"это то, чему я тебя учил?"

— И зачем ты это всё ей говорил? Тон Бергича звучал холодно и раздражённо, словно он учитель, а Меглин — нашкодивший школьник. — Мне казалось, я должен успеть… Руки майора сплелись на животе. Глаза его смотрели в одну точку, а сухие губы слишком часто сжимались. — Знаешь, Родион, — с неожиданным упоением начал врач, — я, конечно, знал, что ты особенный, но чтобы настолько… — тёмные глаза сыщика удивлённо уставились на товарища. — Твоя психика по всем показателям не подавала особых надежд, но… ты даже сам себя перехитрил. — Повоюем ещё, — хрипло ухмыльнулся Меглин, усаживаясь на койке. — Думаешь, перегнул? Бергич лишь пожали плечами. Не он один не мог догадываться о том, что творится внутри Есени. Сама она с трудом могла определить, что сломило её больше: «воскрешение» наставника или её сломленные ожидания. Вечно холодный и непонятный Меглин вдруг такой нежный и… любящий. Стеклова не знала значения слова «любовь». Она знала, что есть «похоть», что движет ею, когда она напугана, и отличит наверняка чувство голода. Но не любовь. Для неё это просто слово. Слово, которое она не умеет произносить. Девушка гуляла по заброшенным комнатам завода, перебирая руками короткие волосы. Эти комнаты пахли им, пахли их сексом и его забродившим вином. На столе раскиданы бутылки, а в душе капает непочиненный кран — всё было точно так, как было при Нём, но только без Него. Есеня тяжело вздохнула и опустилась на кровать. Где-то снизу были его вещи, последние заметки и рисунки… где-то там, в другом мире. Она не хотела его впускать сюда снова, боялась, что его уничтожат воспоминания и тягость атмосферы, но теперь жалела, что не пустила его домой. Холодная комната, оборудованная для «задержания» Меглина была пустой: в ней не было воспоминаний и его запаха, ведь здесь было лишь тело. Пустое, бездушное, не Меглина. Осмысловская ещё долго скиталась по заводу, прежде чем отыскала то, что задержало её в этих бетонных стенах на долгие часы. На рабочем месте Меглина было непривычно чисто: никаких бутылок и кактусов, что покрывали все поверхности его остального жилища. Подозрительная папка лежала прямо посреди стола. Есеня не замечала её прежде, а стало быть, появилась она тут совершенно недавно. Но как? Дрожащими руками девушка прикоснулась к холодному картону. Она ждала чего угодно, но не того, что увидела. Папка состояла лишь из её фотографий. Прошлогодних и тех, что были сделаны месяц назад на отдыхе с дочерью. Стеклова не верила своим глазам. Ярый ненавистник любой техники сталкерил её повсюду? Для чего это ему нужно? Папка пахла одеколоном Меглина и его вечным перегаром, от которого начинает воротить. Но отчего-то сейчас этот запах щекотал душу приятными воспоминаниями, что следователь топила в алкоголе на протяжении последних месяцев. — Куда? Бергич выхватил из рук товарища бутылку настойки. — Ты где её вообще взял? — Ну я же сыщик! — Меглин легко запрыгнул на кровать и взгромоздился на ней, точно ворона на ветке. — Родион, брось свои выходки… — Не могу, — с прыжка плюхаясь на кровать, протянул майор, — с кем же я тогда останусь? — Ты слишком резко начал… Опасения Бергича развеялись, когда Родион мастерски расправился с охраной, что норовила снять его с решётки на окне, когда майор душевно пел пошлые частушки, поставив на уши чуть ли не всю больницу. И если до Меглин брал физической силой, то сейчас он умудрялся просчитывать ходы, насмехаться над неповоротливыми охранниками и испытывать явное моральное наслаждение от своего превосходства. Психи таких чувств не испытывают. Они вообще их не испытывают. Меглин отвоёвывал свою свободу не долго — уже спустя полчаса товарищ сдался и пообещал его отпустить домой, как только все анализы будут в норме. После непродолжительной беседы стало ясно, что сыщик помнит всё, и даже то, что следовало бы забыть. — Поразительно… ты первый пациент в моей практике, который может вот так. — Из человека в овощ и обратно? — Улыбка Родиона выглядела вполне убедительной. — Но что делать, если это просто ошибка? — Никакой ошибки быть не может. Бергич смотрел в больничную карту и не верил тому, что видит прямо сейчас перед собой. Будь он профессор, его докторская носила бы название: «Из человека в овощ и обратно». — Завтра… всё завтра… Родион несколько расстроился, что его выписка затянулась, но не настолько, чтобы отказаться от свежей выпечки в больнице. Отличный повод задержаться здесь подольше… Есеня приехала домой в ужасном настроении. Женя молча встретил её взглядом. Отведя глаза, он уступил жене дорогу, не желая ввязываться в ссору. Было ясно, что загадочное возвращение Меглина не оставит в покое их семью и рано или поздно это закончится тяжёлыми разговорами и изменами. Девушка не заметила вежливого жеста со стороны мужа, молча прошла мимо. В детской было свежо и тихо. Дочь спала, крепко обнимая зайца. — Откуда эта игрушка? — Озадаченно спросила Стеклова у мужа, что появился за спиной. — Я хотел это спросить у тебя… Лицо Жени отражало всё, что происходило внутри него. Он даже не пытался обманывать и обманываться. «Он тебя не получит» — говорил его взгляд. «Ты будешь моей!» — твердили его руки, что коснулись хрупких плеч. — Купила и забыла, наверное, — беспечно отмахнулась Есеня, стараясь не выдавать волнения. Папка… заяц… откуда все эти вещи? Стеклова и правда слишком рассеянна, но не настолько, чтобы не сопоставить двух очевидных вещей: и папка, и заяц оказались тут недавно и были кем-то занесены. Месяц назад о Меглине было известно лишь одно — черточка между двумя датами, и вряд чересчур педантичный отец допустил бы такое, что Родион всюду следовал тенью за его дочерью. Всё было где-то рядом… рядом, но неуловимо. Словно это ускользало от неё, не позволяя поймать. — Ты… меня… не… поймаешь… Слова произносились отчётливо. Каждое впечатывалась в кафель в ванной. Это он притащил игрушки и папку! Ведь только сейчас Есеня вспомнила, что папка была медицинской и заведена на Меглина Родиона Викторовича и гласила, что… Узнать, что же было написано на папке было уже невозможно — папки на столе не оказалось. Бессонная ночь давала о себе знать. Едва девушка оказалась в жилище Меглина, как повалилась от усталости на кровать. Отчего-то такая большая и просторная, она сейчас вдруг давила. Внутри всё сжималось лишь от воспоминания её первой ночи в этом «доме». — К чёрту… Сухие губы коснулись бутылки, и девушка скоро потерялась в мире грёз и фантазий. Её не волновало ничего: ни дела, ни дочь, ни муж, ни даже Меглин, появившийся на пороге…