ID работы: 10148103

Музыка Нашей Души

Слэш
NC-17
В процессе
93
Draw_lover бета
Размер:
планируется Макси, написано 153 страницы, 17 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
93 Нравится 37 Отзывы 32 В сборник Скачать

Взаимная Амбитендентность

Настройки текста

***

      На встречу с отцом, которую Чуя обговорил ещё за неделю, он уже опаздывал. В очередной раз проклиная себя за несобранность и тупость — ну кто назначает встречу с отцом прямо перед предстоящим концертом? Канун рождества показался Накахаре до жути традиционным, несмотря на то, что коленки дрожали, предвещая о предстоящем выступлении.       Со дня записи новой песни Чуя виделся с товарищами только за партой в колледже, не считая Йосано, которая оказалась идеальной сожительницей: она вела себя очень тихо, а по утрам, когда была свободная минута, варила кофе на двоих. Чуя разделил с ней пристрастие к табаку, так что на запах никто из них не жаловался. С Акутагавой они переписывались ежедневно, и хотя по сообщениям трудно понять настроение собеседника, Рю был относительно в порядке. Настрочив брюнету жалобу о собственной непунктуальности, Чуя получил пожелание удачи перед встречей и обещание о билете на виселицу в случае опоздания на концерт.       К родному дому Накахара добрался через пятнадцать минут. Достав уже порядком потрепанную карточку с удостоверением личности, парень отметил, что все ещё числится как житель дома. У входа в особняк его встретила Анна. — Рада, что вы в добром здравии, Накахара-сан, — низко поклонилась она и жестом пригласила гостя в дом. Парень кивнул в знак приветствия и прошел внутрь, рассматривая здание. Чуя удивлённо выдохнул: раньше отец никогда не украшал дом, за исключением ёлки.Сейчас же дом был украшен фигурами красных снежных человечков и снежинок, обилие гирлянд, мишуры и блёсток искрило по всем сторонам холла. Это выглядело экстравагантно и местами наляписто, потому что не было буквально ни угла без игрушек. Юноша завороженно наблюдал за необычно украшенной сосной: под два метра, она горела белым и золотым светом, а игрушки отливали огромной палитрой цветов. Под ней стояли муляжи (или все же нет) подарков в красно-зеленой обёртке, шоколадные яйца и леденцы в носках. — Нравится? — раздался сзади знакомый голос. Чуя развернулся. Мори статно выглядывал из дверного проема. Лицо его источало спокойствие, а губы слабо изогнулись, когда парень кивнул, — Я знал, что ты оценишь, Чуя. — Ты раньше никогда так не украшал все, — пробормотал Чуя, рассматривая неудачно повешенную игрушку на дверь гостиной, — Погоди, ты сам все это украсил? — выдал неожиданное предположение парень. Дорогие украшения не смогли перебить мужскую небрежность. Захотелось рассмеяться от осознания, что главарь ужасающей городской мафии обустраивал дом перед праздником сам, без помощи прислуги, чтобы обрадовать сына, и выглядел сейчас довольно комично. Мори рассеянно потирал затылок, то и дело поправляя какую-нибудь спавшую гирлянду. — Я вспомнил, как ты в четырнадцать украшал свою комнату, и ещё нашел твои самодельные безделушки… Они висят на ёлке, посмотри, — он указал на криво-косо обклеенную синими блёстками лампочку, до половины набитую искусственным снегом, и перевязанную сверху бечёвкой. Накахаре понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить про поделку, подаренную отцу в канун Рождества несколько лет назад. Отец тогда был в смятении, рассматривая подаренную вещь, прочёл сыну лекцию о вреде использования перегоревшего стекла и спрятал ее. Юноша был расстроен, и больше Огаю ничего не дарил. Сейчас же Мори выглядел максимально некомфортно, нахохлившись, ожидал реакции Чуи. Ему в такой обстановке, догадался Накахара, было, мягко говоря, не комильфо, и всё это было сделано специально для Чуи. От этого в животе приятно скрутило.       На ёлке также обнаружились потрёпанные старые снежинки из цветной бумаги с облупившейся краской. Чуя зачарованно рассматривал их несколько минут, пока отец громко не прокашлялся: — Ну, идём сядем за стол, что-ли, — он махнул рукой в сторону столовой, к двери подбежала Анна и поспешно открыла дверь, но Мори остановился. — Я что-то тебе говорил, Анна. — Он смерил ее недовольным взглядом из-под хмурых бровей, раздраженно поправляя галстук. Девушка подняла голову и ойкнула. — Ой извините, мне закрыть две… — Просто иди домой, я сегодня делаю всё сам, — строго произнес он, всё же проходя к столу, кивком указывая оторопевшему Чуе его место. У смятения Чуи были причины — Огай не пренебрегал помощью слуг, а сейчас самовольно отпускал, беря под свое начало руководство над праздником.       Стол был небольшой, с красно-белой скатертью, было несколько ароматизированных свечей, бутылка шампанского и разнообразная традиционная японская еда. Проголодавшийся рыжеволосый с наслаждением вдохнул запах индейки. Нос приятно защекотало. — Ну, я вижу, что ты голодный, так что перед началом еды, — важно начал мужчина, прочистив горло, — я хотел кое-что тебе подарить и выпить, — пока Мори начал рыться под столом, Чуя нащупал руками маленький сверток, принесённый в дом отца. Это было совсем не то, что он бы хотел дать отцу, но на большее скромного бюджета не хватило, а с украшением подарка у парня все было плохо, так что он просто положил его в приличный белый упаковочный пакет.       К удивлению Чуи, отец аккуратно вышел из-за стола, протягивая коробку среднего размера. — Открывай предельно аккуратно, — предупредил Мори, поспешно возвращаясь на свое место.       Чуя удивлённо взглянул на упаковку. Она была приклеена аккуратно, с зелёным бантом, на котором был узор из Санта-Клаусов. Шестым чувством парень почуял неладное. От коробки чем-то воняло, а изнутри послышалась возня. Чуя вздрогнул и отодвинул коробку на другой стул. — Ты… вырвал чье-то сердце, и сейчас оно там бьётся из последних сил? — тихо попытался пошутить рыжеволосый, не смея открыть подарок.       Отец рассмеялся. — Смешно, но глупо, Чуя-кун, — сказал Мори, вскрывая бутылку с шампанским. Из горлышка фонтаном полилась пена на стол рядом с тарелкой и прямо на брюки. Чертыхаясь, мужчина отодвинул ёмкость, продолжающую извергать газы на пол, — Сердце вне тела может биться не больше часа, и то при низкой температуре, а у нас тут камин. Вскрывай скорее. Резко дёрнув подарочную бумагу, Чуя одним движением вспорол коробку. Раздалось возмущенное мурчание, и в нос парню ударил характерный запах. Чуя скорчился. — Кошка? — обескураженно выдал парень, рассматривая выпрыгнувший из коробки комок шерсти, который немедленно заметался по комнате, ища уголок, под который можно забиться. — Папа, он в коробку испорожнился, — спасаясь от рвотного позыва, Чуя отбросил от себя влажный картон, насквозь промокший изнутри. Огай смерил убежавшего котенка презрительным взглядом. — Прости, не знал, что он может за несколько минут… того, — смущённо произнес он, наливая в Чуин бокал бурлящее шампанское. Чуя выскочил из-за стола и побежал за спрятавшимся за фортепиано котёнком. Он забился и подрагивал кончиками ушей, а когда парень схватил его на руки, истошно замяукал и царапнул за ладонь. Ойкнув, он выронил его, и бедный кот от дезориентации беспомощно разглядывал местность. К рыжему комочку тихо подошёл Мори, опускаясь на колени. Котенок насторожился, но, видимо, разглядев в нем знакомого, повел усами, протягивая лапу к руке Огая, но в ту же секунду из нее вылетел кусок индейки, который котенок начал жадно жевать. Чуя наклонился, чуть заглядывая под кошачий хвост. Девочка. — Я подобрал его под цвет твоих волос. — Это она.  — Оу, — с натугой Мори поднялся на ноги, — когда я приехал ее забирать, оказалось, что вокруг глаз он чёрненький, — продолжил мужчина, отряхивая брюки. — Да она это, — хмыкнул Чуя. — Я говорю про «котенка», а это мужской род, балда, — мягко укорил его отец, — Все, что нужно дополнительно, лежит под столом. Ты заберёшь его?       Чуя нахмурился. Животных он любил, но можно ли в общежитие с кошкой? А вдруг у Йосано аллергия? А если он, то есть она, что-то испортит? Но и отца расстраивать не хотелось, и парень растерялся. — Я ей не особо понравился, да и о таких подарках надо предупреждать, папа. — пробормотал Чуя. — Уже как есть, она может временно у меня побыть, если тебе нужно что-то уточнить, но придумай ей имя. — Нужно подумать. Следующие несколько часов с отцом пролетели для Накахары незаметно. Ему показалось, что за всю жизнь в родительском доме они столько не разговаривали, тем более настолько открыто, без сокрытой злобы, раздражения. Разговор был непринужденным и простым, про учебу, погоду, кофе, темы не исчерпывались, он напоминал один большой спор, в котором не было победителя. Отец и сын высказывали свои точки зрения, оспаривали оппонента, но не докапывались до истины. В какой-то момент все зашло совсем не в то русло.       Словно в отмотанной серой кинопленке, жутко скрипящей при остановке на фрагментах, Чуя видел себя, сидящего, подогнув ноги под себя, крутил в руках бокал шампанского, отца напротив, курящего из подаренной новенькой трубки скрутку табака и одновременно пытающегося вытащить из Накахары информацию про личную жизнь. В зале стояла нелепая тишина, но парень отчётливо слышал как лопаются пузырьки в алкоголе, как трещат дрова камина, как мурчал грёбаный-безымянный-предатель на коленях Мори, не признавший вовсе своего истинного хозяина. Все, что угодно, кроме вопроса. Беспредельно глупая ситуация, у которую обычно попадают подростки, услышав стандартную фразу: «Кто тебе нравится?» Но раньше Накахара таких вопросов не получал, и сейчас, прокручивая в голове личную «жизнь», если ее можно было так назвать, хотя правильнее было бы «я прекрасно наблюдаю за ним со стороны», в закромах фантазии растекалось одно имя — и как сильно бы парень не пытался его отбросить, сопротивление всякий раз пропадало. — Не хочешь говорить, что-то не так? — удивился Мори. И тому были весомые причины. Он знал, что сын не обделён красотой, несмотря на видимые недостатки, его внешность можно было считать отметкой «выше среднего», и хотя за сынком богатенького папочки-якудзы никто не решался увиваться, Огай разумно полагал, что после начала самостоятельной жизни, а это была именно она, у рыжеволосого кто-то появится, и без труда догадался, что Чуя ставит в чем-то барьер. Или в ком-то. Парень медленно покачал головой, нехотя соглашаясь. В голову после упоминания этой темы лезли тяжёлые мысли. Чувства, которые он так усердно перекрывал учебой, подработками, репетициями, в итоге всё равно всплывали наружу. Истинные эмоции перекрывали натянутую улыбку, и в глазах замелькали искорки. В мыслях лихорадочно проматывались те недолгие диалоги с ним, которые не были наполнены желчью и взаимной ненавистью. Появление в его доме, то, как он помог ему уйти незамеченным, и Чуя уже даже не брал в расчет то, что Кое знала, что он там с самого начала, откровенный разговор в барной уборной, его рука в своей руке, его руки на своем лице. Места, где он касался кончиками пальцев, заходились в приятной истоме, окутанные приятным шлейфом его сладкого одеколона. Парень болезненно поморщился, когда понял, что ему было трудно признать это имя у себя в голове. Слабак. Грёбаный слабак. — Я не не хочу тебя в это посвящать. Дело в том, — Накахара с силой потёр глаза, старясь унять холодок, прошедший по ногам. — Мне самому нелегко понять, что я ощущаю. Мори внимательно глядел на парня сквозь стекло бокала. Чуя ещё больше скрючился, упираясь локтями в стол. Он медленно раздумывал над ответом сыну, стараясь подобрать правильные слова, не забывая корить сына за неправильно лежащие приборы в тарелке. — Это всегда было нашей общей проблемой, правда? — наконец произнес Мори, улыбаясь уголками губ. Он потушил сигарету и вытряхнул недокуренный табак прямо в пепельницу, несколько попадая серой пылью на шёрстку кота. Чуя удивлённо взглянул в отцовское лицо и покраснел. Он определенно точно меня не понял, подумалось Чуе. Потому что если бы знал, не был бы так спокоен. — В каком смысле? — Мне всегда было трудно выражать свои эмоции к тебе, хотя ты мой сын, ты не получал должного родительского попечения… — Я, — Чуя закусил губу, — Я не про это. — Про что же тогда? — Я не знаю, что делать, если эти чувства… я не знаю, как их описать, — видимо, он выглядел напуганно, и Огай вдруг выпрямился. — Тебя к чему-то принуждают? — Нет, ты что! — замахал руками Чуя, ярко представляя разыгрывающийся концерт. — Ты кого-то принуждаешь? — Нет! — Какие-то фетиши, вредящие окружаюшим? — Мори растянул лицо в улыбке, нарочито коверкая современное слово, вызывая у Чуи огромное желание расхохотаться на весь зал. Но сейчас нельзя, иначе он покажет себя несерьёзным. — Нет, — на выдохе произнес парень и спрятал лицо в кулак, спасаясь от приступа хохота. — В таком случае, я не вижу ничего плохого в этих чувствах. Ты должен знать, что самый сильный человек тот, который может признать свою слабость, сказать о ней без лжи. И я высоко ценю это в людях. Я по себе знаю, как тяжело говорить о том, что хочешь на самом деле. Но ты сильный и должен понимать, что нельзя искать осуждение в глазах других. Только настоящие глупцы не готовы принимать позицию, выбор, мнение других. Да покарает их за это Господь. Чуя широко распахнул глаза. — Выбор других, значит. — Выбор, который делает человека индивидуальностью, мнение, которое строит место человека в обществе, позиция, которая поддерживает его в этом обществе. Выбором может считаться все, что тебе угодно: увлечения, вкус, религия, любовь. — Любовь… — парню тут же захотелось сделать «фейспалм». Сейчас он не только не нашелся с ответом на мудрый совет отца, но и самым глупейшим способом себя выдал. Огай не ответил, откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза и начал чесать котенка за ухом. «Он понял. Он всё-таки все понял. Я так сильно в нем ошибался», — вертелось в голове Чуи. Отец анализировал парня сильнее чем кто-либо. Он сразу понял в чем дело, услышав первую жалобу, и попытался помочь. Рыжеволосый будто заново родился. Будто в первый раз — это было действительно впервые, когда он понял, что может не скрывать в себе потаённое. Влюбленность, любовь, симпатия — что-то из этого влекло его. Влекло к нему. Осаму Дазай. Проблема на ножках, магнит чужих нервов, самая раздражающая крупица жизни парня — стала объектом притяжения. Манящая катастрофа, чёрный, кровавый посланник из ада в лице человека. Амбивалентность по отношению к Осаму пугала. То ли по роже заехать, то ли заехать, а потом погладить по покрасневшей коже. Ну и плевать. Главное, не забыть извиниться. Именно от отца ему всегда было необходимо услышать слова поддержки, и из-за отсутствия опоры парень всегда прятал собственные чувства, следовал какому-то избитому сценарию, не полагаясь на себя. Прошлое должно оставаться в прошлом. А сейчас я постараюсь сделать все так, как хочу я. Чуя улыбнулся своим мыслям, выходя из особняка. «И всё-таки я не назвал котенка.»

***

Морозный воздух продувал сквозь одежду, на ресницы опускались редкие снежинки, и тут же таяли — лицо Чуи горело. Мори донельзя воодушевил парня, бабочки из живота поднялись куда-то в легкие и затрепетали. Новогодняя атмосфера, предверие концерта, признание собственного я — все это окрылило парня. Больше ничего не будет сковывать его в действиях. Пусть второй человек в жизни, в которого влюблен Чуя — парень. Пусть этот парень конченный наркоман и лживый кусок дерьма с кучей скелетов в шкафу… Если Чуя просто будет наблюдать, это ведь ничего не изменит? Что-то изменилось во взгляде Накахары. Он стал более хищным, резким, а в глазах зажёгся нехороший огонек. Теперь все будет так, как решит он сам. Теперь его очередь. Очередь вести игру. Когда Накахара подошёл к бару «Като Хиллз», уверенности в своих действиях уменьшилось на четверть. А когда он прошел внутрь и увидел число людей, стоявших в очереди к столам, челюсть Чуи в секунду оказалась распростертой на асфальте. Где-то глубоко в грудине сдавило, и парень почуял неладное. На ватных ногах он прошел в кабинет для персонала. Там его встретил мужчина средних лет, который представился администратором и попросил называть его Джоном, и в свою очередь отвёл Чую в задний отдел бара, где его уже ожидал Рюноскэ и Ацуши. Рыжеволосый даже не удивился, увидев их вместе. Тачихара ушел настраивать музыку, и сейчас с ним поздороваться Чуя не смог. Парень окинул взглядом комнату — на стенах висели вульгарные картины женщин, такие же неприлично яркие красные обои, подушки из искусственного бархата. Но искал он не это. Одного человека не хватало. — Мы приехали в бордель или в престижный бар, — хмыкнул Чуя себе под нос, присаживаясь на стул и скидывая с него пуф. Успокоиться не получалось. — Из нас всех в борделе работаешь ты, и точно не официантом, раз так наслышан об интерьере в таких местах, — беззлобно отшутился Рюноскэ, копавшийся в рюкзаке. — Для того, чтобы знать, как все устроено, не обязательно тут работать, идиот. — Ты хочешь сказать, что тебе платят за разукрашенное личико? Я бы тебе и йены не заплатил. — То есть ты рассматривал себя, как потенциального клиента? — лукаво улыбнулся Чуя, шутливо водя бровями. — А ты себя как работника? — огрызнулся Акутагава. — Скорее как твоего высокопочтенного палача. — расплываясь в гаденькой улыбке. — Покараю тебя за все грешки. — Поскорее бы, — брюнет потянулся, разминая спину, — Станешь Мейсонье на пару минут. — Ну слава богу, ты не сказал про Зака Фроста, иначе бы я тебя на месте вырубил. — Почему? — возмутился возникший рядом Ацуши. — Зака тоже можно считать палачом, он ведь, — парень замолчал на несколько секунд, — С косой, все дела. — Смерть за тобой с косой придет, а он — обычный психопат с кучей ментальных проблем. — отчеканил Чуя, играя ключами в руке. — То что его поступки не самые справедливые, не значит, что он такой плохой. — А ещё он педофил, потому что ебал мозг маленькой глупенькой наивной девчушке. Слушай, а вы с ним чем-то похожи, — захихикал Накахара, прыская в ладонь. Накаджима непонимающе сощурил глаза. Акутагава намек понял, но на колкость не ответил, замерев, разглядывая что-то на дне сумки. Его лицо слегка вытянулось, и он с скептическим выражением лица вытащил внушительных размеров бутылку. Чуя присмотрелся к упаковке. Сливовый ликер. Дорогой, должно быть — Ацу-чан, какого х…- — Это была идея Чизу и Дазай-куна, честно! — замахал руками красный как рак блондин, пытаясь отойти как можно подальше от разозлившегося Рюноскэ. — Неужели нельзя было меня предупредить, раз положил в мой рюкзак?! — взорвался Рюноскэ, раздраженнно поставив бутылку на неустойчивую подушку на пол. — Если бы она разбилась, я бы залил синтезатор, идиот. — Прости, прости. Просто они подумали, что мы будем напряжены перед выступлением, и нам стоит расслабиться, — продолжил оправдывать Ацуши, уткнувшись в пол, как провинившийся ребенок. Выглядело это чересчур комично, и Чуя прыснул. — Я пить не буду. — сказал, как отрезал Рюноскэ, доставая из рюкзака сменную одежду. Ее было довольно много, учитывая аксессуары и всевозможные дополнения к одежде. — Я тоже тогда, нав… — А все остальные, Рю, с удовольствием выпьем, — быстро перебил парня Накахара, толкая его в плечо и поднимая уголки губ. Акутагава нахмурился, смотря на друзей. — А где Дазай? — негромко, будто бы невзначай, поинтересовался Ацуши, прерывая нарастающую перепалку. Чуя напрягся. — Опаздывает, как обычно? — Ты его не видел? — удивился Акутагава, стаскивая с себя майку. — Он пришел первый. В проёме показалась темная макушка, волоча за собой шлейф дорогих духов. «Легок на помине» — подумал Чуя, демонстративно не разрывая зрительного контакта. Дазай уже переоделся — выглядел он почти так же, как и в день съёмки клипа в интернет. Уши сплошь покрыты серебряными скобами, глаза подведены, а черные кожаные брюки со свисающими цепями и сетчатая майка сбивали с толку. Он легонько улыбался, снимая с плеча сумку и кидая её на середину проема. Ацуши негромко поздоровался с парнем, и шатен кивнул в ответ. В одно мгновение они с Накахарой столкнулись взглядами и тут же одновременно отвели глаза, но Дазай, скорее, от неожиданности, потому что сзади, со стороны прохода, в него врезался взболмоченный Тачихара, торопливо внося в комнату пластиковые стаканчики. — Ну что, певички, выпьем за первое выступление? — Чизу выглядел измученно, под глазами залегли глубокие синяки. Последние несколько дней он полностью ушел в подготовку музыки для сегодняшнего выступления, и все были искренне ему за это благодарны. Но рыжеволосый видел необходимость поговорить с Тачихарой наедине — с ним что-то явно не так. — Певичка тут только одна, — кивнул в сторону рыжеволосого парня Акутагава и немедленно получил подзатыльник. Чуя ухмыльнулся и принял на себя роль бармена, разливая в дешёвые стаканчики не самый дешёвый алкоголь. От него пахло засахаренной сливой, а когда парень поднес темную жидкость ко рту, в глазах зарябило. Слишком крепко и горько. Поморщившись, Чуя проглотил ликер и облизнул потресканные губы. Оглянувшись, он запоздало осознал, что все уже переоделись и вовсю общались. Чертыхнувшись, он понял, что придется делать это одному. Всё-таки когда кто-то тоже одевается, это гораздо легче и комфортнее. — Я всегда знал, что с этим преподом что-то не так, но, Тачи, когда он сморозил ту ересь про одинаковую вместимость битов и байтов, я разочаровался в нем, как в человеке, — обречено изрёк Рюноскэ, ногой потирая место на полу, где разлилось мокрое липкое пятно от алкоголя. — Он сказал что? — негромко произнес Осаму. — Чувак, расслабься, ему под сорокет, откуда там про такое знать? — Тогда зачем он пришел преподовать информатику? — вклинился в разговор Ацуши. — То, что это музыкальный колледж, не делает его бродячим цирком. — И то верно, — заметил Рюноскэ, — И посмеялись мы тогда знатно. Кека чуть не померла тогда. — Черт, совсем забыл сказать, — Мичизу хлопнул себя по лбу, — Она сегодня будет здесь. — негромко добавил он, сочувственно смотря на Накаджиму. Повисла недолгая тишина. — П-почему ты раньше не сказал? — испуганно произнес Ацуши. Он с девушкой был не в самых хороших отношениях, и оплошать перед ней сегодня — удар поддых. — И Йосано. И ещё несколько одногруппников, думаю, — тихо произнес стоявший позади Накахара. Все обернулись на него, уставившись в немом вопросе. По шее парня пошли красные пятна, когда он увидел взгляд Дазая. Тот смотрел из-под челки, как бы насмехаясь, скрестив ноги и качая одной из них. — Я делю с ней общежитие. — добавил он, заставив себя отвести взгляд от надоедливой темной копны волос, успев словить особенно удивленный взгляд. Накаджима взорвался возмущениями: — Ты тоже, как в рот воды набрал? И как это называется? — негодовал Ацуши, отвернувшись в сторону. — Ага, значит, живёт с девочкой и ничего не говорит, Чуя-ку-ун, — гаденько протянул Рюноскэ, присаживаясь ближе и обхватывая торс парня обоими руками, крепко сцепив их. — Отцепись, Рю! — Накахара из последних сил ущипнул прилипшего брюнета за спину, от чего он коротко вскрикнул и ослабил хватку, но не расцепил. — Не отцеплюсь, пока не расскажешь. Я-то думаю, почему ты такой странный ходишь, а ты просто наконец-то потрахался, — рассмеялся он, трепая парня во все стороны. Рыжеволосый вспыхнул, а от тряски его затошнило. Дрожь от нехорошего предчувствия усилилась. — Поздравляю, недоросль! — Пошел к черту, кусок дерьма! — Как грубо, — протянул Тачихара, — Невежливо вот так все вытряхивать из него, сам расскажет, когда захочет, да, Чу? — В этот момент Чуя поблагодарил всех богов мира за снизошедшего ангела ввиде Мичизу, потому что он сейчас не то что опровергнуть предположение Акутагавы — слова вымолвить не мог. Парень кивнул. Рюноскэ, хмыкнув, отпустил его и быстро переключился на разговор с остальными. Давящее ощущение в грудной клетке не только никуда не ушло, но и усилилось. Спиной парень чувствовал чужой тяжёлый взгляд, сверлящий насквозь. Пусть остальные и мило общались между собой, выпили несколько стаканчиков ликера, Ацуши даже удалось заставить Акутагаву выпить (он потом опплевал весь пол, но это неважно), Тачихара самозабвенно дымил на всю комнату, а Дазай смеялся с Рюноскэ. — Идиот? Как можно было сравнить «Another Brick in the Wall» и «It's My Life»? У них разница в двадцать лет, это разные поколения! — услышал Чуя хрипловатый голос Дазая, сейчас скрестившего руки и хмуро уставившегося на Тачихару, подавившегося табаком. — Я просто сказал, что объективно Джови гораздо лучше поет, — насупился Мичизу, снова затягиваясь. — Конечно, лучше, потому что музыка новейшая для двухтысячных, — с интонацией «ты идиот или идиот?» — произнес Осаму, а после опрокинул остатки ликера в стаканчике.  — Ещё бы «Квин» с ними сравнил, блин. И хватит уже курить, дышать нечем! — недовольно произнес Ацуши, кашляя в сгиб локтя. — Законом не запрещено, — отрезал Тачихара, и когда его взгляд случайно упал на часы на руке, он встрепенулся, — Так! У вас осталось полчаса, так что поторопитесь, — он спешно потушил сигару и встал, разминая ноги. Плечи Накахары поникли, когда он внезапно понял, что Осаму снова игнорирует его существование. Молчание — худшее проявление агрессии. Никогда не знаешь, через сколько минут угнетающей тишины в голову вонзится нож. Чуя украдкой следил за движением волос Дазая — они немного трепались и метались в разные стороны, когда он откидывал голову назад, наблюдал, как он запускал в них свои длинные пальцы, заправляя за ухо особенно отросшие пряди, как поправлял в носу серьгу. Благодаря молчаливому наблюдению рыжеволосый заметил, что Осаму пил больше всех. — Чуя, ты даже не переоделся до конца, давай быстрее, чего застыл? Мне нужно настроить звук, я сейчас ухожу, через четверть часа будьте готовы. — закончив сетовать, Тачихара, схватив с скамейки недопитый стаканчик, выбежал из комнаты, а рыжеволосому только и осталось, что кивать в след, как болванчик. Едва парень натянул кожаную куртку, стало труднее дышать. Замок чокера сомкнулся на шее, и Чуя почувствовал подступающий к горлу ком. Он впился все ещё занесенной за шею рукой в затылок, до белых фаланг пальцев сжимая его. Стало жарко. Видимо, эмоции отразились на его лице, потому что на горячее плечо опустилась рука. — Чувак, ты в порядке? — сквозь размытые узоры в глазах Чуя разглядел обеспокоенное лицо Рюноскэ. Сзади него стояли Ацуши и Осаму, тоже с интересом наблюдавшие за заступорившимся парнем. Глотая воздух через рот, он медленно отпустил шею и натянуто улыбнулся. — Мне нужно ещё пару минут, выходите без меня, — он нарочито-быстро начал собирать с пола разбросанные вещи, наскоро пихая их в рюкзак. Акутагава напряжённо взглянул на него, но, не найдя ответа после анализа действий рыжеволосого, пожал плечами, бросив: «Как знаешь. Давай быстрее.» и направился к выходу. Мысли спутались в тугой комок, а внутри парня что-то скрутилось и протяжно завыло. От гипнотизирования яркого ковра комнаты его прервал шорох. — Ты долго собираешься возиться, Чиби-кун? — Дазай, перебрасывающий полупустую бутылку ликера в руках, сквозил Накахару пристальным взглядом. Закусив кончик пальца, он перевел взгляд на горлышко и пригубил жидкость. — Ты не перебарщиваешь перед выступлением, идиот? — цокнул языком Чуя, звонко ударив пирсингом по зубам, и приблизился к Осаму, резким выпадом выбив у него бутыль и круговым движением провернул ее: осталось совсем на дне. — Не густо, — прокомментировал опершийся о стену Осаму, — Не пропадать же добру. А в глазах вызов. Накахара повел бровями.       Одним движением он опустошил ёмкость, откидывая ее на диван. Сливовая дрянь неприятно обожгла горло, а по подбородку потекла тонкая струя. Черт возьми.       Чуя перевел взгляд на Дазая. Тот выглядел слишком мирно, закинув руки за голову, немного склонив ее влево, щеки покраснели от выпитого за короткий промежуток времени. — Ну и ужрался же ты, — озадаченно произнес Чуя, потирая затылок. Проследив за взглядом парня, он чересчур резко вобрал в себя воздух.       Парень смотрел на стекающую струю ликера. Неловко. Кажется, неловкость — аксиома жизни Накахары Чуи. Она преследовала его всю сознательную жизнь. Он не вспомнит порядок нот в стане, но в секунду воспроизведет все нелепые ситуации, произошедшие с его участием. И почти половина будет связана с паническими атаками.       Каждый раз она протекает все хуже, и Чуя предпочел бы четвертование очередному приступу. Чувство, при котором из последних сил вдыхаешь воздух через рот, стараясь наполнить лёгкие доверху, но лишь сбиваешь дыхание, чувствуешь, как что-то хрипит в полости груди, сдавленно кашляешь, хлопая ресницами, оцепеневая, как от сильнейшего транквилизатора. Ты словно немой зритель, смотришь на себя со стороны. И ничего не можешь сделать. Беспомощно.       Чувство, по которому ты извергаешь наружу остаток кислорода, слабо сравнимое с эйфорией. Люди, которые принимают наркотики именно для нее — слабаки. Гораздо хуже, когда ты нихрена не можешь сделать с долговременной асфиксией, нарастающей в геометрической прогрессии. Ты умираешь каждый раз, когда это происходит из-за твоих чувств. Абсолютно без контроля. И Чуя к этим людям испытывал лишь презрение. И такой человек стоял в шаге от Накахары. А из-за эйфории ли вовсе Дазай принимал? А может, до сих пор принимает? Если задуматься, Чуя никогда об этом не говорил с Осаму, о причинах его зависимости. И рыжеволосый сомневался, что Дазай с кем-либо этим делился. Они мало взаимодействовали. И это только друг с другом. Таких сложных людей надо убирать из собственной жизни первыми. Правда ведь?       Отмер парень от внезапного чужого дыхания в рот, интенсивно вновь и вновь поступающего внутрь. Нос оказался зажат двумя холодными пальцами. Спустя несколько таких движений Осаму отстранился, вытирая губы об рукав. — Ты снова забыл, как дышать, а, Накахара? — хриплый баритон вырвался из уст Дазая, его зрачки расширились, он коснулся челки кистью, пытаясь снять напряжение. Это простое движение стало спусковой точкой терпения юноши.       Сократив расстояние между собой и Дазаем, он выжидательно впился в карие глаза взглядом. Дазай притянул его за кольцо в чокере, оттягивая его, и, склонившись чуть ниже, провел языком по адамову яблоку, побуждая очередной хилый вдох у Чуи. Осаму слизнул успевший впитаться сладковатый ликер, поднимаясь кончиком языка все выше. Достигнув контура губ, он обвил затылок Чуи с двух сторон, прижимаясь ближе. Накахара инстинктивно впился пальцами в чужую спину, сминая майку в складки.       Чуя не помнил, чей язык оказался во рту другого первым, но отчётливо помнил, как яростно укусил Дазая за нижнюю губу, как он охнул, как Чуя успокаивающе придавил место с проступающей кровью, как Дазай обвил языком пирсинг, прокручивая его вперед-назад. Его вкус на собственном языке. С Чуи будто спали злые чары. Он вдыхал запах брюнета, терпкий и сладкий, прямо как выпитый ликер. Такой тихий, но чувственный укол радости, когда ты можешь свободно дышать, и пусть все равно сбивчиво из-за полудурка, рьяно решившего выдернуть штангу из места прокола. Зато парень отчётливо помнил, как Дазай отстранился первый, убрав потеплевшие руки с шеи, облизнув губы, прошептал: «Соберись уже, черт бы тебя побрал, ты солист или кто?!» — и направился к выходу. Уже закрывая за собой дверь, Дазай внезапно остановился и, развернувшись полубоком, язвенно улыбнулся: — И все-таки с френулумом более чем удобно целоваться, не так ли? *
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.