Расплата

Она сбита с толку, когда в домашней тишине верхними нотами берет свое подозрительное отсутствие Саске, и из его кабинета не слышно ни голосов, ни разговоров в Скайпе. Входная дверь скрипит натужно, в небольшую гардеробную у входа залетает с порога оторванный плакат о добровольных поисках чьей-то кошки, и Сакура спешит захлопнуть дверь, прежде чем крепкий узел спешного волнения затянется вокруг головы. Субботний день был слишком жесток по отношению к ней, в разы суровее, чем Учиха в плохом настроении. Комитет проверки только-только собирался покинуть с положительным мнением их небольшой медицинский центр, когда один из сотрудников с удивительным чудом заметил в кипе бумаг одного врача письменный договор об обмене донорского сердца на пару миллионов иен. Таким образом всё в одночасье поднялось на уши, и даже санитарки были причислены к столь вопиющему событию, затронувшему их городок. Оглашаться с неприятным инцидентом в новостях комитет ещё не спешил, до победного пребывая в каждом кабинете и вычищая всё: от шкафов до морозильных камер в морге; от личных карманов и до цветочных горшков, в которых нашлись мелкие купюры. Вся репутация, выстраивавшаяся годами, для проверки разрушилась точно тщательно выстроенное домино, что упало от одного щелчка. Информацию из Сакуры вытряхивали полтора часа, пока и полиграф, и один из начальствующих не подтвердили, что она ничего общего с преступным доктором не имела, и рабочие вопросы между ними обсуждались исключительно на людях, с чем были солидарны немногочисленные коллеги. Устало выдохнув, девушка зацепила пальцами собачку от замка на сапогах, и, неторопливо, стащила сапоги с ног. Пятки ныли от высоты каблуков, лейкопластыри пропитались кровью от мозолей, и икры налились треклятым свинцом, делая любой шаг тяжелым. Она прислоняется спиной к стене, не включив даже свет. Просто утоляет потребность в тишине, впервые за день оказавшись в запертом вакууме тьмы и молчания, где нет Саске и работы. Где есть одна Сакура со своей усталостью, разбавляющейся с мигренью и тошнотой от стремительно падающего веса. Четыре дня назад Саске сказал ей, что пару месяцев назад, в марте, ставшем для неё особенным, она выглядела лучше. И дело было не в отросших розоватых локонах и точно не в появившихся синяках под зелёными глазами. Недосып и стресс от дополнительных рабочих часов, чтобы сделать действительно стоящий подарок парню, вывели девушку на точку, откуда здоровье постепенно стало лишь блеклым пятном. Проблемы с гормонами и кожей стали лишь первой ступенью, последней же наступило отсутствие месячных и неожиданно появляющийся вес. Беременность исключалась сразу же, тесты доказывали им это не раз. Со своих привычных пятидесяти Сакура прыгнула на пятьдесят пять, изменившись в фигуре. — Разве эта ночнушка не висела на тебе? — Огибая взглядом каждый дюйм Сакуры, пренебрежительно спросил Саске. — Не помню, чтобы она так сидела. Ему до необъяснимого ажиотажа нравилась худоба. Та, что подчеркивала изгибы ключиц, бедренных костей и позволяла ему холодными пальцами прочерчивать линии на виднеющихся рёбрах. Ни одно не оставалось без внимания, и, зарываясь ладонью в её густую копну, в итоге ставшую ломкой из-за всех переживаний, он вынуждал натягиваться Сакуру струной, пока свободная ладонь блуждала по каждому ребру. Пока её выпирающие лопатки не оказывались под его сухими губами и оба не задыхались от совершенно разных чувств: Сакура ртом ловила воздух, себя отдавая и от всякого возбуждающего укуса выгибаясь, а Саске — от того, насколько сильно были видны её кости. Они показывали, насколько слаба она. Ведь ему ничего не стоит сломать их, одну за другой. Его мнимое присутствие ощущается ненавязчивым запахом малоизвестного одеколона, сделанного под заказ. Возможно это из-за того, что она сидит так рядом с тумбой или, быть может, мозг её уже проецирует в жизнь всё, что связано с ним. Перед уходом они всегда открывают окна, так что в доме должен стоять холод. Саске любит холод. По душе чувствовать мороз, который кажется огнём для Сакуры по сравнению с характером и общением с Учихой. Раздеваясь, она всё больше от устали путает вещи. Не с первой попытки надевает халат, путая стороны; почти что роняет вазу с цветами, подаренными на её день рождение; спотыкается и опрокидывает с прикроватного столика их фотографию, от звона стекла вздрогнув в конце. Дерьмовое происшествие на работе превратило собственный праздник в самое настоящее испытание, и по большей части Сакура хочет завалиться на кровать, чтобы уснуть и позабыть обо всём. Но через два часа должны прийти гости, начаться празднование её двадцатилетия. Свет всё ещё включён в одной только спальне, и окутывающая их дом мгла осыпает мелким льдом полыхающие от всей ситуации нервы. Спокойствие. Его так давно не было. В стенах, насквозь пропитавших истинное хладнокровие Саске, никогда не существовало того домашнего уюта и тишины. А работа Сакуры изъедала оставшуюся атмосферу больничными запахами. — Я уверен, что этот аромат подойдёт тебе. Он вкладывает в её руки небольшую коробку, упакованную праздничной бумагой и обвязанную ленточкой. В нетерпении и с детским предвкушением она несётся к столу, накрытому для них двоих, и ловко пальцами развязывает узелок. Пока Саске стоит позади, ладонь вытянув и по оголенным лопаткам пальцами проводя, Харуно в удивлении достаёт флакон духов, о которых не раз слышала от знакомых. — Где ты их достал? — К сердцу прижав их, спрашивает Сакура. — Разве купить духи — проблема? — оглаживает он каждый позвонок, спускаясь к пояснице медленно и глаз не сводя со своего крошечного пути. — Именно эти — да, — выдыхает она. Сладкий и хрустящий аромат зелёных яблок вкупе с вишней и корицей опьянеет её. Столь сладостный, но не чересчур, кажется, идеально описывающий саму натуру Сакуры. Девушка двумя нажатиями разбавляет воздух приятным звучанием, полной грудью вдыхает, наслаждаясь, и невольно дёргается, когда Саске повторяет её движение, с белоснежной кожи на шее пробуя новый запах Сакуры и носом, и языком. Она добротно относится к подобным праздникам, нередко сама бывая на чужих. Потому не скупится после душа высушить волосы и уложить их по-красивому, не забывает про заколки с чёрными драгоценными камушками. Глядя на часы неосознанно вспоминает, что окончиться рабочий день у Саске уже давно должен был, а его всё нет. Он не поклонник поздних приездов домой, но и рано никогда не появляется. — Значит, так нужно, — надев кольцо, подаренное Ино, заключает она. Время ещё есть и для прибытия друзей, и для него, хотя, с внутренним колебанием Сакура признает некую обиду на него за то, что даже в этот день он не удосуживается приехать пораньше. Одетая весьма привлекательно и на несколько часов позабыв о досадливой работе, Харуно постепенно включает свет в каждой комнате, проверяя, везде ли чисто. Мало ли, придут с детьми или приедет ещё добрая половина родственников. Наруто ведь так любит большие сборы, что места, вероятно, может всем не хватить. Планы были грандиозные, а вот исполнение ограничилось одним лишь домом и маленькой вечеринкой. Сакура прикрывает глаза, когда секундой прежде увидела всю разложенную на столешницах еду, которую придётся вытаскивать в гостиную. Та должна быть украшена ещё со вчерашнего дня, не зря же носились туда-сюда Сакура и Ино, конфликтуя насчёт цвета шариков, пока Саске непринужденно пил кофе, не обращая на них внимания. Но Сакура знала, что он раздражён. Всякий шум ненавистен Учихе, даже от стиральной машины или соковыжималки и не говоря уже о ремонтах соседей и детском плаче. Пальцы второй руки нащупывают выключатель в необъятной в размерах гостиную. Тепловатое свечение с люстры бьет по глазам в первые секунды, заставляя опустить голову, но знай бы Харуно, что увидела бы далее, то ни за что не распахнула век.

***

Её любимым цветом всегда был нежно-розовый. Однако, ни один предмет интерьера ни под каким предлогом не становился таковым, потому что Саске предпочитал мрачность во всём. От всегда задёрнутых штор, через которые не проходил солнечный свет; от обшивки дивана и до паркета с причудливыми тёмно-сероватыми узорами. Их дом от входа и до конца помеченной забором территории являлся пристанищем, казалось, самой тьмы. Возможно, даже пыль в воздухе была чёрной. В её день украшения впервые выбирались самой Сакурой. Не обошлось и без помощи Ино. Нежно-розовый восторжествовал в гостиной ровно на сутки, став совершенно иным сегодняшним вечером. Одни ленты на потолке остались теми же. До них он бы не дотянулся. Она опрокидывает поднос с запеченной под фольгу рыбой, раскрыв широко глаза и с собственным голосом не совладав. Тревожное «ох», выдаёт столько горечи, образовавшейся за долю секунды в разуме. Звук разбитой тарелки и шуршание фольги белым шумом забываются моментально, а вырисованная фигура Саске, чьё фарфоровое лицо не выражает ничего, клинком проходят через горло. Сакура и прежде видела это выражение лица, принимая его, как привычное и постоянное. Сейчас же готова в ноги упасть, чтобы оно не было таким тяжёлым и… мёртвым. Каждая салфетка нежно-розового оттенка пропиталась кровью, что струйками стекала со стола и лужица за лужицей покрывали ковёр. Со стола, за которым они должны были собраться все вместе и с дружелюбием отметить её двадцатилетие в кругу друзей и родных. Заместо этого зелёные зеницы растерянно натыкаются на бездыханное тело своего возлюбленного, и сердце выдерживает долгую паузу, почти что убившую Сакуру. У неё не отнимали воздуха, но в лёгких в одночасье ядовитый пепел печали осел, отчего дышать стало невозможно. Расплывчато она видит его силуэт. И верить не хочет, когда свет в комнате снова затухает, и во мраке приближение его каждым атомом тела чувствуется. Она слышит приглушенное дыхание его, на охладевшей коже ощущает пальцы, чьи знакомые касания однажды вспыхнули неугасимым пламенем для чувств, загоревшихся ещё до появления Саске в её жизни. — Позволь проводить именинницу к столу. Тихое и безотказное в понимании Какаши предложение шёпотом манящим в подкорках мозга застревает, те старые раны разнося в пух и прах. Они кровоточат, грудную клетку разрывает от скорби, и, крепко взявшая в свои объятия, растерянность все силы забирает из Сакуры. Она прямиком в руки к нему падает, бледную щеку прижимает к мужской груди, не страшась собирающейся в душе темноты. Увидеть то, чего всегда опасалась — худшее, что испытала Сакура. И любовно оглаживая девичью макушку, к столу подводя, на котором уже всё готово, Какаши уголками губ одно своё настроение показывает. Харуно этого, конечно же, не увидит. — Что… Здесь… Что произошло? — Выдавливает из себя жалостливо Сакура, еле языком шевеля и с грохотом на стул падая. Терпкий и звонкий смешок отходит от каждой стены, когда он слышит её вопрос. Шаги кристально звучат, а его присутствие рядом с Сакурой точно огонёк зажигалки, колышущийся на ветру её печали. Вот она, понурившись, роняет голову на ладони. Вот он улыбается, обходя плавно стол с безжалостно убитым Саске. — Он не уважал тебя, и тебе не нравилось это. Он не уделял тебе достаточно внимания, и ты терялась в этом. Твоя любовь не шла ни в какое сравнение с его, и мы с тобой знаем, что её по итогу не существовало… Какаши недоговаривает, оставив конец загадочно пустым. Во тьме исчезает и девушку одну оставляет на мгновение до тех пор, пока хрипловатый из-за маски смех его облепляющей паутиной не оборачивается вокруг Сакуры. Ей бы увидеть хоть что-то. Хоть один образ вместо того, что увидела она. Душераздирающий вопль искрами и лезвиями рвёт изнутри горло, а капли крови заполняют изнутри каждое легкое. Ей легче задохнуться и перестать воспринимать этот мир, но Какаши так заботливо обвязывает бинтами её обожженные уткой руки, что едкий туман из печали и горя застилает благоразумие. Свеча за свечой, он втыкает их в бездыханное тело, празднично песню напевая под нос. — Мы познакомились с тобой в Рождество, — протягивает Хатаке, кружась вокруг расставленных стульев, — отдали друг другу сердца. И что же ты сделала с ними, моя милая душа? Заплаканные глаза останавливаются на его безукоризненно идеальном лице. Огонь на каждой свече зажигается, как по мгновению волшебной палочки и чёртова картина, представшая перед ней, самым худшим кошмаром сдирает слои контролируемой до крайних секунд истерики, что цепкими когтями раздирала изнутри клетку за клеткой. Рот раскрывается в измученном крике, пока Какаши отбрасывает зажигалку и, точно повар, радуется своему кулинарному искусству, украсив его под конец и подав в идеальной вариации. Ладонь его быстро и жёстко накрывает искусанные губы Сакуры, а пальцы второй руки тянут девушку на себя, под мелодию заставляя танцевать и онемевшее тельце к себе прижимая, что от горя и плача вот-вот изничтожит себя в щепки. — Мы говорили о любви в твоей машине, предаваясь на заправках её утехам, — кружа и крепко поддерживая за талию, мелодично шепчет он, — сладострастно утопали любви, и что же ты сделала с нами? Откуда нашёл Хатаке музыку — ей неизвестно. И слова об их прошлом невыносимо обжигают щёки, раскалёнными цепями оборачиваясь вокруг шеи. Вдох приносит боль, выдох — испускает её, и ровно через секунду она снова вдохнёт ту же порцию страданий, потрескавшееся стекло разочарования в человеке смешав со своей горечью от потери. Но ноги её, ватные и столь непослушные, продолжают танцевать вровень с ним, не уступая ни на секунду, пока воткнутые в тело Саске свечи догорают и жар пламени разносят по всей гостиной. — Всё так просто позабыто, что ты стёрла меня, — его суровый голос у мочки уха слышится, и она сжимается, вырваться тщетно пытаясь, — в чужом огне нашла спасение, забыв про то, чьё присутствие тебя грело. — Какаши, пожалуйста… — В пепел обратила меня и себя, дни жизни превратив в череду серого и чёрного, словно назло. Укоры ежесекундно мириадами игл протыкают, а выпущенная в неё обойма грубых слов добивает обрушенным шквалом, когда он наклоняется с Сакурой к полу, от себя не позволяя отодвинуться. Через маску дыхание его сбитое пускает мурашки страха, и, упершись ладонями в плечи его, Харуно отворачивает лицо и жалеет в тот же миг. Воск, стекающий с праздничных свеч, уже покрывает одежду Саске, и резко оттолкнув Хатаке, девушке срывается с места, несясь к Учихе. Плачевно выдергивает проклятые свечи, шипя от боли и ожогов, но не перестаёт, не принимая близко к сердцу те вздохи Какаши, доносящиеся со спины. — Ты чудовище. — лишь шепчет она, носом зарывшись в единственное уцелевшее место на Саске — его сердце. — Не по своей воле, — в ответ твердит он, занося клинок, прежде чем повернётся Харуно лицом к нему. В глазах её в последнюю секунду видит промелькнувшую ненависть, когда-то любовью являющуюся. И с упокоением души оставляет возлюбленных одних, на ходу из дома вытирая лезвие об именной платок.