groomed for revenge

      Не было ничего другого, что могло бы приблизить его к ощущению полной эйфории.       Запах крови, потной кожи и дешёвого дезодоранта; звук сжатого кулака о мягкую плоть, о твёрдые мышцы и кости, хрустящие под сильным давлением; шум толпы, близость извивающихся тел. Крики, насмешки, оскорбления. Ощущение липкой крови между пальцами, размазанной по коже. Эйфория.       Чонгуку это нравилось.       Он полагал, что всё это делает его немного сумасшедшим. Кем-то, кого любой психиатр сочтёт клинически нездоровым. Он знал, что это так, и ему не нужно было медицинское подтверждение этому. Он знал, что слегка невменяем — нестабилен. Было бы ли ему до этого дело? Абсолютно никакого, как и окружающей его толпе. Никто за пределами ринга не осмеливался задавать ему вопросы. Кто в здравом уме подошёл бы к нему, действующему грёбаному чемпиону, и спросил, а стоит ли ему всё это делать? Если он здоров? Психически стабилен? Ни один. Он был их чемпионом, независимо от того, отличался ли этот клуб от того, в котором он был прошлой ночью.       Слава об успехе распространяется быстро, слухи о поражении ещё быстрее, и Чонгук знал, что как только он переступит порог любого ночного клуба, все глаза будут устремлены на него — жаждущие шоу, которое, как знал каждый, он обязательно устроит. Они знали его, знали его имя и знали, на что он способен. Но что ещё важнее, они знали, что ему это нравится. Они знали, что он жил ради этого, что он жаждал этого запредельного уровня адреналина и тестостерона в крови больше, чем любого наркотика.       Ощущение голых суставов пальцев на чужой коже.       Удар такой сильный, что он чуть не сломал чью-то челюсть и выбил несколько зубов из десны — вот, чего он жаждал. Это то, что ему было нужно.       Если бы ему не было стыдно признаться, он бы сказал, что это его возбуждает. Странным мазохистским образом. В те мгновения, когда он ощущал на языке привкус железа, облизывая губы и наблюдая, как противник падает на колени, его кровь хлещет изо рта или носа, а рёв толпы мощным потоком разносится отовсюду — вот тогда он чувствовал себя лучше всего. Когда его противники смотрели на него, как все остальные; глаза слегка опущены, но всё же слишком гордые, чтобы опустить взгляд полностью, с отвисшей челюстью и вздымающейся от напряжения грудью, мускулами, перекатывающимися под ушибленной кожей. В эти моменты он чувствовал себя хозяином мира.       Как грёбанный король.       На самом деле было странно, ведь именно то, что доставляло ему столько боли, было тем, что заставляло его чувствовать себя так хорошо. Чонгук сделал глубокий вдох, чувствуя затхлый запах ночного клуба. Он нещадно врезался в нос, пах дешёвым алкоголем и свежей кровью. Удовольствие пробежало по его телу, согревая изнутри сильной дрожью. Ему пришлось закрыть глаза на пару секунд, чувствуя головокружение, которое, как он знал, было вызвано явно не ударами. Нет, это было что-то другое, то, что как он знал, любой другой описал бы, как возбуждение; покалывание по коже, желудок сжимается от удовольствия, дыхание тяжёлое и медленное, пальцы дрожат.       Сегодняшняя ночь обещает быть хорошей. Он чувствовал это.       Он медленно облизнул пересохшие губы, моргая, когда радостные возгласы вокруг него постепенно затихли, превратившись в приглушённые ругательства и пронзительные смешки. Кто-то протиснулся мимо тел рядом с ним, чтобы помочь его противнику подняться на ноги, рыча проклятия в сторону Чонгука, который лишь широко улыбнулся в ответ. Он повернул голову в сторону диджея, глаза которого были закрыты солнцезащитными очками. С тяжело вздымающейся грудью он наблюдал, как стробоскопические огни отражаются в тёмном пластике, а губы удовлетворённо подёргивались, когда его собственное имя гремело в динамиках. Победа. Вместо того, чтобы подняться на трибуну, как ожидалось, он предпочёл уставиться на покрытую пятнами крышу, затуманенную искусственным дымом. Юноша вздрогнул, когда адреналин тяжёлым раскалённым камнем осел у него в желудке.       Действующий чемпион.       Он ещё раз облизнулся. Он знал, что выглядит гордым, даже высокомерным, но есть ли у него хоть одна причина скрывать это сейчас? Точно нет. Да и зачем? Он был их чемпионом, добившимся этого благодаря тяжёлой работе над собой, природному таланту и всей этой окружающей его ненависти. Так разве ему было неправильно наслаждаться этим? Это было то, ради чего он жил, в конце концов. Он хотел, чтобы все смотрели на него с благоговением и отвращением, чтобы они проклинали его и целовали его ноги, когда будут вынуждены признать, кто он такой и что он такое.       Боец.       Воин.       То, что даже отец не мог сломать и отобрать у него. То, что было выгравировано в его душе с самого первого вздоха. Он хотел, чтобы они увидели, и он хотел, чтобы они испытали такое же волнение, что и он, чтобы они тоже однажды нашли в себе смелость выйти на ринг и сразиться с ним.       Чтобы он снова смог победить.       Кто-то цепляется за его руку, останавливая процесс натягивания брошенной наспех футболки перед боем; кто-то с острыми ногтями и сладко пахнущими волосами. Кто-то совершенно не в его вкусе, хриплое хихиканье слишком страстно, чтобы Чонгук задумался об этом. Он не смог сдержать раздражённого щелчка языком, мысленно поблагодарив громкую музыку диджея за то, что она заглушила этот звук. Он не хотел, чтобы люди думали, что он мудак, ведь на самом деле это было не так. Нет, на самом деле Чонгуку нравилось считать себя настоящим джентельменом. Джентельменам тоже нужно было личное пространство и время, особенно когда они делали то, что только что сделал Чонгук. Ему хотелось успокоить своё тяжёлое дыхание, прежде чем он сможет даже подумать о разговоре с другим человеком.       Чонгук почти жалел их, безмозглых фанаток, которые окружали его и остальных, обнажавших свою душу почти каждую ночь. Не то чтобы он был знаменитостью. То, что он делал, было незаконным, и он хотел сказать им это, но потом приходило осознание того, что на самом деле они были там не для него. Они были похожи на него — зависимые от острых ощущений, от адреналина, делая всё возможное, чтобы достичь своего пика.       Он изо всех сил старался мягко улыбнуться, мягко отстраняя руки девушки от себя под предлогом «сначала мне нужно подышать свежим воздухом», надеясь, что она поймёт. Девушка посмотрела на него озадаченно, почти удивлённо, и что-то в её глазах кричало о том, что она совсем не понимает сказанных слов. Её зрачки были настолько расширены, что Чонгук не мог даже различить цвет её глаз. Яркий румянец выступил на её щеках, распространившись по шее к обнажённой ключице, и юноша с трудом справился с непреодолимым желанием закатить глаза.       Через несколько секунд она отпустила его, невнятно извинившись, прежде чем споткнуться и ухватиться за кого-то ещё, и Чонгук резко развернулся, чтобы выскочить из толпы, прежде чем кто-то ещё успеет схватить его. Не прошло и минуты, как диджей взял под контроль вечеринку под хриплый крик; резкая электронная музыка на высокой громкости из повреждённых динамиков взорвала зал.       — Знаешь, — промурлыкал Югём, как только юноша подошёл к нему, и выдохнул дым через плотно сжатые зубы, запрокидывая голову от удовольствия. — Однажды ты влезешь в настоящее дерьмо, знаешь?       Чонгук подавился смехом, осторожно разминая больные плечи и падая на барный стул рядом со своим другом. Его единственным другом. Его лучшим другом. В любом случае, единственным настоящим другом.       — А ты нет? — возразил Чон, облизывая губы, в предвкушении принимая «Сазерак» от бармена. Это был достаточно сильный коктейль, способный заглушить боль в его теле за считанные секунды, несмотря на его внешний вид. За ним последовала маленькая рюмка, которую бармен вручил ему, подмигнув. Брови юноши вопросительно приподнялись, когда он сделал первый глоток своего напитка. Виски и остатки абсента были острыми на языке.       — За счёт заведения для победителя, — объяснил бармен, широко ему улыбнувшись, прежде чем перейти к следующему клиенту. Чонгук ухмыльнулся ему в след, слегка отсалютовав, когда он снова посмотрел в его сторону. Он был симпатичным, без сомнения, и юноша поймал себя на том, что снова облизывает губы. Музыка разрывала помещение, сотрясая грудную клетку, делая слова Югёма слегка приглушёнными.       — Я никогда не говорил, что не буду, — Югём наклонился, чтобы хлопнуть его по плечу, широко улыбаясь. Он сделал долгую затяжку и закатил глаза, выдыхая дым и молча передавая тлеющую сигарету Чону.       — Я просто говорю... — он указал на Чонгука, делающего небольшую затяжку. — Что ты увяз в этом гораздо глубже, чем я.       — Чушь собачья, — фыркнул Чон на выдохе, глядя, как дым рассеивается в воздухе. — Тебя уже арестовывали.       — Ты можешь так говорить только потому, что у тебя есть способ этого избежать, — поддразнил Югём, высунув язык изо рта. Чонгук бросил на него короткий взгляд, прежде чем оттолкнуть его. Друг ничего не имел в виду своим комментарием, юноша знал это, но чувствовал, как внутри всё неприятно сжалось.       Он не знал всей истории взросления Чонгука, который не осмеливался рассказать это кому-либо, но Югём знал достаточно, чтобы понимать, что у него определённо никогда не было способа этого избежать. Юноша прекрасно осознавал тот факт, что он говорит всё это не для того, чтобы причинить ему боль намеренно. Просто у его друга была отвратительная привычка быть довольно небрежным в своих словах. Совсем, как и у Чона.       Вместо ответа Чонгук переключил своё внимание на танцпол, громкий смех Югёма смешался с музыкой. Но он всё ещё мог слышать его, лёгкость в его смехе, и не мог не улыбнуться. Чон сделал ещё одну затяжку, чувствуя, как никотин густеет и оседает на языке и горле. Он не мог злиться на своего лучшего друга, чувствуя его взгляд на себе ещё несколько секунд — изучающий, оценивающий его реакцию, прежде чем тоже переместить всё своё внимание на танцпол.       Крики по-прежнему были громкими, почти оглушительными — воздух кипел от возбуждения и остатков адреналина, густого и тяжёлого в воздухе. Если бы Чонгук высунул язык, он, вероятно, смог бы попробовать его на вкус; грубая атмосфера, возникающая только после хорошей драки — результат смеси тестостерона и адреналина. За свою жизнь юноша перепробовал много вызывающих привыкание веществ, наверное даже слишком много, но ничто не могло вызвать такое привыкание, как это чувство.       Каждую ночь проводился один бой — два, если повезёт — прежде, чем клуб был вынужден вернуться к обычному состоянию, подавая посредственный алкоголь под аккомпанемент потрескивающих динамиков. Все знали, что они приходят в эти подпольные ночные клубы не ради музыки. Они приходили для того, чтобы увидеть, как двое мужчин, иногда женщин, разрывают друг друга на куски, а затем начинают кайфовать. И Чонгук совсем не удивлялся тому, что чаще всего в такие ночи встречаются высококлассные диджеи. В конце концов, они получают в этих местах довольно приличную сумму денег.       Чон всегда думал, что это так глупо — не открыть полноценный бар в стиле бойцовского клуба. Мысль о посещении ночного клуба была бы гораздо более соблазнительна, если бы у них были регулярные организованные бои; если бы кто-нибудь сделал это, то заработал бы большие деньги. Но он слишком хорошо понимал и риски. Они должны быть постоянно начеку и быстрыми до прибытия копов, иначе клуб будет закрыт на всю ночь. Возможно, навсегда, если действительно не повезёт. Отец уже не раз вытаскивал его из драк из клубов, которые потом были прикрыты навсегда, но всегда не раньше, чем Чонгук наносил последний сокрушительный удар своему противнику.       Иногда он задавался вопросом, а не наблюдает ли за ним отец, спокойно стоя в толпе, скрестив руки на груди и пристально наблюдая за ним, как он делал это когда-то, когда Чону было четыре года и он впервые пытался научиться ездить на велосипеде.       — Ты почти проиграл ему, — хихикнул Югём, возвращая его к реальности и одновременно пытаясь поднять настроение. Он явно чувствовал себя виноватым за своё довольно глупое предыдущее замечание. Чонгук фыркнул и ткнул его кулаком в плечо, на что ухмылка друга стала ещё шире. Оба понимали, что сказанное Югёмом было ложью. У противника Чона не было ни единого шанса.       — Да никогда, — усмехнулся юноша, делая последнюю затяжку, прежде чем вернуть сигарету другу.       — Говорю тебе, однажды ты попадёшь в настоящую беду, — повторил Югём со смешком, но за блеском его глаз что-то скрывалось. Глубокая, тёмная правда, тяжёлая, как обещания, которые они дали, когда Чонгуку было восемь и Югём впервые увидел его синяки. Это было не столько предупреждение, сколько утверждение. Горькая правда, которую юноша пока не хотел признавать. На самом деле никогда не хотел. Как и всё остальное, что он не хотел признавать в отношении того, как впустую тратил свою жизнь.       Их глаза ещё несколько минут блуждали по толпе в молчании, пока Чон медленно потягивал свой «Сазерак». Затем он резко повернулся к Югёму.       — Ты знаешь, — он облизнул губы, чувствуя дымный привкус виски. — Ты не должен так беспокоиться обо мне.       Друг лишь фыркнул на это и чокнулся своим бокалом о чужой.       — Выпьем за это, — сарказм сочился с его языка, как конденсат, стекающий по стакану Чона.       — Ты что, мне не доверяешь? — юноша недовольна застонал.       — Нет, — прямо ответил Югём. — Никогда не буду, когда дело касается твоего отношения к себе.       Чонгук фыркнул сквозь смех. Громко и радостно.       — Ты говоришь, как моя мама.       — Спасибо, — подмигнул ему Югём, истолковывая данный комментарий, как комплимент, прежде чем сделать большой глоток своего напитка.       Чонгук что-то напевал себе под нос, в задумчивости вертя медную жидкость в своём стакане, прежде чем осушить весь напиток. Горло нещадно горело. Краем глаза юноша поймал взгляд бармена, который стоял в нескольких шагах от него, скрестив руки на груди и качая головой в явном неодобрении тем, как он обращался с напитком. Уголки губ Чона дёрнулись при виде этого зрелища.       Юноша с грохотом поставил стакан, стараясь не разбить его, прежде чем потянуться за рюмкой, чтобы опрокинуть в себя жидкость, нахмурившись от горького вкуса текилы. Какой бы дорогой ни была текила, она всегда будет отвратительной. Лениво вытерев рот тыльной стороной ладони, Чонгук бросил свой взгляд обратно на толпу.       — Я пойду потанцую, — объявил он после этого, слова были немного невнятными, поскольку адреналин уступил место очевидному пьяному состоянию, в котором он пребывал ещё перед боем.       — Иди и порви их, тигр, — задумчиво произнёс Югём, подняв бокал в безмолвном приветствии, когда Чонгук отошёл и легко усмехнулся.       Ткань его рубашки довольно неприятно тёрлась о кожу, прилипая к его неглубоким открытым царапинам и скользя по фиолетовым синякам, которые были там давно не из-за драки, в которой он только что участвовал. Но он мог притвориться, что они были именно из-за неё, и эта мысль заставила его счастливо улыбнуться. Ему это нравилось. Жжение. Он любил это, ведь это позволяло чувствовать себя живым. Чонгук сделал глубокий вдох и позволил толпе поглотить себя.       Подобно водовороту, толпа засасывала в себя всё глубже и глубже, пока не осталось ни одной возможность сбежать, пока не осталось ничего другого, как просто позволить тянуть и крутить его, толкая и дёргая его за конечности и волосы силой тел, прижатых друг к другу на танцполе, пока всё не смешалось до того состояния, в котором Чон не мог сопротивляться. Ведь и не хотел. Он тоже любил это — ощущение горячих тел, прижатых к нему случайно или намеренно, горячие взгляды по его телу, расфокусированные и грубые. Музыка гремела из динамиков, звеня в ушах.       Горячее дыхание обдувало его обнажённую кожу, заставляя волосы на затылке встать дыбом. Воздух был влажным, липким и грязным, и он не хотел, чтобы это прекращалось.       И, Боже, как же ему это нравилось.       Было что-то необъяснимое в том, как музыка могла просто заставить его потерять весь контроль. Почти зверское чувство овладевало им, похожее на ощущение перед дракой. Он откинул голову назад, позволяя ей тащить его вперёд и двигать так, как ей заблагорассудится. Музыка была его лучшим другом и злейшим врагом одновременно, заставляя его извиваться и вертеться нечеловеческими способами, дёргая больные конечности и повреждённые мышцы до боли в такт мелодии.       Музыка и драки — вот, чем он жил и что любил.       Чонгук поймал себя на мысли о том, что это были самые близкие отношения, которые когда-либо были у него.       Борьба была чем-то сродни грубому любовнику, жестокому и суровому. Она заставляла его делать то, что обычно ему не нравилось, и делала с ним вещи, которые приносили больше вреда, чем пользы — вещи, ломающие и разрывающие его на части, пока он не превратится в груду костей и море крови. Чонгук не мог найти в себе силы вырваться, сказать «хватит» и уйти. Он продолжал идти на поводу, заманиваемый обещанием обожания и богатства.       Музыка же, напротив, исцеляла его. Она успокаивала его душу и зализывала раны, успокаивала жгучие отметины на теле и уме своими спокойными мелодиями и тяжёлыми ударами звуков. Она окутывала его, была подобна объятиям, тёплым и успокаивающим, покачивая его из стороны в сторону. Это заставляло его снова дышать полной грудой, а боль в мышцах угасать. Музыка всегда была с ним рядом, когда он нуждался в ней, независимо от обстоятельств.       Борьба пробудила в нём самое худшее, что-то первобытное и такое тёмное, что заставляло его чувствовать себя потрясающе. Музыка пробуждала в нём всё самое лучшее: смех, улыбку, способность любить и жить.       Чонгук знал, что не сможет жить без них.       Кто-то схватит его за бицепс, впиваясь пальцами в мышцу и возвращая к реальности. Он едва мог разобрать слова, которые ему кричали, что-то похожее на «молодец, парень» или что-то подобное, прежде чем музыка заглушила их. Чон не был уверен, но, тем не менее, он обнаружил, что ухмыляется, наблюдая с приглушённым интересом, как незнакомец притянул его ближе, прижав одну руку к его бедру, а другой зарываясь в волосы. Он не был уверен мужчина это или женщина, хотя на самом деле ему было на это абсолютно плевать. Пол того, кому принадлежали эти руки, не имел значения, пока они заставляли его чувствовать себя так хорошо. Ничто не могло сравниться с этим приближающимся чувством эйфории, пока чужие руки незнакомца, прижатые к его израненному телу, причиняли ему боль самым восхитительным образом.       Чонгук придвинулся ближе, заставляя своего партнёра сильнее прижаться к его грудной клетке, пестрящей фиолетовыми синяками. К счастью, как и в большинство вечеров, тот, с кем он танцевал, был слишком занят, чтобы действительно заботиться об этом, не делая ничего, кроме пары смешков и ухмылки на его движения, неправильно истолковывая и желая угодить ему. Юноше было почти стыдно за то, что он использовал их для своих нужд. Но мысль была мимолётной, и он громко зашипел от удивления, когда большой палец с силой вжался в довольно большую рану на правой стороне его грудиной клетки. Его голова откинулась назад в разреженном в воздухе, боль пронзила всё его тело.       Он едва слышал собственное дыхание из-за громкого баса музыки и бешеного биения собственного сердца. Всё это было так громко и безумно, но его заботило это в последнюю очередь, пока к нему прижимались чужие руки. Они скользили по его животу, груди и путались в волосах, как слепые, пытающиеся прочесть шрифт Брайля, эгоистично изучая его тело, потому что знали, что это было самое бóльшее, что они могли бы получить, и Чонгук ничего не делал, чтобы остановить их. Вместо этого он ухмыльнулся в случайном направлении, надеясь, что тот, кто стоял позади него, поймает его прежде, чем он поддастся этому чувству и обмякнет в чужих руках.       Он почувствовал, что Югём наблюдает за ним из бара, его весёлая ухмылка была едва видна сквозь толпу, но взгляд был напряжённым и диким. Чон мог заметить это за много миль, потому что знал, каково это, когда эти острые глаза смотрят на него, следя за каждым движением, как мать, наблюдающая за своим ребёнком. И это было смешно, потому что Югём был не лучше его. Он был просто немного осторожнее, но определённо не из тех, кто ругал бы Чонгука за его действия. Поэтому юноша повернул голову, чтобы посмотреть на него, растягивая губы в дерзкой усмешке, язык скользнул по его нижней губе в дразнящей манере.       Он видел, как Югём смеётся, запрокинув голову в изумлении, и этот звук был так знаком Чону, что он слышал, как он звенит у него в голове. Тепло разлилось в животе юноши, почувствовавшего странное удовольствие от того, что смог заставить своего друга смеяться. Он бы никогда не признался в этом, но его присутствие здесь успокаивало. Без него Чонгук действительно не знал бы, что бы он делал. Без него он бы пропал.       Его голова снова откинулась назад, шея болела в знак протеста, и он едва отметил твёрдую плоскость плеча, в который врезался затылком. Чьи-то сильные руки обвились вокруг его живота, а пальцы впились в повреждённые бёдра, пронзая его жгучей болею и обжигающим жаром. Чон вздрогнул и шумно втянул в себя воздух, замирая, внезапно не в силах пошевелить ни единим мускулом, только чувствуя, как бешено колотится сердце в груди. Только когда он почувствовал горячее дыхание на затылке, его губы изогнулись в кривой усмешке. Глаза непроизвольно закрылись, позволяя новому незнакомцу притянуть его ближе к себе, успешно отвлекая внимание от остальной части танцпола. Ему хотелось бы думать, что при этом все остальные разочарованно хмурились, глядя на того, кто стоял у него за спиной, но на самом деле все были слишком пьяны, чтобы понять, что произошло на самом деле.       Широкие руки скользнули вниз по его бёдрам, а ловкие пальца на мгновение помассировали больные мышцы, прежде чем двинуться вверх. Прикосновение к животу Чонгука было лёгким, но обжигающе горячим, тонкая рубашка никак не могла защитить его от этого давления. Чужие руки были уверены в своих действиях, знали, чего хотят, когда устроились на талии юноши, мягко вдавливая подушечки пальцев в чужую плоть. Чон снова вздрогнул, открыв рот в тихом удовлетворённом вздохе. Сильные руки разминали плоть над выступами бедёр юноши через тонкую ткань, усиливая и сводя боль к минимуму. Это заставляло его шипеть и вздыхать от боли и удовлетворения.       Чонгук вздрогнул и облизнул пересохшие губы, уголки рта приподнялись от восторга. Между пальцами незнакомца болталась сигарета, которую он заметил только сейчас, чувствуя, как дым клубится совсем рядом и щиплет ноздри. Юноша на секунду задумался, не боится ли незнакомец уронить её, и он уже почти решился спросить его об этом, но тут рука на правой стороне его бёдра двинулась вверх. Возможность была упущена.       — Привет, — вместо этого он ухмыльнулся, уверенный, что мужчина слышит его сквозь музыку. По крайней мире он думал, что это мужчина.       — Привет, — Чонгук вздрогнул, когда чужой глубокий голос пронзил его. Богатый, как дорогое вино. Определённо мужчина.       — Хорошая работа, — протянул мужчина, выдыхая дым, струящийся в мутном воздухе. Его пальцы глубже впились в талию Чона, вызвав ещё одно шипение.       Юноша слегка повернул шею, как раз вовремя, чтобы увидеть пару чужих губ, изогнувшихся в лёгкой улыбке вокруг фильтра. Чонгук снова облизнул губы и повернулся к мужчине лицом, руками немедленно притягивая его за петли ремня, чувствуя выступающие косточки бёдер и сухие мышцы под одеждой. Он был красив, с резкими чертами лица и тёмными манящими глазами.       — Спасибо, — выдохнул юноша, когда мужчина с лёгкой улыбкой принял его действия. Его рука переместилась с бёдер, чтобы прижаться к пояснице Чона. Дым был густой, но не неприятный — сигарета, несомненно, была дорогая. Чонгук повторил его действия и вдохнул остатки рассеивающегося дыма, нервно сжимая руками спину мужчины. Он действительно был великолепен. У юноши снова закружилась голова, он не мог думать ни о чём, кроме того, как сильно ему хотелось, чтобы эти руки были повсюду.       — Я видел тебя раньше, — признался мужчина после нескольких секунд, совершенно не обращая внимания на внутреннее смятение Чона. Чужой язык высунулся, чтобы облизать нижнюю губу, выглядящую такой же мягкой, как и его волосы. Юноша был уверен, что сойдёт с ума, если в ближайшее время не поцелует эти губы.       — Я тебя не видел, — огрызнулся Чонгук, потому что на самом деле был уверен, что не видел. Он ни за что бы не забыл такое лицо. Он бы запомнил эту острую линию подбородка и глаза, такие же глубокие, как и его — карие, как карамель или горячий шоколад. И этот голос, Боже.       Мужчина ухмыльнулся и сделал ещё одну затяжку, глаза его озорно блеснули. Чон снова вздрогнул, молча гадая, сколько раз он делает это в день. Затем незнакомец тяжело выдохнул, и юноша внезапно обнаружил, что ему всё равно, ведь он уже настроился на то, чтобы подобраться как можно ближе к чужому телу. Их бёдра довольно сильно стукнулись друг о друга благодаря сильной хватке Чонгука, музыка тяжело гремела совсем рядом. Было почти неловко чувствовать себя настолько нуждающимся в чьих-то действиях, но от этого осознания тепло собиралось в его животе. Это чувство распространялось медленно, скапливаясь внизу живота, вниз по бёдрам и паху, как невесомые ручейки дыма от сигареты. Его пальцы покалывало, когда он снова вдохнул — смесь алкоголя и пота уступила место табаку и какому-то тяжёлому одеколону, который, вероятно, был так же хорош на вкус, как и на запах. Это заставило Чона вздрогнуть, а губы раскрыться в резком выдохе, их бёдра снова столкнулись. На этот раз двигался не он, но это мало что значило, так как немного изменив положение своих бёдер, юноша резко прижался к чужому телу. Это вызвало у мужчины хриплый смешок, на что Чонгук снова потянул за петли ремня. Мышцы под его пальцами напряглись, заставив юношу прикусить свою губу.       — Я знаю, — ответил незнакомец через некоторое время, явно не торопясь продолжать разговор. Его глаза были раздражающе спокойными, когда он смотрел на Чона.       Как будто он испытывал его терпение, будто хотел посмотреть сколько времени пройдёт, прежде чем он наконец сорвётся, прежде чем его самоконтроль превратится в ничто. Если бы это был кто-то другой, Чонгук, скорее всего, ушёл бы в этот момент, но что-то заставляло его желудок сжаться от волнения. Чужие глаза, не отрываясь, поддерживали контакт, изучая расширенные зрачки юноши, готового захныкать, сжаться в комок и упасть на колени.       Но Чон был гордым человеком, и для того, чтобы преклонить колени в таком людном месте требовалось нечто большее, чем просто пристальный взгляд. Каким бы напряженным и притягательным он не был. Чем дольше он смотрел, тем отчётливее видел любопытство, смешанное с беспорядочной волной эмоций в карих глазах мужчины. Небольшая разница в росте заставила юношу чуть-чуть приподнять голову. Совсем немного, максимум сантиметр или два, но этого было достаточно, чтобы у него всё внутри сжалось от мимолётного удовольствия.       Мужчина ещё раз выдохнул дым, такой густой, что он почти материализовался перед ними, не давая Чонгуку возможности не вдохнуть его при следующем вдохе. Знакомый вкус никотина был тяжёлым на языке, желанным и более восхитительным при мысли о том, откуда он взялся. Ему немедленно захотелось попробовать ещё раз. Мысль о том, насколько они были близки, заставила юношу снова вздрогнуть всем телом, начиная с плеч и кончая пальцами ног. Мужчина, должно быть, почувствовал это, почувствовал, как его тело почти поддалось вперёд в непреодолимом желании быть ещё ближе. Его подозрения подтвердились, когда уголок губ незнакомца дёрнулся вверх, образуя очень довольную ухмылку. Чон на мгновение отвёл взгляд, чувствуя, как на щеках образуется румянец.       Это почти заставило его почувствовать себя ребёнком, разницу между ними — то, как был спокоен мужчина, в то время, как Чонгук не хотел ничего больше, кроме как сорвать с себя одежду и подчиниться. Незнакомец поднял сигарету, слегка приоткрыв рот, и поднёс её не к своим губам, а к губам Чона, молча предлагая ему последнюю затяжку, и юноша немедленно забыл о своём стыде. Он взял его без колебаний, без единого слова и нежно обхватил фильтр сигареты своими губами. Сохраняя зрительный контакт, насколько мог, ровный и твёрдый, медленно вдыхая никотин. Оглядываясь назад, можно сказать, что действие было слишком многообещающим для простого совместного выкуривания сигареты, но то, как слегка дрожали пальцы мужчины, было достаточно веской причиной для того, чтобы он не отступал. Дым заполнил его рот и лёгкие — обжигающий, но мягкий, определённо дорогой.       Его глаза закрылись, когда он выдохнул, кончики пальцев покалывало от лёгкого знакомого запаха табака. Часть дыма просочилась через нос, когда его дыхание дрогнуло, ещё больше затуманивая зрение. Он не сделал ничего, чтобы попытаться остановить последовавший за этим удовлетворённый стон, откидывая на секунду голову с закрытыми глазами и чувствуя распространяющееся покалывание по всему телу от приятного ощущения сильного никотина и чужих рук на своём теле.       Он не упустил низкого звука, рокотавшего глубоко в груди мужчины, звука, жутко напоминающего рычание зверя, заставляя кровь Чонгука вскипать, а пульс в паху стать ещё сильнее. Юноша открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как незнакомец медленно облизывает губы. Ему с трудом удалось подавить очередной стон, закусывая губу.       Тела на танцполе подталкивали их ближе к друг другу, затягивая в кажущуюся бесконечной толпу корчащихся под музыку людей. Мужчина небрежно бросил окурок на пол и аккуратно раздавил её носком ботинка. Или так думал Чон, ведь он не мог точно сказать, потому что его глаза не могли оторваться от идеального лица перед ним. Он почти забыл, что они всё ещё двигались под музыку, тело продолжало действовать инстинктивно, в то время как его разум блуждал в опасном горячем воображении. Ему довольно резко напомнили о реальности, когда кто-то налетел на него сзади, и он врезался в тело мужчины. На секунду юноша подумал, что это была тайно спланированная групповая договорённость, когда незнакомец поймал его и прижал к себе, с силой прижимая своё бедро между бёдер Чонгука. Он громко зашипел, закрыв глаза, и невольно потёрся о чужое тело.       Он слышал, как мужчина хихикнул, сжимая пальцы сильнее, но юноше было всё равно. Всё, о чём он мог думать — как нелепо он сейчас выглядит, будто четырнадцатилетний мальчик, впервые открывший порно. От этой мысли его охватил жуткий стыд, потому что всё, что сделал незнакомец — погладил его по спине и предложил сигарету. Но теперь с ощущением сильного бедра напротив пульсирующего паха, он почувствовал, что его разум пустеет. Чон прикусил губу, стараясь успокоиться и чувствуя, как щёки покраснели от стыда и предвкушения того, что последует дальше. Это уже было так хорошо, и он мог только представить, что произойдёт, если ему удасться остаться с ним наедине.       В попытке почувствовать себя более уверенно, юноша крепче обнял мужчину за талию. Их лбы на мгновение соприкоснулись, что вызвало у него тихий смешок и жгучую невидимую отметину на коже. Чонгук удовлетворённо ухмыльнулся, когда незнакомец позволил ему взять под контроль их ранее бессмысленное покачивание.       Он сделал небольшой вдох, прежде чем снова покачать бёдрами, на этот раз с большей уверенностью, чем раньше. Он осмелился быть уверенным только потому, что знал, что хорошо делает своё дело. Он делал это так много раз раньше и ни разу не упустил того, чего хотел. Сначала он увидел это по тому, как карие глаза опустились с его лица, чтобы посмотреть туда, где соприкасались их бёдра, а затем заметил чужой язык, показавшийся на влажных пухлых губах. Юноша почувствовал безошибочное ощущение эрекции, прижатой к внутренней стороне его бедра, заметной сквозь брюки мужчины. Чон торжествующе вздохнул, запрокидывая голову. Насколько было бы неловко, если бы он был единственным, кто стоял посреди переполненного танцпола с неистовым стояком? Чонгук был бы вынужден скрыть свою личность, если бы это произошло, поменять имя и переехать в Камбоджу. К счастью для него, это было не так, и он гордился тем, что был источником упомянутого напряжения. Кто бы мог подумать, что стояк может повысить самооценку?       Чон почувствовал, как тяжело втягивает в себя ещё один вдох, когда их бёдра сталкивались снова и снова, ошеломлённый интенсивностью каждый раз. Незнакомец двигался с предельным изяществом, будто стоял перед зеркалом и тренировался день и ночь, и всё же это было так непринуждённо. Каждый толчок бёдрами и движения рук были словно тщательно продуманы, а следовавшие за ними лёгкие щипки и сжатые до побеления пальцы на его теле казались такими же естественными, как дыхание. Это было так хорошо.       Очень хорошо.       У юноши болела челюсть — коренные зубы протестовали от постоянного давления, которое на них оказывалось. Это была небольшая попытка не выставить себя дураком и не скулить, пока чужие пальцы скользили по его животу и вверх по шее.       Слишком хорошо.       Чонгук снова почувствовал, как у него кружится голова, и провёл руками вверх по широкой спине, прижимая пальцы к выступающим лопаткам и чётко очерчённым плечам, прежде чем опустить руки на чужой затылок. Это была тщетная попытка сохранить самообладание, потому что, как только он почувствовал, что смог восстановить небольшой контроль над ногами, мужчина делал что-то новое, что посылало новые разряды удовольствия по всему телу и головокружительное тепло снова возвращалось.       Было жарко; то, как двигался мужчина: то, как двигались чужие тела, и настойчивая кривая усмешка, которая не угасала на лице незнакомца.       Всё это было так горячо, будто огонь опалял чувствительное тело Чона снова и снова, не давая ему времени вдохнуть полной грудью. Юноше не потребовалось много времени, чтобы его хрупкое самообладание рассыпалось в прах и выскользнуло из его рта в виде прерывистого отчаянного вздоха. Он хотел большего.       Чонгук закрыл глаза всего на секунду, но ему показалось, что прошла целая вечность. Он не мог сосредоточиться ни на чём, кроме ощущения длинных пальцев мужчины, бегающих по его спине, вниз по бёдрам и по талии, оставляющих незримые успокаивающие узоры. Чужие руки будто знали, чего хочет тело юноши, непрерывно сжимающего зубами свою нижнюю губу, превращая его в податливую груду мышц и громкого тяжёлого дыхания. Прежде чем он успел понять, что происходит, из его горла вырвался ещё один хриплый стон, когда руки мужчины, растянувшегося в довольной ухмылке, легли на его ягодицы. Чужая хватка была твёрдой и решительной, как и всё остальное, что делал мужчина, практически притянув тело Чона к своему собственному. Их бёдра столкнулись с такой силой, что у юноши вышибло весь воздух из лёгких и вызвало тяжёлый томный стон.       Чон почти уловил чужое дыхание, втягивая в себя воздух — смесь табака и мятной жевательной резинки с глубоким оттенком кофе и, возможно, виски. Это была такая жгучая смесь, что у юноши сдавило горло от желания большего. Ему так хотелось попробовать его на вкус, что его нижняя губа задрожала, а пальцы бесцельно вцепились в белую рубашку. Он снова обвёл взглядом лицо мужчины, разглядывая и запоминая все детали, насколько позволял увидеть тусклый свет. Ухмылка снова осветила чужое лицо.       При виде этого юноша почувствовал, как внутри скапливается низкое рычание. Яркие образы того, на что способны эти вечно ухмыляющиеся губы, проносились в его голове мощным потоком, мешая мыслить ясно. Они были так близко, так близко, что Чонгук готов был поклясться, что чувствует, как они касаются его подбородка. Но прикосновение было настолько мимолётным, что это могло быть всего лишь принятием желаемого за действительное.       Однако было то, что точно было реальностью — чужие пальцы, скользящие по его волосам, прежде чем сжать их и легко потянуть назад. Другая рука медленно переместилась с его прикрытой джинсами ягодицы, чтобы ухватиться за внутреннюю часть бедра, впиваясь пальцами так близко к тому месту, где ему хотелось, чтобы они были, но не так близко, как ему было нужно. Чон зашипел от разочарования и нахмурил брови, впиваясь недовольным взглядом в лицо напротив, на котором светилась широкая ухмылка.       Мужчина потянул за волосы вверх, из-за чего юноша был вынужден слегка приподняться на цыпочках, если хотел сохранить равновесие и последние крупицы своего самообладания. Длинные пальца уютно устроились на чужом теле, посылая волну за волной жаркого возбуждения через изувеченное тело Чонгука, зашипевшего от новых ощущений. Глаза его закрылись от блаженства, когда он подался вперёд, чувствуя, как всё его тело горит от желания. И только тогда ему пришло в голову, что он даже не знает чужого имени.       — Как тебя зовут? — выдавил он сквозь следующий тяжёлых вздох.       Он не был уверен — услышали его или нет, не получая ответа в течение довольно долгого времени. В ушах у юноши звенело — смесь музыки и криков людей ошеломляла, а голова кружилась. Дрожь в его теле медленно нарастала, заставляя слегка пошатываться, но Чон заметил, как мужчина облизнул губы, как будто принимая какое-то решение.       Юноша пошатнулся, когда мужчина сделал шаг назад, а его пальцы впились с удвоенной силой в чужое тело. Чонгук почти заскулил и испугался, что разрушил все свои шансы остаться с этим человеком наедине, но когда через пару мгновений хватка на бедре усилилась и его притянули ближе, он почти усмехнулся.       — Тэхён, — мягко ответил мужчина, и его глубокий голос был подобен бальзаму для ушей юноши.       Чон не мог сосредоточиться — его разум был затуманен, а зрение размыто, но он позволил имени слететь с языка тихим шёпотом. Юноша быстро заморгал, чтобы восстановить зрение, и слегка прищурился сквозь густой туман, стоявший в его глазах. Сделав это, он встретился с чужим взглядом — горячее желание и жгучая похоть томились в этих ореховых глазах. Чонгук втянул воздух, с трудом удерживая то, что, несомненно, было стоном в глубине его горла.       Ты мне нужен.       Ему очень хотелось произнести эти слова вслух, но он сдержался — слишком велика была его гордость. Было бы неловко, может быть даже страшно, если бы он позволил себе это сделать. Он мог бы напугать великолепного мужчину этими словами, и юноша остался бы наедине с жутким стояком и уязвлённым самолюбием. Он не мог этого допустить, вместо этого снова вдыхая тяжёлый воздух и зарываясь руками в волосы незнакомца Тэхёна, чтобы успокоиться. Пряди были толстыми и на ощупь казались шёлком — сравнение, которое часто используют, но оно было таким точным сейчас. Юноше удалось мягко усмехнуться, когда его большой палец скользнул по сильной скуле, прежде чем втянуть мужчину в глубокий поцелуй.       Конец.       Это не было взрывоопасно, нет, для него поцелуи никогда не были такими. Это было похоже на прикосновение к электрическому забору с минимальным напряжением. Он был недостаточно силён, чтобы заставить Чона вздрогнуть, но достаточно, чтобы всё его тело отозвалось лёгкой дрожью, начавшейся с прижатых друг к другу губ, затем к ушам, вниз по затылку и по спине. Это заставило его сжать бёдра и поджать пальцы ног, что определённо почувствовал мужчина.       То, как целовал Тэхён, было чудесно, но немного неуверенно — будто он хотел сначала испытать юношу и понять, не отступит ли он. Если бы он только знал, как Чонгук хотел этого, то не побоялся бы кусать чужие губы и тянуть за волосы, вызывая довольные стоны. Несмотря на это было действительно хорошо ощущать мягкие губы Тэхёна.       Затем, словно нажав кнопку, Чон почувствовал, как воздух вокруг них изменился, и резко вдохнул через нос. Рука мужчины схватила более длинные пряди волос на чужом затылке, слегка потянув назад. Этого было достаточно, чтобы прервать поцелуй всего на мгновение, позволив с разбитых губ юноши сорваться мягкому вздоху. Он не пропустил довольную улыбку Тэхёна; чужие глаза, блестевшие от возбуждения, прямо перед тем, как быть втянутым в новый поцелуй.       Затем появились зубы, которых так желал Чонгук. На секунду ему даже захотелось остановиться и извиниться за то, что сомневался в том, что мужчина даст ему то, чего он так хотел, когда из него вырвалось тонкое нытьё. Следующий стон был громче и сильнее в глубине горла, когда Тэхён прикусил его нижнюю губу, немного потянув за неё, прежде чем отстраниться с удовлетворённой улыбкой. Юноша облизнул губы и медленно выдохнул, пытаясь подавить в голове образы мужчины, с силой толкающего его на ближайшую твёрдую поверхность.       Тэхён ничего не говорил, вместо этого уставившись на юношу. Его взгляд был выжидающим с небольшим оттенком нерешительности. Чон мог только тупо моргать, пока его мозг работал медленнее, чем обычно. Затем, после нескольких довольно неловких секунд, он улыбнулся. Его пальцы сжались на горячей кожи шеи мужчины. Он хотел посмеяться над его нерешительностью.       Сначала юноша посмотрел на выражение лица Тэхёна, чтобы убедиться, что тот не принял его колебания за сожаление. Всё, что он увидел, был тот же горячий взгляд, что и раньше, пылающий ещё сильнее, когда он блуждал по всему телу Чона, почувствовавшего, как внезапный прилив нетерпеливой уверенности вскружил голову, и решительно двинувшись вперёд. Он не пропустил мягкого вдоха Тэхёна и напрягшиеся мышцы под пальцами, когда бесстыдно провёл языком по мягким губам мужчину, оставляя за собой слюну и пробуя чужую гигиеническую помаду без запаха на вкус.       Он также не пропустил рычание, вырвавшееся из груди Тэхёна, низкое и пугающее, явно указывающее на согласие с тем, что предлагал ему Чонгук. Юноша удовлетворенно ухмыльнулся, касаясь кончиком носа мужчины, медленно отстраняясь. Некоторое время они просто смотрели друг на друга, и ему потребовались все его силы, чтобы не содрогнуться от сильной ауры власти, которая исходила от широких плеч Тэхёна. Его глаза не отрывались от юноши, сумевшего дерзко подмигнуть ему, стараясь не терять ни минуты из-за своей растерянности.       В конце концов, время было драгоценно, поэтому Чон снова приблизился и просунул свой язык между губ мужчины, исследуя новую территорию с глубоким вдохом. Юноша знал, что он хорошо целуется, в конце концов, у него был большой опыт. Но Тэхён тоже был хорош. Очень хорош, и впервые Чонгук почувствовал, что наслаждается битвой за господство. Было захватывающе и волнующе думать о том, кто сдаться первым; кто будет тем, кто сложит карты и позволит другому взять инициативу на себя. Он почти забыл, что они были на людях.       Этот поцелуй был более грязным и возбуждающим, чем предыдущий, и не было лучшего способа описать, как это было. Чону всегда нравилось это, пусть это соответствовало его образу и напрямую влияло на все оскорбления, брошенные в его сторону. Шлюха. Но люди, которые осуждали его, явно не чувствовали скользкого тепла языка на своём собственном, иначе не посмели бы открыть свой рот и бросить что-то обидное в его сторону. То, как Тэхён прижимался к нему, было совершенно греховным, сильным и медленным, будто он хотел попробовать на вкус и дотянуться до каждого угла в чужом рту. Его язык пробежал по нёбу юноши, по зубам, потёрся о внутреннюю сторону щёк — Чонгук почувствовал, как у него подгибаются колени — каждый укус и посасывание губ приближали его к нирване. Поцелуй действительно был одним из семи чудес света, когда всё делалось правильно.       Губы мужчины были мягкими и сильными, а то как они двигались — медленно и страстно, глубоко и контролируемо. Чон снова отчаянно заскулил, собираясь сдаться, когда почувствовал, как чужие пальцы скользят по его челюсти и спускаются вниз по горлу, а большой палец слегка трётся о кадык. Из уголка его губ потекла тонкая струйка слюны, на что он не обращал особого внимания, пока пальцы на его горле не двинулись, чтобы размазать её по всему подбородку, после сжимая челюсть до боли и вынуждая отступить. Всё это было так непристойно, грязно и жарко, что Чонгуку хотелось засмеяться. Они всё ещё были на публике.       Тяжёлое дыхание заполнило пространство между ними. Юноша даже не пошевелился, чтобы вытереть свой скользкий подбородок, потому что он был уверен, что Тэхёну это тоже нравилось. Нравилось то, как это было грязно. Не то чтобы мужчина выглядел менее растрёпанным. С блестящими от слюны губами и красными синяками, поставленными зубами Чонгука. Он почувствовал прилив гордости от осознания того, что сделал их такими красивыми и манящими. Они практически сияли, несмотря на тусклое освещение клуба. Чон провёл по ним указательным пальцем, наслаждаясь тем, как тяжёлое дыхание горячим потоком выходит из чужого рта.       Тэхён медленно попятился, бросая последний тяжёлый взгляд, и повернулся спиной, чтобы пройти через толпу к выходу. Чон облизнул губы, глядя ему вслед. Ему не нужно было ничего говорить, потому что юноша и так знал, что он имел ввиду. Кроме того, он ждал этого ещё с тех самых пор, как впервые встретил этого красивого мужчину. Чонгук бросил быстрый взгляд через плечо, быстро ища глазами Югёма, чтобы каким-то образом дать ему понять, что уходит, но друга нигде не было видно. Юноша слегка нахмурился, но пожал плечами сам себе, прежде чем поспешить за Тэхёном, не желая, чтобы он потерял его.       Свежий воздух приятно освежал разгорячённую кожу. Чон сделал глубокий прерывистый вдох, уверенный, что на улице при правильном освещении выглядит ещё более растрёпанным, чем внутри клуба. Он чувствовал, как на щеке расцветает синяк — нежная кожа ещё не полностью зажила после драки, которую он пережил прошлой ночью. Его волосы торчали в беспорядке, а на подбородке всё ещё была слюна, липкая и быстро засыхающая из-за ночного ветра. Пот покрыл его спину и пах, отчего его джинсы и футболка стали влажными и прилипали к коже.       Он чувствовал себя отвратительно, и всё же не мог не наслаждаться этим чувством. Это было грязно, как и то, как Тэхён смотрел на него. Именно так, как он и хотел.       Чонгук провёл рукой по влажным волосам и попытался успокоить бешено бьющееся сердце в своих висках, бросая короткий взгляд на мужчину, почти удивившись, что тот делает то же самое. Он выглядел так, будто снова задумался — покрасневшие губы слегка надулись в его странно привлекательной манере. Юноша не был уверен, что он будет таким красивым, увидев его в клубном освещении, которое могло с лёгкостью обмануть. Но даже горящие уличные фонари не могли сделать его черты уродливыми, как бы они не старались. Мужчина был великолепен.       А ещё была аура чистой власти, окружающая его, исходящая от всего его существа, даже когда он ничего не делал, а просто стоял там, быстро листая что-то в своём телефоне. Чон был чрезвычайно заинтригован, не в силах оторвать свой взгляд от слегка освещённого лица Тэхёна. Его одежда была простой — чёрные брюки и белая рубашка на пуговицах — наряд, который обычно не привлекает никакого внимания. В конце концов большинство людей в Сеуле ходили именно в такой одежде. Но одежда мужчины была, без сомнения, дорогой — судя по тому, как она облегала его талию и бёдра, словно была пришита к телу. Юноша медленно моргнул, в полной мере используя спокойствие между ними, чтобы просто смотреть на него. Не моргая, он делал всё, чтобы выжечь расслабленную внушительную фигуру Тэхёна в своей памяти. Пальцы заёрзали по бокам, цепляясь за дыры в джинсах, стараясь чем-то занять себя.       Боже, ему действительно нужно взять себя в руки. По крайней мере до тех пор, пока они не окажутся в более уединённом месте, чем открытая улица. Возможно, в переулке. Он действительно не был разборчив в этом вопросе, и юноша бы рассмеялся над абсурдностью всего этого, если бы не был так отчаянно готов сорвать эту дорогую рубашку с чужих плеч. Он облизнул губы, немного поёрзав, чтобы почувствовать это... Да, его паху это определённо понравится.       Хотя он ценил спокойствие ночной улицы, мягкий ветер на коже, потому что он всё ещё чувствовал головокружение после драки, выпивки и этой забытой богом таблетки. Он прижал руку ко лбу, притворяясь, что вытирает пот, хотя на самом деле сделал это, чтобы не упасть в обморок. Он не может потерять сознание. Он никогда себе этого не простит.       — С тобой всё в порядке? — тихо спросил Тэхён, когда сунул телефон обратно в карман. Юноша коротко кивнул ему, сглотнув комок в горле и радуясь, что наконец-то смог услышать чужой голос без музыки, заглушающей его.       — Да, просто немного кружится голова, — промурлыкал в ответ Чонгук, когда его кивок, казалось, вовсе не убедил мужчину.       Тэхён некоторое время смотрел на него подозрительно и даже, кажется, озабоченно, от чего юноша почувствовал, как сердце непроизвольно сжалось. Затем он кивнул и посмотрел на дорогу позади себя, на минуту отвернувшись от Чона, резко почувствовавшего, как тротуар качается, а бетон течёт возле его ног. Юноша пошатнулся, вытянув руки вперёд, чтобы не врезаться в чужую спину перед ним. Он мысленно вознёс благодарственную молитву тому, кто наблюдал за ним, за то, что тот позволил ему сдерживать рвоту по своему желанию, чувствуя, как желчь обжигает горло.       — Пойдём со мной, — в глазах Тэхёна плескалось лёгкое веселье, поскольку он явно заметил состояние Чонгука. По какой-то причине это заставило щёки юноши вспыхнуть яростным оттенком красного, и он сделал всё возможное, чтобы выпрямиться, притворяясь, что вытирает пыль с джинсов, когда мужчина нежно взял его за запястье. Мысль о том, чтобы поставить себя в неловкое положение перед Тэхёном, была унизительной по причинам, которые Чон никак не мог обьяснить.       Пальцы, сжимавшие запястье юноши, обжигали кожу, заставляя мурашкам расползтись по всему обнажённому предплечью Чонгука. Тэхён вёл его вниз по дороге, а юноша смотрел на чужую спину, высунув язык и пытаясь найти хоть какой-то признак того, что мужчина вышел из-под контроля, как и он сам.       Свежий ночной воздух и нежная хватка Тэхёна творили чудеса с его болью в голове. Чон почувствовал удовлетворение, когда его взгляд сфокусировался должным образом, однако мужчина выглядел таким невозмутимым — неподвижное выражение лица, прямые, но расслабленные, плечи. Юноша тащился за ним, как собака на поводке. Было почти унизительно видеть такую разницу между ними, потому что даже если Чонгук начал чувствовать себя лучше, он был уверен, что выглядит ужасно. Стараясь утешить себя тем, что мужчина не пил так много, если вообще пил, и это было причиной того, почему Тэхён был таким раздражающе собранным.       Но когда мужчина повернулся посмотреть на него, чтобы убедиться, что он всё ещё с ним и не потерял сознание по пути, Чон ясно увидел желание, кипящее в его глубоких карих глазах. Ничего кроме похоти и желания.       Чонгук попытался вспомнить, смотрел ли кто-нибудь на него таким взглядом, но понял, что такого раньше никогда не чувствовал и не ощущал. Эта мысль была одновременно пугающей и возбуждающей. Это вызывало волну адреналина и возбуждения, свернувшиеся тугим кольцом в его животе, заставляя кожу гореть ещё сильнее.       Это заняло не много времени, когда они наконец достигли то, что, как предположил юноша, было их конечным пунктом назначения, и сдержанно улыбнулся, узнав вывеску мотеля — её неоновые розовые огни отбрасывали красивые тени на острые черты лица Тэхёна. Чон прочистил горло от лёгкого стыда за то, что подумал, что этот человек согласился бы на такую нелепость, как переулок; что думал о том, что даже был бы абсолютно согласен сделать это даже просто на улице. В последнее время его уровень выдержки стал опасно низким.       Юноша остался позади, когда мужчина подошёл к администратору отеля, и развалился на диване рядом с выходом, проводя рукой по волосам, чтобы они выглядели менее неряшливо. Он не хотел рисковать и давать повод доброй женщине вызывать полицию, когда она увидит с кем пришёл Тэхён — должно быть он выглядел как избитая проститутка прямо сейчас. Подойти ближе означало бы позволить ей увидеть насколько серьёзны повреждения его лица и груди, поэтому он остался позади, вместо этого наблюдая за спиной мужчины.       Женщина, чьи щёки порозовели, тепло улыбнулась Тэхёну, и Чон не смог удержаться от улыбки. Мужчина явно умел расположить к себе людей — мужчин и женщин. С таким лицом было бы преступлением, если бы он не привлекал к себе внимания. Юноша гордо выпрямился, понимая, что такой человек выбрал именно его.       Он даже позволил Тэхёну тащить себя в комнату, но не потому, что ему нужна была поддержка, чтобы идти, а потому, что ему нравилось чувствовать чужую руку на своём запястье. Только когда они подошли к двери и мужчина поднял ключ-карту, чтобы открыть её, Чонгук заметил, как сильно дрожат его руки, и у него было всего пару секунд, чтобы сделать глубокий вдох, прежде чем резким рывком за запястье его затащили в комнату. Теперь все запреты исчезли, когда они не были на публике, и юноша не смог остановить удивлённый вздох, когда его толкнули к шкафу рядом с входной дверью. Металлическая рукоятка вонзилась ему в спину, прижимаясь к ушибленной коже, и он смог лишь зашипеть, приглушённый губами Тэхёна.       Но он не мог жаловаться. Не тогда, когда сильные руки мужчины скользнули вниз, чтобы снова обхватить чужие бёдра, поднимая и отрывая от ручки. Чон был доволен своими быстрыми рефлексами, обхватывая ногами стройные бёдра Тэхёна и сжимая их достаточно сильно, чтобы заставить его приблизиться ещё сильнее.       Это движение заставило мужчину слегка зарычать, сжимая руками тонкую талию, не уверенный в том, что Чонгук не упадёт. Но увидев довольную ухмылку юноши, Тэхён снова набросился на юное тело — одна рука скользнула под тонкую ткань рубашки, а другая схватила за непослушные волосы. Чон услышал, как он пробормотал хриплое проклятие, прижавшись головой к дереву позади них. Какое-то время они просто смотрели друг на друга, тяжело дыша, прежде чем рука мужчина соскользнула с его волос к щеке, а большой палец нежно погладил подбородок.       Этот поцелуй был тягуче медленным и контролируемым, но таким отчаянным, что Чонгук не смог сдержаться и скользнул руками по плечам мужчины, обхватывая его шею и притягивая ближе. Каким-то образом Тэхёну удалось поднять бёдра вверх, ограниченный сильной хваткой юноши, не давая ему возможности ответить взаимностью и отступая назад, заставив Чона упасть на ноги.       — Ты, — выдохнул он глубоким и серьёзным голосом. Юноша чуть не заскулил. — Ты знаешь, что очень горяч?       Чонгук почувствовал, что улыбается, когда его снова потянули, на этот раз бросив на широкую кровать. Лёгкий, наполненный адреналином, смех закипал в его груди, когда он карабкался вверх по матрасу. Тэхён следовал за ним, заставляя юношу отступать назад, пока его голова не коснулась изголовья кровати, но прежде, чем Чон успел устроиться поудобнее, мужчина схватил его за голени и потащил вниз, вырвав у него ещё один удивлённый возглас.       Юноша не помнил, чтобы Тэхён выглядел сильнее его, и облизнул губы, понимая, как ошибался. Мужчина не был громоздким, даже не таким большим, как Чон, но он был худым и явно подтянутым, определённо зная, как использовать свою силу. Глаза Тэхёна опасно блестели, чьи руки впивались в изголовье кровати, а волосы свисали вниз, обрамляя худое лицо. Юноша снова задрожал, слегка сжимая руками ткань своей рубашки, чтобы не дать себе полностью подчиниться.       Но это было тяжело, когда мужчина смотрел на него таким любопытным и игривым взглядом, но в то же время суровым и тяжёлым.       — Только для тебя, — промурлыкал Чонгук в ответ немного хриплым голосом. Тэхён только усмехнулся в ответ, наклоняясь и скользя руками вниз, обхватывая лицо юноши и целуя нарочито медленно. Юноша не смог остановить тихий скулёж, вызванный острым ощущением себя, заключённым в клетку мощным телом мужчины. Он был повсюду.       Тэхён усмехнулся. На самом деле он усмехнулся, бормоча что-то вроде «как мило», и Чон подавился собственной слюной, подёргивая пальцами. Звук был глубоким и провокационным, немного дразнящим и наполненным таким жгучим желанием, что его разум снова помутнел.       Ещё одно негромкое проклятие сорвалось с его губ сквозь тяжёлые поцелуи, когда он стал слепо хвататься руками за всё, что могло удержать его на земле, найдя это в тёмных волосах мужчины, хватая его пряди и сильно их потянув.       Тэхён тихо зарычал, но без упрёка. Совсем наоборот, на самом деле он казался очень довольным, покусывая губы Чонгука. Безмолвная просьба сделать это снова, когда он двинулся губами к челюсти. Юноша так и сделал, сопровождая это вырвавшимся стоном, и мужчина, в последний раз нежно поцеловав его, медленно отстранился и облизнул губы, как хищник перед своей добычей, загнанной в угол.       — Последний шанс, — промычал Тэхён, садясь и обхватывая бёдрами талию Чона, обнаружившего, как ему нравится ощущать на себе чужой вес.       — Для чего? — он почти задыхался.       — Чтобы отступить, — уточнил мужчина, вкладывая в слова всю искренность, но глазами крича ему, чтобы он просто оставался там, где был сейчас. Пальцем проведя по подбородку Чонгука до ключицы, скользнув глазами вниз, прежде чем снова встретиться взглядами. Юноше хотелось посмеяться над ним за то, что он спросил его об этом, даже если это было немного милым. К счастью для них обоих, его не нужно было спрашивать.       — Ты дурак? — ответил Чон, фыркнув, и улыбаясь. — Ни за что.       Тэхён широко улыбнулся белыми, идеально ровными зубами, от чего юноше стало немного не по себе, что перед ним находится кто-то настолько идеальный. Будто он не был настоящим. Будто для юноши было грехом даже смотреть на него.       — Хорошо, — медленно протянул мужчина, явно довольный ответом, и погладил Чонгука по щеке.       Его большой палец скользнул по ушибленной чужой скуле с предельной осторожностью. Юноша улыбнулся и уткнулся носом в ладонь. Тэхён широкo улыбнулся, перемещая свои руки на бёдра Чона и подминая его под себя, из-за чего простыни скомкались в процессе.       Юноша едва успел привыкнуть к внезапной перемене положения, как мужчина надавил на его талию и медленно, неторопливо опустился бёдрами к его промежности, как он делал это уже много раз за эту ночь. Чонгук на секунду потерял способность дышать, чувствуя смешанные ощущения из-за чужого возбуждения и широких рук на талии, заставляющие его чувствовать себя таким податливым и маленьким.       Руки Чона нашли опору на бёдрах мужчины, впиваясь подушечками пальцев от напряжения.       — Чёрт... — начал юноша, но Тэхён снова подался бёдрами, и то, что мозг планировал выдать в виде связанного предложения, исчезло, приняв форму протяжного стона.       Руки мужчины переместились с чужой талии на запястья, притягивая их к голове. Лёгким толчком он вдавил их в матрас, обвивая длинными пальцами. Чонгук снова заскулил, борясь с захватом, однако это было бесполезно — сильные руки без труда сдерживали худые запястья. Его попытки освободиться были остановлены ещё одним гулким рычанием, резким, почти как выговор, почти как молчаливый вызов попробовать ещё раз. Но он этого не сделал.       Чонгук был силён, но то, как тёмные глаза Тэхёна смотрели на него — суровые и пугающие, заставило его тело обмякнуть. Он был намного сильнее, чем могло быть тело юноши когда-либо.       — Держи их там, — пробормотал мужчина, красиво приподняв одну бровь. Это был приказ, не оставляющий места для споров, и юноша кивнул, выдохнув мягкое «хорошо».       Тэхён выглядел довольным, нежно покусывая подбородок Чона, прежде чем спуститься к его шее, чувствуя чужой пульс, руками скользнув под рубашку. Казалось, это было словно повторяющаяся игра: мужчина был доволен тем, что юноша слушался, чувствовавшего, как его сердце сжималось каждый раз от желания снова увидеть улыбку на чужом лице. Руки обжигали тело Чонгука, тупые ногти тянулись к впадине на животе и вверх по грудным мышцам, вызывая надрывный полухрип у юноши, закрывающего глаза и граничащего где-то на грани между реальностью и ощущением полного подчинения.       Прошло слишком много времени с тех пор, как кто-то заставлял его ощутить это — чувство полного подчинения.       Он осмелился пошевелиться только тогда, когда Тэхён потянул его за рубашку, продолжая медленными кругами тереться о его бёдра. Казалось, он мог делать это часами без малейших признаков усталости. Чонгук вздрогнул при виде этой картины, чувствуя, как несколько капель пота собираются у него на лбу. Он приподнялся с кровати, когда мужчина снова потянул за рубашку, снимая её через голову и бросая куда-то в сторону, прежде чем снова упасть на холодные простыни.       Взгляд Тэхёна был даже горячее, чем его руки, беспорядочно скользящие по голой коже. Он не спешил, обводя слегка прищуренными от удовольствия глазами каждый миллиметр чужой кожи, не замечая, как облизывает собственные губы, растянувшиеся в очередной усмешке.       — Такой послушный хорошенький малыш, правда? — промурлыкал мужчина, впиваясь пальцами в кожу. — Мне хочется тебя съесть.       Чон вздрогнул, не обдумывая свои действия и обнажая шею, будто приглашая Тэхёна сделать это — глубоко вонзить зубы и почувствовать его на вкус.       — Пожалуйста, — он даже не удивился тому, как напряжённо прозвучал его голос, но всё равно почувствовал волну жгучего стыда.       Но мужчина, похоже, не возражал. Факт, который не должен был удивлять юношу. Последовавший за этим одобрительный гул вызвал у него ещё одну волну дрожи по всему телу. Тэхён снова наклонился, чтобы нежно погладить его кожу, языком скользнув по чувствительным рёбрам и вниз к впалому животу, медленно и уверенно. Дыхание Чона сбилось, застряв в горле, когда его пальцы дёрнулись в непреодолимом желании зарыться в чужие волосы. Но он не двинулся, вжав руки глубже в матрас и ожидая, когда его желание будет замечено и одобрено.       Мужчина снова и снова водил руками по податливому телу, задевая словно случайно чувствительные бусинки сосков, и на секунду юноше показалось, что это всё, что он собирался делать этой ночью. Дразнить и заставлять бредить от невыносимого возбуждения. Вероятно, он был не прочь сделать это, если бы не очевидное напряжение в его брюках и тяжёлое дыхание.       Руки Тэхёна скользнули вверх от живота к ключице, останавливаясь, чтобы мягко надавить, вдавливая в кровать, и... о.       Чонгук не смог остановить отчаянный стон, рвущийся из его груди. Хриплый и напряжённый, когда чужие пальцы медленно перекрыли ему доступ к воздуху. Он почувствовал, как мужчина застыл на секунду, вероятно, опешив, но затем нажав чуть сильнее и дёрнув пальцами.       — Тебе это нравится, — это был не столько вопрос, сколько утверждение, но тем не менее Чонгук кивнул в подтверждение.       Тэхён снова ухмыльнулся, двинув пальцами и свободно обхватывая горло юноши, большим пальцем нащупывая пульсирующую вену. Чон заскулил и выгнул шею, пытаясь увеличить давление. Прошла целая вечность с тех пор, как кто-то добровольно душил его, не отступая в последнюю минуту. И от этого понимания всё внутри сжалось в предвкушении.       Кроме отца, конечно, но это не в счёт.       — Чего ты хочешь, м? Если ты вежливо попросишь меня — я дам тебе это, — горячее дыхание мужчины призрачно скользнуло по уху юноши, облизнувшего губы, проносившего миллионы просьб в своей голове, но не озвучивая ни одну из них. Вместо этого он медленно пошевелил руками, наблюдая, как Тэхён следит за его движениями, словно ястреб, когда его пальцы легли на воротник чужой рубашки. Она была мягкой. Чонгук задумчиво потрогал материл, прежде чем аккуратно потянуть.       — Сними, — тихо взмолился он, на что мужчина молча, к ужасу юноши, оторвал пальцы от его горла и опёрся ими на простыни по бокам. Сердце Чона ёкнуло от тяжёлого взгляда, направленного в его сторону.       — Ты сделаешь это, — он казался насмехающимся. Хотя юноша не мог найти в себе силы ненавидеть то, как звучал голос мужчины почти снисходительно, потому что в его словах была определённая нежность, которую хотелось слушать повторами. Его глаза были по-прежнему такими тёмными, такими устрашающими, что казалось — Чонгук пожалеет, если не сделает то, что его попросили(читай, как приказали).       И он сделал это, слегка дрожащими пальцами расстёгивая пуговицы, с осторожной решимостью просовывая глянцевый материал сквозь дырочки в рубашке. Ему казалось неправильным прикасаться к чему-то столь явно дорогому, но Тэхён хотел, чтобы это сделал именно он, поэтому, превозмогая свои ощущения, слушался. Когда последняя пуговица была расстёгнута, юноша скользнул ладонями вверх по груди мужчины, на мгновение остановившись, чтобы помассировать чужой затылок, прежде чем двинуться вниз по плечам, стягивая ткань. Тэхён издал довольный вздох, смешанный со стоном, и Чон снова вздрогнул, решив для себя, что хочет услышать этот звук снова.       Мужчина внезапно снова схватил Чонгука за запястья, толкая его обратно на кровать и нависая над ним. И если юноша и видел чёрную татуировку клана, нанесённую чернилами на бронзовую кожу, он сделал вид, что не заметил.