Музыка Нашей Души

— А сейчас, — Чуя наклонил голову, проводя языком по щеке парня, вклинивая свое колено меж его ног, — Ты будешь разгребать то, что сам наворотил. Учти, — он тихо хихикнул, и Дазай судорожно вздохнул, — Ты сам в этом виноват. Чуя схватил парня за подбородок, вжимаясь в губы и слизывая чужой вкус — такой горьковато-терпкий, с нотками перца, обсыпанного сахаром. Такой же сладко-острый, как и сам Дазай. Чарующий и притягательный черт с ангельскими крыльями, манящими в сети. С таким сходятся подростки в пятнадцать, чтобы раздразнить родителей и показать характер. С такими курят дешёвые тонкие сигареты и хлебают апельсиновую водку, разведённую с водой. Дазай глухо охнул, медленно оседая на пол. Чуя, недолго думая, пригнулся следом, чувствуя, как невыносимо ноет в паху, и обдал винными парами лицо парня. Он медленно и томно водил по груди и лицу Осаму руками, вызывая глубокие выдохи через нос. В голове было мутно и темно, Чуя почти перестал слышать внутренний голос, он мог видеть и слышать лишь тихие стоны и красивое лицо парня перед ним. — Ты ведь только этого и ждал, сукин ты сын, — озвучил догадку Накахара, оглаживая бедро Дазая и резко ущипнул за него. — Тебе очень весело?! — взревел он, услышав хихаканье в ответ. Дазай обвил руки вокруг чужой шеи, легонько вонзаясь в плечо острыми зубами, то прикусывая кожу, то отпуская, то проходясь по нему языком, словно наблюдая за реакцией Чуи, а тот лишь плавился под, несомненно, умелыми ласками, не в силах сдерживать рвущее изнутри неестественное возбуждение. В очередной раз прокляв Дазая, он схватил его за волосы на затылке и оторвал от прогрессирующего синяка на плече, встречаясь с карими глазами. — Гоголь говорил, что смех — главный зритель и герой нашей жизни, не так ли, Чуя? — произнес Дазай, соприкасаясь с телом рыжеволосого все больше, и чувствуя упирающийся в свой живот член. — В твоей жизни главный герой это героин, Осаму. — А вот это было грубо. — Ты тоже грубый, — слова вырвались как-то черезчур обиженно, и Дазай явно это почувствовал, на миг зрачки глаз немного сузились, а пьяная улыбка слезла с лица. Он привстал и тут же уселся на Чую верхом, вызывая притупленный вздох, вовлекая в поцелуй, больше напоминавший соревнование в номинации: «Кто кому откусит язык первым». Чуя яростно вгрызался в губы, неловко сминая их и одновременно слизывая текущую по подбородку слюну. — Будем и дальше кувыркаться на полу? — поинтересовался оторвашийся на секунду Дазай. Его лицо раскраснелось, на лбу проступила испарина, он вызывающе стрелял глазами на диван. — Как животные? Чуя подхватил парня ниже ягодиц и рывком поднялся на ногах, приближаясь к мебели и отрывая от себя расслабившегося Осаму, которому едва хватило времени, чтобы сгруппироваться при падении. Недовольный сбитым дыханием Дазай схватил нагнувшегося парня за воротник, облизывая его губы и опрокидывая на себя сверху. Вновь почувствовав трение о стояк, Чуя взвыл, начиная терять терпение. Он приподнялся на коленях, фиксируя руки Дазая над головой, хотя особой нужды в этом не было — Осаму полностью вверил себя в распростертые объятия пьяного Чуи. — Если ты думаешь, — выдавил Накахара, дотронувшись ладонью до дазаевского бицепса, — Что напоив и напичкав меня таблетками, ты избежишь разговора, то ты глубоко заблуждаешься, Дазай. — И не думал об этом. — Вот и отлично, — Чуя встал с парня, аккуратно приподнимая его хватая за запястье, дёрнул за рукав кофты, — Сними ее, — он приблизил к себе безвольную руку, приподнимая рукав кофты и оголяя бинт. Дазай отдернул ее. — Нет. — Пожалуйста. — Не-а. — Дазай, сними, я хочу посмотреть. Дрожащими руками Дазай стянул с себя верхнюю одежду, ежась от прохлады комнаты. Чуе открылся вид на руки и грудь, полностью замотанные в бинты. Он быстрым движением разорвал узел на предплечье, разматывая ткань, заранее зная, что там увидит. — Я заметил это в раздевалке, — тихо сказал он, поглаживая подушечками пальцев длинные и уродливые шрамы, начинающиеся на запястьях и тянущиеся вплоть до шеи. Некоторые из них были старыми, едва заметные и белые шрамы, другие, на сгибах внутренней стороны локтей, поверх следов от шприцов, были красными и покрыты свежим слоем гноя. Одна группа порезов была перечеркнута поперек, будто парень таким образом отсчитывал оставшиеся дни. Чуя степенно разглядывал руки и туловище парня, впервые увидев его кожу голой, такой чистой и молочно истерзанной, медленно оглаживал каждый порез, иногда прикасался к болезненным и глубоким и притрагивался к ним губами, будто пытаясь охладить и успокоить. Боль в животе не проходила и требовала разрядки, но Чуя не торопился. — Зачем тебе это? — Ты про что конкретно? — Дазай начал стаскивать футболку с остановившегося парня, воспользовавшись заминкой, стянул ее через голову. — Ты знаешь, про что я, — отрезал Чуя, надавливая на один из свежих шрамов, и, услышав шипение, тут же облизнул его, будто бы извиняясь. — Не знаю, — просто ответил Осаму, трогая бедра Чуи и медленно спускаясь к промежности, расстегнул ширинку, вызывая протяжный стон у парня. Ну вот. Стоило задать серьёзный вопрос, Дазай готов в прямом смысле встать на колени, лишь бы не отвечать. Сбегает от любого напряга, вольный и свободный. Почему Чуе так сложно вести себя так же? — Любишь же ты острые ощущения. Осаму снова рассмеялся. — Подловил, — немного отдышавшись, произнес Осаму, игриво цепляясь за почти стянутые штаны, и подхватывая резинку боксеров, то поднимая, то резко отпуская. Накахара резко дернулся от лёгкого шлепка. — И где же твоя напускная уверенность? — поинтересовался Дазай, разрушая атмосферу тишины и спокойствия. — Ты обещал заставить меня пожалеть о моем поступке, но пока меня все устраивает. — Моя уверенность смылась вместе с твоей ответственностью. — Эй, я ответственнее всех живых. — Не верю, — пальцы Дазая поползли под ткань белья, и Чуя быстро стукнул его по ним. Раздался шлепок, — Руки убери. — По-моему, ты не в том положении, чтобы упираться. — Дазай, не внимая угрозам парня, огладил промокшие от предъэкулянта трусы, на мгновение сжимая член, порождая протяжную экспирацию. — Замолчи. И не трогай меня. — Да-а? — Дазай высунул язык, исходясь под чуевскими руками, прошедшимися по позвоночнику. — Но твои действия немного противоречат словам. — Ты даже трахаться будешь, не затыкаясь, идиот? — Не выдержал рыжеволосый, облизывая кадык Осаму, а затем осторожно обхватил его губами, одновременно втягивая воздух. — О-о, так ты всё-таки собрался со мной трахаться? — Ни за что. — Признай, что ты просто не знаешь, что делать. — А ты знаешь? — выгнул бровь Чуя. — Огорчу тебя, но это не повод для гордости. — Я устал ждать. И твой дружок, кстати, тоже. Позволишь порулить? — вдруг произнес Осаму, лукаво скосив глаза. — Что? — Чуя не успел больше ничего произнести, как Дазай подскочил и опрокинул его на спину, нависая сверху, обхватывая губами кончик носа и ласково кусая его. Чуя поморщился. — Не делай такое лицо, тебе понравится. — Дазай уткнулся лбом в шею, нарочито-медленно спускаясь ниже. Чуя чувствовал невесомый след от чужого тела, горящий, когда парень двигался дальше. — Мгф. Плевать я хотел. Он потянул штаны парня вниз, и Чуя приподнял торс, помогая их снять. Парень не знал, куда ему деться, наблюдая за этой игрой с собственным телом. Боксеры слетели вниз, и колом стоящий член заставил Чую покраснеть. Но Дазая, казалось, все устраивало, он медленно сел на Чую сверху, взяв кистью набухшую мошонку, провел по ней вверх-вниз. Накахара судорожно выдохнул. Такого Дазая он видел впервые. И это настораживало. Пугающе развратный, с чертятами в расширенных от алкоголя зрачках, с этим блядским похотливым взглядом, от которого стыло в жилах. Смазка стекала, ускоряя трение ладони. Чуя подумал, что движение в комнате замедлилось в разы, время забыло о своем предназначении, остановилось и стрелки всех часов вселенной встали. Дыхание сбилось, а воздух вокруг наэлектризовался и стал невыносимо спертым и теплым. Он натурально ощущал, как щеки наливались румянцем от поднявшейся температуры тела. Неправильно, неправдиво, нечестно — мелькало в мыслях, позволяло Чуе оставаться в сознании и не отключаться от нечеловеческого наслаждения и сладкого тягучего комка в паху, который развязывал надрачивающий член Дазай. Чую постигла истома — Он немного приподнялся на кровати, стирая запястьем пот со лба. В этот момент Дазай наклонился ещё ниже и обхватил кончик головки губами, вбирая в рот весь член, а то, что не смог, придерживал рукой. Чуя застыл и осел обратно. Губы поблескивали, хотелось слизать эти блики и сделать их матовыми, а может, Чуе просто хотелось поцеловать Осаму. А он в это время давился членом, изредка пошло и гулко постанывая в такт толчкам в горло. Наваждение накрыло с головой. Он понял, что отрубился на несколько секунд, когда его несильно ударили по лицу, и он с натугой раскрыл веки. Дазай продолжал свое позорное действо, указывая на стол рядом с диваном, от которого исходил неприятный звук. Трель телефона раздавалась по комнате, отдаваясь белым шумом в ушах Чуи. Он с стоном потянулся к нему, чувствуя, что держать руки на весу было невозможно — их будто свинцом отлили. Глаза на удивление плохо фокусировались на экране. Борясь с двоящимся изображением, парень разглядел имя Акутагавы. — Ч-черт. Дазай выпустил член изо рта — по его подбородку потекла струнка слюны. — Рюноскэ? — Хриплым от возбуждения голосом произнес Осаму. Чуя кивнул. Хитро улыбнувшись, Дазай обхватил кистью член, несколько раз водя вверх-вниз. — Игнорировать звонки друзей нехорошо. Бери. — Он показушно облизнул член у основания. Сдавленно охая, Чуя ватными пальцами нажал на звонок. — Чу? Ты там умер? — встревоженный голос Рю звучал слишком громко, и парень отодвинул трубку от уха. — Я просил Дазая передать, чтобы ты перезвонил, но он, видимо, забыл. Ты как, в порядке? Домой добрался? — Я-я? — мозг отказывался воспринимать любую информацию, и Чуя закусил губу от внезапного глубоко толчка Дазая. Паранойя накрыла с головой, и Чуя слышал звуки в десять раз громче реального мира, и казалось, Акутагава тоже наблюдал, как Дазай отлично отсасывает ему прямо сейчас. — Да, я дома. — тихо произнес Накахара слабым голосом, прекрасно зная, что совершенно не умеет врать. Осаму хихикнул. Может у него и поучиться пиздеть? — Все точно в порядке? Мы так и не поняли, почему ты заснул прямо перед выходом. — неверяще произнес Рюноскэ, и в Чуе начало закипать раздражение — всё-таки иногда лучший-в-мире Аку становился больно дотошным. — Я почти спал, ты меня разбудил, давай я завтра все расскажу, ладно? — Хорошо, тогда, — внезапно пот на лице рыжеволосого стал холодным — он почувствовал, что до разрядки совсем не далеко и вжался в подушку, раскусив губу до крови, — Спокойной ночи, Чу. — С… — Чуя так и не закончил предложение, как резко ахнул и в панике нажал на окончание звонка, обильно кончив куда-то на диван, и дернулся всем телом, мысленно отдавая на расчленение Осаму всем богам мира, и кинул в него телефон. — Идиот! Я же говорил с… Черт с тобой, — выдохнул он, наблюдая, как Дазай вытер уголок губ и потянулся вперёд, ловя кончик подбородка и всасываясь в него, обхватил руками грудь Чуи, прижимаясь ближе к нему. Через несколько секунд он отстранился, плюхаясь рядом и тяжело вздыхая. — Давай я, — Чуя окинул его быстрым взглядом, указывая на вставший член. — Не стоит, — хмыкнул Дазай, — Сейчас, после нескольких часов, действие виагры начнет сходить, тебя начинает накрывать дикий тремор, ты и зубочистку в руки нормально взять не сможешь. — И чья же это вина? — Моя. Ублюдок, даже не отпирается. В миг Чую накрыла странная тоска, он вспомнил канитель недавних событий, старательно пытаясь не думать о последних минутах, но краснота щек не уходила. Он подскочил с дивана, быстро пересекая комнату в поисках рюкзака. В небольшом кармане Чуя нащупал зажигалку и мятую пачку черничного Уинстона, чудом не промокшую под дождем. Руки совершенно не слушались, поэтому, вернувшись к Дазаю, он кинул добычу ему. Осаму без слов поджег тонкую сигару и вставил ее Накахаре в рот. Затем, недолго думая, сам закурил. — Обычно курят после хорошего секса, а это было отвратительно. — прокомментировал Чуя, выдыхая дым через нос. — Чья бы корова мычала, — фыркнул Дазай, прокручивая зажигалку в руках, — Я хоть что-то сделал, а ты просто краснел, как грёбаная девственница на выдаче. — Научись минет нормально делать, а не как дешёвая проститутка, тогда и поговорим. — То есть ты готов говорить только после минета? — улыбнулся Дазай, немного повернувшись к парню. — Я не это… Блять! С тобой невозможно нормально говорить. — Будто ты пытался. Они молча докурили. Накахара все время рассматривал Дазая. Каждую секунду их маленького единения он открывался с новой стороны. Он даже курил красиво: аккуратно тянул тонкими костлявыми руками тонкую скрутку к мягким и бледным губам, вбирал в себя дым, втягивая живот и расширяя объем груди, и шрамы будто расширялись и выделялись на коже. Затем выпускал воздух тонкими кольцами, изящно открыв рот в форме «о». Вскоре Дазай потушил свою сигарету о запястье. Чуя, увидев потушенный о кожу окурок и небольшой ожог на руке, вытаращил глаза: — Прекращай. — Какая разница, — меланхолично подал плечами Дазай, закидывая руки за плечи и ложась на диван; оба парня по-прежнему были голые, и открытое окно всерьез начинало беспокоить. — Куда же ушла твоя говорливость? Впрочем, неважно. — Торопливо добавил Чуя, подумав, что Дазай сейчас расслаблен и пьян, а, следовательно, это идеальный момент задать вопрос, — Скажи, зачем ты начал… — Дай угадаю, принимать наркоту? — ухмыльнулся Осаму, внезапно поднимаясь с дивана и подходя к столу — он был до сих пор не убран, и на нем лежали остатки еды и питья, Дазай поднял полупустую банку пива и задумчиво принюхался, — Мне этот вопрос и в психушке задавали. Каждый раз, как я к ним поступал. Думаешь, я хоть раз отвечал честно? — Я не думаю, что ты хоть когда-то отвечаешь правдой. — И то верно. Но, в любом случае, если я отвечу честно, это же ничего не изменит? — С чего бы это тебе не врать? — Хотя бы с того, что я не стал бы спать с тобой просто так. Может, для меня это что-то значит, — он сделал пальцами кавычки, — Ты ведь наверняка знаешь, что Кое мне не родная. У меня был и отец, и мать, да вот только я и не помню, когда с ними жил. Сколько позволяют воспоминания, рос под руководством тетки, то есть Кое, — Дазай махнул головой и тут же схватился за нее, будто она заболела. — Родители дома почти не бывали, а когда приходили, были помятые, уставшие, совсем не разговаривали ни с Озаки, ни со мной, а ещё от них воняло, как от мусорки, что там говорить, мне было страшно к ним подойти, а потом они и вовсе сьехали, и виделись мы в лучшем случае раз в два месяца, и всегда мать была в люльку пьяна, а отец так и норовил ее ударить или утащить в комнату, — Дазай сморщился от отвращения и залпом допил содержимое жестянки, а затем начал поднимать с пола наспех сброшенные вещи. — На позапрошлое рождество он чуть не убил ее. Пока Кое накрывала на стол, он ударил ее огромной вазой по голове, она и отключилась. Пробыла в реанимации два месяца, после чего скончалась. — Ты так легко об этом говоришь? — Горы антидепрессантов, походов к психиатрам и почти год под кайфом. Толку от молодой Кое как опекунши не было никакого, после смерти матери я бесчисленное множество раз сбегал из дома, бродил по закоулкам. В одном из таких я нашел отца. Как оказалось, они с матерью вдвоем толкали малолеткам дурь, и сами ее принимали. Он был очень агрессивный и нервный, я испугался и предложил ему пойти домой. Кое не было, он разлегся на диване, и, кажется, запачкал все вокруг грязью. Через пару часов он оклемался и предложил мне отдохнуть. Я тогда не понял, о чем он, и согласился, так он мне под нос всунул какую-то дрянь, и я нормально ее так вдохнул, и сразу провалился в бессознательное состояние. Сам он вколол себе что потяжелее, и это была огромная доза. И смертельная. Его нашла Озаки, и она мне сказала, что вокруг него было шприцов пять. Он начал пить, а затем и принимать сразу после смерти матери, только непонятно почему, хера с два он ее любил. Когда его труп обнаружили, он был весь в собственной рвоте и моче. Я пробыл под кайфом шестнадцать часов, из которых блевал три, пять бродил и громил дом, а восемь был в отключке. Мне было очень стыдно, я даже не представляю, что испытала Кое, обнаружив такое, но, видимо, годы работы в мафии сказались. А потом закрутилось-завертелось, и я оказался в больнице с отравлением феназепамом. Я травил себя чем мог, пробовал все, что находил, а когда Кое посуровела и начала меня запирать, стал резаться. Тогда я загремел в реанимацию уже с попыткой суицида. До недавнего времени я, вроде как, был в ремиссии и от того, и от того, но сейчас что-то пошло не так. — Ты хочешь сказать, что все ещё принимаешь? — Нет. Больше нет. — Это мы проверим. Ты из-за этого не поступил на медицинский? — Завались. Чуя замолчал, судорожно пытаясь переварить огромный поток информации, так внезапно навалившийся, никем нежданный и негаданный. Внезапное откровение от Дазая было самым настоящим сюрпризом, и выглядело, как неудачный комикс. Осознать то, что рассказанное скорее всего является правдой представлялось так смутно, у Накахары начала кружиться голова. Он поднялся с поверхности, аккуратно накидывая на себя одежду, которая сохранила в себе запах секса, сигарет и пойла. Чуя проникся жалостью к трагичной истории. Теперь причины замкнутого поведения, зависимости были ясны и до глупого понятны. Но с другой стороны, если Осаму никогда не был близок с родителями, почему он так сильно зациклился. Раньше самым главным страхом Чуи было стать похожим на отца — холодного, решительного, для которого чувства и сердце были чем-то ненужным, отстранённым от идеального общества, но новый образ отца стал стимулом не опускать руки и двигаться вперёд. Он разумно полагал, чтобы прийти к таким отношениям, которые завязались с отцом сейчас, они оба пошли на уступки. Это изменило их отношение друг к другу в корне. Возможно, Осаму очень боялся стать похожим на отца или на мать, но в нем срабатывал рефлекс родства — на любой стресс организм выдавал врождённую привычку родителей — абьюзивное, ненормальное поведение или тягу к дозе. Логично было бы в данной ситуации поговорить с родителями, но как можно наладить отношения с мертвыми? В Осаму боролись прожилки и призраки прошлого, он не мог просто так отпустить его, жил воспоминаниями, болью, обидами, глотал слезы горя и в очередной раз обращался к шприцу. Чуя в попыхах натянул рубашку, огнул стол и направился к выходу, схватив застывшего Дазая за руку. — Какого черта? — Идем покупать тест на дурь. — В три часа ночи, ты идиот, Накахара? — Круглосуточная аптека придумана для таких олухов, Накахара, — передразнил его Чуя. Чтобы окончательно убедиться в словах парня, ему жизненно необходимо проверить его на честность. — Какой же ты дотошный, — цыкнул Дазай, стукая ладонью по столу. Ночная улица казалась особенно тихой, особенно когда ты пьян и идёшь по пустому сырому тротуару под руку с охуенным парнем, который тебе, кстати говоря, отсосал час назад, а ещё раньше подсыпал виагру в винище. У Чуи от волнения ком к горлу подошёл, и все органы сжались, он еле мог дышать. Парень поежился: идея выйти на улицу без куртки в одной толстовке была ужасной. Напротив, ничуть не беспокоившийся Осаму, увидев, как дрожит Накахара, закатил глаза и снял кофту, молча протягивая ее парню. Чуе стало немного теплее, но колючий ком не уходил. Фармацевт был в культурном шоке, когда увидел посетителей в такое время и особенно когда услышал их заказ. *** — И что я должен с этим делать? — Дазай недоуменно разглядывал склянку, которую Чуя сунул ему под нос. — Ты что, никогда не делал тест на наркотики? — Дазай отрицательно покачал головой. — Как ты собирался становиться врачом, если не знаешь такого элементарного? — В последний раз сверившись с инструкцией, Чуя деловито указал на ванную, — Писай в бутылку. — Серьезно? Всего-то? — Осаму двинулся к двери и хотел было уже захлопнуть ее, как Чуя вклинил руку меж защёлки. — Не закрывайся. — Чего? Будешь наблюдать, как я писаю? — возмутился Дазай, скрещивая руки на груди. Его всё ещё шатало, видимо, опьянение достигло апогея. — Да. Я тебе не доверяю. — Извращенец. — Не беси меня и делай свои дела быстрее! — рявкнул Чуя, а после широко зевнул, прикрывая рот рукой. Повисла тишина. Дазай все ещё стоял, нахмурившись. — Может, ты хотя бы отвернешься? Я стесняюсь. — Накахара раздражённо рыкнул и развернулся на сто восемьдесят градусов. У него было ощущение, что он спорит с пятилетним ребенком. Раздался шорох одежды, и Дазай наконец-то уселся. Прошло несколько минут, и Чуя оперся о стену, чувствуя, что ноги начинают подкашиваться. Жутко хотелось упасть и заснуть. Звук опорожнения мочевого пузыря так и не прозвучал. — Ты там умер? Дазай? — Чуя слегка повернул голову. Дазай держал голову одной рукой, а другой держал пустую банку. — Что с тобой? — Я не хочу, — заныл Дазай, качая головой из стороны в сторону, сводя ноги вместе, — Не хочу, черт возьми! Чуя нахмурился. На его памяти Дазай пил, примерно как он. Он направился в кухню и вернулся со стаканом воды. — Пей залпом. Осаму опрокинул стакан. Следом ещё один. Через тридцать минут адового напряжения он наконец-то сходил в туалет, и Чуя, борясь с отвращением, принял склянку и окунул в нее тест. Оба парня наблюдали за преобразованиями на карточке. — Когда можно вынимать? — севшим голосом спросил Осаму. — Сейчас, — выдохнул Чуя и аккуратно вытащил карточку, отряхивая от воды. Он преподнес ее выше к глазам, вчитываясь в написанное. Пелена, перед этим накрывшая глаза, рассеялась. Узел внутри живота наконец развязался, наступило облегчение. Пять общих видов наркотиков, и все отрицательный. Чуя отбросил карточку и накрыл лицо руками. Дазай. Не соврал. — Я же говорил, — довольно поднимая карточку с пола произнес Осаму. — Я умею говорить правду, вообще-то… — Он замолчал, потому что Чуя внезапно подорвался с места и, схватив Дазая за плечо, изо всех сил влепил пощёчину. Осаму не двинулся. Заслужил. — Заставил ты меня нервничать, ублюдок конченный! — вскрикнув, он протер ладонью покрасневшую щеку, и потянул Дазая на линию своего роста, коснулся места покраснения губами. Это был не поцелуй, а именно соприкосновение кожи, будто в знак извинения. Иногда такого минимального тактильного контакта бывает вполне достаточно, чтобы выказать свою благодарность или уважение. Уважение, возможно, к первому по-настоящему правдивому разговору по душам. — Я все ещё тебя ненавижу, и как только ты протрезвеешь, я изобью тебя за виагру. — Конечно.