ... Будь... Осторожна... — голос тихий и, слава Праймусу, не дрожащий. Арси едва заметно кивает, открывая дверь и собираясь выйти. Шаг — и она исчезнет. Шаг — и она забудет о тепле и спасении. Эйрахнид поддаётся импульсу Искры, нагоняя её и крепко обнимая со спины — как тогда, в Академии. Автоботка замирает, и, кажется, едва заметно мягко улыбается. Это длится лишь два клика, по истечении которых женщина явно нехотя отпускает Арси. Слишком было сейчас спокойно — но на покой они не имеют права; уж точно не на войне. Арси уходит — а в доме остаётся её едва ощутимый сладковатый запах, к которому Эйрахнид успела привыкнуть. Сирень. Теперь уже точно всё закончилось.