Музыка Нашей Души

Чуя медленно тянул вишневый сок с саке через трубочку, сидя на диване в гостиной, в которой в этот момент происходил кавардак. Ввалившиеся всего двадцать минут назад в квартиру товарищи успели посеять хаос. Ацуши и Рюноскэ накрывали на стол принесенную на стол еду, а Тачихара, провожаемый взглядом, как не странно, Хигучи, которую Чуя никак не ожидал встретить сегодня, вытаскивал из коробки с пивом бутылки, загружая их в минибар. Новость о том, что Тачихара и Хигучи вместе была шоком. Не то, чтобы он был недоволен или зол, но Мичизу, предатель, ни раз не назвал имени и не показал фотографии девушки, с которой гулял и про которую трещал последний месяц. Хотя они даже не смотрелись как пара — грубый и хамоватый, но добродушный Тачихара и элегантная, изысканная Хигучи со всегда аккуратно собранной прической и волосами, пахнущими ванилью, идеально подобранными нарядами и с томной манерой речи, но сегодня они показали себя как дополняющие друг друга компоненты. В глазах Чуи они выглядели совершенно. Понимая друг друга с полуслова, помогая друг другу ребята не выглядели чересчур приторно. Разве что, пока не выпили. Блондинка сидела рядом с Чуей, так же со стаканом алкоголя со льдом в руке таращилась в телефон Накахары, листая фотографии Мии, не забывая чертыхаться и укорять парня. — Кх, — хмыкнула она, раздражённо пересылая особенно милую фотографию рыженькой кошечки себе в меседжер, — Как ты мог за это время не сказать мне, что у тебя появилась кошка! Это предательство, Накахара! Я напишу заявление за введение в заблуждение. Чуя хихикнул, помешивая лёд трубочкой. — Гуччан, брось, это всего лишь котенок. — Всего лишь?! — взвизгнула девушка, от внезапного ступора чуть не выронив телефон, — Ты сейчас серьезно?! — Выглядит так, будто я сказал, что утопил мешок таких котят у тебя на глазах. — Именно так это и прозвучало! — Чуя хмыкнул, за ним улыбнулась девушка, — Я у тебя ее ещё заберу. — Попробуй, — выхватив у нее из рук свой телефон, Чуя увидел в ее глазах азартные огоньки и, почуяв неладное, развернулся, пропустив удар поддых. До этого он боковым зрением заметил, как Рюноскэ и Ацуши куда-то отошли, но прошло уже около трёх минут, а из все не было. Вариантов куда они могли пойти не так много. Справа располагалась комната Гин и кухня. В сестринскую обитель Акутагава не заходил никогда, слишком уважая ее личное пространство, даже сейчас когда ее дома не было, он и на пушечный выстрел туда бы не пошел. Оставалась кухня. Но больше Чую напрягала причина ухода. Стол накрыт, ребята уже садились вокруг сооруженного пикника, весело переговариваясь. Куникида внимательно расставлял доверенные Тачихарой столовые приборы, а последний стоял рядом с диваном, вопросительно поглядывая на Чую. Видимо, он тоже заметил пропажу хозяина дома. Не подавая своего восторженного выражения лица, Чуя медленно поднялся, кивая Тачихаре, и покинул гостиную, стараясь не издавать ни малейшего звука — ни скрипа половиц, ни сбитого дыхания. В голову полезли мысли о том, чем Рюноскэ мог бы заниматься с Ацуши, но Чуе стало тошно, и он, развеяв сознание, крался дальше, стараясь не обращать внимания на слабость. Совершенно забыв о выпитых днём колесах, * Чуя выпил алкоголь. Ну что за идиот! В любом случае, уже ругать себя было бесполезно.       Из дверного проема кухни выбивался тусклый свет. Чуя слышал приглушённые голоса. Один был несколько выше, и в нем узнался Ацуши. Он что-то доказывал, а мягко протестующий голос Акутагавы вовсе поник. Спустя минуту молчания Накаджима резко выскочил, тихо сопя, даже не заметив прижавшегося к стене Чую. Он пробежал мимо, опустив голову в пол.       Шагов преследования блондина так и не раздалось, и разочарованный в друге Чуя шагнул в глубь полутемной кухни. В самых худших чувствах Акутагава стоял над раковиной, опершись обеими руками об противоположные ее края, и судорожно дышал. Услышав шаги, он быстро обернулся; в его глазах Чуя увидел испуг, но, узнав Чую, быстро сменил выражение лица. — Чу? Какого черта? — он перевел дух, вытирая пот со лба, стараясь взять себя в руки. — Не поверишь, но я хотел узнать то же самое, — нахмурив брови, сказал Чуя, опираясь бедром о барную стойку. — Это, — по правде говоря, таким убитым Чуя парня не видел давно: он ежесекундно кусал губы, а кончики пальцев подрагивали. — Не знаю. — Не знаешь?! — взорвался возмущениями Чуя, — Акутагава, так дела не пойдут! Сейчас же выкладывай! Акутагава продолжал смотреть в пустоту, безостановочно качая головой, будто находясь в трансе, а затем, сокрушенно обхватив голову руками, вынес приговор: — Я идиот. Я завел Ацуши сюда для того чтобы рассказать, что чувствую, — не смотря на вытянувшееся лицо рыжеволосого, Рюноскэ добавил, — а после того, как он странно на меня посмотрел, я испугался и быстро добавил, что он мне нравится как друг, и всё. — Погоди, ты испортил все просто потому что он не так на тебя посмотрел? — Не трогай меня, я знаю, что я проебался, — проскулил Рюноскэ.       Чуя не думал, что после того, как подтолкнет друга к действиям, нерешительный Рюноскэ так скоро придет к радикальным методам. Но что-то явно не сходилось. Импульсивный Акутагава мог наделать ошибок, но Ацуши в отличие от него все тщательно обдумывает и просто так бы эту ситуацию не отпустил. — Нет, Рюноскэ, — медленно начал Чуя, — Ты не проебался, ты пиздишь, как дышишь.       Акутагава искоса глянул на Чую и отвёл глаза на дверной проем, из которого пробивались разноцветные гирлянды, которые успели включить ребята. Он молчал, и его молчание говорило громче любой пылкой речи. Помимо присущей рассудительности и вечной собранности, которые были его вечными спутниками, в период отчаяния Акутагава всегда отдавался эмоциям. И Чуя знал это лучше остальных — он всегда был рядом с Рюноскэ в это времена его срывов, и сколько же обидных слов сыпались на Чую, но он никогда не обращал внимания на них, а вот ранимый и тихий Ацуши, несомненно, обратил. Глупый, глупый Акутагава. — Значит, я прав, и ты просто обидел его, — продолжил Чуя, не видя отклика на свое предположение. — И сейчас ты пойдешь извиняться. — Я не, — Акутагава резко подорвался с места, поправляя рукав свитера. — Я не собираюсь ничего делать. — Что? — вскрикнул Накахара, тоже вскакивая со стола, — Ты собираешься отсиживаться? Ты должен что-то сделать, нельзя же так сдаваться! Чуе не верилось, что всегда такой целеустремленный и усердный Рюноскэ готов бросить все из-за одной неудачи. После всех трудностей с матерью, через которые он прошел он не может. И если Рюноскэ забыл об этом, Чуя обязательно напомнит.       Не дожидаясь ответа, Чуя резко развернулся и вылетел из комнаты, направляясь в ванную комнату. Тело пробивала дрожь, и Чуя дёрнул головой, надеясь, что это градус ударил в голову. В зеркало на него смотрел растрёпанный парень с решимость в глазах. Пытаясь прийти а себя собрать мысли в кучку, Чуя включил кран и, ополоснув лицо холодной водой, услышал сзади шорох. Резко повернув голову, он уткнулся носом в знакомое плечо. — Бр, — дернулся Дазай, потирая теперь мокрую сверху кофту, — Приятных водных процедур, что ли. Неловкость в общении с ним сейчас не имела роли. Дазай — тот человек, который нужен Чуе в осуществление маленькой помощи лучшему другу. — Чиби-кун? Ты в поря, — Чуя схватил растерявшегося парня на рукав и затянул в ванную, закрывая дверь. — Чуя, что ты делаешь?! — оторопел Дазай, поправляя бинты на руках. Чуя заметил, что на шее их сегодня не было. В голове все перемешалось, а ноги подкашивались, но сейчас идея, пришедшая в голову парня только что, казалась бриллиантовой. Он схватился одной рукой за рукав Дазая, а другой на край раковины, удерживая равновесие. — Ты же поможешь мне, правда? — заговорщически прошептал Чуя, не скрывая возбуждения от пришедшей в голову идеи. Странно, но бунтарская энергия тут же передалась и Дазаю, когда он вкратце рассказал ему суть своего гениального плана. Он гаденько улыбнулся, когда выходил из комнаты, в какой-то момент Чуя начала жалеть о выборе своего ассистента, например, когда Дазай, ещё не прикасавшийся к выпивке, запутался в своих ногах и чуть не повалил за собой парня, но деваться было некуда. В общей комнате ребята уже потчевали, по столу летал графин, доверху заполненный нарезанными фруктами, леденцами и саке. Дазай и Чуя, не привлекая к себе внимания, присели ближе к друзьям, Чуя сразу шлепнулся головой на колени Хигучи, вызывая раздраженный вздох у Мичизу и смех девушки. Акутагава демонстративно отвернулся, показывая, что обиделся. Подумаешь. Чуя и не думал дуться. Не сейчас, когда его другу так нужна помощь. Внезапно от резкого падения голова закружилась, и комок подступил к горлу, как напоминание о питье таблеток без еды. — Не прошло и года! Дазай, немедленно верни мой телефон! — раздался рык с другого конца стола. Там Куникида, долговязый и раздражительный, но очень умный блондин в очках сейчас пытался столкнуть новоприбывшего с его места, а Осаму отчаянно мотал руками, удерживая равновесие. Эти двое постоянно ссорились, поэтому уже привыкшие товарищи не торопились их разнимать, а лишь закатывали глаза и отворачивал, не желая наблюдать за цирковым представлением, а другие, напротив, хихикали и подначивали. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — невозмутимо ответил Дазай, и в следующую секунду весьма однозначно себя сдает, роняя на пол старенький потрёпанный шестой айфон. Чуя лишь устало потёр переносицу, слыша новые крики и возню Дазая, молящего о пощаде. — Дураки, — вздохнул сидящий рядом Тачихару, отвлекаясь от предыдущего разговора с Ацуши, который, как подметил Чуя, чувствовал себя так же плохо, как и Акутагава, и на нормальный диалог не шел, что неудивительно. Если Акутагава раскошелится и приведет в действие острый язык, который у него прорезался лишь в крайних случаях, под раздачу попадут все без исключений. — А по-моему они отлично проводят время, — возразила Хигучи, поглаживая голову Чуи рукой. Теплые руки девушки перетирали медные пряди парня, и он расслабленно растянулся по дивану. Тачихара фыркнул, возмущённо говоря что-то о рыжих придурках, крадущих чужих девушек, и, внимательно посмотрев на притихшего Ацуши, начал говорить с Хигучи и Чуей. Накахаре нравилось вести споры с этими двумя по отдельности, но сейчас, когда они вместе, это стало ещё интереснее. В очередной раз порадовавшись за то, что такие прекрасные люди друг друга нашли, Чуя мельком смотрел на Дазая, дожидаясь сигнала. — Как долго, говори, берешь дополнительные уроки по арфе? — недоверчиво спросил Куникида, вынимая изо рта надкушенный «Хершес»*, обращаясь к брюнету, сейчас изрядно помятому из-за недавней кражи. — С шести лет, — скрестив руки на груди, ответил Дазай и бровью не повел. — А сколько ходил в Канрин? — Восемь! — Ха! Подловил! — вскрикнул Доппо, улыбаясь, как безумный гений и раскинув руки в стороны, — В Канрине на струнных играют с четвертого года, значит, ты не мог успеть выучиться! — Неправда, — покачал головой Осаму, по-садистки улыбаясь, когда Куникида истерично поправил очки средним пальцем, — Я же потом в другой университет поступил, и продолжил, так что ты не прав. — едва уловимы движением Дазай пододвинул полную рюмку саке к насупившемуся Рюноскэ, и Чуя взмолился всем богам мира, чтобы в этот раз хотя бы в алкоголе его друга ничего запрещённого не было. Но сейчас он сделать ничего не мог, оставалось лишь надеяться на благоразумие Дазая, и как только он произнес это в своей голове, тревога усилилась втрое. Он нетерпеливо поерзал на своем сидении и в следующий момент словил вопросительный взгляд карих глаз. Чуя обернулся и посмотрел на Ацуши — тот, как и ожидалось, прилично выпил, и сейчас сосредоточенно рассматривал скатерть. Все шло гладко. Он снова будто невзначай повернул голову в сторону лохматой головы, извиняясь, приподнялся с колен Хигучи и аккуратно кивнул. Дазай кивнул в ответ и наклонился к сидящему рядом Рюноскэ и начал что-то настойчиво шептать. Акутагава неуверенно что-то ответил, затем Осаму, видимо, сказал что-то более убедительное, и двое парней удивился. Остальные были изрядно подшофе, и то, что через пару минут чей-то явно более ровный голос предложил сыграть в «семь райских минут»* никого не удивило. Как и то, что Дазай вернулся один. Подходящего для игры шкафа у Акутагавы в доме не было, поэтому было решено (односторонне, очевидно) запирать людей в комнате. Несильными манипуляциями первой парой оказались Ацуши и Чуя, и Дазай, как примерный парень, вызвался сопроводить их в комнату. Как только они оказались вне гостиной, все трое услышали стук из одной спальни. Акутагава был явно не так пьян, раз сообразил, что его заперли, а до него явно дошло, потому что маты могли не услышать только упитые вусмерть. — Эм… Это Рю там? — осторожно спросил Ацуши, оборачиваясь к ведущим его парням, — Ребят? — голос парня дрогнул, когда он понял, что никто за ним не идёт. Дазай и Чуя стояли в двух метрах от него, а дверь спальни продолжали разрывать маты хозяина квартиры. Дазай спокойно достал ключ и прошел мимо оторопевшего Ацуши, а Чуя подошёл сзади и схватил за обе руки, предотвращая побег. Прежде, чем заторможенный Ацуши успел сообразить, его затолкнули в на мгновение отпертую дверь и тут же закрыли вновь. Теперь из комнаты доносились крики уже двух парней. — Вышло забавно, — почесал шею Дазай, крутя на пальце брелок ключей, — Напомни, зачем мы это сделали? — Потому что голубки не умеют разговаривать, — задорно ответил Чуя, протягивая ладонь в жесте «дай пять» — И этот человек говорил мне что-то про пятилетних девочек, дающих «пинки промис» — беззлобно отшутился Дазай, отвечая на жест. Атмосфера между парнями и правда стала легче, Чуе будто стало просторнее дышать. Видимо, самым верным решением было отпустить напряжение и ситуацию, возникшую между ними. С этой мыслью стало проще. Чувствуя слабость, возвращавшуюся после приема алкоголя и таблеток на голодный желудок, Чуя рассматривал лицо парня, который вел его на балкон. Бледные щеки горели: на них образовались красные круги. Наверняка вся щека холодная, а ее середина теплая, и если бы Чуя потрогал её, Дазай бы немного поморщился, но подставил бы вторую. Секунды тянулись бесконечно долго, и спустя вечность чуя услышал дыхание под ладонью — посмотрев на свою руку, Чуя побелел: сам того не заметив, он и вправду потянул руку к чужой щеке, и Дазай смотрел на него с нечитаемым выражением лица, отрывисто дыша в кулак Накахары. — Я схожу за пивом, — быстро сказал Осаму, поднимаясь на ноги. Чуя понял, что ни за каким пиво его не нужно, и, скорее всего, он просто сбежал. Неужели Накахара настолько отвратителен. Чую нередко посещали подобного рода мысли. Он всегда был тактилен и раскрепощен, но ввиду приличия всегда держал руки при себе, и позволял себе трогать лишь близких друзей. Статус его отношений с Дазаем был непонятен самому парню, но Осаму определенно был ему дорог, и такое резкое проявление отторжения сильно задело Чую. Может быть то же самое чувствует и Акутагава, и Хигучи, и Ацуши? И молчат, потому что бояться обидеть, и лишь Дазаю хватило сил что-либо сделать? Чуе стало противно самому от себя, собственный образ липкого приставучего парня закрепился в голове. В голове вертелись воспоминания о его поведении с друзьями, и всё то, что ему когда-то было непонятно в жестах его друзей становилось видом их брезгливости. Несмотря на конец декабря на улице было не холодно, а морозно, и Чуя лишь немного поежился от первого дуновения ветра из открытого окна. Тихая Рождественская ночь окутала город; веселые и окрылённые новогодним чудом люди выходили на улицу, одевая на голову глупые рожки и красно-белые шапочки, заливисто смеялись и распивали шампанское в пластиковых стаканчиках. Какого было удивление Чуи, когда Дазай вернулся через пару минут, бегло оглядывая комнату. Объект поисков нашелся спустя минуту. — Ты заметил рутину? — воодушевленно спросил Дазай, хватая с пола оставшуюся незамеченной Тачихарой бутылку вина на полу, идя вперёд, — Сначала происходит какая-то хрень, ты начинаешь паниковать, мы пьяные разговариваем, затем начинаем лизаться, а после снова происходит хрень? — И главный организатор этой хрени — ты, — спокойно ответил Чуя. Дазай рассмеялся, ударяя горло бутылки об стол, разбивая его и открывая тем самым содержимое. Небольшая струйка пенки потекла по рукам Дазая, и он торопливо облизал ладонь, и Чуя был благодарен всем богам, что он сейчас не видит его взгляд. Осаму глотнул вино, поморщившись, обдавая сидящего рядом Чую винными парами. Алкоголь пах вкусно, вишня, кажется, с нотками корицы. — Предлагаю нарушить традиции, — загадочно добавил Дазай, передавая Чуе бутылку. Чуя медленно осмотрел ее — сейчас в его крови уже кипел алкоголь, и ощущения в животе были не самые лучшие, но Осаму /слишком/ пристально на него смотрит своими огромными шоколадными глазами, в которых видно собственное отражение, и черт, когда-нибудь этот дьяволёнок, сидящий внутри брюнета, заставит Чую сделать все, что угодно. Чуя застыл, когда Дазай наклонился ближе, едва Чуя отхлебнул глоток горько-сладкого вина, и ничего не сказал, когда тонкая кисть забрала бутылку. Ничего не вымолвил, когда сухие губы Дазая накрыли собственные, слизывая остатки сладкой жидкости и проникая глубже в рот. Когда мокрые поцелуи с ним вошли в привычку? Чуя не знал. Он просто обвил руки вокруг чужого торса, чувствуя, как в полумраке чужие хватаются за чувствительную шею, как сотни мурашек бегут по местам на теле, где он его касается, как свои пальцы забираются под майку Осаму, перебирая позвонки, щиплют за кожу живота, оглаживают и снова щиплют. С подбородка капала слюна, а руки Осаму вцепились в длинные медные пряди, подергивая их и зарываясь глубже, запутывая их сильнее. Он первый разорвал поцелуй, облизнул губы и прильнул зубами к шее, покусывая и облизывая место укуса, а Чуя уткнулся носом в эти манящие, пахнущие лавандой кучерявые волосы. Помнится, он никак не мог их уложить, и уже полгода ходил распатланный. Ну Чуе всегда нравилась эта небрежность, он всегда подчёркивала дазаевскую индивидуальность. Внезапно Чуе пришло на ум, что Дазай может целовать его просто чтобы не обидеть, потому что зачем было убегать от прикосновений, а затем творит это все? Не иначе, как жалость. Пустая и скверная трата времени, которая лишь тяжёлым осадком дегтя осядет на сердце. Чуя почувствовал особо сильный укус, после с чего оторвал голову от чужих волос, и убрал замок из кистей с торса Дазая, слыша удивлённый вздох. — Так не пойдет, Дазай, — тихо произнес Накахара, вытирая рукавом свитера губы, поспешно поправляя его у горла. — Ты избегаешь долгих разговоров, уходишь, когда я пытаюсь дотронуться, а теперь делаешь…это? Я не понимаю твоих намерений. — Я сам их не понимаю, — пожал плечами Дазай, откидываясь спиной назад, его позвоночник хрустнул, и он вновь вернул хищный, но ничуть не опасный взгляд на парня. — Какой же ты… чудак, — фыркнул Чуя, внезапно приближаясь к парню, посылая к черту навязчивые мысли в собственной голове. Не то, чтобы избавиться от них было слишком легко, но неведомые силы окрыляли, словно второе дыхание, толкали кислород в изголодавшиеся лёгкие. Дазай медленно провел большим пальцем по своей шее, наклонив голову, подвинул голову ближе. — Тебе не нравится? — удивился Дазай, снова облизывая губы, и Иисусе, ещё раз он так посмотрит, и Чуя накинется на него первым. Этот жалостливый взгляд пробивал новую дырку где-то внутри рыжеволосого, и из нее сочилась едкая, темная кислота. Разговоры с Осаму разъедали изнутри, но кто сказал, что это плохо? — Нет, все нрав… Точнее, не нравится, а… — Я понял, — поспешно прервал его Дазай, подсаживаясь ближе. Чуин нос оказался в районе ключиц Дазая, и в ноздри с новой силой ударил одеколон, который всегда сводил парня с ума. — Я постараюсь объяснить то, что чувствую, хотя я не силен в этом. Мне очень нравится, то что сейчас происходит. Мало того. Мне нравишься ты. Я не хочу, чтобы ты себя скачал, и если тебе настолько противно находится со мной рядом, я больше не буду, — он не договорил. Не успел. Чуя, не раздумывая, оттолкнул его назад, и Дазай завалился спиной на стену, ошеломленно опираясь руками, а Чуя тем временем резко схватил одной рукой его ща подбородок, а другой вырвал бутылку, с силой вобрал в рот вина, и прильнул ко рту парня, заливая ему в глотку пузырящееся вино, поспешно облизывая его губы, и обвивая руками шею, коленом раздвинул место между чужими ногами. В потемневшей комнате слышалась лишь возня тел, звук вгрызания в горло и судорожное дыхание обоих парней. Ветер дул в окно, развивая волосы, но парням было плевать. Высота температуры в помещении стремительно поднималась, Чуя вошёл в раж, манящее желание одержало власть над разумом. Он видел лишь его лицо, глубокие, темные, но такие желаемые глаза, которые смотрели внутрь и разрывали внутренности на части своим ядовитым послевкусием. Тело будто освободилось и порхало в открытом космосе, Чуя не чувствовал конечности, он лишь двигал языком и челюстью, не контролируя направление движений. Неожиданный стук в дверь и стремительный грохот прервал накалившуюся страсть. В дверной проем ворвались две разъярённые и странно взлохмаченные фурии. Чуя резко отпрыгнул на пару шагов от Дазая, поднимая бутылку с целью защиты. Даже в сумраке был виден пьяный румянец на щеках Акутагавы, который грозно надвигался на парней. — Думаете, это смешно?! — вскрикнул он, хватая опешившего Чую за грудки, — Я выбью из тебя дерьмо, которым ты начал питаться, тупица! — он несколько раз встряхнул Чую, а затем проделал тоже самое с Дазаем, выкрикивая неоднозначные и нечленораздельные предложения. — Рю, может, ты успокоишься? — неуверенно спросил мявшийся все это время позади Ацуши. Ему явно было нехорошо, похоже, Дазай переборщил с выпивкой для него. И если под градусом Акутагава становился громче и яростней, то Накаджима был тише травы и на грани обморока. Акутагава что-то гаркнул, но Дазая, старательно скрывавшего смех, трясло все больше. Они с Чуей были близки к смерти от разрыва ушных перепонок, но последний, взглянув на прячущего в кулаке смех Осаму, разразился хохотом, заполнившим всю комнату. Ситуацию трудно было назвать смешной, скорее, смертоносной, но Чую чуть ли не выворачивало от непонятной волны веселья. Он вдруг загорелся идеей того, что этот порыв радости сможет убить в парне волну отчаянья, которая беспросветно преследовала его уже много недель. Внезапно стало легко, будто из лёгких вылетел весь воздух, подхватил парня под мышки и вознёс в открытое небо, на уровень птичьего полета, под облаками. Смех прекратился через пару минут, и парни тяжело задышали, а Дазай начал откашливаться. Тем временем Акутагава ошарашенно наблюдал за цирковым представлением, внезапно забыв о своей злости. — На что ты его подсадил, а, Дазай? — угрюмо спросил Акутагава, подходя к иллюминатору и включая свет в комнате. Он мигом подлетел к Чуе, грубо задрав его голову вверх, из-за чего он поморщился. Зрачки были нормального размера, и Акутагава недоверчиво отошёл. — Я поражен, что ты так плохо думаешь обо мне, Аку, — обиженно заявил Чуя, поправляя воротник. — Я не имею ни малейшего представления о том, что вы тут делали, но факт того, что вы ужрались достаточно, чтобы делать непристойности в моей невинной квартире, останется неизменным. Поэтому извольте свалить отсюда, или лучше застрелитесь. — Извини что прерываю, — внезапно вклинился молчавший до сих пор Дазай, — Но я вкупе с тобой имею представление о том, что делал несколько минут назад ты, — изрёк Осаму с самым невозмутимым выражением лица, указывая пальцем куда-то в шею Рюноскэ. Он недоверчиво отошёл к зеркалу, вглядываясь в свое отражение, и через секунду хлопнул себя по лбу, быстро оборачиваясь, и ярость, до сих пор игравшая на его лице, стала пылать ещё сильнее, и теперь и Чуя, с трудом сфокусировав зрение на громком парне, увидел яркий и до чёртиков свежий синяк, располагавшийся на самом видном месте шеи. — Да пошел ты.Да пошли вы оба на хуй, — махнув рукой, Акутагава вылетел из комнаты, кидая убийственный взгляд на очевидного виновника засоса — Ацуши, который, побелев ещё сильнее, недолго раздумывая, выбежал за брюнетом. Чуя снова взорвался хохотом, а вслед за ним и Дазай. В этот раз в обоюдном смехе было что-то более интимное, чем синяки на шее или обмен слюной, что-то пока темное и неясное, но уже имеющее явные очертания, плавное, неспешное, размеренное и невероятно спокойное. Оно поглощало с ног до головы, окутывало, оставляя за собой шлейф с ароматом лаванды и ночной улицы. И, кажется, оно имеет большее значение, чем может показаться.